Наш первый кот, наш кот бесценный

1.

Ума не приложу, что это было за существо на самом деле. На этот вопрос у меня до сих пор нет исчерпывающего ответа. Знаю лишь одно: это была настоящая личность. Не важно, что кошачья, но определённо ЛИЧНОСТЬ!
Он появился в нашей маленькой квартире в том самом болоньевом мешке, в котором школьники обычно носят сменную обувь. Из мешка выглядывала одна голова с необычно длинными для кота ушами и вытянутой мордочкой. Когда это кошачьего рода-племени существо было освобождено и стало осторожно обнюхивать новое для него место, я сначала принял его за кошку и спросил сына Вадима:
– Ты кого это принёс? Морда узкая, долговязый. Уши-то, гляди, прямо заячьи. А что за окраска?! Нам был обещан солидный дымчатый кот. А этот наполовину матроскин, наполовину заяц-беляк. Не нравится он мне, неуклёпый какой-то. Да и кот ли это вообще? Мне, например, кажется, что не кот, а самая настоящая кошка.
– Маринка сказала, что кот. А дымчатого уже другим отдали. – Тихо, опустив глаза долу, отвечал на мой резкий выпад Вадим.
Заметив, что пацан готов сильно расстроиться и даже пустить слезу, я несколько смягчился и сказал, что существо останется у нас, но только если это и в самом деле кот. Уж больно смахивал он на кошку и всё тут. Жена Татьяна, с проникновенным интересом разглядывающая существо, деликатно посоветовала обратиться за помощью к соседям по лестничной клетке, державшим преклонного возраста белую кошку, чтобы освидетельствовать нашего будущего питомца на предмет его кошачьей ориентации. Он был на удивление послушным, когда я взял его на руки и понёс к соседям. Там он тоже вёл себя покорно и снёс унизительную процедуру, даже не мяукнув. Вердикт кошачьих экспертов прозвучал в пользу существа: кот! Вот так он и остался тогда у нас, чтобы позже навсегда поселиться в наших сердцах.
Сразу после того, как вопрос с прибавлением нашего семейства на одного трёхмесячного кота был окончательно решён, мы пустили животненького свободно расхаживать по квартире, а сами стали думать, как же его назвать. Я предложил имя Тимошка, на что мои домашние охотно согласились.
Итак, пока уже не просто безымянный котик, а новый член семьи Тимошка осторожно обнюхивал все углы и вещи, жена стала хлопотать над нехитрым котовым ужином, а я отправился известно за чем, то есть за песком для кошачьего туалета. Забегая вперёд, скажу, что домашним туалетом Тимошка пользовался не больше месяца, потому что на ежедневных прогулках в заброшенном парке-стадионе очень скоро научился справлять свою нужду в естественных для всех котов и кошек местах. Он был настоящим умницей этот кот, таких я больше не встречал и, видит Бог, уже никогда не встречу.
Всего через пару месяцев мы уже представить себе не могли жизни без нашего кота. Его природный ум, ненавязчивая любовь, выражаемые здесь и сейчас искренние чувства, подростковое озорство и какая-то неуловимая кошачья харизма покорили наши сердца. Он жил с нами, понимал нас, заботился о нас. Он любил нас, я знаю это точно! Знаю, потому что до сих пор во вселенной моего сердца горит яркая звезда Тимошки, освещая душу своим чистым светом.


2.

Чем же тронул наши сердца, как смог так быстро завоевать единогласную, всеобщую любовь нашей маленькой семьи этот странный длинноухий котёнок, чем-то схожий с забавным зверьком «ушастиком-путаником» из кинговской «Тёмной башни»? В первую очередь, непрестанно излучаемой бескорыстной любовью, а ещё трогательным умилением, которое было способно растопить лёд самого холодного в мире сердца. Этот необычный кот обладал также редкостным по кошачьим меркам умом. Да и не только по кошачьим. За свою короткую, но насыщенную драматическими событиями жизнь он смог многому научить нас людей, очень многому. Наслаждаясь умилением, которое дарил Тимошка, особенно в минуты сна, когда он тихо посапывал, приняв очередную причудливо-трогательную позу, я улыбался и, шутя, говорил жене: «Ничего не поделаешь, дорогая. Миллионы лет эволюции, понимаешь? Миллионы лет непрерывного обучения искусству любви, умиления и ласки». Среди самых приспособленных к жизни в подлунном мире существ учёные называют крыс и тараканов-прусаков. Я не согласен с ними, потому что «кот, который гуляет сам по себе» ни в чём им не уступает. К тому же крысы вечно прячутся, а тараканы и вовсе куда-то подевались под незримым бичом заполонивших эфир волн будто бы безвредных сотовых телефонов. Наши коты и кошки – это совсем другое дело. Они по-прежнему гордо шествуют по дворам, подняв хвосты трубой, смело разрешают назревшие разногласия в отчаянных поединках, давят хвалёных крыс, пробуют на зубок чудом уцелевших тараканов и вызывают ни с чем не сравнимое умиление. Миллионы лет эволюции, что ни говори.
Тимошка с самого начала был необычайно скромен и тактичен. Перед тем, как прыгнуть на диван или кресло, он обращал свой вопрошающий взор к кому-нибудь из нас и, получив молчаливо-улыбчивое согласие, бесшумным прыжком оказывался на желанном месте. Ему не нужно было наших слов, он на лету схватывал и понимал наши мысли, как это могут делать одни кошки. Я, конечно же, знаю о весьма примечательных умственных способностях обезьян, дельфинов, собак и даже свиней. Но понимать человека так, как понимают его кошки, не может никто из них. Никто. Сотни миллионов лет все эти существа шли разными путями эволюции, но только кошки сумели отыскать кратчайший путь к человеческому сердцу, которому они научились дарить любовь и признание.


