Вера Кондратьевна

Вера Кондратьевна

Мне тогда было немного за двадцать. Только что закончил институт. Еще не женат. Недавно устроился мастером на производство. Долгожданное завершение трудового дня. Встреча с друзьями в небольшом кафе возле парка и кинотеатра. Как всегда разговоры ни о чем: кто кого встретил, с кем поругался, какой подруге назначил свидание.
За пятью – семью столиками собирались несколько компаний. По интересам, по единому месту работы или по месту проживания.
Табачный дым изподтишка. Шумные выкрики. Иногда ссоры. Но в основном веселое времяпровождение.
Положа руку на сердце, кафе это заведение  можно было назвать с натяжкой. Сварной металлический каркас, обложенный древесностружечными плитами. Летом жара, открытые окна и двери. Зимой мороз и холодные сиденья. Проходной двор. Но в очень удобном месте – рядом парк, стадион, кинотеатр, городской рынок.
Молодые мамы, перед началом дневного сеанса обязательно заводили сюда своих малышей купить конфетку, стакан сока. Папы, среднего возраста – выпить бутылочку пива до начала фильма. Пожилые колхозники с села, после окончания базарных дел – съесть пирожок или колбасу из кармана. Молодые люди, после завершения трудового дня – встретить друзей, выпить пиво и принесенную с собой водку. Словом всем нужное заведение.
Завсегдатаем кафе была пожилая женщина. На вид лет шестидесяти. Пьющая. Неухоженная. В старом сером плаще с растрепанными седыми волосами. Она не садилась со всеми за стол. Если было свободное место – сидела сама. Поднималась когда в кафе заходила шумная компания. Подходила к стойке. Заказывала очередные сто грамм. Выпивала и выходила на улицу. Стояла неподалеку. Ждала когда освободится место за столом. Долго ждала. О чем – то в пол голоса говорила сама с собой. Курила, если были свои сигареты. Просила дать закурить, когда их небыло. Просто стояла. И было ли то солнце или дождь, казалось, ей нет никакого дела до того, что творится вокруг. Глядя через стекло на эту несчастную женщину, возникало какое – то непонятно чувство. Нет, не брезгливости, и не жалости. А чего – то такого, будто бы вы что – то должны этому человеку.
Вера Кондратьевна – так звали ее.
Так было и в тот день. Просто стояла, укрывшись от едкого дождя в арке кинотеатра в ожидании освободившегося места в кафе.
Неподалеку от кафе находилось медучилище. Часто вечерами, толи с дополнительных занятий, толи после практики, шумной толпой, мимо окон проходили молодые студенточки. Завсегдатаи кафе об этом знали и в ожидании этого момента таращились в окна.
Студенточки в кафе не заходили. Хотя, вероятно такое желание было. Выпить чашечку кофе, съесть трубочку с кремом или просто выпить лимонаду. Никто не рисковал нарваться на комплимент.
Так было и в тот день.
За окном послышался девичий смех и очень многим  сразу захотелось на перекур. Возле меня освободились все места. Я некурящий да и пиво не допил, потому остался.
Ребята, вышедшие на улицу, пытались заговорить с проходящими мимо девушками. Слышался смех. Кого – то хватали за руку. Девушки крутили пальцем у виска. Повизгивали.
Двух остановили. Но ненадолго. Словом, как и всегда – безрезультатно для парней.
Небольшой пятачок перед окнами опустел. Девчонки погрузились в автобус на остановке, ребята ушли в туалет освобождаться от пива. Настала тишина.
- Можно я тут присяду молодой человек?
Увлеченный событиями за окном, я и не заметил подошедшую ко мне женщину. Эта была та самая, которая стояла на улице. В сером болоньевом плаще. Такие давно вышли из моды. Когда – то в 60 – х они стоили целое состояние. Теперь же их носили только пожилые люди или с достатком на черте бедности.
- А вас не стесню. Посижу немного и пойду. Вера Кондратьевна – зовут меня
- Я ненадолго, пока те не вернутся. Я сейчас, возьму себе сто грамм.
