После детства

               
                ПОСЛЕ ДЕТСТВА

Уже отзвенел последний звонок и был сдан последний экзамен, уже мы все, радостные и счастливые,  готовились вступить в новую, неизвестную и такую желанную взрослую жизнь, где не будет строгих придирчивых учителей и школьных правил, казавшихся такими  детскими и устаревшими для нас, великовозрастных оболтусов, у которых вовсю уже росли усы и щеголеватые прически и одежда едва ли уступали моделям с глянцевых обложек.
Уже все мы, опьяненные воздухом свободы, рвались из школьных стен на волю, еще не вполне понимая, что нас ждет там, полные радужных надежд, влюбленные и счастливые ожиданием самого прекрасного, что было впереди и непременно должно  сбыться.  Уже дрожало в нас желание рвануть вперед, как у молодых рысаков перед стартом, нетерпеливо бьющих копытом от возбужденного в них азарта. Уже пьянящий восторг свободы закручивал свои вихри, чтобы навсегда разбросать нас по разным судьбам, замести память и умчать за горизонты, ведаемые только им. Уже слабели нити, связывавшие нас десять лет, и тихонько рвались, оставляя в душе светлое грустное чувство безвозвратно ушедшего детства, которое молча прощально махало нам от школьного порога. Все мы были счастливы, но в счастье этом была горчинка, больно щипавшая глаза и дергающая, как зубная боль, где-то глубоко внутри, чего раньше никогда не было.
Мы последний раз были вместе, последний раз хором пели песни, шутили и веселились, чтобы, встретив последний школьный рассвет, расстаться навсегда и пойти каждый своим путем. Этот маленький порог каждый переступал сам, еще мало сознавая, какой это важный шаг, но  страшно гордясь тем, что сделал его и готовый со всей юношеской прытью доказывать, что он совершенно самостоятельный и вполне независимый человек, чтобы заявить всему миру свое «Я».
Глупцы… Мы поймем это потом, много позже, когда время начнет белить виски, и уже многого нельзя будет исправить и начать сначала. Но это будет потом, после ошибок и горьких разочарований, после несбывшихся надежд и многого другого, что караулит каждого, кем бы он ни был. И вот тогда светлым маячком загорятся воспоминания, освещая путанные лабиринты судьбы и вновь выводящие нас к свету.
Последний бал, последняя ночь, последний школьный рассвет… Горластая молодость бьет ключом, девчонки в белых платьях и бантах, так похожие на невест, и ребята в парадных костюмах, так непривычно чинные и серьезные, но озорные и веселые…
Все в этот день и так, и не так… Наверное, этот день похож на новогоднюю ночь, когда все ждут от нее чего-то необычного, невозможного, но прекрасного. Распахнуты глаза, распахнута душа, еще наивная и неопытная, готовая верить всему и вся безоглядно, бескорыстно, как может только молодость, не знающая преград и слова «невозможно».
Тик-так, тик-так… Бегут секунды, они складываются в минуты, минуты – в часы, часы – в сутки… Последний день детства… Он тает незаметно, не больно, его не слышно и не видно его последних  шагов, но он уходит, уходит навсегда…
Новым ребятишкам будет звонить звонок, и уже с ними наши учителя заново будут решать задачки и зубрить правила, терпеливо вкладывая в их головы знания и укрывая своим теплым крылом. И только потом поймем мы, сколько мудрости и доброты было отдано ими своим ученикам, так спешащим скорее шагнуть за школьный порог, но все будет потом… 
   
…Свой выпускной Серега ждал с нетерпением. Уже было решено, куда он будет поступать, и выпускные экзамены показали, что он вполне подготовлен к институту, куда мечтал поступить еще с девятого класса. Серега не был отличником и даже хорошистом, он был добротным троечником которые учатся без напряга, полагаясь не на зубрежку, а на понимание сути вопроса, которым просто не достает трудолюбия для более высоких оценок, но которые, при желании, запросто могут заткнуть за пояс многих отличников. Он никогда не жаловался родителям на тяжесть учебы и на нехватку времени, успевая помочь им и быть в курсе всех новшеств молодежной среды. Он не был задирой, но и не был тихоней, нравился девчонкам своей уравновешенностью и галантностью и уже успел «положить глаз» на одну из одноклассниц – видную и разбитную Марьянку, которая, не стесняясь,  руководила им, как заправская супруга, прожившая в браке не один год. Все поговаривали, что их брак  - дело решенное и свадьба не за горами. Они не отрицали, в открытую ходили везде вместе, и даже учителя давно не сомневались, чем это закончится.