3.

Тимошка появился у нас в конце мая 1997 года, что оказалось весьма кстати, потому что последующие летние месяцы ушли на обучение котёнка самым необходимым вещам: знать свой дом, а также уличную территорию, где можно гулять, справлять нужду и общаться с другими кошками. Поначалу я выносил Тимошку на улицу на руках, но как-то само собой получилось, что он занял место на моём левом плече, с высоты которого гордо взирал на окружающих как охотничий сокол. Нередко я поднимал свою согнутую в локте левую руку до уровня плеча, чтобы котёнок мог расположиться удобней. Тогда сидевшие на лавочках у подъезда соседи не удерживались и говорили: «Что, опять на прогулку несёшь своего сокола?». Да, опять, но, увы, уже не снова.
Правда, сидел Тимошка на моём плече лишь до тех пор, пока мы не переходили опасную для всех девяти кошачьих жизней автодорогу и не оказывались в парке-стадионе, находившемся в ту пору в состоянии полудикого запущения, а не цивилизованной высоковольтной электрификации. Как только моя нога переступала границу зелёной лужайки, Тимошка неизменно спрыгивал на землю и дальше шёл с нами так, как это делает хорошо выдрессированная собака. Он то убегал вперёд за пёстрокрылой бабочкой, то немного отставал от нас, чтобы потереться мордочкой о какой-нибудь примечательный для него куст, но вскоре непременно оказывался вблизи и продолжал прогулку вместе с нами. Во время прогулок он никогда не терялся. Никогда. Поэтому уже через пару недель мы предоставили смышлёному котику полную свободу действий на «стадике», как окрестили в народе старый парк, главными примечательностями которого были три футбольных поля и спортивная школа. Представьте себе, он сразу же понял, что в пределах парка волен делать абсолютно всё. Если конечно поблизости не было собак, при виде которых Тимошка сразу же оказывался подле моих ног, умоляя взять его на руки. Отныне, гуляя «наравне» с нами, он позволял себе скрываться из виду в густой траве или частом кустарнике по своим, ведомым одним лишь котам делам. Но он всегда знал, где мы, и стоило нам лишь позвать его особым, невоспроизводимым на бумаге зовом, как вскоре он появлялся, словно материализовался ниоткуда, и весело бежал к нам со всех своих четырёх лап, вытянув шею, от чего его и без того узкая мордочка напоминала щучью. Подбежав, сверкнув задорными глазами-бусинами и коротко промурчав на кошачьем языке фразу успокоения, Тимошка вновь убегал. Он устремлялся в лабиринт старых деревьев или исчезал в изумрудных объятиях поляны и того мира, который нам людям, к сожалению, не дано познать. Но как бы то ни было, к концу прогулки он всегда возвращался. Всегда.
Иногда мы устраивали на стадике вечерний пикничок. Где-нибудь в укромном уголке разводили небольшой костёр, на углях которого жарили несколько кусочков шашлыка или сосиски на свежеструганных палочках. В эти дни Тимошка не убегал от нас далеко, его удерживал вкусный, многообещающий запах готовящейся еды, и он резвился где-нибудь поблизости в густой траве, внимательно изучал красивого жука-бронзовку или, поджав лапы, терпеливо караулил ящерицу, успевшую скрыться от него в своей едва заметной норке. Когда еда была готова, он подходил к накрытой прямо на земле клеёнке-самобранке и получал свою долю дымящегося мяса или румяную сосиску. После исполнения фыркающего ритуала остужения, угощение поедалось с огромным удовольствием, которое невольно передавалось нам. По дороге домой, сытый и довольный Тимошка весело гонялся за снующими повсюду стрекозами и порой замирал в охотничьей стойке, заметив в сгущающихся сумерках стремительные пируэты летучих мышей. Всем тогда было очень хорошо. Хорошо так, как не будет уже никогда. По крайней мере, в этом воплощении уже точно не будет.


4.

Малоизвестный современным детишкам мультфильм «Записки Пирата» заканчивается такими словами: «А я? Для чего я? Чтобы путаться у всех под ногами?». Этот глубокомысленный вопрос задаёт сам себе щенок по кличке Пират, пытаясь разгадать смысл жизни. Действительно, для чего нам нужны наши меньшие братья – домашние кошки, собаки, морские свинки, попугаи и, наконец, мини-пиги? Неужели лишь для того, чтобы путаться у нас под ногами? Нет, нет и ещё раз нет! Все они выполняют особую миссию – помогают нам людям лучше понять самих себя и окружающий мир, делятся с нами сокровищем неподкупной любви, являют собой пример бескорыстной дружбы и, конечно же, учат проявлять ответные любовь, заботу и ласку, быть добрее. Все эти божьи твари достойны уважения просто за то, что они есть, что живут вместе с нами добрыми или злыми, плохими или хорошими под одной крышей, не говоря уж о том, как много они нам дают и как мало порой получают в ответ.
Тимошка жил полной жизнью и отдавал нам всего себя, всего без остатка. Приступы его искренней кошачьей любви случались внезапно и требовали от нас полной самоотдачи, несмотря ни на какие смягчающие обстоятельства. Приходишь ли ты уставший с работы, готовишь ли обед, убираешь ли квартиру, учишь ли уроки – ничто не имело значения, всё мгновенно отступало на второй план перед мощной, подобной цунами волной любви, излучаемой этим маленьким, но таким дорогим существом. И вот, прямо в прихожей, не разувшись и не раздевшись, а также на кухне, отложив в сторону нож и бросив неочищенную картошку, или за письменным столом, отодвинув тетрадь, все мы неединожды были осчастливлены Тимошкой, который в страстном порыве забирался на руки, запрыгивал на спину, утыкался головой в грудь и даже путался в ногах (!), мурлыча нежную песню чистой любви, которую, услышав хотя бы раз, не забудешь уже никогда.
Помимо непредсказуемых проявлений первобытной любви, Тимошка дарил нам своё участие практически во всех домашних делах, если конечно не спал на диване или не гулял на улице. Ему надо было сунуть свой розовый нос буквально во всё. Особенно он любил участвовать в приготовлении пищи, поощрительно мурлыкая и внимательно следя за всеми передвижениями на кухне. На самых важных в его понимании этапах, например при приготовлении фарша, лепке пельменей, нарезке колбасы или варке ухи, он любил обезоруживающе заглядывать прямо в глаза и, приподняв правую переднюю лапку, медленно распускать и втягивать свои острые коготки, то есть маняще «когтить», намекая на то, о чём сверхумные люди и сами должны были догадываться. И об этом мы, конечно же, догадывались.
Не догадывались мы лишь о том, что хорошее не может длиться вечно, что всегда за светлой полосой жизни следует тёмная, что на смену светлой радости приходит унылая грусть. Но таков уж закон нашего насквозь двойственного мира, в котором свет добра всегда оттеняет зло. Так уж он устроен этот мир и ничего тут не изменишь, ничего не поделаешь.


