Платяная вошь

«То, что называется причиной жизни, оказывается одновременно и превосходной причиной смерти» А. Камю «Миф о Сизифе».


Тяжело бороться с паразитами. Паразит тем и знаменит, что приспосабливается к любой среде. Этим он ставит своих противников в тупик. И вроде бы ты загнал его в угол, поставил в самые жестокие рамки и вот-вот раздавишь, а он уже настолько крепко обосновался на новом неудобном месте, что не только совершенно замечательно защищается, но и вдобавок ко всему заново нападает, высасывая из тебя то, что ему, паразиту, нужно. Кто-то сосет кровь, кто-то просто заживо тебя ест, а кто-то лакомится веществом более тонкого плана, субстанцией мысли – эфиром души.
Арсений склонил голову к лежавшим на столе рукам. Вокруг было очень тихо. Все возможные отверстия и дыры в его жилище были закупорены тщательнейшим образом. Окна, двери, каждая щель – все в белой клейкой ленте. Звуку с улиц не суждено было проникнуть в его квартирку, да и зачем ему проникать туда, где его все равно скоро никто уже не услышит. Ведь, как считал Арсений, это был его конец. Газ медленно, но верно делает свое дело. Тихое шипение конфорок, - вот звук, который Арсений должен слышать в последние часы своей жизни.
¬– И поделом мне, – шептал он, прижавшись ртом к рукаву, – и поделом. И что плохого? Чего все так боятся? Хотя, наверное, если сам, то не так страшно, как если бы кто-то нож к горлу. Ну а что? Сам виноват. Усну без мучений, усну вечным сном. А если и проснусь где-нибудь, то и там себя убью. Найду там газу и снова усну. Никто мне не помешает. А если газа там нет, застрелюсь. Не будет пистолета, перережу вены. Не будет лезвия, разбегусь и шмякнусь об стену. Стены-то должны  там быть. Как же без стен. Нет! Там ничего нет! И меня больше не будет! Не хочу, чтобы я был. Насколько же я беспомощен, если не могу не быть? 
Он поднял голову к верху и начал кривляться. Потом застучал по столу, затопал ногами.
– А, что если я буду кричать? Почему бы и не покричать? – начал орать он, протягивая каждое слово,– А можно и станцевать. Ведь можно? – он ударил по столу еще раз и бросился в дикий пляс.  Потом сел, измученный, и снова приник к гладкой поверхности.
– Поговорить бы сейчас с ней. Услышать ее голос, – думал он уже про себя, – я бы сказал ей, как люблю ее, сказал бы, что был неправ. Конечно, разве можно упрекать, следить, подозревать в чем-то, если любишь? Можно? Нет, нельзя! – он привстал, обхватив свои редкие тонкие волосы с обеих сторон, – и совсем я не гожусь на эту роль. Дорогому бриллианту нужна дорогая оправа. А я, что в прошлом, что в будущем полнейший ноль. Да и впрямь полнейший ноль. Хотя, я ее люблю?!
Глаза его загорелись, он еще крепче сжал голову в своих руках. Подбородок вдруг забегал, задергался, мышцы лица пытались изобразить улыбку. Тонкие растрескавшиеся губы растянулись и показались кривые клыки. Казалось, на Арсения снизошло озарение. И это действительно было так.
– Для любви же нет преград! Никаких преград. Любовь вечна. Кто же с этим будет спорить. Ни один нормальный человек с этим спорить не будет. А коль я ее люблю, значит и наша любовь вечна. Кто же это сказал? Кто же это сказал? – он опустил руки и начал мотать головой из стороны в сторону, силясь что-то вспомнить, – Ах, не важно. Не важно, кто это сказал. Мысль! Идея-то какая! – он вскочил с места и снова затанцевал, – что-то вроде того, что нету прошлого и будущего. Точно! Нет прошлого и будущего! Нету! Мы живем сейчас. А как же иначе? Я-то сейчас живу. Живу прямо вот сейчас, и только это сейчас и существует. А если существует только это сейчас, значит мы с ней вместе. Ведь, ей-богу, раз время  это сейчас, значит прошлого и нет вовсе, и мы с ней естественно вместе.
Арсений горделиво засмеялся. Потом вдруг покачнулся и тут же понял, что он забыл про открытый газ. А газа в маленькой однокомнатной квартире за несколько часов набралось уже предостаточно. Арсений упал на пол и ползком отправился к плите. Таращил свои глаза на стены, касался носом пола и смеялся, если смеяться было тяжело, кривил лицо. Когда все было кончено, он из последних сил сорвал белую липкую ленту с окна и отварил его нараспашку. Потом, обессилев, свалился прямо на том же месте и, распластавшись на полу, выдавливая из себя дьявольскую улыбку, повторял: «Никчемный, никчемный, не догадался». После этого Арсений уснул.
Когда краснощекое солнце вырвалось из-за горизонта и сквозь распахнутое окно наполнило пространство крохотной кухоньки тусклым розовато-красным светом, Арсений открыл глаза. Пролежав бездвижно несколько минут, он затем поднялся с места и с каменным лицом побрел в ванную комнату. С особой строгостью и точностью он принялся за соблюдение всех существующих правил гигиены. Сильный напор воды, настолько горячей, что едва ли можно было стерпеть ее без крика,  бил по его худому раскрасневшемуся телу. Он методично скоблил  его твердой шершавой мочалкой, раз за разом натирая ее большим куском хозяйственного мыла. После, взяв с полки грубую обувную щетку, он с особым усердием принялся за подмышки, зад и промежность. Голову он помыл три раза подряд, при этом, казалось, тело его окончательно сварится в этой адской бане. Затем, закончив работу над туловищем, он вышел из ванны, достал из пластмассового ящичка  совершенно новое полотенце и насухо себя вытер. Небрежно сложив его, он кинул мокрое полотенце себе под ноги и включил воду в умывальнике. Зубы он чистил минут десять, затем столько же заняла у него чистка ушей и бритье. Ополоснувшись, он вышел из ванной комнаты, захватив с собой использованные им принадлежности. После Арсений вынул из кухонного шкафчика крупный черный пакет и с неприятием выкинул предметы  чистки: полотенце, мочалку, зубную щетку, бритву, ушные палочки. Он скрутил узел и положил отбросы к входной двери.
   Между тем улица ожила и люди размежевавшимися группками  бежали в разные стороны по своим делам, создавая обычный для большого города утренний хаос будничного  дня. Арсений окинул взглядом зеленеющий проспект, обдал свое распаренное тело прохладным дуновением ветра, затем закрыл окно и, фыркнув себе что-то под нос, отправился в свою единственную комнату. Там, из шкафа он достал полиэтиленовый чехол, из которого потом вытащил серый льняной костюм. И тут, точно загипнотизированный, он стал внимательно исследовать каждую складку пиджака и брюк. Затем приступил к осмотру белой рубахи. Аккуратно и медленно он вертел в руках свою одежду, не пропуская ни одного малейшего местечка. Наконец, явно в чем-то удостоверившись, он с серьезным лицом, насупив лоб и брови, принялся быстро одеваться. Когда все было готово, он нашел в шкафчике новую пару носок, одел их и с таким же угрюмом видом пошел к холодильнику. Тот был практически пуст. За исключением нескольких железных  квадратных банок, на которых виднелись названия круп, там еще стояла накрытая крышкой маленькая кастрюля и пачка поваренной соли. Собственно, это был весь рацион Арсения, которым ему, ввиду жесточайшей экономии, приходилось обходиться. Он достал кастрюльку и начал быстро поглощать замерзшую перловую кашу. После он надел вычищенные до блеска туфли, взял в прихожей свой рабочий бейджик, ключи, старый потертый кошелек и вышел во двор.
На улице, прямо перед парадной, на скамейке сидела одинокая, деловитая бабушка. Рыжая копна начесанных волос клочьями развивалась на ветру. Она держала в руках какие-то бумаги и что-то считала. Арсений, повернув голову в сторону, попытался незаметно исчезнуть в дворовой арке, чтобы беспрепятственно отправиться на работу, но бабушка отвлеклась и увидела его.
– Арсений Романович! Арсений Романович? Постойте же. Постойте на минутку, – старушка неожиданно быстро вскочила с места и догнала беглеца, – Вам необходимо расписаться и сдать деньги.
Она мягко взяла Арсения за рукав пиджака, а он в свою очередь, скорчив гримасу ужаса, вырвался из ее нежного ухвата и отпрыгнул на полметра.
– Что вы хотели? – промолвил он, пытаясь на нее не смотреть.
– Арсений Романович, я понимаю, что вы спешите, но я не могу достучаться до вас уже неделю. Все! Все жильцы дома уже давно сдали деньги на новый домофон. Остались только вы.
– Я, Зинаида Васильевна, ни о каком новом домофоне не просил, меня и старый устраивает.
– Это понятно, – будто бы с издевкой произнесла Зинаида Васильевна, – это понятно, но большинство жильцов все же проголосовали за установку нового домофона, потому что старый работает неисправно. К нам днем и ночью заглядывают незваные гости, Арсений Романович.
– Какие такие гости?
– Да много кто. То молодняк спиртное распивает, то, что еще хуже, наркоманы наведываются, а позавчера на пятом этаже спал бомж.
– Бомж?! – с паникой в голосе произнес Арсений. Голова у него закружилась, он посмотрел на старушку, увидел, как неопрятно она одета, вдохнул запах ее старости, и покосился с жутким страхом на лице.
– Бомж, – подумал он, – Это не к добру, что же теперь делать? Разносчик гадости и грязи. Он спал на два этажа ниже. Я был рядом, я был так близко. Что же делать? – он опять отвел взгляд в сторону, с омерзением отдалился от бабушки и уже вслух спросил, – Вы полагаете, новый домофон будет работать исправно?
– Конечно, Арсений Романович, конечно! Уверяю вас. Фирма прекрасная, все соседние подъезды давно уже поменяли свои домофоны.
– В таком случае это совершенно необходимо сделать. Сколько я вам должен?
– Триста рублей.
– Триста рублей?! – удивленно спросил Арсений и вновь бросил взор на старушку, но увидев ее немытые волосы тотчас отвернулся, – Триста рублей? Но простите, почему так дорого? Это же грабеж, вне всякого сомнения!
– Арсений Романович, полностью с вами согласна. Но что ж я могу поделать. Тут необходимо выбирать между чистотой нашего дома и такими вот расходами.
– Чистотой дома, чистотой дома, – повторял Арсений про себя, а потом сказал, – Да, тут действительно ничего не поделаешь.
