Задождье

В Выборге так часто идет дождь, что люди ходят в гости на несколько суток.
Зазвонил телефон в квартире на улице Шотмана, дом 14, корпус 2.
Женщина прошаркала на кухню и взяла трубку. Это был Гарри.
- Золя, ты не спишь? Ты дома? – Гарри задавал вопросы, во время которых Зольда могла еще поспать стоя. – Золя, ливень не прекращается уже четвертые сутки, у тебя наверняка заканчивается еда, и что там тебе еще нужно, я через пятнадцать минут выхожу и к часу буду у тебя, если не придется долго ждать автобус. – Гарри не оставлял привычку говорить по обычному телефону, как по таксофону с узла связи. Ему всегда казалось, что вот-вот его подведет либо голос, либо женщина объявит, что время вышло.
- Гарик, принеси мне картошки, селедки и кофе. А еще мороженое крем-брюле, овсяное печенье и пару книг из тех, что они в литературной газете на этой неделе оценивали.
- Слушай, ты говоришь это каждый раз, а потом все равно это ем только я. Принесу тебе домашний плов и крымского вина. Ну, и книги, конечно.
Золя заклокотала смехом. - Ну, до встречи. – и повесила трубку.
Она осмотрелась. Четыре года она не выходила из дома, четыре долгих года она смотрела на все происходящее на улице через окно. Первые три года, когда она была прикована к кровати, окно было открыто почти круглый год, а Гарри приходил к ней каждый день, иногда по два раза.
В дверь позвонили, когда Золя пыталась найти чай в шкафчике.
Гарри вошел, морозный, в короткой походной шапке, подавил первое смущение, обнял женщину и сразу будто размяк и потеплел.
Золя улыбнулась, проворно выхватила из его рук контейнер с пловом и букет из мимоз.
- Это ведь мне? Гарри, ты хуже волшебников. Где ты нашел мимозы так рано?
- Как ты себя чувствуешь? Мимозы, мимозы, да что там сложного.
Он пошел за ней на кухню. Они присели, она хотела поставить чайник, но он мягко опередил ее, положил руки на плечи и сам направился к чайнику. Она положила руку на стол и посмотрела в коридор.
- Слушай, с утра сегодня пыталась разобрать весь этот хлам. Ты думаешь, ты знаешь эту квартиру? Видишь этот несгораемый шкаф. Что в нем?
- Лыжи, туеса, твои студенческие платья, неотправленные письма .. мне? – Гарри начал шутить, забыв, что шутить на эту тему он совсем не хотел и не умел.
- В этих шкафах мои дневники, с 18 лет я их писала. Что дальше? Что мне делать с ними? Сжечь их надо.
Гарри замялся. Не знал, что ответить. Может, правда, лучше их сжечь.
- Давай чашки. И давай я разогрею плов, наверняка ты не ела ни крошки еще, а уже четыре часа.
Золя достала чашки и засыпала в них по ложке заварного чая. Они присели. Гарри залил чай кипятком.
- Помнишь твой первый год? Я тогда часто бывал у тебя.
- Да уж, проснусь – ты, спать укладываешь ты. Но ты тогда здорово выручал меня.
-Иногда я не уходил домой, засыпал на топчане на кухне, а потом приходил домой через сутки и еще целые сутки чувствовал запах твоей квартиры.
- Я знаю, у меня же с ногами были нелады, но не с памятью. Я же сплю чутко, как лисица, услышала бы, как ключ в двери поворачивался.
Она накрошила овощи, оставила их на деревянной доске, он достал плов в контейнере.
- Я когда маленькая была, все время чувствовала, как руки моей бабушки, а постепенно и мамы пахли едой, какими-то крупицами хлеба, мяса, тушеных овощей. И очень явно помню тот момент, когда мои руки начали пахнуть так же. – золя лукаво посмотрела на Гарри через плечо.
4 года назад она попала в аварию, в которой погиб муж, а она заново училась ходить в течение последующих нескольких лет. К ней вернулась способность ходить, но желание покидать дом совсем ушло. И Гарри очень выручал ее, носил еду и книги, подыскивал заказчиков  - Золя работала переводчиков и получала пособие по инвалидности. Но в последнее время никуда не девшееся горе будто давило на нее, - той силой, с которой человеку может показаться, что он не сможет справиться.
Гарри налил вина в оба стакана. Золя смотрела в окно, будто бы там кто-то был.
- Он пришел к моей матери и сказал, что хочет взять меня в жены. Мать моя посмотрела на него равнодушно, спросила, с чего это он решил. А он сказал, что любит. Что хочет быть рядом. Что не хочет каждое утро просыпаться и думать, что я ем на завтрак. Она ему потом чай с чабрецом заварила и с собой сырников дала. А как вы с Тамарой познакомились? Ты никогда не рассказывал.
- Мы в школе вместе еще учились, а потом встретились случайно у театра, у меня был лишний билет …
-Гарри, кто ты, что ты делаешь здесь? – Изольда вдруг прервала его. И посмотрела на него или сквозь него. Гарри сжал кружку.
- Золя, прости меня.


Начался новый день, дождь не прекращался. Радио зашипело утренними эфирами, спать все так же не хотелось. Золя прилегла на диван, Гарри накрыл ее пледом и сел на табурет возле нее.
- Слушай, а почитай мне свои стихи, как там было – сладкие хлебные корочки опускаешь в чай словно лодочки.
Гарри напрягся, зашевелился, засунул руки в карманы брюк. Он подумал предложить Золе покрутить радио, но сразу же счел это малодушием и отказался. Он бегло пробежал по памяти и вытащил из нее то, которое написал, когда они еще студентами пошли на Ладогу за клюквой, а в итоге он тащил Золю из болота и в конце концов им пришлось заночевать в лесу, так как она вывихнула ногу, а связи никакой не было и дело было ближе к ночи.
- И наконец ты спишь,
Тише созвездия гончих псов;
Из птичьего молока твои сны,
 А я – вокруг да около твоих снов,
Не выпуская тебя из них.
Если меня кто осудит-
Не сносить тому головы.
Гарри закашлялся, посмотрел на Изольду  - она лежала с приоткрытыми губами. Они будто остывали после всех этих разговоров.
Настроения будто в шторм
Когда отыщутся дороги,
Ты приходи чаще в мой дом.
Хочешь, знаешь, не станет меньше – Гарри сказал эту строчку дважды.
Помню, приходишь в мой дом:
Сладкие хлебные корочки
Опускаешь в чай, словно лодочки
- голос у него немного дрожал.
Гарри подоткнул плед. В этот миг, видимо, должны были остановиться часы во всем доме и погаснуть фонари во всем городе.
Гарри вышел на балкон и вспомнил, что должен был идти вчера в театр, посмотрел на билет и сложил его обратно в карман. Он поежился – дул ветер, но дождь перестал: всюду была вода, но небо прояснялось. 

сколько в мире таких людей в безвременье или задождье, которые, понимая, кто на самом деле им нужен, могут приближаться к другим людям лишь в строго отведенное время; больше всего времени отводится в последний раз