5.

Первое несчастье обрушилось на новую шкурку нашего доброго и умного Тимошки уже в сентябре 1997 года, когда мы стали отпускать его на улицу одного, потому как естественная потребность полугодовалого кота-подростка находиться на лоне дворовой природы стала к тому времени несравненно больше наших скромных возможностей сопровождать его и оберегать от всяких напастей. Нет, мы не прекратили наши совместные прогулки, но их Тимошке было явно мало. К тому же мы не могли гулять с ним по ночам, а коты и кошки, как известно, любят гулять и общаться друг с другом именно ночью.
Когда в тот тёплый сентябрьский день я вернулся домой после работы, жена встретила меня грустная и рассказала, что утром, часа через два как я ушёл, соседи сообщили о том, что наш кот сидит высоко на дереве у соседнего подъезда, жалобно мяукает и никак не может слезть. Это сразу же вызвало опасения, так как Тимошка уже давно, ещё во время наших первых прогулок на стадике научился ловко взбираться на деревья, и умело, со знанием дела спускаться с них. Он даже учил этому своего дружка – чёрно-белого котёнка  Кузю, которого в конце лета завели себе мои родители.
Выбежавшие из подъезда Татьяна и Вадим сразу услышали до боли знакомое мяуканье Тимошки и быстро направились к старому ясеню у последнего подъезда нашей пятиэтажки. Котик забрался довольно высоко, до уровня третьего этажа и слезть не пытался. Ему явно что-то мешало это сделать, но понять, в чём именно заключалась причина, было трудно. На помощь пришёл ловкий как обезьянка мальчишка Ванька из соседнего дома. Он проворно вскарабкался на ясень, вызволил из его ветвей Тимошку, сунул за пазуху и быстро спустился. Когда Ванька передавал Тимошку из рук в руки моей жене, котёнок продолжал жалобно мяукать. На его продолговатой мордочке красовалась большая, покрытая запекшейся кровью ссадина, по-видимому, после скользящего удара палкой, а левая передняя лапка была перебита. Вот почему он, загнанный в шоке от боли и страха на дерево, не мог с него спуститься. Ему мешала резкая боль в сломанной лапке, так что оставалось только мяукать, взывая о помощи. Какой двуногий изверг сотворил это с беззащитным животненьким, я до сих пор не знаю. Но знаю одно, к тому же наверняка, что это не прошло ему даром. Нет, не хотел бы я оказаться на месте этого живодёра. Не хотел бы я также оказаться на месте одного великовозрастного детины, который в день Рождества Христова предательским ударом ногой в спину свалил на мёрзлую землю немощного старика, мирно копающегося в отбросах. Это подлое действо произошло в 2007 году в городе Саратове, на пересечении улиц Некрасова и Первомайской. Подонок трусливо сбежал с места своего преступления, но всё равно это ему даром с рук не сойдёт. Сломанная при падении хрупкая шейка бедра, скорее всего, уже свела старика в могилу, поскольку весь его захудалый вид указывал на то, что ухаживать за ним, прикованным к кровати, будет некому. Справедливое возмездие обязательно настигнет тебя, скверный юнец. Ты сполна узнаешь, если уже не узнал (!), силу Закона Всемирного Равновесия. Власть этого Закона велика, от его карающего действия тебя не защитят ни ушлые адвокаты, ни могущественные друзья, ни любящие папа с мамой. Dura lex, sed lex – суров закон, но закон. А в прочем, suum quique – каждому своё!



6.

