Волосы Береники

               Ему тридцать три года. Черноволосый, кареглазый, с широкой детской улыбкой, вдумчивым мягким взглядом, большой, немного полноватый, но очень подвижный, энергичный в работе и умом. Он невольно замечал всё неординарное, тонкое, нежное и не умел скрыть восхищения, ибо был естествен, как сильное дерево на краю леса, впитывающее раздольную зелень лугов и синь речной воды, или как вольно гудящий шмель, отыскивающий лучшие сладчайшие соки ароматного соцветия, или, что правдивее прочего, как богатый праздный помещик, дела которого идут прекрасно, благодаря толковому управляющему, и он спокойно может наслаждаться постижением красоты, волнения серебристых трав при внезапном порыве ветра, красок пёстрого, но с преобладанием белого и жёлтого, луга над рекой, отточенному до совершенства овалу девичьего лица, безмятежного, под стать окружающей природе...
                Попытка единым махом через внешнее выказать сущность этого человека опять-таки не намеренна. Но, начав, трудно на чем-то остановиться, вернее, детализировать, ибо в нём неразрывно слито воедино столько дорогого сердцу, особенно после его ухода из жизни, которую так любил! Он мечтал быть свободным созерцателем, но, как каторжный, талантливо и плодотворно трудился над решением сложных технических проблем. Он любил лес, луг, извив реки, деревенский дом, цветы, но на природе удавалось провести в лучшем случае отпуск – месяц в году. Любил умную беседу, но, за редким исключением, не имел достойного собеседника и так необходимого в работе, равного ему – оппонента. Он любил женский облик, чуткость, внутренний трепет, очарование внезапного взгляда, ощущение прикосновения тонких рук в танце, но не позволял торжествовать чувственности. Он никогда не изменял жене, обожал свою дочь. Близость женщины пробуждала самое скрытое тончайшее наслаждение художника, однако сознательно отодвигаемое им в повседневной жизни после случая, заставившего его покраснеть...
               Наблюдательный женский глаз заметил особенный блеск и слова, и взгляда своего кумира, но относящийся к новому робкому и замкнутому существу, уже около месяца работавшему рядом с ними. С язвительной ревностью соперница объявила о зарождающейся любви. Именно с этих пор он стал озабоченно скрывать, по крайней мере, в присутствии открывательницы истины, свои чувства. Лишь в танце, а праздничные сборы не были редкостью в коллективе, он позволял себе раскрепощаться...  Женщина, которую он выделил, не могла не ответить ему тем же. Взгляд, касание рук, все наполняло их пьянящею радостью, а знание краткости этих бесценных минут рождало  одновременно и глубину грусти, и ощущение нескончаемости возможного на земле счастья.
                Чувство жизненной полноты давали краткие случайные встречи на работе, в кинотеатре, в музее, где бывали и он, и она, и многие из их коллектива... Она не была ни первой и ни последней, кто испытал на себе его пристальное, покоряющее постоянством и ненавязчивостью внимание. С течением времени его чувства переходили в искреннюю дружбу, если не наступало разочарование. Он никогда не искал встречи с женщиной, покинувшей по воле случая или судьбы их предприятие.
                Новое существо притягивало не только своим внешним обликом, но, как выяснилось в процессе их совместной работы, и своим внутренним миром. Он любил беседовать с нею в минуты, позволявшие отвлечься от работы. Она – внимательный, чуткий слушатель, думающий и затем коротко сообщающий свою мысль, но всегда говорила нечто такое, что глаза его загорались благодарностью и пониманием, и он всё более воодушевлялся... Как правило, их прерывали, ибо решение того или иного вопроса не терпело отлагательств... Он любил читать журнал "Природа", книги по истории и философии, критические статьи по живописи, иногда – роман. Как-то он читал Фейхтвангера "Иудейскую войну". Было лето, и лаборатория опустела, многие ушли в отпуска. Он заходил к ней в комнату, подсаживался, говорил что-то о романе или молчал.
                Однажды осмелился взять её руки в свои... В ней всё замерло, она смотрела на него глубоким печальным взглядом, но никак не ответила на порыв, и он отпустил её руки, повторяя: "Волосы Береники, волосы Береники... Я вижу их... И знаешь, есть такое созвездие "Волосы  Береники"..." Она помнила эти минуты всегда, всю свою жизнь.
                Неумолимое время бежало так быстро... Почти десять лет ничто не менялось в их отношениях. Но они виделись всё реже. Девяностые годы оказались самыми трудными... Он много болел, становился то замкнутым, то раздражённым. Но когда она приходила к ним в отдел, он оживал, улыбался, много говорил... Говорил, что она не из нынешнего времени, он чувствует – из будущего, которого еще нет.
                Он ушёл из жизни внезапно для окружающих, но – в результате долгого внутреннего пути в нездешнее, ибо давно уже жизнь не радовала, не насыщала, не сулила ничего достойного... Шел 1995 год…
 
 ***
 Ты и "Волосы Береники"
 рядом,     знаю давным-давно…
 Их гладишь взглядом… И с неба блики
 от звёзд ли, глаз ли – в моё окно...
 День девятый, душа в полёте...
 Дай отдохнуть ей в волне волос
 той Береники, что из плоти
 преобразилась в веер звёзд...
 Блики с неба – мне весть оттуда.
 Беспредельны любовь и жизнь.
 За Беренику молиться буду –
 умиротворенье твоей души.


Рецензии