ч. 48. Наступление на Барановичи

Наступление на Барановичи

На рассвете 20 июня 1916 года долгожданное наступление Западного фронта все-таки началось.
Севернее Барановичей части 9-го армейского корпуса, после короткого огневого налета, сумели занять первую линию обороны противника (на Скробовском участке).
На некоторых участках русские войска вклинились и в главную, вторую линию неприятельских окопов.
Можно рассматривать это как тактический успех, однако опыт боев ЮЗФ под Ковелем показывал, что немцы нередко НАМЕРЕННО оставляли первую линию своей обороны во время русских атак.
Она была ими заранее пристреляна, и после того, как атакующие русские цепи ее занимали, немцы организовывали по ним внезапный мощный артиллерийский удар и  короткой контратакой выбивали наши войска с захваченных позиций.
Эта тактика позволяла немцам сохранять за собой инициативу и наносить русским войкам большие потери.

Свои контратаки немцы, как правило, подготавливали не только мощным артиллерийским огнем, но и газовыми атаками. Это позволяло им выводить из строя часть занявших их окопы русских войск, ослабляя у остальных волю к обороне.
Русские, в свою очередь, тоже не оставались в долгу.
Например, в наступлении под Барановичами участвовал будущий советский писатель В. П. Катаев.
Вот что он вспоминал об атаке 255-го пехотного Аккерманского полка из состава 64-й пехотной дивизии ген. А. Е. Жданко, проведенной 21 июня: «Бой продолжается всю ночь до утра. На рассвете все стихает. Мы ложимся отдыхать возле своих пушек прямо на земле, среди стреляных неубранных гильз и осколков. Сквозь сон слышу, что Аккерманский полк залег между второй и третьей линиями неприятеля. Слава Богу! В наказание за газы пленных не брали. Перекололи всех». ( Катаев В. П. Сухой лиман: Повести. – М., 1986. С. 128.)


Наибольший успех сопутствовал частям  русского 25-го армейского корпуса. Это объяснялось тем, что противником  на его участке  были австрийцы (12-й корпус генерала фон Хенриквеца).
Тогда уже ни для кого не было секретом, что  австро-венгерские войска  воюют  значительно хуже германских частей.
Это обстоятельство, конечно же,  требовалось учесть нашим полководцам при планировании наступления под Барановичами.
Разумно было бы  наметить главный удар наступления именно на участке, занимаемом австрийскими войсками. Однако этого сделано не было.
Одна из русских бригад 46-й пехотной дивизии входившей в состав 25 АК не только сумела прорвать оборону противника  и взять несколько батарей, но даже захватила и ряд тыловых учреждений австро-германских подразделений, оборонявших данный участок.
Однако успех 46-й дивизии не был своевременно развит, подкреплений к месту прорыва русские полководцы не перебросили, и  дивизия, под давлением контатак и артобстрелов неприятеля, была вынуждена отойти в исходное положение.
Германское командование сразу же обратило внимание на эту кризисную ситуацию ситуацию,  и в течении 2-х  суток перебросило  в помощь австрийскому 12-му корпусу четыре германские дивизии (84-ю пехотную, 5-ю и 119-ю резервные, 18-ю ландверную дивизии), которые стабилизировали положение.


По опыту организации наступательных операций на Западном фронте и успеху Луцкого прорыва, было видно, какую большую роль играет достижение  внезапности наступления, использование новых приемов в тактике действий войск, в  ходе операции.
Ничего этого, перед Барановическим наступлением,  русскому командованию достичь, увы,  не удалось.

К сожалению, на протяжении всей войны немцы  получили важнейшую информацию от наших перебежчиков.

Участник барановического наступления Н. Капустин пишет: «…в период Барановичской операции (4-я армия) была выдвинута в первую линию польская стрелковая дивизия, до того времени стоявшая в тылу и состав которой нельзя было признать надежным. Действительно, в первую же ночь на сторону неприятеля перебежало чуть ли не несколько десятков человек, которые, как и нужно было ожидать, дали успешные сведения о готовящемся с нашей стороны наступлении» (Капустин Н. Внезапность в позиционных операциях // Война и революция. – 1926. № 7. С. 26.)
«Это была бригада польских стрелков генерала Славочиньского. Бригада в количестве четырех тысяч штыков входила в состав Гренадерского корпуса. В конце мая бригада участвовала в бесплодных попытках войск 3-й армии пробиться на Ковель, а затем, уже вместе с 25-м армейским корпусом ген. Ю. Н. Данилова должна была атаковать позиции германцев под Барановичами. В период пребывания на фронте польскую бригаду отличало массовое дезертирство, после чего главкозап ген. А. Е. Эверт приказал вывести бригаду в резерв, а также «…провести строжайшее расследование и ввести в бригаде круговую ответственность» (Первая мировая война 1914–1918. Сборник статей. – М., 1968. С. 166,168).


