Пиратский маяк

Какую радость испытывает блуждающий в потемках человек, когда увидит огонек, невольно ноги понесут его к нему. Огонь в безветренную погоду напоминает корабельщику домашний очаг. Огонь на берегу в бурю предупреждает об опасности. Недаром в глубокой древности люди строили маяки, к себе манящие, и на строительство их денег не жалели. Вспомните о величественном александрийском маяке, входящем в число семи чудес света. Маяков в древности на Черном море не было, хотя опасностей немало поджидало мореплавателей.
Те, кто сегодня плывут по просторам Черного моря, не чувствуют опасности напа-дения тех, кто носил немало названий: флибустьеры, корсары, пираты.
Раньше пираты не давали прохода мирным торговым судам, нападая и грабя их. Черное море кишело ими. Правда, боспорский царь Евмел очистил от пиратов воды моря, но время шло, и они вновь появились.
Среди пиратов Понта своим коварством и жестокостью выделялся Тавр. Имя свое он получил от народа тавров, откуда и был родом. Исполинский рост, огромная физическая сила сочетались в нем с мужеством, смелостью и коварством. Он был умен и хитер. Тавр в переводе означает Бык, кличку ему дали греки за его стремительность силу и непредсказуемость. Нападения Тавра и его пиратов всегда были внезапны и беспощадны. Они грабили и топили торговые суда, медленно плывущие мимо скалистых берегов. Своих кораблей тавры не имели, они были горцами и, спускаясь к морю, прятались между утесов, выслеживая путь купеческих судов. А в тайных небольших  бухточках и гротах у них стояли на приколе легкие лодки для окружения тяжело груженных кораблей. Понтийский царь Митридат поддерживал пиратов, если они нападали на римские суда,   или   купцов, торгующих с римскими областями. Он вел долгую и непримиримую войну с Римом

Военная когорта, посланная в Пантикапей для осады города, возвращалась в Херсонес.-главную базу римского   войска   на   севере Понта. Задача была выполнена блестяще и без кровопролития. Старый понтийский царь, окруженный изменниками, велел телохранителю заколоть себя. Он предпочел смерть позорному плену. Опьяненные победой над грозным царем, войска, ликуя,  отплыли в Херсонес.  Нагруженные награбленным добром, корабли медленно двигались вдоль берегов Тавриды. Стояла поздняя осень. Горы окрасились в желто-красный цвет, Ярко светило солнце. Но, небо вдруг потемнело, и на море разыгралась жестокая буря. Корабли разбросало среди 6ушющих волн. Совсем рядом виднелись берега, но повернуть к ним — означало бы верную гибель: там они бы разбились об острые скалы. Буря набирала силу, все  труднее становилось действовать веслами  и бороться со страшными порывами ветра и гигантскими   пляшущими волнами.
— Это Нептун разгневался за нашу легкую победу над Митридатом и хочет пока-рать нас! — воскликнул сидящий на носу триремы старый центурион с лицом, сплошь покрытым рубцами, делавшими лицо, похожим на львиную морду.  Вечер только приближался, а тьма опустилась на море такая, что кормчий не видел, куда направлять  трирему. Внезапно на темном скалистом мысу появился огненный силуэт — громадный пылающий воин со шлемом на голове и круглым щитом в руке. Сквозь рев бушующего  Понта донесся звук буцины.
— Смотрите, смотрите, сам огненный Юпитер указывает рукой путь нашего спасе-ния! — закричал центурион.
---  Вперед, к берегу! — приказал префект когорты. Прикованные к скамейкам рабы дружно взмахнули веслами — им тоже не хотелось погибать в морской пучине. Римская эскадра , миновав небольшой мыс, нашла спасение в закрытой и не заметной с моря бухточке. Миновав пенный бурун у утеса, о который разбивались гигантские валы, передовая трирема вошла в тихую гавань, где ветер свистел где-то там, высоко в скалах. Загадочный и странный маяк точно указал им верный путь. Вот только кто зажег огни маяка? Откуда взялась укромная бухточка, неведомая кормчим? Римляне с шумом выскакивали на берег. Тут же воткнули длинный шест, увенчанный позолоченным орлом с распростертыми крыльями. На шесте эмблема императора — щитовидный значок и на нем волчица с оскаленной пастью на красном фоне. К префекту когорты подбежали разведчики и доложили: силуэт огненного воина вырублен в скале, где есть грот. Там и установлены светильники с маслом.
