Банный день

Банный день

1.
Оля увидела Светку. С двумя подружками, Наташкой и Любкой, та двигалась ей навстречу.
– Тебе тут чего надо?! – крикнула Светка. Она подошла, симпатичная, с коротко стрижеными волосами, крепкая, как столб линии электропередачи. Олина мама сказала бы: настоящая «лупетка». Да уж, полная противоположность белобрысой, тоненькой, как будто прозрачной Оле. Две другие девочки были ей почти не знакомы, но смотрели недружелюбно.
Оля остановилась. Она не знала, что сказать – трудно у неё придумывались слова, когда надо было ссориться. А если что и придумывала, всё равно молчала – вдруг глупость сморозит, и тогда засмеют.
Тем временем Светка, недолго думая, сорвала два больших лопуха и принялась ими рвать крапиву. Через несколько секунд у неё в руках был целый веник даже на вид жгучих, только что не потрескивающих как поленья в огне растений. Светка перехватила его поудобнее и огрела Олю по ногам! Только в воздухе свистнуло. И ещё! Оля в первый момент аж задохнулась! А потом развернулась и кинулась в сторону своего двора. Светка с воплями понеслась следом. Про остальных Оля не поняла, она бежала без оглядки. Светка отстала. Оля заскочила во двор и мигом взбежала на крыльцо. На входной двери висел замок – бабушка, наверное, ушла к соседке. Оля всё же подёргала его – проверила, бывало, что бабушка, если уходила ненадолго, прикрывала его, не запирая на ключ, но замок не поддался. Оля побежала в огород. Там она попробовала нарвать крапивы, обожглась и, увидев лебеду, бодрым зелёным строем торчащую вдоль забора, бросилась к ней. Сорвать её не удалось: стебли оказались неожиданно прочными. Поэтому Оля изо всех сил потянула кусты на себя, ветвистые корни послушно выскочили из чуть влажной почвы, и в руках у девочки оказался здоровенный букет сочных длинных стеблей с элегантной земляной юбочкой по нижнему краю. Половину сразу пришлось бросить – многовато, а с другой Оля бегом вернулась во двор, услышала приближающиеся голоса девчонок и спряталась на крыльце – оно как будто специально было предназначено для игры в прятки. Только еле заметная земляная дорожка выдавала путь лебеды, но кроме Оли на неё вряд ли кто-то обратил бы внимание.
Раздался стук металла о металл, калитка отворилась, и Оля услышала, как девчонки вошли во двор, прошли мимо сараек и остановились у песочницы. Это была куча песка, которую привезли на грузовике в начале каникул и выгрузили посреди двора. Песок был красный и крупный, после дождя он слипался большими рассыпчатыми комьями, которые приятно было брать в руки и пропускать сквозь пальцы. В песочнице лежали игрушки: резиновый поросёнок, пластмассовый грузовичок, детская посуда и несколько других милых сердцу ребёнка мелочей.
Оля поняла, что девчонки рассматривают её игрушки, а потом услышала глухой звук, и мимо крыльца в кусты у забора пролетел поросёнок. Девчонки заржали и начали со смехом обсуждать Олю, стало гадко, губы затряслись, но она прислушивалась к разговору. Больше всего на свете ей хотелось защититься. Но как?! Ведь немыслимо спуститься с крыльца, подойти к Светке и сказать: «Убирайтесь отсюда!» Да и в руках не крапива – лебеда. Девчонки будут издеваться, а она ни слова не придумает в ответ, только щёки от волнения покроются красными пятнами, она будет выглядеть смешной и трусливой. И они всегда будут смеяться, даже когда вырастут!.. Но если не обнаружить себя, то девчонки скоро уйдут и всё останется как есть. Оля стояла затаив дыхание и не могла ни на что решиться. Она вспомнила одноклассника Кольку. Он был низенького роста, не особенно крепкий на вид, но когда самый мощный парень в классе и по совместительству первый хулиган Андрюшка попытался отнять у него новый пенал, Колька, недолго думая, так ему и сказал: «Думаешь, Брусникин, если самый сильный, так можешь кого угодно обижать?!» И Брусникин отступил, даже драться не стал. После этого случая Оля относилась к Кольке с большим уважением…
Вот бы сейчас здесь оказались друзья из Вологды! Они бы просто заступились, да и всё. Но решать надо было самой. Оля вспомнила, как всего два часа назад в бане, наполняя таз, она медленно, основательно смешивала рукой горячую и холодную воду, как это делали взрослые тёти, и представляла себя такой же, как они, прекрасной и взрослой, выпячивая вперёд грудку, которая ещё и не намекала на то, что станет пышной женской грудью. Да уж, взрослая, куда там! Душа уходила в пятки от одной мысли, что надо выйти из укрытия и встать лицом к лицу со Светкой. Надо покрепче сжать пучок лебеды в кулачке, выйти во двор и сказать:
– Идите отсюда!
Светка сразу увидит лебеду и усмехнётся зло:
– Что, уколоться боишься, белоручка?
– Нужно мне из-за тебя руки колоть! С тебя и лебеды хватит.
Светка замахнётся крапивой, а Оля перехватит лебеду двумя руками так, чтобы корни оказались вверху, и обрушит их на Светку. Земля полетит во все стороны, крупными и мелкими комьями, запутываясь в волосах, залепляя носы, глаза и рты, пачкая одежду. Все в один голос закричат, Светка заругается, Наташка заплачет, Любка будет брезгливо отплёвываться. А Оля невозмутимо скажет:
– Убирайтесь из моего двора, а то ещё хуже будет, все лохудри вам выдеру! – и подумает про себя: «Есть слово «лохудри»?». И Светка, вместо того чтобы кинуться на неё, скомандует: «Пошли!», и стайка второклашек, она же вражеская компания, направится прочь из двора. Оля молча проводит их взглядом, и когда с лязгом захлопнется калитка, побежит в огород поесть смородины. А может, наоборот, Светка кинется в бой, а Оля бесстрашно будет хлестать её в ответ лебедой, а когда трава растреплется и разорвётся, отбросит её и будет молотить Светку кулачками, молотить и молотить, пока та не отступит, поняв, что слабее! И наплевать на синяки, жгучие уколы крапивы, смех, которого уж тогда точно не останется в помине! Только бить, только защищаться!
Оля увлеклась фантазией, и чуть не забыла, что прячется. А девчонки и не думали уходить, конечно, тихий, уютный двор, никто не гонит, много игрушек. Оля опомнилась и чуть не расплакалась: страх-то никуда не делся, и с крыльца никуда не деться. Положение становилось всё более нелепым: теперь, если она выйдет, то девчонки сразу поймут, как долго она пряталась у них под носом.
Минуты шли…

