История с географией

Вениамин Додин
История с географией


Мне моя американская семья преподнесла множество сюрпризов. Один из них, исторического свойства, раскрыл Жизнь моих предков - Жизнь семьи Додаи, к которой все мы имеем честь принадлежать.
Как-то у Хуберта в доме мы с Берни, разболтавшись после приличного возлияния по поводу... вспомнили по рассказам его и моего стариков "ближнюю" историю наших дедов. Я пересказал Бернгарду все известные мне от отца семейные предания о "русских" Додаи, в которых фигурировали мои Мстиславльские, Витебские и Виленские предки. Вспомнил рассказы его о каком-то нашем предке – петербургском сановнике (генерале?) петровской эпохи, которого, как будто, казнили...
Берни очень внимательно слушал меня, позабыв про свои бесконечные шутки. Он прощупывал неожиданные для него знания мною истории нашей семьи, чтобы... преподнести сюрприз. Позднее он сознался, что не прояви я этих знаний, интереса к "малой" истории, не узнать бы мне никогда "большой". Он бы уж не метал бисера...
Когда в начале нашего гостевания в Новой Англии кто-то из сестер бросил случайно, что хобби Берни - история клуба, я, признаться, никакого значения этому не придал: историю клуба я знал от Милтона. И вдруг - Берни интересуется историей Семьи, историей наших Додаи! А он, оказывается, когда еще учился на юридическом факультете, использовал малейшую возможность, чтобы узнать из любых доступных ему источников что-либо о наших предках. Ищущему - да дается!
Начал он поиск не на пустом месте. От отца я знал об исторических экзерсициях брата его Сендера понаслышке, между делом и время от времени, когда у моего милого старика, любившего и умевшего рассказывать, выпадал свободный часок. А случалось такое у отца, - ой-ой как не часто! После первых бесед с Берни я очень пожалел об этом: надо было мне при жизни отца быть понастойчивее.
Не просто неравнодушным человеком был дядька мой Сендер. Он преподавал в самом конце девятнадцатого - в начале двадцатого веков в Венском Университете всеобщую историю. Он и собрал воедино драгоценные документы истории семьи, запрятанные по комодам и шкафам, пылившиеся по чердакам местечковых домов отцовой родни. И он же преподнес все им собранное в 1913-м году навсегда покидавшемуМстиславль дяде Цалэ /Чарли/. А на закате своей жизни в Америке старик наш жил до самой своей смерти у своего четвертого и самого отзывчивого сына Исаака /Эдварда/, отца Берни... Так документы попали к нему.
Попали по назначению: юноша, воспитанный рассказами деда и отца, не просто заинтересовался услышанным от них и увиденным в бумагах. Дыхание истории глубоко отложилось в душе, стало близким, своим, материализовалось в старых пожелтевших бумагах. Не унесли ветры времени детских впечатлений и грез.
Так бывало прежде: дед моего деда – Иона Додаин, а до него, дядя Ионы – Моисей Додаин, а еще раньше прадед Ионы – Натан-Исер и дед Натана –

Бениамин Додаи ди Виейра, (проще – из городка Виейра в Португалии) мой тезка и пращур, - люди эти не ленились видеть, слышать, записывать события быстротечной жизни... Не ленились отложить бумагу, клочок записей, письмо, зная точно, что далекие потомки с нетерпением ждут известий из прошлого.
Берни это понимает. Шокированный милым безразличием близких, он много лет терпеливо дожидался участия, интереса к своему делу. Дождался: из небытия, из-за океана и десятилетий, из далекой прародины неожиданно нагрянул Я...
Передо мной шесть толстенных папок - контейнеров тщательно подобранных, отреставрированных и до востребования замурованных в особый "бессмертный" пластик бесценных документов, свидетелей вечного движения Семьи по бесконечным лабиринтам холодного мира...
Берни принял профессиональные меры по систематизации и хранению документов: они лежат в специальных стальных кассетах, помещенных в термо- и влагорегулируемую атмосферу банковского архивного сейфа. Между прочим, так же и там же навечно отложены подлинник и копия Документа Хенкен-клуба о приеме нас в его действительные члены. Документы застрахованы на невероятную сумму, но, как сказали знатоки, стоят они неизмеримо больше: основная часть бумаг - подлинные документы одиннадцатого /!!!/ - девятнадцатого веков. Клуб, естественно, делает не малые страховые взносы, но они полностью перекрываются солидными суммами, поступающими от учебных и научных учреждений мира за пользование копиями документов и за право на их публикацию. Горячая история семьи и ... холодный бизнес на ней. Америка!, - как в таких случаях восклицает мой дядя Сэм. Но не так это. Ниже я скажу...