Время лечит, это уж точно. Сломанная лапка пусть не совсем ровно, но зато быстро срослась, ссадина постепенно растаяла и узкая мордочка нашего Тимошки снова повеселела. О первой встрече с двуногим злом напоминал лишь лёгкий изгиб лапки в месте бывшего перелома. До этого печального случая я был знаком с выражением «заживёт как на собаке». Но на кошке, как я убедился и был несказанно рад этому, всё заживает ничуть не хуже, а может даже лучше. Главное не мешать этому процессу звериного самоисцеления, не лезть в него со своими человеческими премудростями. Помощь человека здесь нужна лишь в исключительных случаях. Главный принцип медицины «Non nocere! – Не навреди!» подходит здесь как нельзя лучше. Говорят, что у котов девять жизней, и это несколько успокаивает, когда нежданно влюбляешься в какого-нибудь представителя кошачьей расы. Успокаивал себя и я, говоря про себя: «Восемь – не девять, но всё-таки не одна». Итак, беда миновала, тучи рассеялись, на нашем горизонте снова взошло солнце умиротворённой жизни. Но одну жизнь Тимошка всё-таки потерял, осталось восемь.
В последующий год, слава Богу, никаких несчастий больше не случалось. Тимошка продолжал нас любить, умилять и удивлять своим недюжинным умом и природными сверхчувственными способностями. Бывало, лишь подумаешь, что надо встать, наконец, с дивана, пойти и приготовить ужин, как кот, только что мирно дремавший рядом с тобой, вдруг вскакивает и бежит прямо на кухню, призывно муркая. Иногда он вдруг замирал на месте в зале или прихожей и подолгу всматривался в пустоту прямо перед собой, как будто разглядывал что-то невидимое для человеческих глаз. Вполне допускаю, что он и вправду созерцал незваных потусторонних гостей и даже защищал нас от них. Возможно, что всё было именно так. К тому же, состоящий из хрущёвских пятиэтажек посёлок, в котором мы когда-то жили с Тимошкой, был построен на месте старого покровского кладбища. В народе этот посёлок окрестили «Живые и мёртвые». Так что, всё возможно. Почему бы и нет?
Нередко, когда наступала пора вечерней прогулки, а мы почему-то всё медлили, Тимошка в нетерпении садился в коридоре рядом с велосипедом Вадима и сверкал на нас своими строгими жёлто-зелёными глазами, подгоняя медлительных людей особым, сиреноподобным мяуканьем. Это действовало, и вскоре все мы оказывались на одной из ясеневых аллей стадика, которых ныне становится всё меньше и меньше. Вадим ехал впереди на велосипеде, то и дело испытывая на прочность тормоза, Тимошка весело мчался за ним, а мы с Таней шли, не спеша, следом и искренне радовались жизни в окружении старых ясеней, которые тихо перешёптывались с вечерним ветерком своими пышными, остролистыми кронами.
Тимошка, когда был дома, всегда встречал и провожал нас, когда мы уходили кто куда, а после возвращались с работы, из магазина или школы. Встречая, он скорее бросался любить каждого из нас и только после этого деловито обнюхивал сумки с продуктами или портфель с учебниками и тетрадками. Провожая меня на работу, Таню в магазин, а Вадима в школу, он уходил от дома далеко, выполняя свой долг на совесть, а не абы как, лишь приличия ради. А ещё он будил меня по утрам, чтобы я не опоздал на работу, когда я забывал поставить будильник. Я хорошо помню вначале осторожно- щекочущее касание его усов моей щеки, а затем влажно-шершавое лизание, возвращающее из мира грёз и говорящее на языке тела: «Вот и утро, вставай!».
Были и курьёзные случаи. Как-то раз утром я спускался по лестнице, спеша на работу, и вдруг вижу нашего Тимошку. Кот почему-то не выказывал обычных признаков радости от нашей встречи. Напротив, он сторонился меня, пытаясь незаметно прокрасться мимо, прижимаясь к стене и ступеням, как будто чего-то сильно стеснялся. Вскоре я почувствовал характерный запах и внимательно присмотрелся к коту. Оказалось, что все его четыре лапы и некогда белое брюшко были насквозь пропитаны чёрной канализационной жижей. Складывалось такое впечатление, что Тимошка скатился на брюхе по трубе с нечистотами. Где он нашёл эту напасть, ума не приложу. Но делать было нечего, надо было спасать кошачью честь. Я поднялся вместе с замаравшим свою чистую шкурку котом обратно в квартиру, где мы с женой отмыли его начисто шампунем в трёх водах. Во время унизительной для всех котов процедуры купания Тимошка проявил необычайное смирение и даже ни разу не мяукнул. Некоторое время после этого происшествия кот несколько раз присутствовал, когда я принимал ванну, и однажды даже добровольно забрался в теплую пенную воду вместе со мной. Но интерес к способу, которым люди поддерживают чистоту своего тела, не продержался у Тимошки долго. Всё-таки он был кот, а не какая-нибудь водяная крыса.


7.