Справедливости ради, надо сказать, что в годы Первой мировой войны перебежчики были у нас далеко не только в польских бригадах.
Хватало и своих трусов и шкурников, покупавших себе жизнь ценой предательства и гибели товарищей…



Про недостатки ОРГАНИЗАЦИИ  наступления Западного фронта хорошо сказано в работе  М.В. Оськина «Брусиловский прорыв»:
«С учетом резервов 4-я армия разрослась до девяти корпусов. То есть была повторена та же ошибка, что и в Нарочской операции: бесцельное нагромождение войск в ударной армии, что предельно затрудняло управление ими, вынуждая создавать бесполезные, а потому вредные, промежуточные командные инстанции. В итоге усложнение структур управления только вредило общему делу.
Наверное, лучше было бы образовать две ударные армии по четыре корпуса каждая, включая сюда и резервные корпуса. Кажется, что при упоминании известного афоризма Наполеона о том, что один человек может управлять не более, чем пятью подчиненными единицами одновременно, русские штабы не учитывали резервных корпусов, находившихся в подчинении начальников, но не подсчитанных наряду с войсками первой линии атаки. А кто здесь обладал наполеоновским гением, чтобы руководить хотя бы этими самыми пятью войсковыми единицами?
Объединение группы корпусов под общим руководством одного из комкоров также было далеко не самым лучшим решением. Во-первых, этим все равно не обеспечивалось взаимодействие атаковавших дивизий различных корпусов, а во-вторых, местничество, столь характерное для русской армии начала XX столетия, ярко выражалось как раз в таких эпизодах, когда один начальник должен был подчиняться другому, равному с ним в чине и должности.
В итоге, например, 9-я пехотная дивизия ген. И. С. Лошунова (10-й армейский корпус), прорвав неприятельские позиции, не получила своевременных подкреплений. Во-первых, из четырех корпусов, дравшихся на острие главного удара, по сути, атаковал лишь 9-й армейский корпус, в то время как 25-й армейский и Гренадерский корпуса «обеспечивали» атаку, а 35-й армейский корпус должен был «развить достигнутый успех». Хорошо, когда есть что «развивать»! Несогласованность действий, обусловленная отсутствием старшего начальника непосредственно на фронте атаки, привела к тому, что 35-й корпус не смог вовремя выйти на ударные позиции, 25-й армейский корпус увлекся развитием собственного удара, а Гренадерский корпус вообще застрял на месте.
Вот и вышло, что удар наносила лишь одна-единственная дивизия (9-я пехотная), частично поддержанная второй дивизией своего же корпуса – 52-й пехотной (ген. Н. М. Иванов). Третья дивизия 10-го армейского корпуса – 31-я пехотная дивизия ген. Л. В. Федяя – атаковала на следующий день, 20 июня. Русские атаковали восемью волнами, имея два батальона на полк в линию. Несмотря на артиллерийскую подготовку, уцелевшие германские пулеметы, защищенные бетоном капониров, остановили русских и отбросили их с громадными потерями».

Страшную эффективность  пулеметного огня (когда его ведут опытные и хладнокровные пулеметчики) подчеркивает такой пример:
Всего ДВА  пулемета смогли отбить атаки русского 124-го пехотного Воронежского полка.
Вторая бригада дивизии атаковала 21-го числа с тем же результатом. А. Г. Малов-Гра верно характеризует такие атаки как «страшную трагедию» (Военно-исторический журнал. – 2008. № 2. С. 51.)
А ведь пехотный полк в годы первой мировой был очень большой силой: 4 батальона, пулеметная команда, минимум 3000 человек в строевых подразделениях могло участвовать в атаке. Да и своими пулеметами к 1916 году русские полки были снабжены неплохо. Плюс артиллерийская поддержка атаки наверняка осуществлялась.
Однако вся  эта немалая энергия  атаки пехотного полка была парализована всего двумя пулеметами…