Родители, поворчав немного, пришли к выводу, что мешать не нужно, и только просили подождать до окончания вступительных экзаменов в ВУЗ, чтобы сразу отпраздновать два судьбоносных события вместе. Серегины родители были врачами и целыми днями пропадали в клинике, предоставляя сыну полную свободу действий. Марьяна же, наоборот, была под полной опекой матери, не работавшей и сидевшей дома, поскольку отец прилично зарабатывал будучи директором одного из магазинов.
Когда Серега приходил к ним в гости, она низким голосом давала команду раздеться, обуть тапочки и вела его по мягкому пушистому ковру в столовую, где, расположившись против него в кресле, начинала воспитательную работу. Она свято полагала, что будущий зять простоват, не обладает цепкой бульдожьей хваткой и потому без должной руки вряд ли достигнет каких-либо вершин.
- Ничего Сергей, - басила она, - ты попал в хорошие руки, а, значит, будет толк. Марьянка пока еще тоже дурочка, но все поправимо. Отец, я и, надеюсь, твои родители тоже приложим все усилия, чтобы вывести вас в люди и вправить вам мозги в нужную сторону…
Серега морщился, про себя посылал ее куда подальше, но терпел, не желая ссориться ни с ней, ни с Марьянкой. То, что мать оказывает на Марьянку огромное влияние, чувствовалось уже через край, но Серега не терял надежды переломить ситуацию в свою пользу сразу после свадьбы, потихоньку задвинув тещу вместе с ее назиданиями за пределы возможной досягаемости. Он категорически отказался на первых порах жить у них и сразу оповестил своих родителей, что после свадьбы они с Марьянкой поселятся в их квартире. Аппартаменты врачей были намного скромнее пятикомнатных  директорских хором, но Серега был непреклонен и не поддавался ни на какие уговоры. Марьянка злилась, дулась, доказывала всю выгоду переезда к ее родителям и, наконец, успокоилась, науськанная умудренной своей мамашей в том, что просто нужно подождать, «когда клюнет жареный петух».
- Ничего, потерпи, - увещевала она, - не ссорьтесь. Пройдет немного времени,  и он сам будет рад этому предложению. Глупенький дурачок, он наивно думает, что все само поплывет ему в руки, стоит только захотеть…  Как бы не так! Учти, Марьяна, с таким мужем тебе будет нелегко! Но, думаю, все вместе мы справимся…
Голова Марьянки кружилась от счастья: столько всего сразу – выпускной бал, вступительные экзамены, свадьба… В том, что экзамены она сдаст легко, сомнений не было. Она весьма прилично училась, и если не была отличницей, то только по собственной вине. Кроме того, отец имел нужных людей, которые в случае необходимости могли подстраховать единственную дочку.
Выпускное платье не давало ей покоя. Марьянка видела себя в длинном шикарном белом наряде, отделанном блестками, с декольте на самом допустимом пределе и в длинных белых перчатках до локтя. Туфли тоже должны были быть белые, на высоком каблуке и обязательно итальянские, а на голове вместо бантов скромная цветочная гирлянда, должная подчеркнуть собой весь этот шик. Однако мать спустила ее с небес на землю.
- Никакого белого платья, - прогудела она басом. – Впереди свадьба. Неужели ты думаешь, что мы будем дважды тратиться на твои капризы? Или ты собираешься в этом платье стать новобрачной? – Бас матери крепчал. – Это дурная примета. Конечно, выпускной бал – это событие, но не свадьба. Здесь нужно что-нибудь поскромнее… И дело вовсе не в деньгах, - мать сурово смотрела на скисшее лицо дочери, - слава богу, мы в состоянии… но…сорить деньгами, чтобы пустить кому-то пыль в глаза… И не надо расстраиваться. Я поеду с тобой, и мы подберем что-нибудь вполне подходящее, что пригодится тебе потом. А к свадьбе, - мать сделала многозначительную паузу, - к свадьбе ты получишь все, что захочешь!