Он достал из кармана свой исхудавший кошелек, и, открыв его, обнаружил там одну купюру в пятьсот рублей. Он вдруг понял, что остается без денег, а ему столько всего еще нужно купить. Ведь до зарплаты осталось семь или восемь дней, а дома у него только две чистые мочалки. И самое главное полотенца. Тоже только два. Даже если использовать их по три раза – мысль, от которой Арсения бросало в дрожь - их все равно не хватит. Денег взять неоткуда, но нельзя же спать под одной крышей с бомжами и наркоманами, хватает того, что он порой вынужден ездить с ними в общественном транспорте. Нет, нужно определенно платить и потом уже что-то незамедлительно предпринимать.
– У вас будет сдача с пятисот рублей?
– Будет, – бабушка полезла за пазуху и вытащила оттуда две засаленные бумажки, – вот Арсений Романович, вот ваши двести рублей.
– А когда все будет готово? – требовательно спросил Арсений.
– Распишитесь здесь, пожалуйста. Сейчас же я иду к ним в контору и как они мне сказали, рабочие установят домофон на днях.
– Очень хорошо, очень хорошо, – пробормотал Арсений и резко кинулся к арке.
Теперь голова Арсения была забита проблемами, решение которым, найти  для него не представлялось возможным. Лишая себя всего, что только можно представить, он тратил все свои небольшие деньги на покупку предметов гигиены. Стиральные порошки, мыло, зубные пасты, шампуни, средства для мытья полов его бюджет еще выдерживал, их не нужно было покупать так часто, но вот приобретение новых полотенец на каждый день подвергало его жизнь пыткам. Он даже начал использовать одно и то же полотенце по два раза,  хотя этот факт, конечно, безумно его огорчал. К тому же он каждый месяц отдавал два своих костюма в химчистку, плюс к этому, он покупал целую кучу новых носок и трусов, что делало его жизнь еще несносней. Именно поэтому, он потреблял в пищу только каши и макароны, без масла и чего бы то еще ни было. Простая каша на воде с солью. Вот, что он мог себе позволить, чтобы при этом оставаться кристально чистым и защищенным.
Арсений работал продавцом в магазине бытовой техники. Особенно хорошо он разбирался в стиральных, посудомоечных машинах и утюгах. За это начальство относилось к нему более или менее приемлемо, а он делал неплохие продажи и иногда удостаивался небольшой премии. Дружил он там только с одним человеком, если, конечно, пятиминутные разговоры не о чем можно назвать дружбой. Человек этот был сторожем. Очень опрятный мужчина средних лет, бывший биолог, он хорошо разбирался в животном мире, и Арсений всегда задавал ему уйму разных вопросов по этому поводу. С остальными продавцами он держался холодно, но приветливо. Всегда был готов помочь, но в действительно трудные моменты, оказывался где-то в стороне. Одно время персонал, во главе со старшим продавцом, пытался его извести, всячески подтрунивая над ним, но Арсений пропускал все мимо ушей и постепенно привык к их шуткам, а через некоторое время стал отвечать и огрызаться, что вскоре начало получаться у него довольно успешно. Он даже смог пару раз выставить старшего продавца полным дураком перед начальством, из-за чего другие продавцы перестали совершать свои нападки.
  Весь взмыленной от жары и спешки в это утро Арсений все же успел на работу, устав которой он никогда не нарушал. Растревоженный и угнетенный своим безденежьем он сновался по магазину, нехотя продавая свои любимые стиральные машины, сторонясь грязных, небрежных клиентов. К концу рабочего дня приехал начальник и сообщил всем, что зарплату в этом месяце придется задержать на пару дней. Услышав это, Арсений решил сначала, что кто-то что-то перепутал, ведь нельзя же вот так вот  бросать людей, которые честно выполняют свои обязанности. Но, как оказалось, так делать можно. Ошарашенный Арсений вначале подался к старшему продавцу, потом посланный тем в мягкой форме куда подальше, отправился к начальнику, который объяснил, что задержка неизбежна, что все это произошло по вине кого-то сверху, и что он, начальник, сделать по этому поводу ровным счетом ничего не может. Он также заверил Арсения, что зарплату задержат не более чем на три дня, и что волноваться, по сути, не из-за чего.
Но для Арсения вся ситуация являлась, конечно, полным крахом. Еды ему безусловно хватит. О еде он и не волновался, но вот его незыблемые правила личной гигиены ставились под жестокий удар. Теперь уже точно он не сможет продержаться до получки, оставшись, как он это называл, кристально чистым. Трагедия, которая вскружила Арсению голову, людям, окружавшим его, была совершенно непонятна. Он ходил, осунувшись, до самого конца рабочего дня и чуть ли не плакал от горя. Когда можно было идти домой, он выскочил на улицу и второпях пошел прочь от магазина, будучи не в силах находиться рядом с людьми, которые, как он считал, сломали ему, честному работнику, жизнь.
  Домой в этот день Арсений решил подняться пешком. Ему было совсем худо, но жалеть себя он не собирался. Он все только думал о том, как выйти из тяжелого положения, как растянуть оставшиеся полотенца и мочалки.
На просторной площадке своего этажа, близ приоткрытого окна стоял молодой и приятный, как казалось Арсению, мужчина. Приятным он был потому, что в отличие от многих других, был крайне опрятен. Пожалуй, единственный сосед, с которым Арсений порой заговаривал при встрече, и которого он не так уж сильно сторонился. Молодой человек курил, держался прямо и с улыбкой встретил Арсения.
– Здравствуйте Арсений Романович! А вы только с работы?
– Добрый вечер, да совсем недавно отпустили – запыхавшийся Арсений был не в настроении разговаривать, но как обычно просто уйти, не мог, – Вы Вадим не знаете, когда они все-таки поставят новый домофон?
– Не имею ни малейшего понятия. Да вы не беспокойтесь, я часто выхожу на перекур, так что прогоню всех наглецов если что.  А с вами что такое? На вас лица нет!
– Да нет, нет, все в порядке, просто устал. – Арсений отвернулся и собирался уже открывать дверь, как сосед вдруг неожиданно предложил:
– Может, хотите перекурить? Расслабитесь. А то мне здесь еще долго стоять, домой идти не хочу, поругался с женой.
Арсений остановился, потупив голову. Глаза забегали из стороны в сторону, он схватился за ключи в кармане, потом резко разжал их и повернулся. Он держал за правило не общаться с посторонними, но весь его сегодняшний день пошел наперекосяк, поэтому, когда Вадим предложил расслабиться, Арсению вдруг жутко захотелось это сделать. Да и тем более, что может случиться? Это был самый чистоплотный молодой человек из всех кого он знал, с ним то и проблем не должно быть. А расслабиться ему и впрямь было необходимо. Может после этого, думал он, решение придет само собой. Неказистыми шажками он подобрался к соседу и встал прямо перед ним.
– Вы будете? – молодой человек протянул Арсению сигарету, – берите, берите, не стесняйтесь.
Арсений взял сигарету, сосед протянул ему зажигалку и они вдвоем закурили.
–Слышали, позавчера у нас здесь в подъезде ночевал бомж. Вот новость так новость, – все так же мило улыбаясь, начал сосед.
– Это просто ужас! Непозволительно. Подумать только, сколько всякой заразы мог сюда принести этот человек? А если в следующий раз он придет не один. Полная антисанитария!
– Согласен с вами, но можно и их чудаков пожалеть, все-таки негде ночевать. Не позавидуешь.
– Скажу вам откровенно, – Арсений глубоко затянулся, – по большей части это бездумные лодыри и пьяницы. Они сами виноваты в своих бедах. А вот, сколько проблем они с собой приносят и не сосчитать! Одни только платяные вши чего стоят. Они ярые их разносчики. Самые ярые! А ведь платяная вошь самый, по моему мнению, гадкий паразит. Это создание заживо ест человека, – глаза Арсения загорелись, он мотал руками из стороны в сторону, неравномерно повышая голос, –  Совершенно дьявольское создание! Достаточно только вглядеться в ее злобную пасть. Вся в колющих иглах, с острым хоботом посередине, который она вонзает в человека, протыкает им кожу и высасывает кровь. Мерзость, маленькая мерзость!
– Вы, я вижу, много знаете об этих созданиях. Приходилось сталкиваться?
– Да вы что! Боже упаси! Боже упаси! Просто меня всегда интересуют поведение и привычки моих врагов, – сосед усмехнулся, подумав, что Арсений шутит, а тот в свою очередь воспринял его вопрос как просьбу рассказать о вшах подробнее, – но самое главное, что в месте укуса человек ощущает нестерпимый, ужасный зуд. При обилии насекомых на теле, что, кстати, происходит весьма скоро, ведь размножаются эти чудища в геометрической прогрессии, тело покрывается сплошными струпьями от укусов и расчесов. Они откладывают свои гниды в складках одежды, а могут и на мелком пушку на коже, никогда не угадаешь, где они осядут. Я клянусь вам, хуже и быть не может. Платяная вошь переносчик таких страшных, губительных заболеваний как сыпной и возвратный тиф, волынская лихорадка и многих других! Вы представляете теперь, что эти бомжи приносят с собой в наш подъезд?
– Никогда об этом не задумывался, если честно.
– Но вам меньше всех нужно об этом волноваться. Вы опрятный, а это самое главное в таких делах, – Арсений скинул пепел в окно и, встревоженный, продолжил, – Но больше всего меня пугает хитрость этих насекомых. Ведь они избирают жертву по запаху и вот, недавно выяснилось, что платяная вошь неравнодушна к приятным ароматам, например, к хорошему, дорогому парфюму. А также, как утверждают некоторые источники, абсолютно не выносит запахов пижмы, молочая и папоротника. Их маленькие убогие гниды наглым образом липнут и приклеиваются к складкам и волокнам практически любой ткани. Но самое страшное, самое ужасное во всем этом то, что даже человек,  который соблюдает все правила гигиены, который регулярно меняет и чистит свою одежду, может быть легко застан врасплох!
Сосед смотрел на Арсения с любопытством широко разинув рот. Не ожидавший такого поворота событий он, наверное, и не знал, как дальше продолжить беседу. Арсений вдруг сник, посмотрел испуганно на собеседника, и поняв, что немного увлекся, решил больше не говорить на излюбленную тему. Сбросив пепел, он сконфуженно переступил с ноги на ногу, опустил голову и, затянувшись, продолжил:
– Вы, – пытаясь быть теперь крайне вежливым, начал Арсений, – упомянули, что поругались с женой?