2.
Собственной бани в хозяйстве не было, поэтому каждую пятницу Оля с бабушкой ходили мыться в городскую. Оле это и нравилось, и не нравилось. Самое интересное было встречать в бане бабушкиных знакомых. Бабушка была общительная и весёлая, разговаривала со всеми приветливо, поэтому и с ней любили поболтать. В маленьком городке были знакомы чуть ли не все со всеми, поэтому встретиться и разговориться везде и всегда, в том числе и в бане, было делом обычным. Разговаривали долго, обстоятельно, с именами и фамилиями: у того внук родился, эти переехали из дома в квартиру к сыну, потому что ноги плохо ходят, а те вообще в Вологду уехали (что с домами будет зимой?!), этот уволился, уж и так на пенсии десять лет отработал, и так далее, и так далее. О многих бабушкиных знакомых Оля слышала так много, думала о них, сопереживала, они становились почти как герои книг: никогда не виданные, но представленные по рассказам иногда в мельчайших деталях, они становились её заочными друзьями.
Когда приезжала мама, и в баню ходили с ней, она тоже много разговаривала, но все события и имена были ближе по времени и от этого как будто более легковесные, обыденные, в них не было романтики. У бабушкиных знакомых совсем по-другому – многие из них, её ровесники, воевали, потом тяжело работали, когда Олины мама с папой ещё не родились, а в школе учились так и вообще в тридцатых годах – пятьдесят лет назад!