Возражать матери было бесполезно. Обращаться к отцу – тоже. Все финансовые вопросы, касающиеся тряпок и всех житейских проблем, решались ею. Деньги мать считать умела, вела им учет, как заправский бухгалтер, и по природе своей была прижимиста, что всячески старалась привить дочери. Когда собирали деньги на выпускной, она несколько раз прошелестела бумажками, прежде чем отдала их Марьянке, и, выпуская их из рук, назидательно произнесла:
- Вы там смотрите, ешьте и пейте все, чтобы деньги  зря не пропали… А то будете там стесняться и жаться по углам, уж я знаю… Не прикарманили бы половину…
Серега, наблюдавший эту сцену, скривился, как от уксуса. Но на лице будущей тещи не было и тени смущения.
- А вы бы сами взялись за это дело, - предложил он, - там целый родительский комитет. Пошли бы проконтролировали, раз так душа болит. Все равно дома сидите.
- Здоровья нет и охоты нет, - она распускала свои толстые губы, - шум, гам, суета… Я, голубчик мой, от людей отвыкла, а там у вас тьма тьмущая народу будет. Горлопанить начнете, мельтешить, музыка загремит – а мне волноваться противопоказано, я гипертоник. Так уж хоть от пуза ешьте да пейте, чтоб затраты оправдать… Ты, Марьянка, лучше разузнай мне, кто там всем заправлять будет, я созвонюсь, как да что. Лишний глаз не помешает…
Она еще несколько раз третировала их своими расспросами, пока досконально не вызнала сколько и чего было куплено.
В ресторан решили не ходить, а справить выпускной в новом актовом зале, просторном, светлом, с большой сценой, перед которой рядками стояли накрытые столики с фруктами, шампанским, конфетами и вазами с пирожными. 
Пестрая девчачья толпа, нарядная и разноцветная, как конфетти, весело и звонко щебетала, рассматривая друг друга и с интересом обсуждая каждый наряд. Мальчишки в костюмах и белых рубашках с галстуками были гораздо серьезнее и выглядели старше своих лет. Кто-то из родственников снимал их на камеру, плавно переходя от одного лица к другому, не забывая окинуть объективом каждого с головы до ног.
Учителя стояли отдельно, снисходительно смотрели на голдящую молодежь и готовили последнее напутственное выступление. Их первая учительница, еще совсем молоденькая и едва отличающаяся внешне от них, заметно волновалась, выпуская из школы первый в своей жизни класс.  Наконец, прозвонил колокольчик, и все стихло. Директор школы сорванным осипшим голосом сказала краткую речь, а за ней потянулись остальные. Все говорили коротко, тепло, с обычными в таких случаях пожеланиями. И только их первая учительница не сдержалась и заплакала, как девчонка, скомкав приготовленную речь и смущенно закрыв руками лицо.
Это было так трогательно и искренне, что ребята тут же окружили ее стайкой и принялись весело шутить и ободрять свою когда-то такую строгую, как им казалось, первую учительницу. Торжественная часть закончилась, и все шумно стали рассаживаться за столики.  Наступила очередь прощального слова учеников. Раскрыли пианино, достали гитары и хор сначала робко, а потом все увереннее и сильнее запел заранее подготовленные песни. Недолгий концерт закончился бурными аплодисментами, и за столами послышались хлопки шампанского.
Тосты говорили и учителя, и ученики, и присутствовавшие здесь родители. Звон бокалов мешался со смехом, выкриками, задорным весельем и постепенно перерос в нескончаемый гул. Кто-то врубил музыку, и теперь она гремела из динамиков, заглушая все остальные звуки. Столы начали сдвигать в стороны, чтобы подготовить зал к танцам.
Мальчишки, воспользовавшись моментом, улизнули в туалет, где успели покурить и принять на грудь покрепче для храбрости. Всевидящее недремлющее око директора тут же обнаружило некоторые странности в поведении воспитанников, и возле туалета выросла фигура физрука с пристрастием взирающего на входящих и выходящих выпускников. Директор полустрого-полушутливо пригрозил шалопаям пальцем, и по рядам побежали родители, шепча мальчишкам на ухо, чтобы они лучше закусывали.