В воспоминаниях великого князя Гавриила Константиновича «В Мраморном дворце» есть характерный  эпизод, хорошо иллюстрирующий нравы царской Ставки и необычайный бардак, творившийся со снабжением «православного воинства» в годы Первой мировой войны.
Эпизод в.к. Гавриилу рассказан его братом, великим князем Игорем Константиновичем:

«Играя в Ставке в лаун-теннис, Игорь вывихнул себе ногу и должен был некоторое время лежать в гостинице, в которой квартировал.
В этот день приехала в Ставку графиня Е. К. Зарнекау (Тина) дочь покойного принца К. П. Ольденбургского.
Она была сестрой милосердия при Уссурийской конной дивизии и по собственной инициативе приехала просить Государя, чтобы он приказал выдать дивизии необходимые для нее пулеметы. Начальник дивизии ген. Крымов, несмотря на все хлопоты, никак не мог их получить. Вечером Государь зашел к Игорю, у которого сидела Тина, и они втроем поговорили, и благодаря этому разговору, Уссурийская конница получила пулеметы».

Не правда ли, великолепная картина:
- офицеры Ставки во время тяжелейшей войны  находят время для развлечения игрой в лаун-теннис. Стало быть, имелись и соответствующие поля в Ставке и теннисное спортивное снаряжение у «стратегов» (не лопатами же они теннисный мячик гоняли);
- Начальник Уссурийской дивизии Крымов (один из самых грамотных и подготовленных русских офицеров Первой мировой войны, впоследствии командир Конного корпуса и участник корниловского «мятежа») «несмотря на все свои хлопоты» не может добиться снабжения своей воюющей дивизии пулеметами;
-зато этот вопрос легко решает сестра милосердия его дивизии, которая в силу своего положения, смогла лично пообщаться с царем. А что было делать тем дивизиям, у кого не было таких «талантливых» сестер милосердия?!


Выход из тупика позиционной войны с ее превосходством обороны над атакой, а пулеметов и окопов с проволочными заграждениями  над порывом и презрением к смерти у атакующих давно искали на Западном фронте.
Союзники (англичане и французы) додумались до создания «сухопутных крейсеров»  - танков, которые были бы защищены от пулеметного огня и способны преодолевать окопы, воронки и канавы на поле боя, сминая заграждения из колючей проволоки и, подавляя огонь пулеметов противника,  прокладывая путь своей пехоте.
Первый опыт их боевого применения на Западном фронте состоялся как раз в 1916 году во время наступления при Сомме. В 1917 году при Камбрэ в бой  был брошен сразу 381 танк союзников!!!
Немцы для прорыва фронта противника первыми стали массированно применять газы, крупнокалиберную артиллерию, создавать штурмовые группы,  которые должны были незаметно «просачиваться» в боевые порядки неприятеля.
В конце войны они тоже стали производить свои  танки.
Опыт войны заставил немцев изменить практику боевого применения своей тяжелой артиллерии:
«В 1916 году германская тяжелая артиллерия уже не входила в состав армейских корпусов и отдельных пехотных дивизий, а группировалась по отдельным боевым участкам фронта. Такая система позволяла неприятелю, в случае тяжелого положения на фронте, бросать обучаемых в полевых рекрутских депо запасных на наименее опасные участки, поддерживаемые в любом случае тяжелой артиллерией. А полевые войска спешили на атакуемые сектора общей оборонительной линии (Очерк развития сухопутных сил Германии в течение войны и боевой состав армии к 1 апреля 1917 года, б.м., 1917. С. 42).



У русского командования ни эффективных тактических новинок, ни экономических возможностей для соответствующих изменений в способах ведения войны  не оказалось.
Своих танков царская Россия вообще не смогла создать, по производству самолетов и тяжелых орудий она безнадежно отставала даже от Австро-Венгрии.
Такие  несложные вопросы,  как производство, в требуемых объемах,  колючей проволоки и пехотных гранат  вызывали у наших производителей   большие проблемы.
Маломощная российская промышленность так и не смогла наладить производства необходимого своей армии количества пулеметов, патронов, винтовок, снарядов, боевых отравляющих веществ, касок и многого другого.
Во всем этом царская Россия  полностью зависели от поставок союзников.
Но даже  то, что союзники привозили в Архангельск, подолгу лежало там на складах или  просто под открытым небом.
Вконец расстроенные царские железные дороги не справлялись с вывозом вооружения  для нужд  Действующей армии.
Вот и приходилось царским «серым героям» бегать в безнадежные  атаки на немецкие пулеметы  без надлежащей поддержки артиллерией, авиацией, боевыми газами, вспоминая  суворовское: «пуля-дура, а штык – молодец».
Однако, время было другое и надежда на русский штык и доблесть войск приводила  лишь к огромным бессмысленным потерям и деморализации армейских частей…