...Первые известные нам сведения о семье моих предков Додаи в Испании относятся к началу одиннадцатого века. В Севильи, в Книге - Пинкосе Большого Храма гетто была совершена запись о смерти рабби Иехиила бен Додаи из Виейра, датированная "...одиннадцатым днем месяца тейвес года 4701-го от сотворения мира...", то есть 1036-м годом от рождества Христова.
По преданию, записанному безымянным сыном Иехиила, Додаи пришли в Испанию "...со своим народом по разрушении Второго Храма... Они были из рода... Додаи воина, что из рода Додай бен-Нахмана, нумбедитского гаона... и философа..." А ведь это семисотые годы...
Подлинные документы одиннадцатого века...
С тех незапамятных времен, неузнаваемо изменился мир, родились, прошли свои пути по земле и исчезли бесследно тысячи поколений...
Нет и Большого Храма, где в Пинкосе всплыло имя древнего рода Додаи: с четырнадцатого века выломано сердце Его, выдран Дух Его, само место названо новым именем – Вилла Нуэва, и Севилья с тех пор знает церковь Святого Варфаломея... Но сами Додаи живы. Живы живыми потомками своими, - нами, помнящими их - вот истинная цена прозорливости предков и мера торжества их, бессмертных... Ибо, если помнят их, значит, они живут. Такова правда бессмертия.
В год Севильской Резни - 1391-м - здесь жили и оставили по себе память, до нас дошедшую, семьи братьев Иом Тоб Цаглон Додаи ди Виейра и Генкес ибн Яхья Додаи ди Виейра, жена которого, Рашель, была из рода Сапортас из Монсона, "...состоявших в свойстве с Арагонской королевской фамилией...", - подлинная запись в Пинкосе, который хранится теперь навечно в архиве семьи.
В тот трагический год они бежали в Португалию и поселились там в Каштелу-Бранку, где предки их когда-то занимались врачеванием. Тогда, прежде, они попали в Каштелу-Бранку из маленького городка на Севере Португалии - Виейра, имя которого навсегда осталось за семьей…
Позднее они перебрались в Лисбоа - будущий Лиссабон, откуда и вернулись в Испанию. Бесконечные петли скитаний. Они поселились в Толедо. Я, конечно, не мог, не успел бы услышать переводы документов Додаи этого времени, перешедшие юноше Берни от деда и собранные им самим. Но почему-то Бернгард особенно отличал этот старинный испанский город - Толедо. Он всегда был на языке Брата, когда речь заходила об Испании. Толедо... Один из членов этой двуединой династии моих предков, Рафаэль Авигдор был профессором математики. Архив Берни хранит подлинные лекции его и сочинение по теории геодезии с гравюрами пятнадцатого века.
Мир тесен, воистину: пройдут столетия, в другом конце Европы 17-го века, в занятой поляками Вильне встретятся двое... И найдут, что они среди предков своих числят Рафаэля Авигдор'а... Но, это позднее.
Додаи в этот Португало - Испанский период их пути ковали оружие и выделывали алмазы. Но они никогда не отходили от своего главного дела - медицины. Из семейного клана Додаи вышли поколения врачей, практиковавших в Испании, Португалии, в Северной Африке...