—  Здесь есть люди? – спросил префект.
—  Мы нашли только одну женщину, поддерживающую огонь в светильниках.
—  Привести ее сюда! — приказал префект. Скоро перед ним стояла девушка, ладно скроенная одетая в шерстяную тунику, прикрывающую тело от осеннего холода. Густые черные волосы обрамляли смуглое лицо с черными сверкающими глазами.
—  Что ты здесь делаешь? — по-гречески обратился префект.
—  Чту память отца и братьев, — тихо ответила девушка.
—  Кто ты?
—  Я дочь гор! — гордо произнесла она.
—  Где твои близкие?
—  Они погибли в море, на рыбной ловле.
- Кто  содержит тебя?
Глаза девушки гневно блеснули:
- Я – не содержанка!  Сама зарабатываю себе на жизнь.
- Тебе не страшно быть одной?
- Я привыкла к одиночеству.
- Кто заставляет тебя поддерживать огонь, такой нужный терпящим бедствие на море?
- Память о погибших близких. Горел бы тогда огонь, они не погибли б!
 - Но это требует значительных средств?
- Я их получаю с небольшого виноградника, принадлежащего мне. Получаю непло-хое вино. Я надеюсь на то, что ты попробуешь его вкус. Пещера, в которой я прячусь в непогоду, находится совсем рядом.
Префект в сопровождении центуриона и дюжины легионеров двинулись вслед за девушкой.
В широком и высоком гроте на козьих и медвежьих шкурах стояли чаши, сделан-ные из черепов диких животных. Девушка отпила глоток, показав, что в чаше нет яда, и протянула ее префекту.
—  Что-то недоброе таится в этом гроте и иссохших черепах! — подозрительно заметил центурион.
—  Пей, дружище, нас, римлян, никто не посмеет тронуть! — лихо крикнул пре-фект, уже опьяневший от первых глотков.
С триремы доставили пишу, скатили полные бочонки боспорского вина. Пили все. Праздновали победу над Митридатом и свое спасение от холодных морских глубин. Лишь дозорные, выс­тавленные по краям бухточки, стояли хмурые и злые. Черепа с вином обходили их стороной.
Смуглая красавица в обнимку с опьяневшим префектом стала подниматься по каменным ступеням, уходящим к маяку.
—  Куда вы, господин? — смущенно спросил телохранитель.
—  В дворец богини Венеры!!
Меч ударил префекта за ближайшим поворотом, грудь ему проколол Тавр. Над каменным гротом внезапно раздался воинственный клич, и, сраженные дротиками и  стрелами, пали римские часовые.
—  К бою! — четко отдал команду старый центурион, не выпивший ни одного кубка вина. Римляне кинулись строить боевую "черепаху". Дротики, копья и стрелы пронзали замешкавшихся, не успевших прикрыться щитами. С разных сторон, взмахивая железными мечами, на них кинулись варвары.
—  Отступать к триреме! — приказал центурион, встречая напористого варвара копьем из-за щита.
Внезапно от вершины скалы отвалилась большая каменная глыба и со страшной силой ударила в три­рему. Камень пробил деревянные палубы, раскроил черепа прикованным рабам ж выбил дыру в днище судна. Трирема затонула на мелководье.
Пьяные римляне вяло отражали удары, а варвары с неистовой жестокостью рубили врагов, попавших в ловушку. Тавр стоял на каменной лестнице и наблюдал за кровавой сечей. Он видел, что старый центу­рион с ловкостью и большим искусством поражал наседавших врагов. К нему пробивались наиболее сильные легионеры. Они хотели вырваться из западни. Тавр рыкнул, как медведь, и бросился к центу­риону. Тот прикрылся щитом, но Тавр страшным ударом разрубил щит и голову врага. Старый воин замертво распластался у его ног.
Скоро все закончилось. Триремы были разграблены и сожжены, римские солдаты перебиты, в гроте опять стояли чаши-черепа с вином, а огненный силуэт воина показывал рукой на спасительную бухточку. К ней, моля о помощи Юпитера, гребло новое судно...