О том, какая  была организация подготовки резервов  у немцев, рассказывает М.В. Оськин:
«Основной удар наступавших частей пришелся на ландверный Силезский корпус ген. Р. фон Войрша. Часть войск из корпуса генерала Войрша уже была переброшена под Ковель, к ген. А. фон Линзингену, так что под Барановичами дрался ослабленный корпус, который, тем не менее, смог выстоять перед яростной атакой русских, пока не подошли резервы. При этом генерал Войрш был уверен в своих войсках и стойкости оборонительных порядков, отдавая подразделения на наиболее опасное направление – под Ковель.
Так, к Линзингену была отправлена 86-я пехотная дивизия, которую на позиции сменила 201-я дивизия ландштурма «Данциг».
К 1916 году, перейдя на Восточном фронте к обороне, немцы подразделяли свои соединения на те, что могут атаковать и контратаковать, и те, что способны лишь обороняться. Ко вторым и относились войска ландштурма, состоявшие из бойцов старших возрастов. Несмотря на начало русских атак под Барановичами, регулярная 86-я пехотная дивизия все-таки отправилась в Ковель, причем шесть батальонов этой дивизии (из девяти) ушли в эшелонах уже в ходе сражения.
Резервные войска в германских вооруженных силах к данному времени были образованы весьма своеобразно. В ближайшем тылу фронта были созданы полевые рекрутские депо, куда поступали пополнения из расположенных внутри страны запасных батальонов пехотных полков. Именно здесь пополнения получали львиную долю обучения, так как их пребывание в запасных батальонах, в отличие от России, носило недолговременный характер – по сути, лишь на время сколачивания подразделения. Соответственно, люди, сосредоточенные в полевых рекрутских депо, использовались в качестве ближайшего резерва войск, дравшихся на позиции: каждая дивизия имела не менее одного батальона запаса».

Интересно сравнить ТАКУЮ германскую организацию с тем, что творилось с подготовкой пополнений в царской армии.
Запасные батальоны наших гвардейских полков, разросшиеся порой до 15-20 тысяч человек, маялись от безделья в петроградских казармах, категорически  не желая идти на фронт все больше разлагаясь.


Сохранились очень любопытные  описания того, что представлял собою запасный батальон кексгольмского полка  во второй половине 1916 -1917 годах. Они принадлежат перу известного историка, публициста и эмигранта  Ивана Лукьяновича Солоневича:

«В начале августа 1916 года я был наконец призван в армию и зачислен рядовым в лейб-гвардии Кексгольмский полк…
Это был маршевый батальон, в составе что-то около трех тысяч человек. Из них — очень небольшой процент сравнительной молодежи, остальные — белобилетники, ратники ополчения второго разряда, выписанные после ранения из госпиталей — последние людские резервы России, — резервы, которые командование мобилизовало совершенно бессмысленно.
Особое Совещание по Обороне не раз протестовало против этих последних мобилизаций: в стране давно уже не хватало рабочих рук, а вооружения не хватало и для существующей армии.

Обстановка, в которой жили эти три тысячи, была, я бы сказал, нарочито убийственной: казармы были переполнены — нары в три этажа. Делать было совершенно нечего: ни на Сенатской площади, ни даже на Конно-Гвардейском бульваре военного обучения производить было нельзя. Людей кормили на убой — такого борща, как в Кексгольмском полку, я, кажется, никогда больше не едал. Национальный состав был очень пестрым — очень значительная часть батальона состояла из того этнографически неопределенного элемента, который в просторечии назывался «чухной». Настроение этой массы никак не было революционным — но оно было подавленным и раздраженным.
Фронт приводил людей в ужас: «Мы не против войны, да только немец воюет машинами, а мы — голыми руками», «И чего это начальство смотрело». Обстановка на фронте была хорошо известна из рассказов раненых….
Роль беззащитной жертвы не улыбалась никому. Тем более что в основном батальон состоял из «бородачей», отцов семейства, людей, у которых дома не оставалось уже никаких работников.