После оглашения королевского указа 1492-го года об изгнании целого народа из Испании семья Джошуа ибн Додаи ди Виейра перебралась в Голландию. Событие это, путь семьи на Север описаны в поэме Иеремии, сына Джошуа, над которой работал он более сорока лет. Поэма прекрасно сохранилась, - рукописная книга в две с лишним тысячи страниц с заставочными и текстовыми рисунками её автора на полях, выполненными тушью - пером и кистью. Ювелиры семьи одели рукопись в грубую кожу и выложили сердоликом тончайшее кружево тисненого шрифта и имя мастеров - писателя Иеремии, переплетчика Иосифа, ювелира Ноя...Центр Карнеги в 1916-м году, где среди прочих редкостных рукописей был выставлен фолиант Иеремии и его братьев, предложил, в преддверии аукциона 70 тысяч долларов потомку мастеров новоэмигранту Цалэ Хенкену... Искушение?! Но он, только что уцепившийся за берег обетованной земли, еще не успевший встать на ноги, не знающий языка, задавленный заботами о младших детях-подростках и страхом за старших, воюющих в далекой теперь Европе, - он с возмущением отклонил предложение знаменитого Мемориала. Об этом мне рассказали дядя Сэм и муж покойной Целии - Сэм Бояр. (Боярский). А я, гордясь моими родичами, подумал вдруг: - а много ли заступников было у бесценных рукописей Русского Севера, когда почуявшие наживу колонны моторизованных спекулянтов - интеллигентов из Москвы, Ленинграда, - из культурных центров русских ринулись по забытым людьми и Богом окраинам архангельского, владимирского, костромского "нечерноземья" "по иконы", за культовыми "сувенирами", которым цены нет, за рукописными шедеврами безымянных летописцев и легендарных аввакумов, на коих стремительный иноземный спрос навел откровенный грабеж, мор и разорение...
И так, семья Джошуа ибн Додаи в Голландии. Иеремия, сын его, избирается хахамом - мудрецом общины беглецов. Но он весь в Испании, весь в мечтах о возвращении на родину, которая забыла о своих "сынах", отторгнув их. Извечная, без начала и конца трагедия: дети помнят и обожествляют мать, а она и думать забыла о их существовании...
Иеремия изливает свои мечты в ностальгических поэмах, сына своего называет испанским именем Мортейра. У Сендера сохранились оттиски этих удивительных поэм-документов, переведенных на немецкий и идиш. Подлинники - у Берни. Несколько поэм опубликовано библиотекой Гарварда и виндзорской типографией в Британии. В Голландии коллеги подарили Бернгарду уникальное издание двух поэм Иеремии - "Мартос" и "Севильские колодцы". Они напечатаны в Лейдене в 1510-м году... Рассказы об этом я слышал от отца. В доме Берни я увидел ЭТО.
...В 1577-м году внук Иеремии – Иосиф морраном вернулся в Толедо. Он был юн, сбылись мечты его, взращенные надеждами отца и воспоминаниями деда... Почти всю свою жизнь провёл Иосиф на своей прародине. Сохранились его разрозненные дневники - рассказы. Их очень трудно расшифровать и прочесть: они залиты были когда-то вязкой жидкостью, ни чем не растворяемой. Даже знатоки ведомства Берни сознались в своей несостоятельности... Здесь, в Испании родились его дети... Пятьдесят восемь лет пролетели, уходила жизнь. Но возвращалось все на круги свои: в 1635-м году он с семьей бежал в Голландию...
В Амстердаме Додаи были врачами, оружейниками, обработчиками алмазов и стекла. Сын Иосифа – Давид при объединении конгрегаций стал членом раввинской коллегии. Это привело через три года к приглашению занять место врача в организуемую конгрегацией за океаном бразильскую общину Пернамбуко. Не понятно почему, но организаторы отклонили его кандидатуру. И тогда семья воспользовалась приглашением одного из руководителей общины в Пернамбуко – Гаспара Диас Перейра, которому нужны были опытные врачи. Это было в 1644-м году, а за два года до их отъезда в Пернамбуко из Голландии переселилось более полутысячи их единоверцев. Колония, которая называлась еще постом Ресиф, завоеванным за тринадцать лет до того, процветала. Как будто прошли времена разгула инквизиции, церковного террора... Колонисты пользовались всеми правами голландских граждан, служили в армии и могли занимать общественные и государственные должности...