Все смущались, и на первых мелодиях середина зала оставалась пустой. Объявили белый танец. Девчонки, пошушукавшись и с насмешкой оглядев парней, принялись разбирать их, таща за руку, как детей, непривычно застенчивых и молчаливых. Учителя громко ободряли, призывая быть смелее и напористее.
- Мальчишки, мальчишки, - шумела химичка, - не робейте, не то так холостяками и останетесь!
- Сами девочек приглашайте, - следом кричала директор, - в самом деле, мужчины вы или нет!..
Выпитое вино начинало действовать, придавая храбрости и расслабляя зажатых под любопытными взглядами взрослых, выпускников. Вальс сменился бурными ритмами, и дело пошло. Разгоряченный зал неистово ухал под несколькими десятками ног, крутился и прыгал под  разноцветными огнями и серпантином, летящим на  плечи вьющимися змейками, дышал духами, шоколадом и шампанским с легким отзвуком выкуренных сигарет.
Марьяна в пышном персиковом крепдешиновом платье была похожа на бабочку, порхающую по залу от одного парня к другому. Даже среди остальных нарядных подруг она выделялась своим необычным роскошным нарядом. Мать  не поскупилась, платье отменно сидело на ней и явно ей шло. Марьянка с густой копной темных волос, украшенных такой же воздушной заколкой, казалась Сереге сегодня особенно очаровательной. Он не ревновал ее. Наоборот, ему было даже приятно, что она пользуется таким успехом, и он, отдавая ее очередному кавалеру, снисходительно улыбался, словно говорил: «Ну, что же, почувствуй, какое счастье плывет мне в руки, так-то, приятель…»
Вечерело. Уставшие родители и учителя потихоньку разбредались по домам, оставляя выпускников на попечение классных руководителей. Оставались еще ночь и рассвет на Красной площади. Идти решили пешком, через весь город. Спешно убирались столы и пустые бутылки. В школьном саду тут и там вспыхивали огоньки сигарет.
- Серега, - Марьяна тронула его за рукав и потащила за собой, - на минуточку…
- Я сейчас, - Сергей кивнул парням и, попыхивая сигаретой, тронулся следом за Марьянкой. – Чего удумала?..
Марьянка молчаливо тянула его за собой. В полутемном зале уже почти никого не было. Только последние дежурные собирали в мешки оставшийся от пиршества мусор. Марьянка проскользнула мимо них к столам и махнула Сереге рукой.
- Смотри, сколько всего осталось, - тихо зашептала она ему на ухо и торопливо начала сгребать конфеты и фрукты в целлофановый пакет, неизвестно откуда взявшийся в ее руках. – Не пропадать же добру, все равно по себе растащат… - она кивнула в сторону дежурных, - давай, Серега, помогай!
Удушливая волна подкатила к его горлу. Он торопливо оглянулся, не видит ли кто, и, вырвав из ее рук пакет, швырнул его на стол.
- Ты что делаешь, дурак, - возмутилась Марьянка, - это же все наше… Чем им оставлять, лучше домой взять… - Она невозмутимо посмотрела на Серегу. – Богатый что ли очень…
- Не крохоборься, - сказал Сергей, - противно…
- Да иди ты…
Сергей чувствовал, что его захлестнула непонятная вязкая тошнота, закрутившаяся в нем муторной противной дурнотой до испарины. Он дернул галстук и быстро вышел из зала. На улице он снял его и сунул в карман, быстро расстегнул ворот рубашки и прислонился к дереву головой.
- Сережа, тебе что – плохо? – Девчонки участливо трясли его за рукав. – Перебрал немножко? Марьянка-то где? Весь вечер порхала, а теперь и след простыл…
- Там она, - Сергей кивнул в сторону открытой двери, - в зале.
- Так мы позовем, - они с готовностью направились к входу, - мы сейчас…
- Не надо… -  с опозданием донесся до них голос Сергея.
Он представил, как они входят в зал,  видят Марьянку, собирающую в сумку остатки со столов, и почувствовал, что вот сейчас его начнет рвать, выворачивать наружу. В висках барабанила кровь, и горло давила непонятная хрипота.