«Быт» этих бородачей был организован нарочито убийственно. Людей почти не выпускали из казарм. А если и выпускали, то им было запрещено посещение кино или театра, чайных или кафе и даже проезд в трамвае. Я единственный раз в жизни появился на улице в солдатской форме и поехал в трамвае, и меня, раба Божьего, снял какой-то патруль, несмотря на то, что у меня было разрешение комендатуры на езду в трамвае. Зачем было нужно это запрещение — я до сих пор не знаю. Меня, в числе нескольких сот иных таких же нелегальных пассажиров, заперли в какой-то двор на одной из рот Забалканского проспекта, откуда я сбежал немедленно.

Фронтовики говорили: «И на фронте пешком, и по Питеру пешком — вот тебе и герой отечества!» Это было мелочью, но это было оскорбительной мелочью — одной из тех мелочей, которые потом дали повод к декларации «о правах солдата».
Для этой «декларации» были свои основания: правовое положение русского солдата было хуже, чем какого иного солдата тех времен. Так что в числе тех «прав», которые «завоевала революция», для солдатской массы были право езды в трамвае, посещение театров, а также и право защиты физической личности от физических методов воздействия. Кроме того, революция «завоевала» право на торговлю семечками, на выборы и на отказ идти на фронт: масса была лишена разумных прав и получила неразумные. Все это было «социальными отношениями», унаследованными от крепостнического прошлого. Но уже и перед войной, в связи с огромным, я бы сказал «ураганным», подъемом культуры в России, в связи со всякого рода заочными и незаочными курсами, тягой к образованию, появилась масса людей, для которых пережитки крепостничества были морально неприемлемы.

Итак: от двухсот до трехсот тысяч последних резервов России, скученных хуже, чем в концлагере, и обреченных на безделье и... пропаганду» .

В другой своей статье И.Солоневич наградил резервный батальон Кексгольмцев образца 1917 года еще более хлёсткими эпитетами: «Это был не полк, и не гвардия, и не армия. Это были лишенные офицерского состава биологические подонки чухонского Петербурга и его таких же чухонских окрестностей».

Подчеркнем, что лейб-гвардии Кексгольмский полк был тогда одним из самых стойких полков русской гвардии. Он тоже полностью разложился, после Февраля 1917 года, но все-таки в этом был в числе последних.

Вернемся к наступлению  Западного фронта под Барановичами. Подробный разбор его делает М.В. Оськин:
«Русские заняли уже весь пресловутый «Фердинандов нос», заняли сам Скробов, но потери частей, преодолевавших десятки рядов колючей и электрической проволоки, были просто ужасающими. Так, на ряде участков проволочные заграждения были поставлены на обратных скатах, что сделало невозможным их визуальное наблюдение, и, следовательно, их расположение осталось неизвестным. Потери за три дня достигли чуть ли не половины первоначального состава русских корпусов, вводимых в дело, и потому повторные атаки были отложены на сутки…
Император Николай II 27 июня записал в своем дневнике: «День простоял серый. В общем, известия пришли хорошие; только под Барановичами не клеится, все наши действия происходят неумело, разрозненно, и поэтому молодецкие войска несут тяжелые потери» (Дневник Николая II (1913–1918). – М., 2007. С. 336.)»

Какие уж там «хорошие» известия порадовали Николая понять сложно.
Проваливалось ГЛАВНОЕ наступление лета 1916 года (которое в итоге оказалось ПОСЛЕДНЕЙ серьезной попыткой наступления русской императорской армии), а Верховный главнокомандующий в своем дневнике анализирует погоду, как обычный отдыхающий на курорте.


О том, какие РЕЗУЛЬТАТЫ дало это наступление, говорят цифры потерь:

«Не сумев организовать прорыв, русские генералы не сумели и надлежащим образом использовать резервы. Резервные корпуса просто-напросто вводились в первую линию, сменяя обескровленные войска, и вновь продолжали бросаться в лобовые атаки. Сознавая свое бессилие, главкозап ген. А. Е. Эверт сделал все от него зависящее, чтобы остановить атаки, вылившиеся в бойню. А потом наступление Западного фронта было и вовсе отменено под предлогом недостатка снарядов.
Потери сторон в Барановичской операции:
 
Русские: убито - 30 000 Ранено 47 000 Пленных 2 000 ВСЕГО 80 000
Австро-германцы:  Убито – 8 000, ранено 13 000 Пленных 4 000 Всего 25 000.
(По германским данным их общие потери составляли всего 13 000 )

«Оберюхтин В. И. Барановичи. 1916 год. – М., 1935. С. 106.)