Очереди не было, поэтому сразу купили билеты, веник и зашли в предбанник. Пока бабушка делилась новостями со знакомыми женщинами, Оля разделась, взяла таз, пакет с банными принадлежностями, надела резиновые тапочки и пошлёпала в мыльное, или как она его называла, «мокрое», отделение – большое помещение, состоявшее из двух половин, соединённых широкими проходами. Окна на улицу были замазаны краской, лампочки под потолком слабенькие, поэтому после раздевалки «мокрое» отделение казалось тусклым, может, кому-то и унылым, но Оле оно нравилось. В «мокром» отделении была особая атмосфера, которая поглощала сразу, как только переступишь порог: вода шумела со всех сторон – плескалась в тазах, играла между детскими ладошками, мыла, купала, спадала водопадом, когда женщины, споласкиваясь после мытья, выливали её, прохладную и свежую, на головы себе или ребятишкам. А ещё всё «мокрое» женское отделение говорило и двигалось не переставая: плавные, широкие, словно равнинные реки, женщины, громкие, резкие тёти, которые, по выражению бабушки, кричали «как оглашенные», девочки, девушки и даже младенцы, только-только научившиеся сидеть. Тёти, мамы, бабушки и дети не смущали и не раздражали Олю, она привыкла к людям в общежитии, где жила с родителями. Ей даже нравилось наблюдать за людьми. Среди них она чувствовала себя спокойно, конечно, если не надо было ни с кем разговаривать.
Самым тёмным помещением в бане была парилка – большая, разогретая печкой и крупными камнями, комната. Почти от входной двери начинались высокие и широкие деревянные ступени. Их было около десятка, две верхние – почти под потолком, на них уже нельзя было стоять, лишь некоторые женщины забирались туда и садились или ложились на полотенца. Даже некоторые маленькие девочки, иногда со слезами, иногда и с радостью, взбирались наверх. А бабушке никак не удавалось заманить Олю даже на четвёртую ступеньку, а уж из-под горячего берёзового веника она и вовсе отпрыгивала и спешила скрыться в прохладном и светлом, как казалось после парилки, «мокром» отделении.

Оля сразу нашла скамейку с двумя свободными местами – для себя и бабушки, положила на неё вещи и пошла за водой. Вдоль стен располагались большие краны, и они были с характером – их невозможно было включить так, как хочется. Сначала, когда откроешь, они еле-еле выпускали из себя воду, а стоило ещё чуть-чуть повернуть, как они неожиданно выбрызгивали струю воды, настолько мощную, что казалось, они решили поиграть в пожарные шланги и преследуют единственную цель: спасти всех окружающих от привидевшегося им пожара. Особенно капризничали почему-то краны с горячей, даже горячущей, водой. Кроме того, все краны были разные: если научишься управляться с одним, это совсем не значит, что легко откроешь и любой другой – каждый кран был уникален и строго требовал индивидуального подхода. Разумеется, Оля уже изучила характер каждого из них и справлялась со всеми, но нет-нет, да и попадала под обжигающие или напротив ледяные брызги, потому что до конца краны не покорялись никому, по крайней мере, маленьким девочкам уж точно.
– Здравствуй, Оля! – на Олю с улыбкой смотрела женщина-пенсионерка.
– Здравствуйте! – Оля удивилась, она не узнала женщину.
– Ты с бабушкой?
– Да.
Женщина отошла. А девочка вдруг вспомнила её, и стало неудобно. Когда Оле было три годика, они с бабушкой шли по Козьему мостику, а женщина им навстречу. Малышку удивил её необычный вид, и, показав пальчиком, она на всю ивановскую воскликнула: «Бабушка, смотри, у тёти усики!»
Набрав в таз кипятка, Оля отнесла его к скамейке и окатила её от всей души – так мыли скамью, а была ли от этого польза, она не знала. Потом набрала ещё водички, уже похолодней, поставила таз на скамейку, посадила туда резинового утёнка и принялась мыться. Мыться надо было, пока кожа не перестанет скатываться в смешные лохматые катышки, – бабушка проверяла. Оля мылась медленно, старательно, отвлекаясь время от времени то на утёнка, то на соседей, попутно придумывая истории о приключениях. Тут и бабушка подошла.

