Дом офицеров

Весь свой пыл сторож городского Дома Офицеров, Артемид Валерьянович, обычно вымещал на друзьях. Дома его завсегда ждала скалка, на работе выговоры за посиделки с  Вакхом,  и лишь общение с  друзьями оставалось той тихой и уютной бухтой, в лоне которой, он правил, как ему заблагорассудится. На всё, что бы ему ни сказали, отвечал он набатным, хриплым голосом, в короткой  заранее определенной форме. Иногда он удостаивал своих собеседников небольшой вразумительной лекцией или же предосудительным наставлением. Был он худощав, но, что необычно в таких случаях, очень медлителен и даже флегматичен. Острые черты  лица оставляли за собой угловатые тени, а глубоко посаженные серые глаза, казалось, тускнели в скуке бесконечного всезнания. Ярый атеист, Артемид, как это водится, обожал разговоры о Боге, а точнее о его отрицании. Он безудержно рвал и кромсал идеи священного писания, выписывал умственные кренделя в угоду  философии материализма, а возле сердца, на привязи, всегда держал партийный билет.
В один из дней середины лета сидел Артемид, по обыкновению, во дворе своего дома и играл в домино. Рядом с ним, за одним столом, расположился Митрофан, дородный краснощекий работник мясокомбината, с оттопыренными ушами и вьющимися золотистыми волосами, а также безработный, преклонных лет , Николай Васильевич. Одет Николай Васильевич был в старый выцветший костюм, содержал обширную залысину на голове, а также носил пышные седоватые бакенбарды. Всем своим видом он походил на потрепанного жизнью интеллигента, который давно уже объявил войну обществу и режиму, отчего денно и нощно занимался протестными возлияниями.
– Ну что ты, Митрофан, заладил ,ей-богу! Сглазили, да сглазили, – томно громыхал Артемид, раскладывая домино в ладони, – будто бы никак иначе смерти этого олуха, Васьки, объяснить не можно.
– Знамо, что не можно. А как тут еще объяснишь? Всем известно, что это Слободская старуха, черт ее побери, всю жизнь ему и испортила. Повадился он к ней бегать, работал у ней, как полоумный, а она ему гадала, будущее вещала, вот и сглазила, колдовское отродье. Заколдовала, это как пить дать! – звонко отбарабанил Митрофан, утирая свои жирные губы, и берясь за домино. – А иначе как ты мне, Артемид Валерьянович, объяснишь, что он нам всем давеча сказал, мол, помру я завтра братцы, не поминайте лихом, а сам весь понурый, сникший как огарок, лица на нем нет, а потом, на следующий день, взял да и помер подле забора. Видно перебирался, да шею себе и свернул. Заколдовала, это как пить дать!
– Скабрёзный ты человек Митрофан, и ума в тебе ни капли не имеется. Кабы я встретил сейчас твоего Ваську, так такой бы ему финт прописал, чтобы знал, как людей светлых с пути праведного сбивать, и, как это говорится, головы их засеивать различными непристойными мыслишками, которые, кстати говоря,  выеденного яйца не стоят. Вы там в своей Слободе лучше бы к бутылке меньше прикладывались, а то скоро все по миру пойдете да окочуритесь.
Артемид грузно возложил черную пластинку на шершавый деревянный стол, затем достал из-под него бутыль и разлил по чаркам гремучую непроглядную смесь. Выпили. Митрофан закашлялся, покраснел, а другие игроки, как ни в чем не бывало, продолжали игру.
–По мне так, все эти материи давно человеком изведаны и просчитаны, – начал свой голосовой зуд Николай Васильевич, искоса поглядывая на товарищей, – ведь гласит писание: «не обращайтесь к вызывающим мертвых, и к волшебникам не ходите, и не доводите себя до осквернения от них. Я Господь Бог ваш».
– Чего? – Артемид удивленно выпучил глаза. – Чего это ты сейчас там ляпнул? Шибко умный?
