Мама, мамочка

-Серёжа! – мама стенает. Ну вот, надо ехать успокаивать.
Жена вздыхает: - Опять?
Ну да, мама искренне считает, что знает всё. И как нам всем жить – тоже.
Она же мама.
И врывается всеми децибелами в пространство твоей жизни, когда не ждёшь. И направляет – по нужному ей вектору.
Легче согласиться.
Что сегодня? Кто – жертва?
- Санюшка…
Санька - сын сестры старшей. Ему тридцать. Он программер хороший, и вообще – наш человек.
И?!

Мамин внук влюбился. Когда-то он был женат, родил сына, бросил жену из-за работы (или она его из-за начальника – версии противоречивые).  Сегодня – квартира, машина, футбол, бабы, иногда – пьянки.
В общем, нормальный набор развлечений симпатичного мужика с достойной зарплатой.
И вдруг он себе позволил чего-то, что наша мама не переживёт.

-Ты должен поехать и разобраться. Ты мой сын! – говорит мама, и мне уже хочется удавиться от поставленной задачи.
-Она – старая! Она… Я сама видела, как они целовались! В сквере на «Горьковской»!

Мама… Красивая даже сейчас. Я ловлю себя на мысли, что никогда не видел её в простом халате, с поварёшкой в руке. Она всегда была великой актрисой. Актрисой повседневной жизни.
По легенде – отец влюбился в студентку, скромно потупившую глаза в парту первого ряда.
Он смущался, путался, на лекциях читал стихи.
А она тихо улыбалась, щурила синие глаза.
Он был старше на двадцать лет.
Ради неё бросил всё. Хотя я с удовольствием общаюсь с братьями – сыновьями от первого его брака.

Помню, как удивился, случайно попав на кафедру, которой он руководил. Все говорили – с почтением. А дома… дома он был тихим, соглашающимся с её мнением – маминым.
И умер так же. Лёг вот – и умер.

Мама играла на кладбище великую скорбь и утрату.  Она была неотразима в черном платье до пят, с разрезом над левой коленкой, и черной розой в высоко заколотых волосах.
Вокруг – рой сочувствующих и жалеющих.
Ей целовали руки, а она промокала слёзки в огромных своих глазах и голосила периодически, когда напор стихал: -Алёшенька!
Театр абсурда, бл*ть…

Мама – со всеми регалиями степеней – химик. Преподает на той же кафедре, где помнят отца.

Ах, мама. Она всегда знала, как нам жить.
Тогда? Да, тогда я влюбился. В девочку, пришедшую к нам в группу на третьем курсе. Она вошла на поток – кинула сумку, обернулась – и я умер.
У неё были очень темные глаза. Но не матовые, а такие – переливающиеся всеми цветами. Они вспыхивали смешинками, клацали ресницами, и – хохотали! Я никогда до этого не видел, что можно смеяться глазами, будучи абсолютно серьёзным. Она – умела.
Я с ума сходил от неё.
Однажды забежал на кафедру. И тут она. В маленьком тамбуре между раздевалкой и лабораторией, всё ещё в носках и тапках – радиохимия же!
Плачет, уткнувшись в вешалку с халатами.
Опять не прошла коллоквиум - ну, не взлюбил её преподаватель.
Я растерялся.  Стал говорить какие-то слова. И гладить по шелковым волосам.
А она уткнулась мне в плечо мокрыми глазами.
А я… начал её целовать – в дивно пухлые губы.
А она… целовать меня в ответ.
И тут распахнулась дверь, а на пороге – тот самый злой препод и …моя мама.

А потом? Потом та девочка стала мёртвой. Нет, она ходила, смеялась, разговаривала. Но глаза… Они больше ничего не отражали. И со мной никогда не оставалась наедине…

Чего это меня на воспоминания пробило? Надо же Сашку спасать – мама не простит. Еду отрабатывать материнскую любовь.
Сашка дома. Смотрит зверьком:
- Чего? Бабуля? Ну да. Она же всё знает! Тебя вот прислала.
И с вызовом смеётся.
- Сашка, ты хоть поделись, мы же – не враги?
-Не трогай меня, Серёга. Она – настоящая, не то, что вы все.

Мама знает всё. У неё свои каналы. Тащусь на север городка нашего. К этой «примадонне». Нажимаю возмущенно кнопку дверного звонка.

Глаза. Очень темные. Но не матовые, а разбрызгивающие вокруг сотни искорок неба. И звезд, и отражения – моря, и костра в лесу, и детских улыбок…
-Ты?!
Я не знаю, что было между тем звонком в дверь и … сигареткой, что курит она, болтая ногой.
Сидя на широком подоконнике.
Пузатым бокалом с янтарным вкраплением коньяка и её улыбкой…
- Да, - наконец-то (!) произносит она – Откуда ты здесь?
Что говорить? Мямлю: - Саша…
Она меняется в лице: - Саша?! Что с ним?

Как в замедленной съемке – бледнеет. Недокуренная сигарета кружилит на пол. Глаза становятся непроницаемы. И я успеваю подхватить на руки ватное тело.
-Что, что, что?! Милая, любимая, родная… не бросай меня еще раз!!!
Я смог прожить без тебя эти годы, зная, что ты есть.
Я не смогу, понимая, что тебя не будет.

Бумк входной двери, топотушки легких ног…
Девушка. Испуганные глаза.
- Мамочка!!!
-Тихо, тихо. Сейчас будет скорая. И все хорошо.

Что же ты тогда наделала, милая моя мама?
.....................
Ну да. «Москва слезам не верит»?
Красивая, ухоженная женщина.
-Милая, - говорит она, - вы с моим сыном – люди разных социальных кругов. Не очаровывайтесь, что учитесь в одной группе. Мой мальчик – не для вас. И, кстати, - она оборачивается – запомни, милая. В Сибири тоже нужны молодые специалисты! Помочь я тебе не смогу, но навредить? Запросто. И ещё. У него есть невеста. И она – уже ждет ребенка. Так что – отвали. От раздачи.
..........................
Её зовут Наташкой. Дочь той, о которой я мечтал всю жизнь. У неё такие же глаза. Очень тёмные. Но не матовые, а искрящиеся всем, что существует в этой жизни.
И она – жена моего племянника.
Вчера мы посадили маргаритки. Оказывается, она любила такие незатейливые цветы.

Мама, мамочка... Почему ты всегда знала, как нам жить