Рукописные тетради Давида и сына его Саула содержат подробнейшие описания их путешествия в Америку на корабле "Память св. Илиодора". По-видимому, их потрясла и покорила пышная природа Бразилии; знатоки утверждают, что описание колонии Ресиф, её окрестностей, - океанского побережья, нагорий Каатинга, удивительных ландшафтов по реке Сан-Франсиску, животных, населяющих мрачную и притягивающую воображение сельву - бесконечные бразильские джунгли и солнечные речушки, впадающие в океан, - сделаны внимательными и восторженными свидетелями... Особенно интересны рукописи, подробно рассказывающие о жизни граждан Пернамбуко: - людей с характерами, сильных и талантливых. А других там и не было: только сильные и смелые люди могли решиться в те далекие годы оставить дом, насиженное место, родину /не всегда бывшую мачехой/ и ринуться в неизвестность за волны беспредельного и грозного океана... Недаром великий Чарльз Дарвин перед своим путешествием на "Бигле", по совету отца, осведомленного, в свою очередь, дедом Чарльза – Эразмом Дарвиным, два года изучал отложившиеся уже тогда в фондах Британского Адмиралтейства четыре, одетых в кожу огромных тома рукописей Давида и Саула Додаи из Виейра. О том имеется запись в каталогах фонда, по которой Берни через британских коллег сумел разыскать следы рукописей. Сложность поиска состояла в том, что эти рукописные материалы не имели первоначального названия и были зарегистрированы в фонде как "Рукописи врачей из бразильского поста Ресифа". Имена авторов оказались внесенными непосредственно в текст и в глаза не бросались. Они были идентифицированы с трудами Давида и Саула в результате сличения с известными рукописями наших предков. Я не знаю порядков в Великобритании и вообще в мире относительно таких действий архивов и криминалистов, но думаю, на основе известных мне аналогов, что непоколебимая потенция собирателя, жажда узнать истину и приобщить её к цепи неопровержимых фактов-событий в судьбе предков, перед которыми пожизненно ответствен /простите, подкрепленные солидным званием и не менее солидной полицейской должностью, предполагающими содействие маститых британских коллег.../ здорово помогли Берни. В его архиве не мало стоящая цветокопия рукописей, насыщенных множеством профессионально выполненных иллюстраций по тексту, преподнесенная ему в 1960-м году местным Шерлоком Холмсом...
Кто знает, быть может английский ученый, до осени 1835-го года исследовавший Южную Америку, пользовался путеводителем моих предков и был им благодарен...
Но дневники Дарвин прочел внимательно: у Берни в архиве есть на этот счет подлинный документ, попавший к нему в результате аукционного торга в Лондоне в мае 1967-го года; он подписан комендантом-командором Адмиралтейства и датирован восемнадцатым июля 1922-го года. Документ этот перечисляет даты двухлетнего пользования рукописью "Врачей из..." Чарльзом Робертом Дарвиным. И вот еще что интересно: Документ этот был вручен командором историку из Северной Каролины Уильяму Эдварду Додд...
Сейчас решен вопрос о публикации "рукописи врачей..." Приятно, что мой приезд, признанная роль "кухонной ложки" и энергичный интерес к семейной истории привели к решению клуба раскошелиться на святое дело. Что-то мы стоим - живые и мертвые... Жду теперь экземпляра.

...Пернамбукская идиллия должна была когда-то кончиться: уж очень спокойно, счастливо протекала жизнь колонистов Ресифского поста!
Все разлетелось в прах, когда голландцы в 1654-м году капитулировали перед португальцами; члены общины разбрелись. Многие возвратились в Амстердам, другие рассеялись по французским колониям Гваделупе, Кайенне, Мартинике... Сюда, в Мартинику с отцом, Давидом, женой, сыновьями Мануэлем, Якобом и Менасе добрался из Бразилии Саул. Здесь семья прожила около года и в 1660-м году, после тяжкого пути добралась, наконец, до Нового Амстердама на Гудзоне...(До будущего Нью-Йорка).
Не ординарная эта по тем временам одиссея подробно описана в "Тетради псалмов". Она составляет, пожалуй, самую трагическую и наиболее интересную для исследователя-историка часть пути семьи в своё американское будущее.
Здесь, на северо-востоке Северной Америки наши Додаи занимались традиционными ремеслами и врачеванием. По-видимому, особенности вживания в круто и яростно осваиваемую колонию не очень способствовали дневниково-писательской деятельности наших предков, ввергнутых в который раз! в устройство на очередной обетованной земле... Но след этого периода семейной истории не затерялся: сохранились "бытовые" документы - счета, закладные, книги домашних расходов... Часть подлинных материалов хранится ныне в архиве Смитсониановского Института в Вашингтоне. Есть они и в библиотеке Конгресса США, - как-никак - это история страны. В эти хранилища документы попали из архивов Северной Каролины...