После мытья Оля направилась набрать прохладной воды, чтобы сполоснуться, и вдруг увидела Светку. Их бабушки жили в одном квартале, и Светка, как и Оля, приезжала к своей бабушке на лето. Играла она только в войнушку, мальчишек била, взрослых не слушала; и делала всё, будто снаряды пуляла – резко и зло. С ней можно было играть только в её игры, а это было скучно. И ещё Оля не знала, о чём с ней разговаривать. В общем, дружить со Светкой не получалось. А вчера девочки сильно поссорились, так что Оле было даже страшновато встречаться со Светкой – что она выкинет, такая боевая!
И вот сейчас Светка, её мама и бабушка мылись в соседней половине «мокрого» отделения и попутно на всю баню «грызлись» друг с другом.
– Бабка… дура! – взвизгнула Светка, когда бабушка плеснула на неё воды из таза и попыталась потереть спину.
– Ты что как с бабкой разговариваешь?! Мала ещё! – рявкнула мама, отвесив дочке крепкого шлепка.
– А сама-то! – невозмутимо парировала Светка.
– Погляди, как дочь воспитала! – вступила в разговор бабушка.
– Отстань, мы обе в тебя! – не растерялась Светкина мать. – А ты заткнись, дура, будешь ещё меня учить! – повернулась она к дочке. Но Светка и ухом не повела, а бабуля, чуть не плача, брякнув пустым тазом, схватила веник и ушла в парилку.
Оля обратила внимание, как они все похожи: Светка, её мама и бабушка, но раздумывать над этим не стала – было не по себе, и она быстро вернулась на своё место. Там бабушка сполоснула её ласковой свежей водичкой, и ободрённая Оля пошла в предбанник одеваться. А это было самым нелюбимым делом в бане: вытираешься, вытираешься, а пот всё равно так и капает с тебя, одежда намокает и с трудом налезает. А ведь ещё надо волосы расчёсывать – это вообще морока. И волос-то всего – ничего, а перепутаются так, что десять минут не прочесать.
Пока Оля расчёсывалась, в предбанник вышла бабушка, и дело пошло быстрее, привели себя в порядок и отправились домой. Уныние от встречи со Светкой прошло, настроение было хорошее, тело бодрое, разговор весёлый.

После бани бабушка устраивала настоящий чайный ритуал. Чай она заваривала вкусный-вкусный. Он был яркий, с красноватым оттенком и прозрачный. Просто праздничный! Пока Оля разливала чай по чашкам, бабушка колола сахар. У неё были аккуратные металлические щипчики, на вид неуклюжие, но как-то раз бабушка научила Олю пользоваться ими, и оказалось, что это легко и удобно.
Когда приготовления завершались, разливали чай и усаживались. Из чашек и бабушка, и Оля наливали чай в блюдца. Бабушка умела поднимать блюдце над столом, не пролив ни капли, а Оля, наоборот, наклонялась к столешнице, к самому краю блюдца. Бабушка никогда не ругалась по мелочам, Оля, зная это, иногда баловалась: высасывала чай, громко хлюпая, или с силой дула на него, отчего по поверхности начинали бегать большие красноватые волны. Бабушка и внучка почти не разговаривали – приятно было просто сидеть рядышком и пить чай, ни на что не отвлекаясь. Только бабушка нет-нет да и вытирала полотенцем пот с лица и шеи, потому что он из-за горячего чая лил так, как будто из бани и не выходили.
Когда напились чаю, бабушка заплела внучке две аккуратные косички, и Оля отправилась гулять. Она вышла на улицу и, поскольку поблизости никого не было, решила пройтись по окрестностям: вдруг встретится кто-то из знакомых девочек или знакомые бабушки вышли посидеть на лавочке, а, значит, с ними можно весело поболтать. С бабушками всегда интересно: когда они рассказывают про свою жизнь, когда задают вопросы, когда хвалят. С бабушками интересно, даже когда они сплетничают – ведь их сплетни такие безобидные, не то что у ровесниц Оли: что делить бабушкам, когда они уж пенсионерки! С такими мыслями девочка шла вдоль домов по тропинке между забором и канавой. Горожане ходили здесь редко, предпочитая передвигаться по проезжей части, где машин почти не бывало. Поэтому по краям тропинка густо поросла травой, второклашкам выше пояса, и была едва заметна.
Не успев пройти и мимо десятка домов, Оля увидела Светку. С двумя подружками, Наташкой и Любкой, та двигалась ей навстречу…