– Ну а что здесь такого, извините, – начал оправдываться Николай Васильевич, – Я, так сказать, в защиту Митрофановой версии цитату привел. И все тут! –интеллигент поперхнулся, но продолжил, – А сколько было толков о таких вот ведьмах, заговорщицах, ведуньях? Чего только одна бабка Ганга стоит! Сам видел, клянусь! Возле Пскова жила, лет тридцать назад помёрла. Так и предсказания какие делала! Все наперед знала. Только вот слушок потом пошел, что водится эта Ганга с демонами, да бесами, а того и гляди с самим Люцифером.
¬– С кем, с кем? – гаркнул Артемид.
– С Люцифером, с Диаволом, ну который тамошний главный черт. Падший Ангел, так сказать. И библейские сказания здесь человеку службу-то и сослужили. Все сказано, как и что. Сам Васька и виноват, нечего якшаться с той, у которой черт лучший друг, да товарищ.
– Вот бы мне встретить этого чёрта,я бы ему задал! Бредни все это, откуда у вас головы растут, не пойму! Ведьмы, ведуньи! Ишь тут! Библию он цитирует! Ты книг-то нормальных в глаза не видел. Мифы Древней Греции нам тут рассусоливает, а ты, Митрофан, ему, небось, еще и веришь?
– А как же мне не верить-то, когда человек истинную правду говорит? Силы сверхъестественные будоражить мне не хочется. У меня и так проблем предостаточно, – Митрофан перекрестился и походил в очередной раз.
– Темные вы люди… – не успел договорить Артемид, как вдруг его перебил Николай Васильевич.
– Не верю я в совершенную рациональность земного, так сказать, устройства. Наш мир категорически неоднозначен. Доказательств тому целая уйма. Как ни крути, а что-то все-таки есть. Далеко и ходить не надо. Вот, к примеру, взять твой, Артемид Валерьянович, Дом Офицеров. Уже который раз, буфетчица Галька мне рассказывает, что кто-то, с недавнего времени, как она под вечер уходит, выть начинает, скрестись. Дверь бывало ходуном…
– Ага! Вот тебе раз! Я там всю ночь сижу, и ничего, а тут баба нейкая будет сказки рассказывать!
– Ты же спишь ночью.
– Я сплю? Это кто тебе такую глупость сказал? Чтобы я на работе спал!
– Ты сам и сказал. – Как можно мягче ответил Николай Васильевич.
– Я говорил дремлю, бестолковая ты голова, Николай Васильевич, а не сплю. Как же это можно спать на работе? Я бы услышал, если б кто-то шуршать начал, да и тем более, зданию уже не один десяток лет. Сплошной сквозняк. Вот и показалось дурёхе этой, Гальке.
– А я слышал, здание это вообще проклято было, – заговорил таинственно-вдохновенным голосом Митрофан, – его немцы пленные строили, их там потом всех поубивали. Вот и случилась, как говорится, мистификация.
– Бредишь ты что ли, Митрофан? Какие немцы? Его еще до войны построили! – Артемид хлопнул по столу в последний раз и нервно вскрикнул, – Рыба! Взять бы вас с вашими историями, да как шендарахнуть об землю, чтобы все бесы из голов ваших пустых повыскакивали! Один – ходячий цитатник, другой – ушатый пустомеля. Сегодня специально двойной обход сделаю, чтобы над вами дураками побольше потешиться! А ты, Николай Васильевич, вместо своих мифов лучше бы что-нибудь полезное прочел. Ничего толкового ведь не читал ни разу в жизни, кроме этой своей библии. «Капитал»-то, наверное, твоя дурья башка осилить будет уже не в состоянии! – с усмешкой произнес Артемид, потом грозно встал из-за стола и, пофыркивая, неспешно отправился прямиком к подъезду.
Вечером, того же дня, Артемид вышел на ночное дежурство. Знакомое донельзя, привычно-скучное, сонное здание Дома Офицеров не вызывало в нем никаких эмоций. Днем тут играли в бильярд, смотрели кино, пели и танцевали. Ночью же, здесь находился только он один, так что от этого активного веселья не оставалось и следа. Было там всегда темно и тихо, и рабочее место давно уже стало ассоциироваться у Артемида со здоровым, крепким сном. На самом же деле строение это можно с чистой совестью отнести к образцу «высокого сталианса». Великолепный, могучий, фасад, подчеркнутый укрупненным композитным ордером, величественная парадная композиция ,в которую волшебным образом вписались причудливые, пышные капители, а внутри  вместительный, богатый колонный зал, потолок и стены которого украшены всевозможной лепниной – вот лишь некоторые достоинства этого гордого дворца.