Вторая беда грянула в конце ноября 1998 года. Всегда весёлый, любящий  и любимый кот в один ненастный день вдруг пригорюнился, сник, стал отказываться от еды и питья. В конце концов, он уселся, нахохлившись, в углу прихожей и, казалось, дремал, если бы не приступы надрывной рвоты через каждые двадцать-тридцать минут. Стало ясно: кот заболел. Его то и дело мучительно рвало, из пасти наружу выступала беловатая пена. Не долго думая, я поднял на руки хворого, на глазах теряющего силы кота, бережно положил его на дно просторной сумки и срочно отправился за помощью к ветеринару, который в ту пору принимал в левом крыле здания кинотеатра «Спутник». Перед нами на приёме были пожилая женщина с линяющим котом и мужчина средних лет с молодым доберманом,  которому несколько дней назад красиво подровняли уши. Животные вели себя на удивление смирно, притих и мой монотонно воющий Тимошка, которого заметно утомила поездка в автобусе. Видимо в воздухе ветлечебницы витал неощутимый для людей, но прекрасно улавливаемый животными запах страха побывавших здесь ранее четвероногих и крылатых страдальцев, который вызывал почтенное смирение.
Ждать нам пришлось недолго, поскольку облезлый кот и юный добер приходили на повторный приём и, получив краткие назначения, их хозяева быстро ретировались вместе со своими питомцами. Остались одни мы с Тимошкой и молодой ветеринар. Пригласив нас в приёмный кабинет, он жестом велел положить кота на большой смотровой стол. Крышка стола, покрытая нержавеющей сталью, была заметно поцарапана и покусана сотнями когтей и зубов наших болезных меньших братьев и сестёр. Как только Тимошка оказался в самом центре пугающего металлическим блеском стола, доктор подошёл к нам и ласково спросил:
- Ну, на что жалуемся?
- Да вот, понимаете, со вчерашнего вечера сидит в углу, громко блюёт, пускает пену изо рта, ни ест, ни черта, и даже ни пьёт. – Быстро ответил я.
Ветеринар отошёл к раковине, тщательно вымыл руки, вернулся к столу и стал бережно (о, хвала!) и тщательно (о, надежда!) осматривать Тимошку. Он заглянул ему в глаза и уши, разжал руками пасть и внимательно заглянул туда тоже, нежно пощупал белый животик, затем приподнял складку шкурки на спине, после чего его вердикт был испечён, как тонкий блинчик.
- Отравление. – Коротко бросил мне ветеринар. – Обезвоживание и обессоливание. Возможно, присоединилась инфекция. – Мимолётное, но напряжённое, судя по нахмуренным бровям, раздумье. – Что ж, попробуем лечить (о, хвала!), но шансы выжить у него пятьдесят на пятьдесят (о, проклятье!). Так что, не обессудьте (о, Боже!).
- Вы уж постарайтесь, доктор, очень вас прошу. – Отвечал я ветеринару. – Сделайте, пожалуйста, всё, что возможно, умоляю.
- Да я то сделаю. Но и вы там, дома тоже должны понимать и, так сказать,  сугубо постараться. Будете делать коту утром и вечером подкожные инъекции в холку растворов глюкозы, солей и витаминов. Внутримышечно, в ляжку, вот так, прямо сюда – антибиотик. – Разъяснял мне ветеринар, одновременно проделывая все манипуляции замершему в ужасе Тимошке. – Глядишь и поправится. Но стопроцентных гарантий дать, к сожалению, не могу. Уж тут, как на роду написано, не обессудьте.
В этот раз на роду Тимошке было написано медленно, но всё же поправиться. Я истязал его уколами утром и вечером десять дней подряд, после чего у кота на всю его короткую жизнь остался панический страх перед шприцем с иглой. Душа болела, видя его исхудавшее, покрытое блёклой, свалявшейся шёрсткой тельце, слыша частые, с надрывом рвотные звуки, видя в кошачьем туалете вместо положенного одну лишь вязкую тёмную кровь и больше ничего. Целых десять дней бедный Тимошка ничего не пил и не ел, а лишь свисал тряпочкой с канализационной трубы под ванной, инстинктивно охлаждая животик, в глубине которого кишечник терзали кровоточащие, болезненные язвы. На протяжении всего этого критического периода утром и вечером я вливал ему под кожу холки спасительный раствор, колол в ляжку какой-то сугубо кошачий антибиотик, холил, нежил, ободрял, как только мог. И, о чудо! На одиннадцатый день поутру тень былого Тимошки выплыла из тёмноты туалета, на дрожащих лапках, покачиваясь, медленно прошествовала на кухню и издала хриплое подобие былого требовательного мяу: «Дай поесть!». В первый раз он попил немного тепловатого бульона и съел одну-единственную говяжью фрикадельку, но это означало, что угроза жизни, наконец, миновала. Уж чем мы только впоследствии не потчевали на радостях нашего воскресшего кота, но поправлялся он хоть и верно, но медленно.
Я очень благодарен ветеринару за первую помощь и грамотные назначения, но в диагнозе он всё-таки ошибся. Это была какая-то вирусная инфекция по типу чумки, потому что молодой кот моих родителей заболел вскоре после того, как обнюхал мои ботинки, на которые Тимошка накануне нечаянно «сходил кровью». Я, конечно же, вымыл ботинки, прежде чем идти к родителям, но, видимо этого оказалось мало, чтобы полностью избавиться от коварной инфекции. Симптомы заболевания у Кузи, как звали исключительно домашнего кота родителей, были точно такими же, как у Тимошки. Побороть коварный недуг Кузя не смог. Так у Тимошки осталось семь жизней вместо восьми, а у Кузи, увы, ни одной.



8.

Когда я бываю на нашем старом дворе, я всегда в первую очередь обращаю внимание на местных котов, как они деловито бродят своими тропами, греются на солнышке, едят неизвестно кем вынесенное угощение, воюют между собой. Поединки котов всегда происходят честно, один на один и, слава Богу, не до смерти, а лишь до первой крови. Побеждённый с позором уносит свою поцарапанную, вздыбленную шкуру с поля боя, прижав уши и поджав хвост, а победитель гонит его до границ своих владений, которые затем помечает не хуже собаки. После честно одержанной победы поединщик, не спеша, отправляется по своим делам, гордо подняв хвост трубой. В этот момент на усатой морде грозного воителя, испещрённой старыми шрамами, можно прочесть вызов Ахиллеса: «Ну, кто из вас готов ещё со мной сразиться? Что, больше никого?». А что же побеждённый? Отныне его удел больше не попадаться на глаза своему гонителю, иначе вновь полетят его клочки по закоулочкам.
Небольшой и ласковый Тимошка был робким котом, а потому всегда гонимым разномастными усатыми бойцами вплоть до двери нашей квартиры. Не раз, заслышав в подъезде его душераздирающий вопль, молящий о пощаде, я открывал спасительную дверь, держа наготове ковшик с холодной водой, дабы, впустив Тимошку, сразу же остудить яростный пыл очередного преследователя. Когда облитый студёной водицей враг стремительно ретировался, Тимошка выходил на лестничную клетку и долго смотрел вниз, дабы воочию убедиться, что опасность миновала. Несколько раз пришлось спасать его и от собак, не поленившихся в пылу погони за тощей кошачьей задницей забежать аж на пятый этаж. Но единственное моё оружие, ковшик с водой, действовало безотказно и против собак с одной лишь разницей: псы, в отличие от котов, выражали искреннее удивление, когда их охолаживали водой. На их мордах застывало именно удивление с примесью обиды, что им преданным друзьям человека предпочли какого-то задрипанного кота, живущего сам по себе. Извиняйте, все облитые мной за Тимошку коты и собаки, потому как сердцу не прикажешь. А сердцем моим Тимошка завладел полностью, да и сейчас ещё владеет. Как говорится, отныне и навсегда.