– О да! На этот раз довольно таки серьезно. Видите ли, у нас с ней разные интересы. Признаться честно, мы давно с ней никакие ни муж и жена. Так, только картина, видимость. Я уже давно встречаюсь с другой женщиной и, конечно, не говорил бы  вам об этом так фривольно, если бы моя жена не знала. Но она узнала об этом сегодня утром. Вещественные доказательства так сказать. Как говорил Сократ, брак - это зло, но необходимое зло, – молодой человек улыбнулся во весь рот и продолжил, –  Очень к нам подходит, потому что нам с ней ну никак нельзя сейчас развестись. Печально, но это так. У нас общее дело, которое на данный момент сильно зависит от нашего семейного статуса, и если начнем всю эту бумажную волокиту, много проиграем. А я теперь стою вот и думаю, как бы так все устроить, чтобы вытерпеть оставшееся время.
– Как? – воскликнул Арсений, – Разве вы ее не любите? Трагедия! Она наверняка очень переживает. Я думаю, вы просто сами пока еще не понимаете, что делаете. У меня с моей любимой случалось много всего такого, но сейчас мы снова вместе.
– Ох, надо же, у вас есть женщина? – удивленно спросил сосед.
– Конечно, конечно.
– Странно, никогда ее не видел, она живет с вами?
– Да, она часто бывает здесь, очень часто. Просто она скромница, хотя и очень бойкая, если узнать ее поближе. Но будем говорить начистоту. Любовь живет в наших сердцах. Необязательно находиться рядом, чтобы любить и быть вместе. Мы давно уже слились с ней в единое целое. Не представляю своей жизни без нее.
– Было бы очень интересно познакомиться с дамой вашего сердца.
Арсений выпучил глаза от услышанного. Внезапно все мышцы его тела напряглись, он выпрямился в полный рост, отвел голову назад и в таком вот ступоре смотрел на соседа. Фраза ввела его в шоковое состояние, будто грабитель пытался ворваться в его дом, а он не знал, что делать. Сосед не разглядел неожиданного изменения и продолжал:
– Признаться честно, я никогда не чувствовал того, о чем вы рассказываете. Может, я слишком тривиален и тёмен или же просто недостаточно чувствителен, но меня почему-то всегда привлекала простая, открытая сексуальность. Я вообще считаю, что человек одинок. Точнее, человек всегда одинок. Нам порой кажется, что мы сливаемся с кем-то в одно целое, но это лишь мираж, проекция самого заветного желания. И как бы хорошо ты не знал другого человека, сколько бы ни прожил с ним, твоя темная сторона всегда будет сокрыта от него. Этот человек может чувствовать тебя, ты можешь чувствовать его. Ощущать его сущность каждой частичкой своего тела, читать все его микродвижения, знать, как он поведет себя в той или иной ситуации, но открыть для себя его суть в полной мере, понять и принять ее до конца, ты  не сможешь, как и он не сможет открыться тебе сам.   
– Я с вами совершенно не согласен, – с ноткой злости в голосе, четко проговорил Арсений, – никакой логики, абсолютно никакой.
– Ну, это ваше право…
– Нет. Вы просто обязаны ценить вашу жену! Молодая, прелестная девушка! Вы на веки, слышите, на веки связаны с ней. Задача двух влюбленных в том и состоит, чтобы понять и принять друг друга. Запомните, мы живем сейчас, вот, что действительно важно. Это сейчас вечно. Соответственно и любовь ее к вам вечна.
– С чего же вы взяли, что она меня любит? – усмехнувшись, спросил молодой человек.
– Конечно она вас любит. Иначе и быть не может, – казалось, Арсений не на шутку разозлился, и начал уже даже выходить из себя, но потом мгновенно собрался, остепенился и заговорил спокойным, режущим голосом, – чтобы не случилось сдаваться непозволительно, любая ситуация разрешима, нужно только немного привыкнуть к ее условиям, а потом действовать. Жизнь становится бессмысленной, только когда в ней нет любви.
– Вы очень красиво говорите, но мне кажется, что вы немного переоцениваете мое положение и наши с ней чувства. Правда, не будем больше об этом, мне становится грустно.
Арсений стоял все в той же окаменевшей позе, держа в руках истлевший окурок. Он окинул соседа с ног до головы острым взглядом, потом выкинул окурок в банку и, ехидно растянув губы, сказал:
– Мне нужно идти.
– О, конечно, конечно Арсений Романович. Я тоже пойду. Обратно на баррикады. Надеюсь, останусь жив, – отшучивался молодой человек. Он не заметил того, что произошло с его собеседником и, попрощавшись, они разошлись.
Будучи дома, Арсений почувствовал, что от волнения плохо держится на ногах. Все нутро его ходило ходуном, и телу от этого не было никакого покоя. Он вдруг испытал такую неприязнь к своему соседу, что не мог даже собрать все мысли в кучу.
– Было бы интересно с ней познакомиться, – повторял он с отвращением слова молодого человека,– Каков наглец! Своими грязными мыслишками только извращает всем известные, непоколебимые истины. Вот так вот, живешь на одной лестничной клетке с полнейшим негодяем и даже этого не знаешь.
Он снял с себя одежду и, закинув ее в стиральную машину, отправился на кухню, где принялся готовить себе обед. Машинка привычно зажужжала и знакомый, приятный для ушей звук немного успокоил разбушевавшегося Арсения. Недавний разговор не выходил у него из головы, он раз за разом прогонял сказанное с начала до конца, и вскоре его вдруг осенило. Он перестал мешать варившуюся кашу, бросил ложку и отскочил от плиты, с остолбеневшим выражением лица.
– Как же, как же я сразу не догадался. Эта его опрятность, вот же в чем подвох! Да он в тысячи раз аккуратней и опрятней меня. Одни только волосы чего стоят. А ногти, а зубы! Да и моложе. Гораздо моложе, чище и богаче, наверняка богаче. А если денег тьма, значит, покупать может хоть по сотне полотенец в день. Ох, что же это такое творится, как мог я так опростоволоситься…
Арсений задом добрел до стоявшего позади стула, плюхнулся на него со всего размаху и склонил набок страдальческое лицо. Его мысли закружились в нервном вихре, он явно представил угрозу исходящую от соседа. Ведь по соображениям Арсения получалось, что доберись платяная вошь до их лестничной площадки, безусловно в качестве жертвы выберет его, Арсения. Выберет и станет безжалостно жрать.
– Вошь-то не дура, совсем не дура. Знает, чувствует грязь. И если уж придется ей выбирать, понятно, что выберет она меня. Нужно что-то делать. Как же я сразу не разглядел в нем подлеца. Нужно что-то предпринять, срочно! Еще посмел позариться на единственную. Посмел обратить свое внимание на создание, которому в подметки не годится, на создание, о котором даже не смеет говорить его поганый, вульгарный рот! Негодяй, однозначно негодяй! Вот так вот, был добр и общителен с тем, кто, оказывается, является злейшим, скрытным врагом. Никому нельзя верить, ведь знал же, что никому нельзя доверять, а сам пригрел змею. Да еще какую!
Поедая горячую кашу, Арсений вдруг решил, что раз ему не хватает денег на новые полотенца, нужно просто разрезать оставшиеся два пополам и пользоваться уже четырьмя до самой зарплаты. Про грязные мочалки он и думать не хотел, настолько ему была отвратна идея того, что придется все-таки пользоваться ими столько раз подряд.
Когда он совершил задуманное с полотенцами, стиральная машина уже закончила свою работу, и Арсений, прилежно развесив костюм на балконе, принялся за повторение утренней процедуры – за очищение. Но на этот раз мылся он гораздо жестче и дольше, чуть ли не сдирая заживо кожу с размокшего, набухшего тела.  Ему было больно, порой он даже вскрикивал, но все же терпел, стискивая свои мелкие, острые зубы.
Арсений наказывал себя за все оплошности совершенные им в последнее время. Казнил себя за то, что истратился и остался без гроша, подвергая себя гигиеническому провалу, за то, что не заметил, что живет рядом с вычищенным, вылизанным негодяем, который не уважает святость понятных, всем известных истин, который вот-вот наведет на него злейшего, страшного и хитрого врага, и самое главное казнил себя за то, что чуть не предал свою любимою, любовь в целом, любовь вечную,  любовь ради которой, как он считал, и стоит собственно жить, терзал себя за то, что чуть не сдался, подвергнувшись влиянию страха и слабости.
Стемнело. Арсений лег на свеже застеленную кровать и одним движением достал из шкафчика рядом свой старый мобильный. Укутавшись получше, он включил его и зашел в приложение смс. Серые глаза загорелись, а на лице, неведомо откуда, вылезла улыбка. Он принялся открывать входящие сообщения, одно за другим. Некоторые из них были крохотные, например: «Зайка, я скоро приду. Целую!», другие довольно большие – целые письма о любви, обожании и счастье. Он читал все по очереди, ничего не пропуская. Мускулы лица то и дело  напрягались и как-то странно подергивались. Он перевернулся набок и продолжил чтение. Неожиданно, глаза наполнились слезами. Арсений перечитал одно и то же сообщение несколько раз, потом вдруг вышел из входящих и зашел в исходящие. Здесь он тоже не пропускал ни единого сообщения, все они были адресованы абоненту под названием «Любимая».
Арсений заплакал. Слезы разбежались по мелким беспорядочным морщинам в стороны, он небрежно стер их, но читать не перестал. В голову ему мощными залпами врезалось прошлое. Бурным потоком атаковали его светлые и темные моменты. Перед глазами вставали события, которых он не мог забыть. Всплывали события, которые он стал забывать. Он вспоминал дни и ситуации, когда было написано каждое из сообщений, он заново чувствовал то, что чувствовал тогда. Слезы лились из измученных глаз, а он, уже не обращая на это внимание, все листал и листал вперед. Прошло довольно много времени к тому моменту, как он закончил. Разбитый и опустошенный, он положил телефон обратно и, накрывшись посильнее, закрыл глаза.