Дождавшись, когда уборщица и буфетчица– люди, покидавшие здание последними, наконец,  скроются с глаз долой, Артемид закрыл тяжелую двустворчатую высокую  дверь и положил ключи в шкафчик рабочего стола. Затем включил радио, сел на стул, и, упершись ногами в стену, стал читать газету. Немного погодя, голова его начала клониться набок, глаза закрылись, и вскоре резвое эхо разнесло по всему зданию его горделивое сопение. Артемид вдруг проснулся, как это бывает, когда человек засыпает в неудобной позиции, и оглянулся вокруг себя. Он встал, потянулся, поднял с пола упавшую газету и отправился в уборную. Напевая себе что-то под нос, он умылся и  принялся смотреться в зеркало. В этот самый момент что-то грохнуло, скрипнуло, и откидная форточка под самым потолком раскрылась настежь. Сердце Артемида ёкнуло, он неестественно скрючился и отпрыгнул в сторону. Увидев, что ужасный звук исходил от безобидной форточки, Артемид мигом успокоился и закрыл вентиль крана. Взрывая фойе благим матом, Артемид вернулся на рабочее место, достал папироску и закурил. «Черти, бесы, Диавол! Я сам, как чёрт!» – нервно пробубнил он, выпуская из груди густой дым.
Закончив с папироской, Артемид взял из стола ключи и большой фонарь. Сначала, он медленно обошел здание вокруг, затем, будучи уже внутри, он с фонарем в руках отправился осматривать темные залы и коридоры, проверяя, все ли двери оставили закрытыми. Неожиданно для себя, Артемид нашел, что одна из дверей, ведущая в комнату для хранения реквизита на втором этаже, отперта. Он осмотрел там каждый уголок и, кроме кучи актерского хлама, платьев и париков, прямо перед выходом заприметил еще и целую груду широких необтёсанных досок, кучку гвоздей в стеклянной банке и старый молоток с большой ржавой головкой. «Ну, Петр Петрович! Ну растяпа!» – прошипел Артемид, предположив, что все эти инородные предметы оставлены здесь местным пропойцей, завхозом. Сторож вернулся на вахту, чтобы взять ключ и закрыть дверь, но на месте его не оказалось. «Значит, Петрович домой уволок» – подумал Артемид, – «Завтра устрою ему экзекуцию».
В комнатушке, расположенной сразу у входа в здание, за красным изодранным диваном, Артемид отыскал маленькую самодельную подушку, подкрутил механические пузатые часы и завел на них будильник. Затем он приглушил радиоприемник, снял неуклюжие башмаки и улегся на свое провисшее ложе, свернувшись калачиком, как ребенок. Сладкий, безмятежный храпоток устлал собой все поверхности темного холла и, обвивая ряды колонн,  степенно утекал вверх по расходившейся надвое, широкой лестнице.
Артемиду Валерьяновичу снились поразительные, чудеснейшие сны. Цветные, фантасмагорические видения были наполнены различного рода сюжетами, перипетиями, конфликтами. В одних, он вел милейшую беседу с начальством, восседая на высоком удобном стуле.  В таких снах обычно, привычный Артемиду бас волшебным образом менялся и становился приторным, уважительно-вкрадчивым баритоном. Другие его сновидения всегда были полны всевозможных яств, видимых и невидимых. Тогда он трапезничал в кругу своих друзей, знакомых и родственников, но никому не позволял притрагиваться к еде. Между поеданием и распитием безумно вкусного самогона, он вталдычивал окружающим простые, как ему казалось, истины. Если кто-то пытался ему возразить, он тут же брал ложку и бил нарушителя по лбу. И сейчас, Артемиду снилось, как он сидел за большим круглым столом, вокруг него стояли бесчисленные множества блюд , а он возвышенным тоном, обкусывая со всех сторон жирную куриную ножку, ведал Митрофану и Николаю Васильевичу о вреде религиозных убеждений и мистических идей. Но вдруг, к его удивлению, Митрофан начал подтанцовывать, мотать головой и как-то странно раскрывать рот. Артемид уже потянулся за ложкой, чтобы угомонить кривляку, но тот всхлипнул и залился тягучим женским голоском под аккомпанемент невидимых музыкантов. Песня была до жути знакомая, громкость музыки нарастала, и становилось больно ушам. Артемид в бешеной растерянности вскочил из-за стола и одним рывком кинулся на обезумевшего Митрофана, но вместо него словил руками воздух, и тотчас же проснулся. Раскрыв свои заспанные сморщенные зенки, он услышал, как сильно гудят  высокие частоты радиоприемника, взбудораживая все здание кислым пением известной актрисы.