В Новом Амстердаме в 1661-м году у Саула родился четвертый сын, Джошуа, первый "американец" в семье Додаи из Виейра. Здесь же, в 1674-м году, когда Новый Амстердам перешел в руки новых хозяев и наречен был Нью-Йорком, Саул похоронил своего отца Давида. Это был первый покойник, первая могила Додаи из Виейра в земле Америки...
Через несколько лет Саул бен Давид с семьей, которая после рождения Джошуа пополнилась двумя дочерьми, возвратился в Европу...
Очень подробно предки мои свидетельствовали нам, потомкам, о днях своей жизни. Но нет объяснений их возвращению. Неординарность этого шага позволяет думать, что причины их новой одиссеи были вески. Или вовсе письменных свидетельств этому не было? Или не найдены они? Увлеченный поисками и вдохновленный их результатами Берни верит во второе предположение. Верит и ищет. Ищущему - да дается!

Они поселились в Амстердаме. Семья занялась своими вековыми занятиями: медициной, оружием, стеклами. Джошуа, восстановивший дневниковую традицию семьи, с детства тянулся к земле. Пораженный чудом голландских розариев, он всерьез занялся агрономией и садоводством. Сохранились его письма этого периода, в которых он сообщает оставшемуся в Америке брату Meнасе о посылках с семенами цветов, отправленных им в Новый Свет. По-видимому, Джошуа участвовал в похоронах Баруха Э'Спинозы: он очень подробно описывает февральскую поездку 1677-го года в Гаагу. Из текста письма можно понять, что это было дело крамольное. Мы теперь тоже понимаем цену участия в похоронах изгнанника... Узнать уже ничего нельзя, но натуралистические записки Джошуа, опубликованные после его смерти в Нью-Йорке /"На новой земле", "Двери в природу", "Философ из пчелиного улья" и другие, - всего их восемь работ/, содержали мысли философских концепций Спинозы. В год же смерти великого философа, да и много позже, ортодоксы-волки из голландских общин зорко следили за своими овцами, причащавшимися от крамолы. Спаниэли, - испанские и португальские общинные фракции, сами откровенно преследуемые ортодоксами-аборигенами, старались быть правее правых. Истина старая.   Семья Додаи, пережившая неизмеримо больше присмиревших в Голландии испанских соотечественников, естественно, не могла не сочувствовать преследуемому земляку. И ей доставалось, и, как мы узнаем, достанется еще... И этому есть прямые и подлинные свидетельства в архиве Берни.
Душевное неустройство, память детства, призывы брата Менасе, возможно, отсутствие своего клочка земли, к которой его постоянно тянуло, - так мы все думаем, - прямого свидетельства этому нет, - заставило Джошуа в 1692-м году оставить родителей, сестер и братьев и снова отправиться через океан в Америку....
Там, на его родине, в поселении Бристоль на реке Делавер у него с братом Менасе ферма, в переводе Берни - "овощная". Оба брата были женаты, имели детей. Позднее они перебрались в Каролину, где на реке Ноак /?/ разбили новую большую ферму, на которой разводили скот и выращивали овощи. Кроме этой фермы потомки их владели в Северной Каролине землей не далеко от поселения Роли на реке Ньюс...
...Менасе умер в 1725-м году, оставив на земле Америки шестерых сыновей и трех дочерей. Джошуа умер в 1736-м году. У него было три сына и дочь. Менасе, Джошуа, их дети, внуки и правнуки постепенно трансформировали свою семейную фамилию из Додаи - в Доддаи и в Додд. Уже дочери Менасе повыходили замуж за выходцев из Шотландии и Англии. Старший сын Джошуа женился на дочери английского эмигранта... Додды впоследствии превратились в христианскую /англиканскую/?/ семью... На Великой Встрече, в Ниидеме 6-го ноября 1977-го года нас с Ниной очень по родному приветствовали представители Пионерского Клана Додд. Встреча, состоявшаяся в домах двух семейств Додд'ов в Каролине, должна быть описана поэтом, иммунированным от волнений и сентиментов...
...Додды-пионеры писали Додаи и потомкам их в Голландию, Саксонию, Россию... Мстиславский блок архива Берни хранит письма, полученные в канун вторжения Наполеоновских войск... Их очень много - писем от Додд'ов, - уже не сентиментальных, не "псаломных" или описательно-натуралистических, как рукописи предков. Это деловые послания деловых и очень занятых людей, сначала простые, наполненные ковбойскими заботами. Позднее, емкие письма-отчеты, говорящие о глубоких сдвигах в жизни и миропонимании, но всегда и неизменно насыщенные фактами и юмором. Отсюда наше теперешнее знание всех этапов бытия первой американской семьи Додаи - Додд'ов.