Мысли в голове затрепетали и заелозили, как это обычно бывает перед сном. Арсению было тяжело заснуть, он сильно встревожился, ведь за полчаса прожил часть своей жизни заново. Он вертелся, укладывая голову то так, то сяк. И, вдруг, произошло самое ужасное. Он представил себе вшей. Он сам не понял, как это случилось, образ вырвался из неоткуда, и избежать встречи с ним было уже невозможно. Воображение разыгралось не на шутку. Сначала он представил сам их вид, потом вспомнились картинки больных педикулёзом, потом ему неожиданно стало чудиться, что по нему кто-то бегает. Он бешено переворачивался из стороны в сторону, вспотел, бил себя по телу, там , где казалось, кто-то есть. Потом он почувствовал, как все тело вдруг зачесалось, и уже не отдавая себе отчет в том, что он делает, принялся докрасна карябать ногтями свое взмокшее тело. Наконец, выбившись из сил, Арсений схватил себя за лицо, сжал его, что есть мочи, и постарался сделать несколько глубоких вдохов. Приступ постепенно отпускал, Арсений убрал руки с лица, раскрылся и, раскинувшись, настолько, насколько позволяла его неудобная крохотная кровать, забылся во сне.
Прошло несколько месяцев. Долгожданную зарплату Арсений получил, а вместе с зарплатой пришло спокойствие и знание того, что все последующие дни он останется кристально чистым. Все больше он стал избегать встреч с внешним миром. Жить старался еще экономней, чем прежде. Особенно внимательно он начал относиться к своему соседу и делал все возможное, чтобы не встретиться с ним на одной лестничной площадке.
В один из дней середины лета поздно вечером, когда Арсений ужинал, готовясь после этого отправиться спать, через открытое окно, снаружи, послышались дикие крики. Он остановил трапезу, положил ложку обратно в варево слипшейся каши и подошел к окну. В темной арке он различил фигуру женщины, вырывавшейся из лап двух проходимцев желающих заполучить ее сумочку. Действовали они чересчур нерасторопно, ведь обычно преступления такого плана происходят очень быстро. Можно было сделать два вывода: или это были совсем неопытные, юные грабители, или же эти субъекты находились в состоянии сильного наркотического или алкогольного опьянения.
Арсений задержался на секунду, вгляделся повнимательнее в происходящее, затем вылез из окна и громко с присвистом крикнул:
– А ну!
Но кутерьма не унималась и дерущиеся, явно не услышавшие сего предупреждения, продолжали свое грязное дело. Арсений резко изменился в лице, осмотрелся вокруг и побежал в свою комнату. Там он наспех оделся, со скрипом вырвал деревянный подлокотник со старого кресла и, кое-как надев свои единственные туфли, с грохотом пустился бежать вниз.
Вылетев на улицу подобно смерчу, он побежал к арке. Бандиты продолжали мучить бедную растрепанную женщину, вцепившуюся в свою сумочку намертво. Она трепыхалась, вырывалась, а мужчины хватались за сумку, толкали ее и били наотмашь. Арсений приблизился на короткое расстояние и крикнул:
– А ну отошли от нее! ¬¬– он спрятал свою новую дубинку за спиной – Я сказал, отошли от женщины! – голос был настойчив и ни капельки не дрожал, грабители развернулись и в темноте пытались разглядеть защитника. Увидев, что Арсений никто иной, как щуплый, сутулый, невысокий мужчина средних лет, их легкий испуг сразу же сошел на нет. Один из них сильно ударил женщину по голове, та с криком упала, и теперь оба бандита нацелили свои усилия на Арсения.
– Я вас не боюсь! Уходите подобру-поздорову! – кричал запыхавшийся Арсений, но хулиганы молча шли в атаку.
Когда расстояние было минимальным, один из них, что побольше, резко кинулся на Арсения, но тот вытащил из-за спины дубинку и несколько раз ударил нападающего по голове. Бандит отринул, но за ним в атаку пошел второй. Он ударил Арсения по носу, кровь мелкой струйкой потекла по губам, но Арсений, изловчившись, умудрился уйти от второго малоприятного тычка и снова нанес несколько поражающих ударов по голове. Когда противники были сломлены и даже ошеломлены, он стал подбегать к каждому из них и наносить все новые резкие удары. Потом приложился по их выставленным набок задам, и в довершении всего ударил здорового сзади  ногой прямо в пах. Грабители вскоре ретировались с хрипами и проклятиями.
Арсений  пошатнулся от усталости и уже через миг поднимал избитую женщину:
– Вы целы?
– Я, я…
– Все в порядке. Где вы живете, вам срочно нужно домой. Вы можете идти?
– Да, думаю, могу. Я живу здесь рядом вот в том подъезде, – женщина наконец раскрыла глаза и промолвила с большим удивлением – Вы? Вы же живете в этом дворе!
– Да живу.
– Спасибо вам большое. Спасибо, – она выпучила на него свои глаза, а он подхватив ее, медленно повел к подъезду.
– Вас довести до квартиры?
– Спасибо, не надо, я сейчас позвоню сыну, он спустится.
Она позвонила в домофон и позвала сына. Арсений стоял молча, не зная что сказать. Он стоял, переминаясь, поддерживал ее одной рукой, а в другой держал старый подлокотник. Кровь не унималась и лилась уже по шее.
– Вам нужна помощь, зайдите к нам, я вам помогу, – говорила женщина с беспокойством, но Арсений только отрицательно помотал головой.
Когда сын открыл дверь и перенял мать, Арсений запрокинул голову к верху и поковылял к дому.
– Спасибо вам большое! – крикнула женщина еще раз, а Арсений в ответ как-то неестественно кивнул головой и сквозь зажатый нос сказал: «До свидания, все в порядке».
В лифте Арсений продолжал смотреть в потолок, и когда железные двери раскрылись на нужном этаже, он вышел и направился прямиком в свою квартиру. Запах сигаретного дыма ударил по окровавленным ноздрям, а в ушах зазвенел ужасающий звук – голос ненавистного соседа.
– Господи, что с вами?! – вскрикнул молодой человек. Он подбежал к Арсению, а тот неестественно развернулся и отскочил в сторону.
– Все в порядке! Все в порядке, – залепетал испугавшийся не на шутку Арсений.
– Да какой же в порядке, вы посмотрите, у вас кровь!
– Это хулиганы, все нормально, сейчас успокоится.
– Я все устрою, – сосед перекрыл Арсению проход, открыл дверь своей квартиры и позвал жену, – Люда, иди скорей сюда, принеси бумажных салфеток и льда. Давай быстрее.
– Ну что вы! У меня есть все необходимое. Правда, мне лучше поскорей оказаться дома.
В дверях показалась пригожая темноволосая девушка. Краем глаза Арсений увидел большую свежую ссадину на ее щеке. Она живо передала все, что просил молодой муж, застенчиво потупила взор и второпях скрылась за прикрытой дверью.
– Вот, возьмите. Что с вами случилось? – впихивая салфетки в руки Арсению, спросил молодой человек.
– Там на улице в арке, знаете, женщина попала в беду,– оттираясь, говорил Арсений.
– И вы спасли ее? Неужто я живу под одной крышей с настоящим героем. А ну-ка поднимайтесь сюда, у меня здесь табурет, садитесь.
Они поднялись наверх  к окну, и сосед усадил Арсения на пошарканный табурет. Когда тот закончил оттирать лицо от крови и вставил себе в нос сделанные из салфеток тампоны, парень всунул ему в руку подкуренную сигарету, зажег себе другую и, уставившись на собеседника с интересом, спросил:
– Как же так получилось, что вы один заметили, что происходит на улице? А что это у вас в руке, палка?  Я стоял здесь и ровным счетом ничего не слышал. Рассказывайте, прошу вас.
– Здесь окна выходят на другую сторону, я говорю, дело было в арке.
– Так и сколько их было?
– Двое, да здесь-то и говорить не о чем. Просто пьяницы какие-то или наркоманы. Разогнал их и все, – Арсений с отвращением смотрел на соседа и старался скурить всученную сигарету, как можно быстрее.
– Удивительно! Не ожидал от вас такого геройства!
– Я еще раз повторяю, нет здесь никакого геройства! – крикнул Арсений, глаза загорелись, он вытянул шею и бросил злобный взгляд на обомлевшего парня.
– Ну ладно, как скажете.
– Я не хочу больше об этом разговаривать. Мне, если вы не против, нужно домой.
– Арсений Романович, конечно! Извините, если задел вас, – ответил молодой человек, а Арсений встал с табурета,  выкинул окурок в банку и без слов удалился в свою квартиру.
Мрак окутал город. Свежий запах ночи пробивался сквозь открытую форточку. Темный синий отсвет врезался в уличные грани и плоскости. В этой темени царила заискивающая, трепещущая в своей нервозности тишина. Арсений молча сидел на стуле и покачивался из стороны в сторону. Напряжение было настолько сильным, что вены на лице его вздулись и черными кривыми линиями разрисовали все кожное полотно. Глаза, покрасневшие от натуги, то долго смотрели в одну точку, то, будто лишившиеся опоры, ерзали вокруг. Казалось, Арсений входит в неизвестное гипнотическое состояние. В этот момент ничто не могло его отвлечь. В этот момент он мыслил как никогда ясно и трезво. Бездонное, пугающее молчание вперемешку с тяжелым гнетущим дыханием и четкими ударами сердца будоражили его хладнокровный разум. В этой звуковой прохладе Арсений пробыл много часов подряд.
В конце августа жара стала невыносимой. Днем было невмоготу находиться в раскаленной квартире. Арсений вышел в отпуск и тем самым избавил себя от жарких, рутинных мук работы. Дни напролет он просиживал на скамейке центральной площади, в тени пышного тополя. Как раз в один из таких вот душных деньков, сидя по обыкновению на своем законном месте в часы своего законного отдыха, Арсений приметил знакомую фигуру. Молодой человек с его лестничной площадки вышел из какого-то старого муниципального здания и быстрым шагом пошел по направлению к дому. Арсений поднялся с места и отправился вслед за соседом.
У арки он уже было практически догнал преследуемого, но потом вдруг пошел медленнее, чтобы случайно не показаться тому на глаза. Когда цель зашла в подъезд, Арсений простоял под покровом арочного холодка еще несколько минут, а затем и сам вошел в подъезд.
В его топленой конуре, казалось, не осталось и частички свежего воздуха, он весь будто бы выгорел, зажарился в ярчайшем пламени далекой звезды. Арсений мигом распахнул все окна, проверил щели между рамами и москитной сеткой и вышел обратно в коридор. Не снимая одежды, он, по-детски согнувшись, прильнул к дверному глазку и, словно хищник в засаде, застыл в такой позе на долгое время.
Приблизительно через полчаса, на площадке показался сосед. Арсений отпрянул от двери и, размяв затекшую шею, вышел из квартиры вслед за ним. Тот уже курил, как обычно, у окна, стряхивая пепел в ржавую жестяную банку.
– Здравствуйте, Вадим! ¬– приветливо воскликнул Арсений.