Разламывая кусок хлеба, вынутого из кармана, женщина отпила пол стопки. Обвела взглядом помещение.
- Одна пьянь болотная, – тихо произнесла она.
- Ты сюда часто не ходи. Станешь таким же как они. Посмотри на себя – вроде нормальный. Я тоже когда – то была. Молодая, красивая. Хлопцы за мной бегали. Вера, Верочка! Какие у тебя глаза и волосы! У меня были густые волосы.
- А потом была война. Я воевала. Смотри.
Женщина распахнула старый потертый плащ, а под ним на выцветшей кофте два ордена – Красной звезды. Медаль «За отвагу» и еще какие – то, которые я не успел разглядеть.
- А эти придурки не верят. Говорят, нашла или украла. Не украла я, у меня документы. Я всю войну прошла. С сорок первого по сорок пятый.
- Возьми мне пива. Я тебе все расскажу.
- На фронт я попала не сразу. Тогда, весной 1941 – го, я перешла на последний курс мединститута. Нам дали месяц отдыха и всех направили на практику. Я попала в небольшой городок на Южном Буге в фельдшерский пункт.
Меня, как будущего врача, временно назначили заведующей. Фельдшер Зинаида Петровна, женщина лет 50 – ти, обстоятельная, рассудительная, заботливая, ни на шаг не отступала от меня. Все повторяла мне:
- Верочка! А вы не спешите. Если больной не срочный, предложите ему сесть. Успокоиться. Задайте пару ничего не значащих вопроса. И только затем приступайте к приему.
Я сначала все делала по-своему. И вроде бы понимала правоту слов Зинаиды Петровны, но молодость и желание все сделать быстро и сразу брали верх.
Но прошло две недели, и все вошло в норму. Прием больных, уколы, процедуры, ночные дежурства – обыкновенная работа. Мне было радостно от сознания того, что я приношу пользу людям.
Наверно я пришлась по душе жителям небольшого городка. Мне приносили домашние пирожки. С вишнями, яблоками. В вазу, на моем столе, каждое утро кто – то ставил свежие цветы.
Звали меня «Верочка». В душе я обижалась: ну какая же я «Верочка». Я почти врач. У меня скоро будет высшее медицинское образование. Но виду не показывала. Некоторым даже делала замечание: - Я Вера Кондратьевна! Ваш врач! Прошу запомнить!
- Хорошо Верочка, отвечали мне старушки.
И мне становилось неудобно. Я поняла, что для пожилых людей, какая бы ты нибыла образованная и даже при должности, всегда останешься ребенком. Ну, пусть не ребенком, но «Верочкой».
Настало лето. День бежал за днем. Когда у меня не было дежурства, я с местной молодежью ходила на Буг купаться. Мы плавали, загорали, устраивали пикники. По вечерам  меня приглашали на танцы. Но я не ходила. У меня был парень. Жил он в городе, где мы сейчас пьем пиво. Он учился вместе со мной на одном курсе. Мы с ним встречались уже два года. Он тоже был бы врачом. После окончания института мы должны были пожениться.
Поженились бы, если бы не война.
Тогда, в ночь на 22 – го июня я была на дежурстве. Не сразу поняла что это, услыхав гул самолетов. А потом началась бомбежка. Нет, не у нас, в городке – бомбили станцию и элеватор.
В тот же вечер с трудом втиснувшись в переполненный вагон я вернулась в иститут.
Наш институт разбомбили. Целым оставался один корпус из которого сделали призывной пункт. В очереди на фронт выстроились все наши ребята.
Своего парня – Сережу, я не нашла. Сказали, что он ушел вчера с первой группой добровольцев.
Я решила записаться тоже. Но в тот день пришла директива –  студентов мединститута, закончивших 4 – ый курс, отправить в эвакуацию для завершения учебы. В город Ташкент. Нам  предоставили временную бронь.