Подведем  некоторые  итоги Барановической операции русских войск 1916 года.

О том, что же стало результатом  этого наступления Западного фронта на Барановичи,  точно сказал начальник штаба Юго-Западного фронта генерал В. Н. Клембовский:
«Итак, за девять дней три артиллерийские подготовки, три перегруппировки, три штурма, четыре отсрочки штурмов, захват и удержание за собой небольшого участка неприятельской позиции у деревни Скробово, высоты севернее деревни Ораховщина, и восточной части деревни Лабузы – вот в какой форме вылилось наступление Западного фронта» (Стратегический очерк войны 1914–1918 гг. – М., 1920. Ч. 5. Ч. 66).

«Барановичская операция закончилась очередным провалом русской стратегии», - подчеркивает М.В. Оськин.
«При этом немцы удержали свои позиции, а русские вновь понесли громадные и во многом бесполезные потери – более восьмидесяти тысяч человек против тринадцати тысяч. Выдающуюся роль в оборонительных боях сыграла система обороны германцев, а также германская артиллерия, умело взаимодействовавшая с пехотой при помощи специально выделяемых офицеров – корректировщиков».
Как говорит германский источник, «артиллерии принадлежит заслуга огромной поддержки при отбитии русских атак и неудачи их. Вновь сформированный 4-й ландверный артиллерийский полк целый день сосредоточенным огнем наносил тяжелые потери атакующей пехоте. Отдельные офицеры на передовых наблюдательных пунктах с полуразрушенных фортов («Король Фридрих», «Северное», «Болотный холм» и др.) передавали донесения о нужной поддержке пехоты в тыл и направляли огонь отдельных батарей в требуемом направлении. В результате такого дружного взаимодействия пехоты и артиллерии, сосредоточенный огонь которой обрушивался всегда там, где в нем была наибольшая нужда, восемь с половиной дивизий Войрша сумели удержать занятый ими участок фронта против храбрых атак двадцати – двадцати семи русских дивизий» (Шейдеман Ю. М. Артиллерия при обороне. – М.-Л., 1928. С. 96.).

Барановичская операция и неумелые попытки наступлений  армий Северного фронта (за них  главнокомандующий СФ генерал А.Н. Куропаткин был в итоге снят со своей должности) стали «медвежьей помощью» войскам Юго-Западного фронта генерала  А. А. Брусилова.
А. А. Керсновский отмечал:
«решение Ставки нанести главный удар Западным фронтом в самое крепкое место неприятельского расположения – и это несмотря на неудачу Нарочского наступления – было едва ли не самым большим стратегическим абсурдом Мировой войны. И то, что это решение было навязано союзниками, лишь отягчает вину русской Ставки перед Россией и русской армией» (Керсновский А. А. История русской армии. – М., 1994. Т. 4. С. 96.)

М.В. Оськин подчеркивает: «после провала Барановичского удара армии Западного фронта более не предпринимали масштабных операций. Это значит, что, за исключением двадцати дней Барановичской наступательной операции и нескольких небольших боев в каждой армии Северного и Западного фронтов, громадная масса войск, сосредоточенная севернее Полесья, простаивала в течение года.

Между тем массовая психология так настроена, что не выносит длительного бездействия, которое воспринимается как бесполезный акт, нацеленный только разве что на увеличение жертв. Ведь позиционная борьба не может быть воспринимаема как ведущая к победе. А собственные потери всегда представляются тяжелее, нежели потери невидимого противника, засевшего в траншеях напротив. Вышло, что армии двух фронтов, зная, что южнее разворачиваются широкомасштабные сражения, оставались вне боевых действий в течение полутора лет (с октября 1915 до марта 1917 года).
Неудивительно, что Северный и Западный фронты в ходе Великой Русской революции разлагались быстрее Юго-Западного и Румынского фронтов…
Последними относительно масштабными действиями армий Западного фронта в кампании 1916 года стали попытки разрозненных ударов на Червищенском плацдарме в конце августа. Немцы легко отразили эти удары, после чего Западный и Северный фронты вновь погрузились в ленивую дремоту с тем, чтобы проснуться уже после революции февраля 1917 года, но уже для политики, а не войны».


На фото: французский Char B1 (середина тридцатых годов). Башня этого танка вам ничего не напоминает?

Продолжение: http://www.proza.ru/2013/10/11/657