– Здравствуйте, Арсений Романович! Ну и духотища, не правда ли?
– Действительно, такого жаркого лета не было уже давно. Спасаюсь на улице, в тени. Там, где дует ветерок находиться еще вполне возможно, но сегодня ни дуновения, так что и там довольно душно. Не угостите сигареткой?
– Конечно.
– А я видел вас, совсем недавно, вы были в центре.
– Да, совершенно точно. Машина сломалась, отдал в ремонт и теперь вот вынужден ходить пешком. А дел невпроворот. Еще эта жара, в общем, все как всегда, – сосед по привычке улыбнулся и продолжил, – Одна радость, вчера жена уехала к теще.
– Я знаю.
– Правда? Откуда?
– Видел, как она вчера укладывала большущие чемоданы в багажник чей-то машины.
– Это машина ее матери. А от вас, я смотрю, ни одна малейшая деталь не ускользает. Я вот живу себе, ничего не замечаю. Погряз в проблемах и заботах.
 – Просто мы с вами очень разные, – Арсений затянулся в последний раз и швырнул окурок в окно, –  я не могу ни заметить, что вы изнеможенны, может, зайдете ко мне, выпьем горячего чаю. Говорят, помогает охладиться.
– Даже не знаю, Арсений Романович, скоро опять нужно будет ехать по делам. Начал строить дом, деньги высасывают из меня тоннами, ¬– молодой человек ухмыльнулся, ожидая того же от Арсения.
– Неужели вы не найдете полчаса. Давайте же.
– Ну ладно, уговорили, только если на полчаса.
Сосед покончил с сигаретой, и они зашли к Арсению в квартиру. Он тотчас же побежал на кухню и принялся за готовку чая, достал неведомо откуда взявшееся у него печенье, пододвинул поудобнее стулья и жестом пригласил соседа присесть.
– Так вы говорите дел невпроворот? Неужели ничем кроме дел вы не занимаетесь, – заискивающе и как-то отвлеченно пробормотал Арсений.
– Нет, отчего же. Если есть время, езжу на рыбалку, облюбовал тут один ресторан, постоянный гость. Но это выходные, а в будние дни полно работы. Вообще вынужден заметить, что мир вокруг нас сильно меняется. Даже я со своей врожденной коммерческой жилкой порой не успеваю угнаться за ним. Но сейчас, когда столько всего со мной случилось, я уяснил одну вещь. Для того чтобы жить, необходимо чтобы тебя уважали. Простая формула. Еще три четыре года назад я мог только мечтать о такой жизни, какую имею сейчас.  Конечно, времени маловато, но могу зато позволить себе все что захочу. Именно уважение и власть, которые я приобрел, движут меня теперь вперед, наверх. И счастье уже виднеется на горизонте. Я уже вижу, дай мне Бог удачи, как добиваюсь своей заветной мечты, вижу, что все-таки смогу устроить свою жизнь максимально благоприятно.  Конечно, приходится работать. Я бы даже сказал пахать, но чего не сделаешь ради денег и свободы, которые они дают. Ведь чтобы там не говорили, деньги - это залог уважения и власти. Вторая простая формула. Забывая это, продажный изменчивый мир обязательно тебя съест. Нужно пользоваться своими талантами, работать в поте лица и знать себе цену. Ведь никому нельзя сейчас верить, только своим, которых и так остается с каждым днем все меньше и меньше.
Арсений расстегнул три верхних пуговицы на рубашке, разлил горячий чай по кружкам и с миловидным спокойствием на лице ответил:
– Очень важно здесь заметить, что наш мир  не меняется, да и собственно никогда не менялся. Он всегда один и тот же этот самый мир, а что до грязи, которая в немыслимых количествах расползается по бездумным пустым головам, ее, конечно, стало несоизмеримо больше. Все люди заражены проказой значимости. От мала до велика. Нам впихивают это чувство с молоком матери. Оно овладевает сознанием, проникает в самые потаенные места человеческой мысли. Быть значимым, значить что-то, доказать себе, что что-то значишь - это уже не только личная потребность. Это потребность общественная. Всемирная нужда. От этого все, словно с цепи сорвавшись, несутся куда-то наверх, изгаляясь в уродливом, обезьяньем танце, – Арсений повернулся к окну и высунул голову, – Вот, к примеру, совсем юная девушка. Красивая, стройная, одета со вкусом, загорелая. А что происходит в голове. Хаос! Ей все вокруг кажется и мерещится. Кто-то посмотрел на нее с завистью или с восхищением, и она на седьмом небе. Чем больше людского интереса она притягивает, тем сильнее чувство ее значимости. И она уже не может быть свободной. Ее давит тяжесть этого бремени. Бремя, которые, скажете вы, она выбрала сама. Да, можно допустить, что она попросту такой человек. Не слишком уж умная и глубокая, совсем простая в любых смыслах этого слова. И в этом ничего зазорного нет. Ей нравится быть такой, какая она есть. Скажем даже, что она создана для того, чтобы радовать глаза мужчин. Но это же тоже неверно. Навязанное извне не может быть своим. Она потерялась и уже давно. В ее голове, как и в любой другой, пролетают тысячи мыслей, видений желаний, влечений. Она, как и все, старается осознать себя и воспринять. Но выбирает она, точнее будет сказать, уже выбрала, быть рабыней своей значимости. И не потому что она так захотела, а потому что это притягательно легко, это удовлетворяет, как самый сладкий наркотик, призрачно расставляет все точки над i. И не нужно говорить, что никогда ее мозг не задумывался о смысле жизни. Конечно, это будет неправдой, думала она о многом, но каждый раз, когда это происходило, чувство значимости, потребность в ней вершила свой суд, и уже в угоду решения, этого суда она жила дальше, – Арсений все также стоял спиной к своему собеседнику и уже, казалось, разговаривал с самим собой, – а вон из машины вышел мужчина средних лет. Мускулистый, видно, что он очень силен. Перстни на пальцах, золотые цепи на шее и руках. В нем этой самой значимости еще больше. Она поглотила его. Он почему-то называет это силой воли. Он всем как бы показывает, что смог себя преодолеть, смог добиться поставленных целей. У него огромная машина, деньги, дом, семья. Он главный во всем. Его уважают и боятся. Он же людей не боится. Он боится лишь потерять все то, что имеет. Потеряв это, он потеряет свою значимость. И быть может он добрый и честный человек, но движет им совсем не сила воли. Им движет сила страха. Ведь тот мирок, в котором он что-то значит, очень хрупок. Он практически не реален, эфемерен. Необходимо же, чтобы у жизни был смысл. Необходимо же, чтобы наша жизнь что-то значила. Там на улице им всем кажется, что они что-то значат. Они все по-своему индивидуальны и неповторимы. Старая, неряшливая бабушка прожила всю жизнь до глубокой старости. Осталась жива. Ее надо уважать и этим самым подкармливать ее хоть какое-то чувство  значимости. Учитель идет в школу учить детей. Он много знает, его предмет важен и, конечно же, очень значим. Но им всем невдомек, что их поглотило. Им неизвестно, куда на самом деле они идут. Они не хотят об этом думать, их не учили об этом думать. Поскорей бы спрятаться в свой игрушечный домик – вот чего они хотят. Найти скорейший способ поставить все на свои места, все объяснить и систематизировать. Этот плохой, тот хороший, я лучший. Моя правда действительно проста и истинна. Мои желания лучше и искренней желаний других. Только вместе с тем нельзя забывать, что чувство значимости не требуют ничего особенного и экстравагантного. Оно требует лишь утоления своей жажды, поэтому на поверку оказывается, что все их мысли и желания настолько убого похожи друг на друга, что все, что они вместе создают, - это мир претенциозности, пафоса, власти и страха. Но это, повторяю, не настоящий мир, в котором мы все живем. Это жалкая проекция их жалких мыслей и  идей.   
Арсений закончил. Он повернулся и, осклабившись, посмотрел на соседа, который уже во второй раз опешил от его речей. Он отхлебывал горячий чай и выглядел совершенно растерянно.
– Если хотите, можете закурить прямо здесь. И мне дайте тогда одну, пожалуйста, – Арсений поставил на стол пепельницу, подкурил сигарету, и в душной кухоньке вскоре стало очень тяжело дышать. 
– Вы хотите сказать, что добиваться своей цели, стараться жить лучше это плохо и недопустимо? Что люди делают это только для того, чтобы удовлетворить свое эго? – начал осторожно сосед, – Неужели, по-вашему, растить детей в достатке, неужели ездить на хорошей машине выражение чего-то страшного?
– Вы, Вадим, не слышите меня. Я не говорил, что это зазорно, непозволительно или плохо, я утверждаю, что все это ложь. Ложь, которая поглотила очень многих, ложь, которая подпитывается ими же самими и которая приводит людей к тому, что они имеют сейчас. Пора уже наконец расправиться с этим поганым чувством собственной значимости, пора вырезать его из самих наших сердец, как ядовитую заразу. Неужели еще непонятно, что мы часть этого мира. Часть целого, часть Земли, точнее мы это Земля. Единый развивающийся организм. Мы в ней, она в нас. Я совершенно осознанно считаю, что человек, для вселенной значит не больше, чем любая канализационная крыса.
– Да что же вы такое говорите, – воскликнул молодой человек удивленно, – Перестаньте утрировать!
– Нет, я и в правду так считаю. Взять, к примеру, тех же платяных вшей, – сосед настороженно посмотрел на Арсения, будто понял что-то, но перебивать и вмешиваться не стал, – Они абсолютно не признают своей значимости по отдельности. Не признают они ее и в массе своей. Но при этом, с каким успехом и скоростью они развиваются и выполняют свой коварный замысел.
– Они же насекомые? Как же можно сравнивать?
– Да, безусловно, они насекомые. Паразиты. Но я же сказал вам, что я думаю по поводу человека и его места в этом мире. К тому же человек тоже паразит. Только при этом самый неумелый  и можно даже сказать глупый. Единственный вид, который разрушает свой собственный дом и сам себя пожирает. Разве это не глупо?
Солнце расположило свой слепящий диск прямо в центре оконного проема. Табачный дым клубился в ярком свете, совершал с собой причудливые метаморфозы, и нехотя, будто бы тоже изнывая от жары, распространялся вокруг. На кухонном столе, вблизи от  сидящего Арсения лежал нож. Это был старый кухонный нож, самодельный, большой и очень острый. Лезвие из дешевой, но тонкой и прочной стали, все в царапинах и затемнениях, крепилось к толстой изгибистой пластмассовой рукояти зеленого и сиреневого цветов, каждый из которых вливался хаотично в другой, образовывая всевозможные линии и переходы. Сверху на стене свою грустную чечетку выбивали вечно запаздывающие часы.