Осознание происходящего пришло к Артемиду не сразу, но только оно его посетило, как он мигом вскочил с дивана и рваными, качающимися прыжками добежал до сошедшего с катушек приемника. Он спешно стал крутить колесико влево, дабы прекратить сей ужасный ор, но звук не унимался и, по-видимому, даже не думал утихать. Покраснев и удивившись такому неприятному чуду, он зло вырвал вилку из розетки, и радио мгновенно смолкло. «Это что еще за акробатика?» – пробурчал он вслух,– «Ничего не понимаю!» Он отцепил приемник со стены и начал вертеть диковинную штуковину в руках, пытаясь разобраться, что к чему. Артемид еще не совсем отошел от сна, и в движениях его виделось что-то резкое и неуправляемое. Он положил приемник на стол, потянул руки к верху, а затем сел на стул и закурил.
–Что это еще за дребедень-то такая? – думал Артемид Валерьянович про себя. – Приглушил же перед сном, а тут на всю громкость, да еще и не выключается! – он оставил папиросу в пепельнице, взял радио в руки, еще раз прокрутил колесико, а потом вставил, висевшую рядом на проводе, вилку в розетку. Тишина. Радио не издало ни малейшего хрипа, ни намека на какой-либо звук.
– Ну вот! – Артемид улыбнулся и положил папиросу обратно в рот, – Это по-нашему. А то бренчит, когда ему вздумается, это не дело! – Тут глаза его уставились на входную дверь, пугающая мысль заставила задуматься. – А как это, спрашивается, оно включилось? Радио – предмет неодушевленный и само по себе включаться не умеет. Значит, включил кто-то. Известно, что никак иначе не может, кроме как так. А это значит, что кто-то подошел, да и крутанул, значит, ходит здесь сейчас…
 Холодок вдруг пробежался по его телу, папироса прилипла к нижней губе, и он, повернувшись к лестнице, вгляделся вглубь темного холла. Артемид оторопел и несколько секунд  не двигался с места, прислушиваясь к каждому шороху. «А ну выходи ,дрянь!»– громыхнул он, собравшись с силами. Стянув со стола фонарь, он быстрым движением включил его и направил в глубокую темень. «Ань, ань, ань»– трепетало эхо. Артемид потушил сигарету и ,с несвойственной ему спешкой, побрел обыскивать здание. Вооружившись маленьким ломиком, он уверенно шагал из угла в угол, перепрыгивая с одного места на другое, в попытке застать врасплох подшутившего над ним хулигана. На втором этаже уныло завывал ветерок. В блеклом свете полумесяца шаловливо-кривые, гротескные тени деревьев хаотично бороздили высокие стены коридоров.
Отчаянные попытки найти горе-шутника не увенчались успехом. Злой и встревоженный Артемид вернулся на вахту. Он негодовал и ругался про себя. Кинув на стол фонарь, он вновь снял башмаки и завалился на диван. Спалось теперь не так хорошо, как прежде. Никак он не мог понять, как простой  безобидный радиоприемник смог сотворить такой вот предательский произвол. Постепенно глаза его начали слипаться, цветные образы и яркие картинки закружились в уставшем мозгу. Последняя ниточка, державшая его с реальным миром на связи, готова уже была оборваться, как вдруг, Артемид услышал протяжный, ревущий крик. Он взлетел с кровати и в ужасе схватился за ломик. Дрожащей рукой он включил фонарь и снова направил его вглубь залы. Противный звук не переставал и явно исходил со второго этажа. Внезапно, крик остановился ,и вслед ему Артемид услышал настойчивый тяжелый топот, будто кому-то вздумалось отстукивать барабанную дробь прямо на паркете.