- Она сейчас придет, - растерянно сообщили ему девчонки, - она там… - они запнулись, не зная, говорить или не говорить ему о том, что увидели.
- …объедки собирает, - закончил он сам, - так что ли?
Девчонки захихикали, но увидев Марьянку с раздувшимся пакетом в руках, благоразумно отошли в сторону, перешептываясь и продолжая хихикать между собой.
- Хозяйственная у тебя будет жена… - донеслось до него из темноты.
- Держи, - Марьянка сунула ему в руку пакет, - пока здесь то да сё,  быстренько отнесем домой, завтра допируем. Ну, что ты стоишь, как пень, пошли.
Пакет был увесистый. Марьянка постаралась на совесть.
- Что, все прибрала? – Спросил Серега, примериваясь к весу.
- Что ты, - не чувствуя подвоха возразила она. – Знаешь сколько там всего еще! Тетки эти так и зырили, точно свое отдавали…
- Девчонки видели, как они?
- А никак, потолкались рядом, про тебя сказали и пошли. Я им предложила с собой  чего-нибудь взять, отказались. Некуда,говорят… А мне мать сразу наказала, чтобы я с собой сумочку прихватила… Так, пошли что ли?
Серега молча отдал ей пакет и пошел прочь.
- Куда ты, - услышал он за спиной обиженный голос, - что случилось?
- Ничего, - бросил он на ходу, - сама неси.
- Я быстро, ты подожди, - долетел до него удаляющийся голос, - сейчас на Красную пойдем…

Марьянка ковыляла на  высоких каблуках, повиснув всей тяжестью на его руке. С непривычки ноги болели и ныли так, точно были переломаны. Серега молчал и терпеливо тащил ее на себе, не отвечая ни на ее нытье, ни на вопросы, которые сыпались из нее, как из рога изобилия.
- Чего страдаешь, Марьянка, - шутили девчонки, - сними – и босиком, не застудишься! А то виснешь на Сереге, как мешок…
Сергей дернулся. Ему подумалось, что это намек на поступок Марьянки, и теперь уже все знают, как она тайком от всех набивала пакет остатками их банкета. Он осторожно высвободил свою руку.
- Сними, - кратко бросил он ей. – Ноги испортишь…
- Ты что, с ума сошел? – Марьянка, покачиваясь, как пьяная, еле стояла на ногах. – Немедленно дай мне руку. Босиком по булыжникам… Слушай их… Уж как-нибудь дойдем…
На Красной площади Марьянка окончательно выдохлась. Идти назад пешком она наотрез отказалась, и Сергей покорно потащился искать машину.
Марьянка с трудом втиснулась в салон и, вжавшись в сиденье, облегченно вздохнула. Лицо ее было измучено, и ноги почти не двигались, бессильно поставленные точно палки.
- Домой на руках меня понесешь, - заявила Марьянка, - иначе не дойду. Проклятые каблуки, ноги, как не мои… Напялила, дуреха… И ты не подсказал… Ой, мамочки, ломят как!
Водитель с сочувствием посмотрел на нее, потом перевел взгляд на Серегу.
- Что же это вы, молодой человек, девушку не жалеете? – Сказал он и укоризненно покачал головой. – Такая девушка симпатичная, куколка, а не девушка…
- Куколка… - задумчиво повторил Серега и отвернулся.
В подъезде Марьянка стащила туфли с ног и, ковыляя, кое-как добрела до лифта. Серега покорно шел за ней, не произнося ни слова, и тащил в руках ее туфли. У ее двери он остановился: перспектива встретиться с ее мамашей и пиршествовать вчерашними остатками, выслушивая тирады будущей тещи, не радовала его. Как только дверь квартиры отворилась, он неловко сунул туфли в руки мамаши и толкнул Марьянку в спину.
- Пока, - чуть слышно прошептал он и кубарем скатился по лестнице, чтобы не дать опомниться им обеим.
Ему вдруг стало весело, как будто он освободился от какой-то тяжести, которая давила все его существо и не давала дышать. Теперь он свободно шел по улице, вдыхая свежесть утра и щурясь на солнечные лучи, ласковые и теплые, какие бывают только в июньские зори.