До Ташкента мы не доехали. Наш поезд с женщинами, детьми, стариками и раненными красноармейцами разбомбили на подходе к станции Куриловка.  Дым. Гарь. Кровь, разорванные тела. Сплошной стон – плач. Оставшиеся в живых, не спешившие помочь раненным, дикой толпой кинулись в близ лежащую посадку. После налета мало кто вернулся с к раненным оказать помощь.
Взрывной волной меня выкинуло из вагона. Ничем не зацепило. Только волосы обгорели. И то – чуть – чуть. Рядом со мной упал мужчина. Лет 60. Он держался за живот. Ни о чем не просил. Тихо стонал. Я пыталась отнять руки от живота. Он не давал. Кровь струилась между пальцами.
- Дочка, иди со всеми. Оставь меня. Я старый солдат. В первую мировую мне тоже осколок попал в живот. Тогда хоть были санитары, госпиталь. И я был молодой. А сейчас ….. . Скоро умру. Ты не жалей меня, мне не больно. И нет у меня никого. Иди.
Я шла весь оставшийся день и всю ночь. Одна. В другую сторону от доносившегося на западе сплошного гула. По полям с переспевшей пшеницей. По небольшим посадкам. Продираясь через кустарник в низинах. Обходя небольшие речушки и озерца.
Под утро уснула в небольшой рощице. Спала недолго.
- Девушка! Девушка! Спать нельзя! Идемте с нами.
Это молодой солдатик будил меня. Ну совсем молодой. Витька – так он представился. В мае его только то призвали в армию. 19 лет.
- Мы отходим на восток. Сзади немцы. Вам нужно с нами. Вчера вечером колонну с разбомбленного поезда расстрелял мессершмидт. Мы были невдалеке. Я стрелял по самолету. Но куда там  – пролетел надо мной пулей. Нашего командира убили.
Во главе нашей группы теперь лейтенантик. Вон он.
- Такой же молодой и зеленый как Витька, подумалось мне,- наверно только из пехотного училища. Как звали, я уже и позабыла.
 Мало что понимал во всей этой неразберихе. Но свой долг выполнял четко: отстающих подгонял, растерявшихся убеждал, раненным организовывал помощь. Направление пути выдерживали по компасу – на восток.
Шли мы долго. Избегая дорог. По полям. В густой пшенице. По небольшим лескам. Часто ночью.
Витька все время был рядом. Рассказывал, что хотел стать летчиком. Видел все фильмы про них. Ходил в кружок авиамоделистов. Изготавливал модели самолетов. И даже один раз прыгал с вышки с парашютом. Окончится война – будет поступать в летную школу.
Вера Кондратьевна – так он называл меня. Меня это смущало. Я всего на 4 года старше его. Говорила ему об этом. А он ни в какую –  Вера Кондратьевна!
Долго шли. Продукты у всех закончились В села заходили изредка. Боялись быть обнаруженными немцами. Только по крайней надобности. Оставить раненного. Взять лекарства. И что дадут.
Ели что попало. Кто снедь найдет в чемодане или узле, брошенном беженцами. Кто птицу, какую поймает. Варили грибы, зерна пшеницы. Мелкую рыбешку, пойманную в пруде на ухватку – гимнастерку натянутую на проволочное кольцо, привязанную бинтами крест – накрест к длинной палке. Поймали брошенного или удравшего от хозяев бычка. Съели. В общем трудно было.
К концу третьей недели, ночью, вышли к нашим. На передовую. Оружие у всех отобрали. Закрыли  в большом сарае. Наверно сельском скотнике. Не доверяли. Ночью пошел дождь. Сквозь дырявую крышу на нас падали тяжелые капли. Было холодно.
А утром был бой. Немцы атаковали. Нас, окруженцев в бой не пустили. Благо, что наши отбили атаку немцев, а то бы или в плен попали, или сгорели заживо от попавшего снаряда или зажигательной пули, или от струи с огнемета, пущенной немецким солдатом.