9.

Иногда нам с женой кажется, что Тимошка отводил беды от нашей семьи, принимая вместо нас удары судьбы на свою полосато-белую шкурку. Быть может, это было воистину так, потому что с ним то и дело случались какие-то напасти, которых все и не упомнишь. Помню только те, что, на мой взгляд, срывали лепестки жизни с мистического девятицветия его сущности. Случай с коварной проволокой, имевший место примерно за год до исчезновения Тимошки, именно из этой губительной оперы.
Я был на работе в Саратове, когда позвонила жена и из телефонной трубки раздался её трагический голос: «Володя, приезжай скорей! Кота проволокой проткнули, насквозь!». Помню, ехал в автобусе и думал, как поступить, где лучше оперировать, если будут признаки внутреннего кровотечения или воспаления брюшины. В общем, собирался с духом, готовясь к самому худшему.
Но, как оказалось, проволока (о, хвала!) вовсе не проткнула Тимошку насквозь, нет. Её серебристая змейка обвивалась вокруг туловища четвероногого страдальца, больно врезаясь в шкуру и мешая дышать. Эта подлая змея глотала свой собственный хвост в прочной, выполненной прямо-таки мастерски скрутке на белом животике бедного кота. На любые попытки что-либо сделать с металлической удавкой (о, горе!) обезумевший от боли и страха Тимошка пускал в ход когти и зубы даже против своего любимца, то есть меня. Ничего не оставалось, как пустить в ход острые кусачки, каковых в доме, увы, не оказалось (о, стыд!).
После нескольких неудачных попыток освободить Тимошку из злого плена проволоки, я оставил его лежать на диване и нервно подёргивать хвостом, а сам побежал в хозяйственный магазин за кусачками. По пути я заскочил в аптеку и купил обезболивающее, чтобы, как мне тогда думалось, облегчить страдания домашнего любимца. Всё оказалось совсем не так, как мне ду-ма-лось, а даже наоборот. Сделав, скрепя сердце, коту укол кеталара, прежде чем приступить к перекусыванию врезавшейся в его тельце проволоку, я смог убедиться воочию, что лучшее – действительно враг хорошего. Можно было просто спеленать кота полотенцем и быстро перекусить проволоку. Ан нет, захотелось побольше гуманности, а взамен получилось больше проблем. Короче, кота начало рвать от лекарства, и это продолжалось часа два. Он пускал из пасти обильную белую пену и смотрел на меня затравленным и одновременно осуждающим взглядом. Его рвало, а проволока всё глубже врезалась в измученное тельце. В конце концов, душа моя не выдержала. После очередного приступа рвоты я быстро спеленал кота, одним укусом кусачек пересёк гадкую проволоку и отшвырнул её прочь. Дышать Тимошке сразу же стало легче, боль быстро прошла. К тому же действовало обезболивающее, хотя такой ценой, что и врагу не пожелаешь. Воистину прав был Парацельс, когда в своё время сказал, что всё есть яд, и всё есть лекарство.
Злоключения с проволокой отняли у бедного Тимошки столько душевных и телесных сил, что этих переживаний хватило бы на целую кошачью жизнь. После этого наш кот целую неделю выходил на улицу только по крайней нужде и выглядел каким-то потерянным. И было от чего, потому как он действительно потерял свою очередную жизнь, которых теперь у него осталось шесть вместо семи.



10.

Говорят, что мудрость – это способность усваивать чужой опыт без совершения собственных ошибок. Наверное, это действительно так. В связи с этим меня нельзя назвать мудрецом, так как я не то чтобы чужой, собственный опыт не смог усвоить. А надо бы, ох как надо. Говоря об этом, я, прежде всего, имею в виду опыт применения коту инъекции обезболивающего, которое лечило одно, а другое калечило, да ещё как. Ведь у котов не всё, как у людей. Вернее всё не как у людей или почти всё. Ещё одно запавшее в душу выражение часто приходит в голову, когда я вспоминаю Тимошку: «Благими намерениями выстлана дорога в ад». Но об этом чуть позже, а пока хочу рассказать немного о друзьях Тимошки, которых было не так много.
Первым его другом был оставшийся вечно молодым чёрно-белый кот Кузя, павший в неравной борьбе со злой инфекцией. Они начали дружить ещё подростками. Кузя был примерно на полгода моложе и во всём слушался Тимошку, постоянно первый заигрывал с ним. Тимошка на правах старшего сначала снисходил до осторожной игры, а потом втягивался в незатейливые подвижные игры с прыжками, ужимками, финтами, хождением «конём», выгнув спину и вздыбив шерсть, и покусываниями. Именно Тимошка научил забравшегося высоко на дерево и вопящего от страха Кузю спускаться осторожно вниз, когда мы с братом однажды вместе выгуливали наших котов на стадике. Дружбу Тимошки и Кузи можно с полным правом назвать братской, потому что они всегда всё делили поровну: и вкусный корм, и нехитрые забавы, и даже болезнь. На одной плохо сохранившейся поляроидной фотографии Тимошка и Кузя спят, трогательно прижавшись друг к другу. Такой, не побоюсь сказать, нежной дружбы между котами я больше никогда не видел.
Впоследствии были у Тимошки и мимолётные увлечения залётными кошками, которых он приводил домой, чтобы немного подкормить, а затем быстро уводил, как бы стесняясь наших любопытных взглядов. Были и другие друзья из числа соседских котов, не преуспевших, как и Тимошка, в дворовых баталиях и ведущих весьма скромный образ жизни. Это коротконогий, напоминающий таксу, «плюшевый» Барсик, заходивший к нам пару раз вместе с Тимошкой, чтобы угоститься чем-нибудь вкусненьким. Короткая коричневатая шёрстка Барсика была какой-то особенно густой и упругой, на вид и на ощупь напоминала настоящий плюш, отчего мы и прозвали этого кота «плюшевый» Барсик. К сожалению, Барсик прожил в нашем подъезде не очень долго и вскоре бесследно исчез. Вторым примечательным другом Тимошки был большой, вальяжный и отнюдь не воинственный кот Вася, который в один прекрасный день поселился у тех же соседей, у которых раньше жил «плюшевый» Барсик. Вася приходил к нам в гости как в сопровождении Тимошки, так и без него. Он медленно и деловито миновал прихожую, проходил в зал и, немного постояв, мгновенно, с грохотом заваливался на спину, смешно подняв передние лапы.
Получив порцию ласок и какое-нибудь лакомство за исполнение своего коронного трюка, Вася обычно молча удалялся с достоинством заслуженного артиста.
Сейчас, когда рядом давно уже нет Тимошки и его смешных друзей, я вспоминаю их с умилением, которое у меня вызывают все они. Все, но больше всех Тимошка.