– Эй вы там! Успокоиться! – кричал Артемид сквозь шум. Он не смел сойти с места и старался придать голосу как можно больше мужества. – Милиция уже едет! Сдавайтесь, подлецы!»
Топот вдруг утих, и Артемид бросился к дежурному телефону. Подняв трубку, он машинально набрал 02 и стал дожидаться гудков. Но гудков не было. Он нервно, с силой кинул трубку и набрал снова. То же самое. Он попробовал еще раз, и еще раз, но все безрезультатно. «Провод перерезали!»– подумал он и покосился на лестницу. Тем временем, второй этаж опять разразился ужасающим режущим криком, который на этот раз тянулся гораздо дольше. Весь пол наверху, будто бы, заерзал и заскрежетал. Казалось, тысячи рук таскают всю находившуюся там мебель из стороны в сторону. Ошалевший Артемид закрыл уши, подбежал к входной двери и попытался ее открыть. Дверь была заперта. «Их слишком много, надо бежать и вызвать подмогу!» – пришла в голову идея. Кинувшись за связкой ключей, он открыл шкафчик, но не обнаружил искомого предмета. Он с ужасом начал рыскать под столом, рывком откинул в сторону диван, но ключей нигде не было. Крайне растерянный он побежал обратно к двери и стал тягать ее на себя, потом ,разбежавшись, больно ударился об нее всем телом и, выбившись из сил, сел на пол. «И ключи забрали, гады! Что ж теперь делать?! Сколько их?» – думал Артемид, пока наверху все также буйствовала неведомая сила.
Артемид взмок, как половая тряпка. Он никогда прежде не был так напряжен. Бесшабашный вой и дикий топот вскоре замерли. Не веря до конца свои ушам,  Артемид аккуратно встал с места и ,пытаясь вернуть утерянное самообладание, схватился за железный лом. Но на этот раз выглядел он уже не так бодро и уверенно, как раньше, а наоборот, стал каким-то серым и зачехленным. Он закоробился, стушевался и уже совсем негрозно тявкнул: «А ну выходи!». Ответа не поступило.
Еще секунду Артемид простоял в неловкой, пугливой позе, но с того ни с сего в голове его что-то крякнуло, он успокоился, собрался с мыслями и даже, неожиданно для себя, разъерепенился. «Да что же я, в самом деле. Еще и трушу. Это им надо бояться, а не мне!» – вдохновлялся Артемид, – «Сукины дети, народное имущество мне тут портят!» Он взял фонарь и сделал несколько робких шагов в темноту. Интригующая тишина нарушалась теперь лишь редкими скрипами старого паркета и тиканьем часов. Внезапно друг за другом с подоконника повалились на пол глиняные горшки с цветами. Раз, два, три(ёлочка гори!). Артемида будто парализовало, он вывернул шею и устремил свой взор назад. Телефонная трубка поднялась и зависла в воздухе, словно невидимое существо поднесло ее к уху.
– Алле! Это милиция? – затрубил надменный, ехидный голосок из ниоткуда. –Приезжайте скорее! Мы сами никак не справимся! Здесь орудует Бесовщина!
Голос вдруг искривился, взмыл к потолку, и эхо разнесло по всему зданию, сковывающие нутро обезумевшего сторожа, звуковые осколки: « Совщина, вщина, щина!». Лишившись здравого рассудка, Артемид, едва двигая ватными конечностями, устремился прочь от этого места, на лестницу и дальше на второй этаж. Со страху он  начал завывать, и, ударяясь о стены, поскальзываясь и запинаясь, несся куда глаза глядят. Каждый раз, вскрикивая от движения играющей тут и там тени, он останавливался, прислушивался, но  слышал лишь биение своего собственного сердца. Таким образом, он добрел до той самой, отпертой ранее завхозом, комнаты. Увидев табличку «Реквизит», Артемид, не раздумывая, кинулся внутрь и захлопнул за собой дверь. Колотившейся, не слушающей его рукой он кое-как затворил жиденькую  щеколду и стал бешено внимать происходящему снаружи.