– Я с вами не согласен, – собравшись с мыслями, промолвил сосед, – Вы лишаете человека всех удовольствий, обвиняете его во всем, что только можно представить, загоняете его в рамки. Нет ничего плохого в том, чтобы завоевывать и открывать для себя новые миры. Не каждый может добиться поставленной цели, именно поэтому те, кто достигают чего-то, преодолевая все трудности, достойны хотя бы толики уважения. Лучше тридцать лет прожить как орел, питаясь мясом и кровью, чем триста лет волочить жалкое существование ворона, поедая тухлую падаль. Нет ничего плохого в том, чтобы радоваться жизни, и при этом стремиться к лучшей, зарабатывать много денег, любить родных, строить домашний очаг. Быть счастливым, по-моему, значит уметь утолить свои желания. Не у всех они такие похожие, как вы говорите. Считаю, что просто необходимо добиваться поставленных целей, стремиться осуществить самые сокровенные мечты. Зачем же иначе жить? Мне дана одна жизнь, по крайней мере, в ней я уверен, и я не хочу тратить ее впустую, хочу веселиться, делать то, что умею, то, что мне нравится. Хочу прожить ее успешно, в достатке, хочу добиться всего, что замыслил и не думаю, что все это так ужасно, и вообще,– тут молодой человек посмотрел Арсению прямо в глаза, словно пытаясь проверить, как тот отнесется к сказанному, – я уже не  в первый раз слышу философствования подобного рода. И я, конечно, не говорю сейчас о вас, но обычно их ведут люди, которые сами ничего толком не добились в своей жизни, которые жалеют об упущенном времени и критикуют всех, кто счастливее их, только из-за обиды или из зависти. Ведь получается, что у них просто не получилось удержаться на плаву. Не получилось сделать что-то, как это было нужно. Кто успел, тот и взял. Каждому свое! Выигрывает всегда тот, кто умнее и сильнее. Тот, у кого есть воля к победе, тот, кто энергичен и силен духом. Разве не так? Зачем уничижать человеческую силу, человеческую красоту? Та девушка, о которой вы так нелестно отзывались, может стать замечательной матерью и принести пользу обществу, а тот мужчина быть может настоящий семьянин и просто умный и проворный человек, раз у него хорошая машина и спортивное телосложение. Что же в этом плохого?
– Каждому свое! – Арсений громко выкрикнул эти слова, вскинув свои худые щупальца кверху. Потом вдруг истерично рассмеялся и сквозь этот сумасшедший смех выцедил, – Замечательная фраза, Вадим! Замечательная! И не вы один такой, представляете?  Эта же фраза красуется на воротах одного умопомрачительного заведения, но впрочем, человек, так ловко цитирующий Сократа должен знать… – Арсений остановился, откашлялся и продолжил уже совсем серьезно,–   Все дело в том, что мыслим мы с вами разными категориями, – он приподнялся с места и снова подошел к окну. От их беседы вдруг стало веять холодом. Голоса у обоих были напряжены, ¬– И вот опять вы скрылись в свой хрупкий мирок, где каждый что-то обязательно значит и имеет вес. Кто успел, тот и взял, – с омерзением повторил Арсений сказанные молодым человеком слова, – одно из самых легких и замечательных ваших правил, это уж наверняка! Здесь дело не только в богатстве. Бывают и другие. У верующих, к примеру, их бог всегда представляется в некой форме надежды. В этой надежде они и теплятся. Но их надежды учат их хотя бы чему-то стоящему, только не тогда, конечно же, когда они заставляют их резать друг друга в угоду своим Богам. А теми, кто просто придерживается какого-либо вероисповедания неосознанно, в виде привычки или традиции или скудности ума,  управляет то же самое чувство значимости. Но и их мирок такой же злосчастный фантом, как и мир-мираж  той самой пресловутой значимости. Причем, если трезво смотреть на вещи, второй иллюзорный мирок давно уже с потрохами сожрал первый, – Арсений повернулся к собеседнику, взял еще одну сигарету и теперь уже он сам пронзил его своим острым взглядом полным отвращения, – У вас все просто, понимаете?  Вы живете органами чувств. Вы не видите мира без глаз, не слышите его без ушей, если нету вас, вы считаете, что и мира нет. Все, что можно потрогать - ваше, все, о чем можно почесать языком, тоже ваше. Красивое хорошо, уродливое плохо. Кто успел, тот и взял, черт побери! Ваш мир настолько много значит для вас и для таких как вы, что если кто-то смеет его критиковать, вы тут же, в страхе потерять этот мир, начинаете протестовать и удивляться, что же в нем такого плохого, доказывая при этом, что в нем все настолько просто и справедливо, что и представить нельзя, а себя, в своей правоте, уверяете лишь тем, что не каждому дано в этом мире выжить и быть счастливым, поэтому жаловаться могут лишь те, кому просто не повезло, кто слабее остальных. А что остается действительно слабым? Они еще больше чем все остальные погрязли в этом псевдо-мирке. Для них он является целым культом, божеством, за которое они всеми силами держатся, которому покланяются. Зачем, например, молодому мужчину, прочно стоящему на ногах, бить свою жену, изменять ей, а потом рассказывать об этом соседу с площадки? Что этим можно доказать? Ее несостоятельность, как женщины. Научить ее чему-то? Или все же для того чтобы доказать девушке свою значимость, доказать, что он сильнее ее?
– К чему вы это?!
– Вы можете лучше объяснить к чему я это!
– На что это вы намекаете? Как вообще вы смеете? Лезете не в свое дело? Откуда вам вообще знать, что на самом деле происходит в моей личной жизни?
– По-моему, здесь все очевидно!
– Очевидно?! Тогда мне тоже очень интересно спросить, где же запропастилась ваша, так называемая, возлюбленная? Неужто ее съели платяные вши? – сосед со злобой откинул пустую кружку, взбешенный и напуганный, наглостью Арсения он не знал, как ему себя вести, что предпринять. Уходить тотчас же или все же попытаться поставить наглеца на место. Терзаясь в сомнениях, он смотрел на, как ему казалось, сумасшедшего собеседника, который после сказанных им слов как-то странно скрючился и застыл словно в ступоре. Потом, тяжело вздохнув, Арсений наклонил голову, а когда поднял ее обратно, на лице неожиданно распростерлась улыбка. Он выпрямился, расправил плечи, но тяжело дышать не перестал. Он прошелся по комнате, дошел до кухонного стола и сказал совсем мягким голосом:
– Мы переступили черту. Это совершенно  непростительно с моей стороны вот так вот себя вести, – молодой человек успокоился на секунду, пытаясь вникнуть, к чему это ведет Арсений. Тот в свою очередь,  прошелся по комнате еще раз и все так же наигранно спокойно продолжал, – совершенно непростительно, что когда я высказывал вам свои мысли, я обошел стороной одну важную материю. Позволю себе поделиться с вами. Я ведь тоже держусь за этот мир. Я долго размышлял и пришел к выводу, что есть только одно единственное явление, ради которого и стоит собственно жить. Это любовь. Любовь - это моя надежда, как бы банально это не звучало. Но, видите ли, я сам пока еще не знаю до конца, что это такое. В этом чувстве будто бы одновременно сокрыта и чудовищная вселенская боль и безмятежное счастье. Хаотическое, необъяснимое чувство с одной стороны  и настолько простое, инстинктивное, понятное с другой. Можно описывать его сколько угодно, но все равно ничего точного не получится. И самое чудное его свойство, это то, что им наделено сердце каждого человека. И сердце ужасного тирана, и сердце раба, если оно, это сердце, действительно любит, любит абсолютно одинаково. Наверное, я никогда не пойму всего этого окончательно. Но нельзя, конечно, путать это чувство с низменным желанием обладать. Желание это убивает любовь. Оно появляется как раз тогда, когда собственная индивидуальная значимость отъелась настолько, что заполонила все человеческое сознание, – Арсений снова подошел к кухонному столу, на секунду он прервался, а затем, будто шипя, скомкано выдавливая из себя каждый звук, продолжил, – я вынужден… Придется,  доказать вам, что ваша жизнь, как я и утверждал, ничего не стоит. Доказать вам, что ваш хрупкий мирок, в который вы себя самостоятельно поместили, никогда не сможет защитить вас от реального неизменного мира. Вкусите глоток свободы, мой друг!
Арсений схватил кухонный нож и молниеносным ударом пронзил шею молодого человека. Все произошло настолько быстро и четко, что опешивший, обезумевший сосед стал сопротивляться, когда было уже совсем поздно. Его рот открылся и раздался  раскуроченный безумный хрип, а через несколько секунд, стеклянные, алые по краям, глаза, вкусившие запретный плод свободы, когда время уже не властвует над человеком, закрылись. Изо рта хлынула темная струя крови. Руки, крепко сжавшие руку Арсения, размякли и словно пустые резиновые шланги медленно скатились вниз к туловищу. Арсений вытянул нож из шеи убитого и уложил его голову на стол. В тот же самый миг он, подбежал к окну и задернул занавески. Потом облокотился на подоконник, закрыл глаза и несколько раз глубоко вздохнул. Все тело его взмокло, и пот увесистыми гроздьями проступил на морщинистом лбу. Шатаясь, словно хмельной, Арсений поковылял к ванной. Одним рывком он открыл дверь нараспашку и вернулся на кухню. Кровь лилась беспрерывным потоком и уже образовала на полу темную лужицу, томно растекающуюся, подобную липкому, тягучему лаку.