11.

Теперь хочу рассказать об аде, в который я добровольно ввергнул свою душу, не сумев как следует усвоить свой же собственный опыт. Ассимилировать своим сознанием, так сказать. Много лет назад, когда я был ещё молодым врачом-хирургом, по дежурству в больницу привезли цыганёнка лет двенадцати с ожогами рук. Ожоги, слава Богу, были не очень глубокими, но достаточно обширными, поэтому болели сильно и требовали хорошего обезболивания. Чтобы усилить эффект обезболивающего лекарства и снять стресс, который наш юный пациент обрёл во время пожара, мы сделали ему инъекцию дроперидола – сильного успокаивающего препарата. Хотели как лучше, а получилось как всегда. Ох уж эти пресловутые благие намерения! Короче, после введения дроперидола наш обожженный цыганёнок не только не успокоился, а наоборот пришёл в состояние неистовства, мечась и постоянно выкрикивая одну и ту же фразу: «Доктор, у меня душа болит! Доктор, у меня душа болит! Доктор…». Увидев такое раз, уже не забудешь. А я вот всё-таки умудрился забыть. Беспечно я позабыл и то, что у котов не всё, как у людей, далеко не всё.
Моё досадное фиаско на поприще благих намерений я потерпел летом 2001 года, когда мы решили взять Тимошку с собой на недельку в Новоузенск. Нет бы, оставить его в привычном дворе, попросить соседей присмотреть, покормить, попоить и дело с концом. Ведь лето же на дворе! Так нет, потащили с собой из боязни, что кто-нибудь злой (таких, к сожалению, хватало) обидит его, а мы в это время будем за тридевять земель. В общем, вкатил я нашему любимцу порядочную дозу реланиума, посадил его в специальный контейнер для перевозки и приготовился к тому, что он заснёт и проспит всю долгую дорогу на поезде. Клянусь, так мне было обещано знающими людьми. Да и во многих фильмах о животных часто показывали, как после инъекции транквилизатора спокойно засыпают львы, тигры, леопарды, пумы. Засыпают даже слоны, но только не наш Тимошка! Он не только не заснул, а вошёл в какой-то странный, разрывающий душу, воющий транс, который продолжался все долгие пять часов пути до Новоузенска. Только тут я вспомнил об обожжённом цыганёнке, но задний ум на то и задний, чтобы мудрствовать потом, а не здесь и сейчас. Здесь и сейчас у меня на руках (какой там контейнер к чёртовой бабушке!) был застывший от напряжения, впившийся когтями в рубашку и моё тело, монотонно, как сирена, воющий кот с безумными остекленевшими глазами. И это в поезде, где полно пассажиров, то и дело косо оглядывающихся на тебя и отпускающих всякого рода укоризненные комментарии и реплики. Короче, та ещё была поездочка, но, как оказалось, это было только полбеды. Вторая половина ожидала уже на месте.
Когда мы, наконец, добрались к «тёще на блины», и я выпустил ноющего Тимошку погулять в просторном, поросшем травой-муравой дворе, он вдруг взял да исчез. Исчез, как это иногда делают малые дети. Вот только что он подошёл на ещё заплетающихся от действия транквилизатора лапах к засевшему в траве большому зелёному кузнечику, всего с минуту назад осторожно трогал его лапкой… И вдруг исчез. И нет его нигде. Ни во дворе, ни в саду, ни на улице. Как только я ни звал Тимошку в тот вечер, как ни каялся перед ним. Нет его, и всё тут. Это и была вторая, тёмная половина нашего пребывания в славном городе Новоузенске – малой родине моей жены, а впрочем, моих пращуров тоже.
Я упорно разыскивал моего кота целых пять дней, обойдя помногу раз все окрестности. Ничто в эти дни не могло поднять мне настроение, даже любимая рыбалка на карася. Сидя с удочкой на речном берегу я равнодушно кидал выловленных рыбок окружившим меня местным кошкам и думал только об одном: где сейчас мой любимый Тимошка, жив ли ещё, не разодрали ли его в клочья злые деревенские собаки? Я сидел у воды опущенный в глубокий омут чёрной печали, и мечтал о счастье обрести вновь моё любимое существо, я искренне молился об этом Всевышнему и, наконец, был услышан.
На шестой день пребывания в гостях у тёщи, меня поутру попросили сходить в магазин за хлебом для завтрака. Я молча взял авоську и вяло поплелся исполнять поручение. Выйдя за ворота и притворив за собой калитку, я медленно побрёл к магазину, непрерывно одолеваемый своими горестными думами. Я успел сделать не более двадцати шагов по направлению к магазину, как мой блуждающий взор, подчиняясь подсознательной системе самонаведения, вдруг захватил и мгновенно отправил в сознание образ грязного, подранного, исхудавшего, до боли знакомой масти кота, сидевшего в двух шагах от меня прямо посередине пыльной дороги. Это был наш Тимошка! Счастью моему в этот день не было предела! Да что там говорить, это был единственный в моей жизни миг искреннего счастья, который испытываешь от чуда возвращения невосполнимой, как уже казалось, потери. Это было истинным обелением моей погрязшей в чёрноте меланхолии души. И это чудо смог совершить обыкновенный для всех окружающих кот, который для меня был и остаётся незаурядным, мистическим существом, главным предназначением которого было научить меня любви, состраданию и, увы, признанию собственных глупых ошибок. Все мои домашние также искренне радовались тому, что тягостное злоключение с исчезновением Тимошки, наконец, закончилось и всё теперь будет по-прежнему, то есть хорошо. Кто знал тогда, что это была всего лишь прелюдия перед настоящей потерей? Кто знал?..
Я обнимал и гладил нашего любимца, целовал его прямо в исцарапанную соседскими котами и оттого распухшую мордочку, моля о прощении. И он простил, я знаю. Но уже никогда вплоть до нашей окончательной разлуки он не был тем прежним весёлым, задорным котом, радостно бегущим мне навстречу, когда я возвращался домой с работы. Былые яркие эмоции Тимошки скрылись под невидимым покровом таинственной печали о чём-то неотвратимом, неведомом и уже близком. В миг зенита моего счастья обретения утраченного он уже знал, что выполнил своё главное предназначение – пробудил во мне то, что давно дремало и смогло восстать от сна лишь с его помощью. Он уже знал, а я пока ещё нет. В тот незабываемый момент я был безумным от счастья человеком, а он – молчаливым мудрым котом.