Ближе к полдню сарай открыли. Всех построили в шеренгу. Подъехала полуторка, откуда выскочил энкавэдист. Лейтенантика куда – то увели, а нас погрузили в машину и отправили на ближайшую станцию. Потом посадили в товарный вагон и вместе с еще шестью такими же вагонами, куда – то отправили.
Куда – никто не знал. Охрана, выставленная на переходных площадках каждого вагона, не отвечала. Грозилась стрелять сквозь доски за лишние вопросы.
Везли нас недолго. Часов шесть. Когда отправлялись со станции, вечерело. Сгустились сумерки. Состав не бомбили. Хотелось есть и пить. Привезли нас затемно. На какую – то полуразбомбленную станцию. Несмотря на ночь на станции было людно. Пожилые и молодые женщины, с детьми и без подбегали к нам. Спрашивали – откуда мы, и не встречали ли Петрова, Ильина, Мишу, Костю, других, таких же солдатиков как и те что были рядом со мной.
Витьке кто – то дал кусок брынзы и пол буханки хлеба.
- Берите, Вера Кондратьевна! Я уже поел.
А у самого глаза, непроизвольно, так и следили – сколько я отломлю. Я взяла кусочек. Остальное отдала ему.
- Вы, правда, больше не хотите?
- Нет, Витя! Не хочу.
Через минуту ничего не осталось.
Нас завели в школу, расположенную рядом со станцией. Выдали скудный паек. Меня и еще пару женщин, отделили в отдельный угол. Все уснули как убитые.
Утром по одному вызывали в учительскую, приспособленную под штаб.
Меня в числе первых.
- Документы! Фамилия, имя, отчество? Как оказались вместе с воинским отрядом?
Когда узнали что я будущий врач, отвели в другое помещение.
Паспорт, зачетную книжку, студенческий билет – все отобрали.
Ждать пришлось долго. Мне дали поесть. Потом сфотографировали.
Пришла женщина в военной форме. В руках сложенное вчетверо обмундирование, сверху мои документы.
- Приведите себя в порядок в умывальнике, оденьте форму и через 5 минут явитесь в учительскую!
За столом сидели трое – два военных (я тогда не различала воинские звания) и та женщина, которая принесла мне вещи, как оказалось в последствии – начальник полевого госпиталя.
-     Вы зачислены военврачом в 26 – ую  отдельную бригаду. Командующий армией присвоил вам звание лейтенанта медицинской службы. Доучитесь после войны. Вот ваша воинская книжка и личное оружие.
- Стреляли раньше?
- Да ладно, и так вижу что нет.
- Научитесь. Главное себе ничего не отстрелите!
И опять нас построили в шеренгу. Вернее в несколько шеренг и рядов. Многих переодели в новую форму. Оружие было не у всех. Я всматривалась в лица, ища знакомые мне. Многих не находила. Большинство мне были незнакомы. Но Витьку я заметила. Он стоял в первой шеренге. Ему досталась винтовка – трехлинейка, которая вместе с примкнутым штыком была чуть не в двое выше его. Строй замер ожидая команды.
От здания вокзала подошел толстый офицер. Кто то крикнул: равняйсь, смирно! Все замерли.
- Товарищи! Враг в сотне километров от нас. Долго не буду говорить. Мы вновь сформированная бригада. Большинство из вас уже знают, что такое война. Отступать нам некуда.
- Наша задача: выдвинуться на юго – запад, занять позицию и держать оборону до подхода 24 дивизии.
К ночи были на месте. Окопались. Развернули медсанбат, куда меня назначили начальником. В помощь дали двух медсестер и 4 – х бойцов –  носить раненных. Коек не было. В тюфяки набили соломы, положили просто наземь. Да они и не понадобились.
Утром нас обстреляли танки, которые почему – то на нас не пошли. Обогнули наши позиции, и ушли на восток. Зато атаковала немецкая пехота.
Когда до наших позиций оставалось метров сто, комбриг поднял всех в атаку.
- За Родину! За Сталина! В атаку! Ура!