Арсений бросил взгляд на кровь, снова выпрямился, растер кулаками глаза и затем заметно ускорился в движении. Он вытянул целую кипу черных полиэтиленовых пакетов и, кинув их на стол, стал искать что-то в верхнем отделе кухни. Вскоре, в руках его замелькала белая, клейкая лента, он впопыхах кидал ее на стол, потом в ход пошел скотч и вот, когда Арсений собирался было хлопнуть дверцей кухонного ящика, раздался звонок в дверь. Арсений обомлел, обмяк, и словно статуя, оставался недвижим. Чуть позже он сменил позу, закрыл тихонько дверцу и на цыпочках пробрался к стулу, на который уселся все также бесшумно. Он отвернулся от трупа и минут пятнадцать просидел, смотря при этом только на окно. Когда все вроде бы утихомирилось, он, собравшись с духом, снова вскочил с места и вновь засуетился. Открыв в ванной кран с водой,  Арсений вернулся к месту убийства и ухватился за бездвижное тело. Взяв мертвеца под плечи, он стянул его со стула. Кровь брызнула во все стороны, будто нарочно, испачкала всю одежду и мебель вокруг. Арсений выругался, но таки уложил тело горизонтально, ногами вперед к коридору. Тут он уже собирался тянуть соседа за ноги в ванную комнату, как вдруг увидел лицо убитого. Арсений с испугу сделал шаг назад, уперся в стену, обхватив ее грязными руками. Казалось, клоунская личина испуганно-ошарашенного удивления застыла на лице мертвеца. Кончики губ клонились к низу, скулы подались вперед, на коже появились непонятно откуда взявшиеся складки. Один глаз был открыт и смотрел все также стеклянно и бездумно прямо на Арсения. Бледное, иссушенное лицо клонилось набок, выставляя напоказ смертельную рану с запекшейся на ней кровью. Веки Арсения судорожно задергались, на лице разверзлась убогая улыбка. Он подбежал к столу, схватил один из пакетов и резвыми, отрывистыми движениями принялся заматывать им ненавистную физиономию. Потом, заново собравшись с силами, он затянул труп в ванную, снял с него одежду и теперь уже открыл вентиль крана на полную. Глаза его загорелись, голова своенравно заболталась в стороны, а горячий пар, казалось, убаюкивал его в этом кошмарном параде.
Уже после всего этого в ход пошли ножовка и топор. Кровавая баня. Царство скрежета и хруста. Оттиск хладнокровного, но вместе с тем обезумевшего палача. Арсений будто пребывал во сне и только и помнил потом натуго замотанные в черный полиэтилен уродливые куски безжизненного тела, смотанные, заклеенные накрепко скотчем и белой лентой. После этого сумасшедшая, педантичная уборка. Щетки, хлорка, жадное до чистоты, оскалившееся лицо. Пар заполонил собой всю квартиру, пропитал ее духом смерти.
Когда все было готово, когда Арсений закрыл кран и вода перестала течь, квартира его блестела и вся будто бы полазоревела. В углу, на кухне выстроилась черная куча, пирамида из кусков мяса и костей – мертвый человек.  Чуть позже произошла сакральная процедура омовения и очищения. Со всеми гигиеническими излишками и премудростями Арсений вычищал свое тело в тот вечер и, когда он, наконец, закончил, в тусклом вечернем солнечном свете показалось кристально чистое существо.
Арсений достал из затхлой кладовки большую картонную коробку и довольно увесистую, с мощными скрипучими колесами тележку. Аккуратными, склеенными намертво штабелями он уложил в коробку черные куски. После, тщательно все проверив, привязал этот полукороб-полугроб к тележке и выставил его в прихожей. Ближе к утру, Арсений стал одеваться. Можно было подумать, что он собирается на рыбалку или по грибы. Скрупулезно проверив всю свою одежду на предмет выявления вшей, он укутался и замотался в нее, как только это было возможно, а потом нацепил на ноги длиннющие резиновые сапоги. Поверх всего этого он накинул сверху дождевой плащ и таким образом не оставил ни одного открытого места, кроме носа и глаз.
Стараясь не шуметь в подъезде, он все таки выкатил тележку из дома и размеренным, но тем не менее торопливым шагом отправился прочь со двора. Топот и скрип тележки создавали своеобразную мелодию, в такт которой бесновались нескончаемые мысли и видения Арсения. Он мигом пробрался сквозь каменные улицы, а потом и вовсе свернул, углубившись в старый, замызганный район хилых деревянных домишек. Там он много вилял, чертыхался, но вскоре что-то заприметив, радостно прикрикнул и без особых церемоний умело и резво потянул тележку за собой. Через пару минут он уже стоял на опушке леса, где прищурившись, пытался отыскать знакомую тропу. Когда тропка была найдена, кое-как перебравшись через кривой, ухабистый овраг, Арсений пустился вглубь леса. Шел он очень долго. Высматривал каждое деревце, заученно крутился и поворачивал и вот где-то часа через полтора очутился на искомом месте. Здесь, ждала его, расположившись между трех ветвистых берез, довольно глубокая яма, вырытая наспех и коряво. Рядом лежала куча сухой земли.
Арсений отвязал коробку от тележки, открыл ее, достал оттуда пластмассовую канистру с бензином, а затем, наклонив коробку вертикально, высыпал ее содержимое в яму. После он разорвал картонную коробку и скинул остатки туда же. Вылив весь бензин поверх этой неоднородной массы, он выкинул и саму канистру. В руках его загорелась спичка и, секундой позже, беспощадный огонь объял мертвые дрова. Арсений прикрыл нос рукавом и присел на пенек рядом. К удивлению его, огонь затих раньше, чем он предполагал. Дышать было практически невозможно, сквозь отвратительный дым он разглядел в яме шипящее, уродливое месиво и, искривившись в лице, побежал за ближайшую березу. Там, в траве он отыскал припрятанную ранее лопату и с усердием корабельного матроса принялся закапывать кипящее пожарище. Когда с ямой было покончено, Арсений гладко разровнял землю, накидал сверху мха и, хорошенько притоптав его ногами, поспешил в обратный путь. Дорогу на этот раз он выбрал совершенно другую и даже в лесу двинулся в противоположенную сторону.
Арсений вошел в город, когда утомительно пылкое утро было уже в самом разгаре. Выкинув лопату в первый попавшийся мусорный бак, и стянув с себя плащ, он стремительным шагом кинулся домой. Сонные глаза его мерцали неописуемой радостью, а с лица не сходила кичливая ухмылка.
Прекраснейшее настроение не покидало Арсения вплоть до поздней осени. Он бережливо откладывал деньги, исправно ходил на работу и снизил уровень общения с окружающим его миром до невообразимого минимума. Целую неделю он мог не проронить ни одного слова, и лишь изредка, вдавался в расспросы о животном мире, беседуя со сторожем с работы.
Но в конце октября, когда в землю вцепились первые холода и лужицы с утра начали покрываться тонкой коркой льда, с Арсением вдруг произошел весьма странный случай. Он ехал, по обыкновению, на работу и вот, стоя в переполненном качающемся автобусе, у Арсения заболела голова. Это был даже не приступ, он просто вдруг почувствовал, что его будто бы сильно ударили по затылку каким-то тяжелым, тупым предметом. Склонившись от этого мнимого удара, он, когда боль утихла, мотнул головой и сразу же оглянулся, чтобы найти обидчика. Но к удивлению его, сзади, плотно прижавшись друг к другу, стояли совсем еще маленькие дети, по-видимому, школьники и какая-то неряшливая бабушка, от который Арсений тотчас же отвернулся. Забыв о происшествии, Арсений вышел на нужной ему остановке и отправился в свой магазин. Первая половина дня прошла без эксцессов, и Арсений уже было расслабился, с удовольствием продавая свои любимые стиральные машины. 
Так он и стоял рассеянный, как внезапно увидел, что в магазин, откуда не возьмись, заходит убитый им сосед, тот самый молодой человек с лестничной площадки. Арсений, не веря свои глазам, в неимоверном ужасе и оцепенении отпрыгнул за прилавок и, широко раскрыв глаза, застыл на месте. Ноги его подкашивались, начало тошнить. Трясущимися руками, ухватившись за угол стойки, он насилу вытянул свое тело из-за прилавка и вновь взглянул на пришельца. Соседа там не было и в помине, а автоматические двери, которые должны были оставаться открытыми, если кто-то и впрямь зашел внутрь, оказались закрыты. Арсений долго не сходил с места. Только, когда начальник окликнул его, он смог двинутся и продолжить работу. На входные двери он теперь старался не смотреть и пугался каждого нового посетителя.
По пути домой Арсений был очень серьезен и мрачен. В автобусе опять была давка, так что он, крепко ухватившись за поручень, ехал с закрытыми глазами. Автобус неожиданно резко дернуло, все покатились в одну сторону и, чтобы перехватиться поудобнее, Арсений все же открыл глаза. Но тут же вскрикнул, или даже простонал, отпустил поручень и повалился назад. Впереди себя близ выхода он увидел уже знакомое лицо, с застывшей на нем посмертной гримасой, с тем же открытым безумно-стеклянным глазом и обезображенной мимикой.
– Мужчина, что вы тут устраиваете! – начала кричать на него, придавленная им женщина.
– А ну встаньте, как полагается! – гаркнул крупный мужчина в летах.
– Я, я, – Арсений отвернулся от жуткого видения, ухватился за поручень, а другой рукой стал тереть глаза, что было сил, будто стараясь стереть с них грязь.
– Больной, – сказал кто-то позади него.
– Извините, извините, – пролепетал Арсений и снова, кинул пугливый взгляд к выходу. Там никого не было, а на месте видения стояла молодая женщина.
С выпученными от страха глазами Арсений выскочил из автобуса. Он боялся смотреть по сторонам, и всю дорогу шел, склонив голову. Во дворе, прямо возле подъезда стояла, закутавшись в пуховую куртку, с беретом на голове, Зинаида Васильевна. Арсений и не заметил ее пока не подошел впритык, поэтому, когда она приветствовала его, он от неожиданности снова вскрикнул.
– Ой, Господи, чего ж вы кричите то, Арсений Романович, – удивилась старуха.
– Ничего, просто не заметил вас.
– На вас лица нет. А я вот стою, жду внучку. Теперь уж темнеет быстро, так я за нее пуще прежнего боюсь. А то люди пропадают неведомо куда, сами знаете.
– Мне нужно идти, – Арсений был настолько растерян и разбит, что даже не мог заставить себя взглянуть на приставучую собеседницу.
– Вы же сам не свой! Арсений Романович. Взгляните вы хоть на меня, что с вами?
– Голова болит, мигрень, – Арсений, сделал неимоверное усилие и все-таки поднял глаза.
– Таблеточку вам надо. Анальгин попробуйте, терпеть нельзя, вредно очень. К вам вчера милиции приходила? Ко мне вот второй раз сегодня пришла, все по новой спрашивали.
– Нет, я вчера допоздна на работе был, Зинаида Васильевна, – Арсений с любопытством взглянул на старуху, – Ничего нового?
– Да нет, всё вокруг да около ходят, так ничего и не нашли. Так и где тут найдешь, пропал бесследно. Жена уехала, а жильцы, все, как один повторяют, что видели, как с утра вышел из дому, а потом что с ним было, никто ничего не знает. Друзья говорят, по делам он ходил, больше ничем заниматься не мог. Жалко, хороший был парень. Молодой, перспективный. Как так, среди бела дня и нет человека.