Пару минут тишины и спокойствия дали Артемиду отдышаться, но сознание сторожа пошатнулось окончательно. Все его жизненные устои вдруг перевернулись с ног на голову, и он был уже не в силах что-либо себе объяснить и в чем-то разобраться. Им овладел всепожирающий страх. Затаившись возле двери, он не смел переступить с ноги на ногу и будто бы застыл на месте. Неожиданно он услышал пронзительный, блеющий смех, разносящийся абсолютно повсюду. Тот же надменный голосок теперь смеялся и громко топал по полу. Артемид судорожно затрепетал и схватился за ручку двери. Топот приблизился, и вдруг в дверь начали стучать. Она задергалась, затряслась, и Артемид, казалось, еле удерживал ее в закрытом положении.
– Давай водку пить! – раздавалось из-за двери сквозь безудержный смех. – Водки дай! Дай нам водки! – взорвались голоса потоньше.
Артемид увидел рядом с собой груду досок, молоток и гвозди. Без раздумий, он схватился за первую попавшуюся доску и начал прибивать ее поперек двери. Бил наотмашь, попадал по пальцам, но, не замечая ран, продолжал спасительную работу. Голоса нарастали, их будто бы становилось все больше, смех делался невыносимым, а Артемид все бил и бил, как заведенный.
Утром, когда работники Дома Офицеров во главе с разъяренным директором раздобыли запасную пару ключей и все-таки открыли входную дверь, они были крайне удивлены увиденным. Вместо пьяного вдрызг сторожа, они нашли лишь разбитые цветочные горшки и свисающую до пола телефонную трубку. После обыска всего здания, когда все уже находились в крайнем недоумении по поводу пропажи Артемида Валерьяновича, только завхоз Петр Петрович заметил что-то неладное. Найдя в своем пиджаке ключ от комнаты для хранения реквизита, он отправился прямиком туда. Попытавшись и так и сяк отпереть дверь, он не достиг желаемого результата. Взбешенный таким обстоятельством, директор сам предпринял попытку открыть дверь, но и у него ничего не вышло. Долго работники всей гурьбой думали и гадали, что же им делать, и решили, наконец, взломать чертову дверь. Каково же было их удивление, когда дверь, даже со сломанным замком, не хотела идти на попятную и открываться, а лишь стучалась обо что-то, будто бы об стену. В ход пошли топоры. Через полчаса они таки прорубили себе проход и увидели нелепую, но страшную картину.
Артемид Валерьянович сидел в центре комнаты, поджав по-турецки ноги, и качался из стороны в сторону. Его осоловелые глаза тупо глядели в одну точку, а в руках, крепко прижав к груди, он держал большой бутафорский крест. Вокруг него, мелом был начерчен неровный круг, и, если напрячь слух, было слышно, как он осипшим, надорванным голосом без конца повторял одну и ту же фразу: «Господи Иисусе, Спаси и Сохрани!». Самым же ужасным и будоражащим любое воображение фактом было то, что волосы Артемида Валерьяновича, прежде темно-каштановые, лоснящиеся, стали совсем седыми. Оттуда его на машине скорой помощи забрали в отделение психиатрии, а на его место уже через пару дней был назначен другой человек.
Тем же летом, за тем же самым столом, в бывшем дворе Артемида Валерьяновича сидели мужики и играли в домино.
– Вот такое вот дело. Ни дать, ни взять! – заливисто голосил Митрофан. – Попутал нашего Артемида Валерьяновича бес! Это как пить дать!
– «Ибо Иисус сказал ему: выйди, дух нечистый, из сего человека. И спросил его: как тебе имя? И он сказал в ответ: легион имя мне, потому что нас много» – с проникновенным, блаженным видом пролепетал Николай Васильевич, посматривая на небо.
– Что?! Бес?! Ну, Митрофан, вроде же смышленый мужик, а все мистифицируешь! Белая горячка это тебе не чертики! А ты, пьяница библейская, чего здесь раскудахтался? – заполыхал на них обоих крупный, лысоватый мужчина с бычьим взором и красною мордою.
– Я, так сказать, цитирую в Митрофанову поддержку – робко промямлил сконфуженный интеллигент.