12.

Конец лета после возвращения из Новоузенска прошёл без всяких происшествий. В последние августовские дни мы с Татьяной, как и все родители школьников, занимались подготовкой Вадима к новому учебному году – покупали тетрадки, учебники, ручки и всё остальное, что необходимо для добывания горькой соли знаний в школьных копях. Всё это время Тимошка жил тихо, почти не играл, ел скромно, ничего не просил, ни к чему не тянулся, как бывало, своей когтистой лапкой. Иногда, когда я сидел на диване и смотрел телевизор, он подолгу устраивался на моих ногах, сворачивался клубком и после глубокого печального вздоха засыпал, а я сидел, не смея пошевелиться, пока он не проснётся, и нежно гладил его время от времени, как бы заглаживая свою вину перед этим безгрешным существом. Я гладил, а он прощался, набираясь сил для дальней дороги. Тогда я не чувствовал этого, а теперь спустя много лет знаю наверняка.
В одно сентябрьское утро вполне здоровый телом Тимошка пошёл погулять и больше не вернулся. Что творилось в этот момент в его кошачьей душе, нам уже никогда не узнать. Мы ждали возвращения нашего кота неделю, две, три… Всё казалось, вот-вот и раздастся за дверью долгожданное знакомое мяуканье вперемежку с царапаньем когтей о войлочную обивку. Но он так и не вернулся.
Когда безжалостная судьба вырывает с кровью изнутри часть тебя, то в душе остаётся зияющая пустотой, сосущая рана – чёрная дыра, которую невозможно заполнить ничем. Её можно лишь наспех, кое-как залатать всякими там неотложными делами, важными встречами или другими суетными устремлениями. Но время от времени дыра эта открывается вновь, как старая неизлечимая рана, причиняя мучительную душевную боль с запоздалыми сожалениями и безысходной грустью. Вам, наверное, удивительно, каким образом самый обыкновенный кот сумел оставить в моей душе тяжкий след невыразимой тоски. В том то всё и дело, что кот этот был для меня необыкновенным, неповторимым, бесценным. Зачастую знания об истинной ценности наших ближних мы обретаем ценой невосполнимой потери. С Тимошкой был как раз тот самый случай, вы уж поверьте.
Спустя много месяцев бесплодного ожидания, я, наконец, осознал, что Тимошки больше нет. Во сне я увидел его в компании с «плюшевым» Барсиком. Друзья бок о бок бодро семенили вдоль гаражей по направлению к парку-стадиону, затем перешли дорогу и затерялись в дали. Душа разрывалась на части от горькой истины: коты «перешли реку» и «шагнули в пустошь». Я проснулся и сильно пожалел об этом. И правильно сделал, потому что больше никогда не видел Тимошку во сне. На память о нём остались одни фотографии. Нет, не правда! Не только фотографии, а глубокий, саднящий, жгучий внутренний след, как будто кот царапнул мою душу и высек из неё огонёк своей немеркнущей звезды. Она и сейчас светит во мне своим ярким светом, но, увы, совсем не греет. Согревать мою душу мог только живой Тимошка. До свидания, мой верный кот, мой добрый друг и меньшой брат. Именно до свидания, а не прощай, потому что я искренне верю и надеюсь, что когда пробьёт мой последний час, ты всё же сумеешь вернуться и помочь мне «перейти реку», чтобы «шагнуть в пустошь».

13.06.2008