– Да. Таков наш хрупкий и ненадежный мир, Зинаида Васильевна. Хаос, да и только.
– Ой и не говорите, сплошной хаос.
– Мне нужно идти, до свидания, – Арсений открыл дверь и, не дожидаясь ответа, отправился  к себе наверх.
Зайдя в свою квартиру, он в прихожей посмотрелся в зеркало и внезапно взорвался неудержимым громким смехом. Он смеялся до слез, держался за живот и изредка погладывал на себя. Потом прильнул к зеркалу вплотную и пристально всмотрелся в свои маленькие блестящие глаза.
– Так что же это? Совесть или воображение? – думал он, не переставая смотреть, – Совесть у меня чиста. Стало быть воображение, больная игра его. Стало быть так. Может с ума сошел? – тут он отпрянул от зеркала, – Так вроде бы яснее и не мыслил никогда. И не думал же о нем все это время. Или думал?
В тот вечер Арсений смог себя успокоить. Но все же случилась в нем какая-то перемена. Своего рода душевный скачок. И теперь с каждым днем ему становилось все хуже и хуже. Постоянные головные боли не покидали его. Стал он нервозен, с людьми огрызался. Всюду ему что-то мерещилось, но страх все-таки пропал, и даже если случалось увидеть какое-нибудь ужасающее  видение, так он его попросту не замечал и после о нем не думал.
Так прошел еще один месяц. В конце ноября Арсений сильно захворал. Клокочущий кашель разрывал его грудь. Он перестал есть и пил только воду. Лечиться будто бы и не думал. Работу не пропускал и приходил каждый день вовремя. Депрессия его только усилилась от болезни, он бродил по магазину как живой труп, заливался страшным кашлем, пугал окружающих. В один из таких вот дней подошел к нему его начальник и отправил домой. Арсений  идти отказывался, но потом, когда тот пригрозил ему, что уволит, если Арсений не отправится лечиться, он сдался. В явном бреду, не спавший уже двое суток он вернулся домой.
Дома он все ходил в зад вперед, шатался, бился об стены, но на кровать не ложился, потом, попытался приняться за  любимый свой процесс очищения, но в ванной упал, больно ударился и еле из нее выполз. Выбившись наконец из сил, добрался до кровати и пролежал в страшном бреду пять дней. Когда становилось лучше, у него хватало сил только чтобы в очередной раз справить нужду и попить воды.
На шестой день в полном изнеможении, он точно совершенно пьяный выполз из своей кровати весь вспотевший и побледневший. Мучился он от постоянных кошмаров, казалось ему, что бегают по нему тысячи ненавистных платяных вшей. От этого он расчесал себе все тело, весь был в кровавых ссадинах и царапинах. Тут к нему вдруг пришло мимолетное озарение, разум прояснился на секунду и он, посмотрев на свое тело, обнаружил страшную вещь. На шее и на пояснице, сзади между лопаток нащупал Арсений кроме бесконечных расчесов странные ни на что непохожие высыпания. Ограниченными очагами они поразили  его тело. Арсений подковылял к зеркалу и бешеному взору его предстало нескончаемое множество синюшных пятин и уродливых белых рубцов. Тело его затряслось, словно в судороге, и он свалился на том же самом месте. Пролежав так пару минут, он на последнем издыхании все же привстал и стал искать глазами одежду. Кое-как справившись с управлением собственного тела, он нацепил на себя штаны и рубашку, обул ботинки на босую ногу и, качаясь, вышел из квартиры, не закрывая за собой двери. На улице, вздрагивая от холода, он ковылял, подтягивая одну ногу к другой, заваливался, но шел, не смотря ни на что. Теряясь в улицах, он все же продвигался в нужном направлении и минут через тридцать пришел в больницу.
Люди косились на него, сторонились, кто-то жалобно вздыхал. Страшным гробовым голосом он узнал, где принимает врач, и будто бы никого вокруг не существует, отправился в нужный кабинет. Возле кабинета собралась большая очередь. Старики, молодые, женщины с детьми стояли и ждали, в тишине, с грустными, постными лицами, как это обычно бывает в больнице. Арсений громко закашлялся, пытаясь что-то сказать, а потом будучи уже не в силах что-либо сказать сел на скамью. Окружающие окинули его холодным взглядом, кто-то с отвращением отвернулся, а один человек даже отсел подальше. Прошло немного времени, и Арсений почувствовал, что снова может говорить. Он занял очередь, закрыл глаза и, откинувшись назад, пребывал в бредовом состоянии, пока одна женщина своим злобным окриком не разбудила его, объяснив, что пришла его очередь. В кабинете было тихо и прохладно. Врач, маленький мужчина в возрасте, с седою бородкой, почему-то показался Арсению подозрительным. Хотя он мало уже что соображал, но все же заметил, что перед ним довольно чистый и аккуратный человек, что немного его успокоило. Шаркающей походкой он добрел до стула и с грохотом на него завалился, а потом как-то бессмысленно уставился на врача. Врач удивленно посмотрел на Арсения, и настороженно спросил:
– С вами все в порядке?
– Со мной? – Арсений захватил воздуха, потом поперхнулся и снова закашлял.
– Вам бы в приемный покой.  Температура есть?
– Не знаю.
– На что жалуемся? Давно такой кашель? – он протянул Арсению градусник.
– Да, – Арсений с болью на лице сглотнул слюну, – Я пришел по другому поводу.
– По другому поводу? По какому же?
– У меня на теле сыпь, все чешется.
– Покажите, нет, нет, дайте сюда градусник. Вот так, – врач забрал градусник и Арсений снял рубашку. Когда изуродованное тело показалось наружу, врач подпрыгнул на месте, встрепенулся и продолжил, – боже мой, голубчик! Где ж вы были? У вас жить-то есть где?
– Есть. Я лежал. Я не помню. Что это такое?
Врач подкатился на стуле к Арсению, вставил ему подмышку градусник и начал пристально разглядывать его тело. Потом, он встал со стула, обошел стол и, взяв телефон, куда-то позвонил:
– Людмила Прокофьевна, нужна палата в диспансере. Тут человек с педикулезом. Срочно нужно ложиться, сейчас же. Да. Хорошо. Все жду, – он положил трубку и посмотрел на Арсения, – Почему раньше не пришли? Вы посмотрите на себя, кашляете давно?
– Педикулез? – челюсть Арсения задрожала, тонкие губы заходили ходуном, – Не может быть, не может быть педикулез, это же вши?
– Голову покажите. Так, нет, это не головная. Значит платяная. Градусник, – Арсений сидел бездвижно и смотрел куда-то в полнейшей прострации. Врач сам достал градусник, посмотрел на показатель, а потом, сказал – тридцать девять и девять голубчик. Сейчас за вами придут. Дайте послушать дыхание. Кашляете давно, я спрашиваю?
–  Как же так может быть, что вошь? – Арсений дрожал и неуверенно подергивался из сторону в сторону, – я не понимаю. Я же, я же…
– Чего вы не понимаете? Вы на работу в общественном транспорте ездите?
– Да.
– Ну, так и чего удивляться. В трех школах эпидемия сейчас. Надо газеты читать. Тем более, я смотрю, болеете вы давно, кашляете. Наверное, и нервишки расшатаны. А это самое то, для вшей.
– Но я же! – закричал Арсений и снова взорвался в кошмарном, безостановочном кашле.
– Так, сейчас же успокойтесь, встаньте, я вас послушаю! Потом придет врач и вас заберет, вам лежать надо. Родные есть? Вещи принести смогут вам в больницу? Домой уже сегодня вам идти не придется.
Арсений ничего не ответил. Он уставился на врача со злобой и негодованием. Грудь сковывала боль, было видно, что он очень хочет что-то сказать, но не может. Потом он, молча, встал и пошел к выходу.
– Это куда это вы собрались? А ну сейчас же сядьте! – врач тоже подскочил с места и кинулся за Арсением.
– Не трогайте меня, – Арсений показал свои кривые клыки, – я сказал, идите прочь! – тут Арсений замахнулся, а врач, испугавшись, отбежал на безопасное расстояние.
– Вы что такое творите? Вам лежать надо, вам лечение срочное необходимо, – врач не понимал, что происходит.
– Я сказал, не трогайте меня, – Арсений доплелся до двери, медленно сквозь боль и усталость отварил ее и отправился вон из больницы.
Арсений не помнил в точности, как дошел до дома. Очередная вспышка сознания произошла, когда он уже был около своей квартиры. Будучи внутри он первым делом закрыл дверь и пошел на кухню. Там он с особой жадностью пил стакан за стаканом холодную воду. Когда жажда была утолена, Арсений с ненавистью скинул с себя  прямо там же всю одежду и, чувствуя, что силы оставляют его медленно пошел к кровати. Ему хотелось кричать и рыдать одновременно, до того все внутри у него кипело, но зная, что за этим последует очередной приступ кашля, он терпел.
Лежа в кровати, он весь взмок, его бросало в жар, потом  вдруг зазнобило. Он ворочался, как неугомонный, всё его изуродованное тело зудело и горело от боли. В голове образ злосчастной вши не давал никакого покоя. Сам ее вид, то увеличивался, то уменьшался, то раздваивался,   а затем умножался с огромной скоростью. Арсений старался не дышать глубоко, чтобы вновь не закашляться. Температура, казалось, достигла предела, Арсений уже даже не чувствовал холодно ему или жарко, а потом и вовсе не осталось сил, чтобы шевельнуться.
Пришла ночь. Рассудок вконец помешался. Арсений плакал, стонал, смеялся, водил по воздуху руками. Последним усилием воли он вырвал из своего сознания образ противного паразита, заставил исчезнуть его раз и навсегда. На его место пришел образ чистый, светлый, но вместе с тем печальный. Арсений только и мог теперь, что лежать и думать обо всем вперемешку:
– Все-таки когда не сам, то страшнее. И не хочется совсем… – он вдруг засмеялся, но кашель дал о себе знать, грудная клетка, чуть не взорвалась от боли, Арсений взвыл, но мыслить не переставал, – Поговорить бы сейчас с ней. Услышать бы ее голос.
Через неделю смрад дал о себе знать. Соседи долго стучались и бились в дверь, но все было без толку. Когда дверь была взломана, взору испуганных, опьяневших от скверной вони, людей предстало измученное тело Арсения со стиснутым в руке мобильным телефоном.