Дома стояла тишина. Родители спали. Спать  ему не хотелось. И он уже начал подумывать, чем бы заняться, как зазвонил телефон. На дисплее высветился номер Марьянки, и Серега поморщился. Именно сейчас не хотелось ему ее ни видеть, ни слышать. Снова закружилась его голова, как тогда в саду, снова подкатило к горлу удушие, и тошнота замутила нутро. Телефон трезвонил, как сумасшедший.
- Возьми же, наконец, трубку, - послышался заспанный хриплый голос отца. – Наверняка, это тебя. Пять часов утра…
Сергей глянул на часы. Еще совсем рано. Он с силой дернул шнур домашнего телефона, тогда зазвонил мобильник. Серега со всей силой нажал на копку отключения. «Пусть теперь трезвонит, сколько хочет, - подумал он и сглотнул слюну. – Наверное,  растрясли пакет и радуются наворованной жратве…»
Он, не раздеваясь, плюхнулся на диван и закрыл глаза. «Вот сейчас встанут родичи, - рассуждал он сам с собой, - начнут выспрашивать, как и что, а что я им скажу… - Перед его глазами мельтешила Марьянка в своем персиковом платье, ее туфли и огромный пластиковый пакет, до самого верха набитый всякой всячиной. – Как она не понимает, - продолжал он, - ведь это мелочно, стыдно, противно… А ей не стыдно и не противно… Она думает, что она молодец, и мамаша тоже так думает, и обе они не понимают, как это мерзко, некрасиво, пошло… Сидят, жрут там  и радуются своему ловкачеству, подсмеиваясь  над другими, которых считают простофилями. И это моя будущая жена…»
Сергей уткнулся в спинку дивана и ударил по ней кулаком. «Противно,противно!» - застучало в его голове. Он вскочил с дивана и остервенело начал сдергивать с себя сначала пиджак, потом рубаху… Крутящиеся внутри него злоба, негодование, брезгливость, презрение и бог знает, что еще, мучили и рвали его на части, лишали привычного покоя, и он никак не мог утолочь эту разбушевавшуюся в нем стихию, чтобы угомонить разъедавшую  его сосущую тоску.
Он слышал, как в родительской комнате зазвонил будильник, как встала мать и мягкой походкой прошла на кухню варить кофе, как брился отец и что-то привычно рассказывал матери и, наконец, стукнул ему в дверь.
- Ты спишь? – Услышал Серега голос отца и почему-то вздрогнул, хотя ожидал этого.
- Нет, - ответил он, - не спится…
- Так и должно быть, - отец приоткрыл дверь и подмигнул ему, - спать в такое время – преступление! Вставай, мать уже сварила кофе, при твоих делах – в самый раз! И давай рассказывай, что там у вас было…И кто там с утра перебудил весь дом?..
Серега нехотя поднялся с дивана и, глядя на бодрое, чисто выбритое лицо отца, пожал плечами. Настроение было паршивое и говорить не хотелось.
- Давайте быстрее, - закричала мать из кухни,- кофе остынет, что вы там ковыряетесь?  Между прочим, времени в обрез…
Серега плюхнулся на свое место у окна. Есть не хотелось. Но кофе он пил с удовольствием. Отец шутливо дал ему подзатыльник, решив, что он перебрал лишнего. Но Сергей упрямо дернул головой и набычился.
- Голова после вчерашнего болит? – Осведомилась мать. – Не нужно пить всякую дрянь. Наверняка, где-нибудь за углом выпили какую-то сивуху, - обратилась она к отцу. – Вот теперь сидит и куксится… И кто там звонил? Марьянка или дружки?
- Не пил я никакой сивухи, - огрызнулся Серега. – Шампанское, как все… Так что-то, не по себе…
Мать и отец переглянулись.
- Так кто же все-таки звонил? – Снова спросил отец. – Ты не ответил.
- Марьянка…
- И что?..
- Не знаю, я не брал трубку, - Серега вспомнил, что отключил телефон и опрометью выскочил из-за стола.
- Что-то произошло, - озабоченно сказала мать, - видимо, они поссорились…
Раздался громкий резкий звонок. Мать решительным шагом направилась к телефону, возле которого, тупо глядя перед собой, сидел Серега.