...В Европе все шло по заведенному и замкнутому кругу: старший сын Саула бен Давида - Мануэль /в некоторых документах – Азриэль Мануэль/ с женой уехали (возвратились!) в Португалию. Они крестились и приняли католичество, полагая теперь, что свободны в выборе родины и судьбы...
Воистину: "...И дал им Господь трепещущее сердце, и истаивание очей, и томление души..." Томление души и сердце трепещущее, - что еще толкнуло Мануэля, сына изгнанника Саула, внука изгнанника Давида, правнука изгнанника Иосифа /продолжать?!/ вернуться туда, где не ждали его, где прокляли и изгнали его народ?
Трепет сердца и томление души...
В Португалии они начали жизнь во Вьяну-ду-Каштелу. Здесь Мануэль ковал мечи и украшал их кружевами травленных рисунков Кобахос... Здесь родился его сын, нареченный в храме всевидящего Бога Антонием. Здесь Мануэль тайно, как большинство держащихся за родную землю, накрывался талитом и раскрывал Книгу Предков... Морран, он попал в руки инквизиции, был пытан и искалечен. На глазах его убили жену... Чудом спасшийся, он бежал с сыном в Голландию, добрался до Амстердама, пришел к Якобу и здесь, в его доме, умер, оставив десятилетнего сына... Это было в 1692-м году.
Сказано уже было, - голландская община не отличалась терпимостью к вероотступникам... Спинозу - глыбищу она, было, растерла в порошок. Что ей была семья Якоба, приютившего "чужого" мальчишку, сына предателя! Но Якоба не пугали угрозы ортодоксов: он знал незыблемость своей веры, и это было лучшей его защитой перед собственной совестью и людьми, среди которых жить ему, его потомкам... Он был брат своего брата. Мальчик был бесценной частицей, связующей его с покойным Мануэлем, с навсегда оставившими привычный ему мир Европы и исчезнувшими в далекой Америке Менасе и Джошуа... И кровь братьев на бесконечном пути моих предков не дешево стоила... Не дешевле веры, спаявшей рассеянный народ. И как ни тяжек был грех Мануэля, Якоб не сбрасывал его на плечи мальчика. Не проклял же он, не забыл же, не вырвал из сердца детей Менасе и Джошуа, ушедших за океаном из Храма Предков...
...Это всё - не мои мысли или комментарии: все приведенное выше – строки из писем Якоба к Менасе и Джошуа.
Антоний тяжело переживал семейные неприятности: они жили на обитаемой земле, община была вездесуща, тверда и свята в своей правоте. Да что община, - братья Антония могли не простить ему... Так или иначе, но когда конгрегация запретила Якобу исполнить долг отца - ввести Антония в Великое Тринадцатилетие - Бар Мицво, когда мальчик становится взрослым человеком, юноша ушел из дома... 1695-й год...
Он ушел из дома дяди, ничего не сказав ему... Он ушел в Роттердам, голодал, искал пристанища... Якоб нашел его на корабле, куда тринадцатилетнего мальчишку взяли "мальчиком" - юнгой...
Это подробно описано Якобом: всего в Архиве Берни девять писем. И еще семь писем - копий. Подлинники - в Историческом отделе Библиотеки Конгресса - экспонаты истории Почты США 17-го века...
Якоб приезжает в Роттердам к Антонию, привозит моряку деньги и гостинцы из дома. Отношения их неизменно теплы. Записи об этих путевых расходах и деньгах - в подлинных Расходных Книгах архива Берни.
Антоний не вернулся в дом дяди...
Запись в письме Якоба: "... августа, года 1697 посетил корабль Антония московский высокий гость и забрал Антония с собой, и тогда я не простился с ним, и не простил его, и он не простил меня..." В архиве Берни - подлинник письма, переводы на английский, сделанные кем-то из Додд'ов... Подлинник письма Якоба к Джошуа.
Описываю подробно, потому что подробно описано всё почти три столетия назад. И еще потому, что это интересные записи с неожиданным продолжением.
Дальнейшие события рассказаны очень скупо: кончился, видимо, период эпистолярный в семье Додаи... Но что-то восстанавливается.