Мы все как один ринулись вперед. Немцы залегли, а на нас обрушился шквал минометного огня.
Слева и справа после противного визга разрывались мины. В воздух взлетали куски земли, дерева и человеческого мяса. Едва ли не первой миной накрыло комбрига. Какое – то время солдаты бежали вперед, но вскоре бе командира все залегли. Кому повезло, тот укрылся в воронках. Но их на всех не хватало: лежали просто на рыжей траве, вжавшись в землю, ожидая свою мину.
Обстрел утих. Просигналили – вступил в командование комиссар. По цепочке передали: красная ракета – сигнал к повторной атаке.
Второй раз поднялись молча, без криков «Ура, за Сталина!». Да и не все. Кто – то продолжал лежать, в надежде что его не заметят, не позовут. Заметили, «позвали» пинками и угрозами расстрела на месте.
Командовал батальонный комиссар.
- Вперед, вперед! За Родину! Бей их гадов! Ну, давайте ребята, молодцы! Не подведите. Мы же присягу давали!
И ребята не подвели. Оглушенные, в порваных гимнастерках, раненные, и еще пока нет, но уже все с оружием в руках, бежали вперед, чтобы победить или умереть.
Когда до залегших немцев осталось с метров 50, обстрел возобновился. Ничто, кроме редких деревьев не мешало им нас расстреливать. Комиссара ранило. Левая рука его непроизвольно болталась при каждом движении. Он бежал почти рядом со мной.
- Вперед ребята! Вперед! Осталось совсем чуть – чуть, – толи кричал, толи шептал он.    
Витька был рядом.
- Вера Кондратьевна! Держитесь меня! Я вас прикрою!
И прикрыл.
Послышался хлопок.
- Ложитесь, Вера Кондратьевна!
Я, повинуясь какому – то ранее спавшему во мне инстинкту, мгновенно повалилась на землю. Сверху упал Витька.
Земля сначала приподнялась, а потом провалилась под нами. Я лежала, чуть дыша, боясь пошевелиться. У себя на щеке почувствовала дыхание Витьки: - Слава богу – жив! Мины противно выли, разрывая воздух. Все снова залегли. Лежали недолго.
Обстрел внезапно прекратился. По неизвестной причине немцы снялись с позиции и отступили. Но довершать начатую атаку никто не стал: кто сидел, кто лежал – все остались на месте.
 Невдалеке стонал раненный комиссар: - Сестра, сестра! Помоги!
- Вера Кондратьевна! В меня попали!, - у самого уха прошептал Витька, - мне плохо. Я ничего не чувствую, меня тошнит и холодно.
Осторожно, стараясь ничем не навредить ему, я выползла из под него.
- Сестра, помоги!, опять донеслось со стороны раненного комиссара. Но я не слушала его.
- Военврач! Я вам приказываю! Быстро оказать помощь раненному командиру!, - прокричал командир 3 – ей роты.
Но я никого не слушала. Витька перевернулся на спину, вернее на левый бок. Смотрел на меня огромными черными глазами в которых застыл ужас. Правая часть живота была вспорота осколком, откуда петля за петлей выползали внутренности.
- Витя, Витечка, дорогой. Я сейчас. Ты не смотри. Мы сейчас в медсанбат. Операцию сделаем.
- Сделайте Вера Кондратьевна. Пожалуйста! Я вас прикрыл.
- Военвач, ко мне! Оставить бойца! Оказать помощь командиру!
Я не слушала. Как могла все впихнула Вите обратно. Туго перебинтовала живот.
Идти Витька не мог. Я присела, кое – как затащила себе на спину и потащила на себе.
- Тетечка, Вера Кондратьевна не бросайте меня. Я выздоровлю и всегда буду вас защищать.
И еще что – то говорил. Но я не все понимала и слышала – слезы душили меня.
А потом он утих. И я  долго тащила его в полной тишине.