- Марьянка опять, - сказал он и перевел взгляд на мать. – Скажи ей, что меня нет дома, и ты не знаешь, когда я буду… Я исчез, испарился, умер!
- Что за дурацкие шутки! – Возмутилась мать.- Не смей так говорить! В конце концов, мы с отцом вправе знать, что случилось. – Она взяла трубку. – А, Марьяночка… Здрвствуй, дорогая! Поздравляем, поздравляем… Сережа? – Сергей отчаянно замахал руками. – А его сейчас нет. Не знаю. Еще не приходил. Что с телефоном?.. – Мать растерянно посмотрела на сына. – Наверное, что-то со звонком. Недавно я уронила его, видимо, что-то повредилось… Да, конечно, непременно  передам. До свидания…
Лицо матери сделалось строгим и неприступным, каким всегда бывало, когда ей что-то не нравилось. Она положила трубку и сразу приступила к допросу.
- Я выполнила твою просьбу и соврала, - начала она, - хотя не знаю причины этого вранья. Теперь, быть может, ты объяснишь нам с отцом, что между вами произошло. Она звонила всю ночь. Она не знает, что думать. Итак, мы ждем…
Серега опустил голову и молчал. Он не знал, как начать, как объяснить им все, что он увидел и прочувствовал в эту ночь, все, что теперь так мучило его своими сомнениями, все, что пролегло межой отчуждения между ним и Марьянкой, все, что он и сам еще не мог понять и переварить до конца.
- Говори, как есть, - помог отец, - как можешь…
Сбивчиво, краснея и заикаясь, словно это сделал он сам, Сергей рассказывал про зал и все, чему был свидетелем. Уши его горели, и он боялся поднять на родителей глаза. Он впервые за это время осознал, что трусит, боится новой встречи с Марьянкой и этого объяснения, не знает, что ему делать и стыдится этой своей слабости.
- Чего-то подобного я от нее ожидала, - констатировала мать в конце его рассказа. – Мамаша там еще та, а яблочко от яблоньки, как известно, далеко не укатится. И что теперь, ты собираешься спрятаться за нашу спину и отсидеться там, или придумал что-то еще? Кстати, ты не забыл, что ты хотел на ней жениться?
Сергей медленно поднял голову и посмотрел матери в глаза.
- Я не трус, - медленно проговорил он, - но я…
- Погоди, мать, - вступился отец, - не нужно рубить с плеча. Конечно, история пакостная, и все такое… Но, как бы тебе это сказать, чтобы ты понял… Ты уже не ребенок. Детство закончилось. В жизни бывает много таких штук, когда приходится идти на компромиссы. Иногда это оправданно, иногда нет… Но в отношениях между двумя не должно быть третейских судей. Ни я, ни мать ничего не вправе решать за тебя. Понимаешь, сын, ты сам должен сделать выбор – ошибочный или нет, но сам. Это твоя жизнь, и только тебе решать, с кем ты пойдешь рядом, стоит ли тебе протянуть кому-то руку помощи, или перерубить эту нить… Марьянка еще молодая дурочка, и мать есть мать… Но вот так сразу…
- Ее не переделаешь, - вновь вмешалась мать. – Горбатого могила правит… Не нужно строить иллюзий, это я говорю, как врач. Конечно, решать ему, но стоит очень и очень подумать. Очень!
- Подумать – да, и не спешить, - опять заговорил отец. – Разберись сначала в себе: ты ее любишь,  или это просто увлечение, влюбленность, которую ты принял за любовь. И не торопись с ответом. Когда разберешься, все сразу встанет на свои места, и ответ найдется сам собой. Так-то, сын… - отец положил руку на серегино плечо и похлопал по нему. – Думай…
Когда за родителями закрылась дверь, Сергей вновь лег на диван и закрыл глаза. Ему хотелось уснуть и, может быть, там, во сне, получить ответ метущемуся своему разуму и беспокойному сердцу. Но сон бежал. А тишину снова разрывали марьянкины звонки.
Тогда Серега встал, выдернул телефонный шнур, обхватил голову руками и начал качаться из стороны в сторону. Его по-прежнему мутило, и он не знал, что ему делать…