- Сестричка, - донеслось до меня  чей – то голос, - брось его, он же мертвый. Но я на пределе сил тащила Витьку дальше. Пока чьи – то руки не сняли его с моих плеч.
Я наклонилась над ним. И он открыл глаза. Прошептал:
- Не бросайте меня.
И так и остался лежать с открытыми глазами, глядевшими в чистое июльское небо.
Нам опять повезло – мы вышли к основным частям. Командир третьей роты, это он приказывал мне оказать помощь раненному командиру, написал на меня рапорт о неоказании помощи комиссару. Меня хотели отдать под трибунал. Но вступился комиссар. Тот раненный, которому нужно было оказать помощь.
- Забота о бойцах! Вот основная задача каждого медработника. Они за Родину жизни не жалеют!
И меня не тронули.
Потом были длинные дни войны и еще длиннее ночи. Сотни раненных. Тяжелые утраты и чудесные выздоровления. Слезы гармониста, души полка, с культями вместо рук и радость на лице у старого шофера, которому выздоравливающие бойца смастерили протез, почти как нога, которую ампутировали. Радость двух влюбленных – выздоравливающего бойца и молодой сестрички и неутешное горе седого майора, плачущего на свежей могиле старшей сестры, скончавшейся от ран после воздушного налета.
Конец войны я встретила в Германии. Не в самом Берлине, но рядом. Мне недавно присвоили звание капитана и наградили вторым орденом Красной звезды, как и всех врачей и сестер нашего медсанбата, который оказывал помощь раннным при штурме Зееловских высот. Теперь у меня 2 ордена и пять медалей.
Тогда в 45 –ом меня контузило. Пока была молодая – вроде ничего. Думала выздоровела полностью. Закончила медицинский институт. Переехала сюда, к своему жениху. А он погиб на войне. Я этого не знала. Еще долго. Все ждала его. Родственников у меня не было, так и осталась тут. Работала хирургом, но после не смогла. Меня перевели сначала в терапевты а после и вовсе отправили на пенсию по инвалидности. Мужа нет – не досталось мне после войны, детей тоже. Живу сама, вернее доживаю.
Вот такая история. Все было. И многое стерлось с памяти. Но свой первый бой и Витьку я до сих пор не могу забыть. Он часто снится мне:, - Вера Кондратьевна! Я прикрою вас!
Двери распахнулись. Донесся шум улицы. Порыв ветра занес в кафе капли дождя. Шумная компания возвратилась
- А ну, кыш отсюда.
- Быстро – место освободила. Встала и ушла.
- И сумку свою паскудную забрала.
- А то расселась тут. Место свое знай.
- Сколько раз повторять:когда мы приходим – ты быстро подрываешься и сваливаешь.
- А, вернулись!Пьянь болотная, тунеядцы, алкоголики.
- Работать нужно, а не водку жлоктать.
- Закрой рот, старая.
И замахнувшись, кто – то слегка ударил ее по лицу.
- Алкоголики, сволочи! Выродки!
- Эх, был бы Витька жив, он бы вам показал!
- Он бы прикрыл меня!
И Вера Кондратьевна заплакала.
Мы встали вместе. Я – случайный посетитель, и она – завсегдатай. Нет, не пьяница. Пьяница, алкоголики, просто за углом, на «точке», пили свои сто грамм, кто уходил после приема во внутрь, а кто и просто падал тут – же, отсыпался и пил очередные сто грамм. Она просто хотела общения. Человеческого тепла, которого ей так недоставало всю жизнь. Глядя на молодых ребят, в душе считала их ровесниками. Ей казалось что она вся та же Вера, которой всего двадцать с небольшим. Ну пусть уже 30. Но все равно почти такая, как и все кто рядом. И вот они – молодые, здоровые, задористые, ну прямо как тогда в 41 –ом.
Мы вышли на улицу. Я ушел на на автобусную остановку, а она осталась стоять недалеко от кафе.
Такая она мне и запомнилась:одинокая, несчастная женщина в сером болоньевом плаще стоящая под осенним мелкоморосящем дождем.