Скупо описаны события. Но, пожалуй, самые богатые по количеству архивные трофеи, относятся чуть к более позднему времени, когда Якоб с семьей оставил Амстердам, город, который на протяжении трехсот лет!!! гостеприимно встречал поколения беглецов Додаи, но не мог приютить одного мальчишку... Он оставил Амстердам, переехал сначала в Гронау, но что-то побудило его оставить Голландию и искать места под вовсе не ярким солнцем Нижней Саксонии. Здесь он прошел через гетто Оснабрюгге и прижился в Ганновере. Был врачом сиротского приюта.
Перечисление документов Саксонского периода жизни Додаи невозможно для гостя из Москвы: их сотни - деловых и личных дневников, финансовых реквизитов, записок и размышлений по практической медицине при лечении детей...
Кое-что - совсем немного - попало Берни от деда. Остальное - результат поисков офицера американской военной разведки в Германии в самом конце войны и после капитуляции. Отмечу, что чтя юридическую неправомочность "личных" изъятий из архивов пусть даже вражеской страны, Берни в 1956-м году возвратил подлинники архивному ведомству ФРГ, оставив с разрешения хозяев их копии. В двадцатую годовщину освобождения Германии от фашизма, в День Победы, приглашенному на торжества оккупационной администрацией США в Мюнхен Бернгарду немецкие коллеги преподнесли соответствующим образом /и здорово/ оформленные те самые подлинники. Не сомневаюсь /зная его отношение к нацизму/, что с прошедшими через его руки в сороковых годах иного свойства документами, и не только документами, Берни не церемонился.
...В мае 1719-го года Якоб со своей семьей - женой, сыновьями Бениамином, Израилем, Иосифом и Иегудой и с дочерью Райзи в результате неожиданного приглашения русского дипломата в Лондоне Федора Павловича Веселовского /в записях "русских" предков фамилия эта несколько переврана: Тодор Фесслоффски/ отправились в Россию, где Якобу, Вениамину и Иегуде предстояло заниматься медициной. В Санкт-Петербург они прибыли в июле... Первые Додаи в России?
Архив Берни хранит подлинные - "Подорожную", подписанную русским посланником в Голландии 28-го мая 1719-го года и русский паспорт младшего сына Якоба "...Юды Додаина сына Якова из Гоноверу...", "выправленный" Канцелярией с.-петербургского полицеймейстера" ... майя 27 дня года от Рождества Христова 1721... в городе Санкт Питербурх..." Интересно, что шестью днями ранее утвержден был Закон от 21-го мая 1721-го года "...О записывании в канцелярии полициймейстера дел иноземцев..." /"Запись пришлых людей"/.
Что мы знали еще: Якоб и его дети отказались перейти в христианство, - условие, на котором им разрешалось жить в русской столице и занимать государственную должность лекаря. Россия - не первая и не последняя страна с такими правилами в те годы. По-видимому, это было желание пригласившего их чиновника, возможно, самого Антония ди Виейра, который, как позднее оказалось, обратился к Федору Веселовскому с просьбой разыскать ушедших из Амстердама его родственников, "...пригодных и умелых в лекарском искусстве..."
Свидетелей этому событию не оказалось: документы молчат и можно делать только предположения... В результате, все Додаи, исключая задерганного Антонием младшего - Иегуды, были отосланы за пределы России в польский город Вильно, "...в жидовскую слободу для проживания". Берни этого не знает, но, якобы, как рассказывал мне мой отец, Якоб просил не отправлять его в Саксонию, а оставить ближе к младшему сыну... И, якобы, Антоний имел надежду, что его брат одумается.
Яков умер в Вильно в 1722-м году...
Свидетельств исхода моих предков в Вильно нет. Можно только представить их первые годы жизни в этом памятном для них месте: ...в 1705-м году в Вильну вошли русские войска с Петром Великим; в следующем году туда ворвались шведы и полностью разорили его; "...страшный пожар опустошил в 1706-м году большую часть города, голод, свирепствовавший во всем крае из-за войны 1707 - 1709 годов истребил в одной Вильне более 34-х тысяч жителей; новый удар - пожар 1715 года окончательно добил город..."
Мы знаем, что Вениамин был в Вильне лекарем, а потом квартальным раввином. Должность эту в гетто Вильны он получил в 1750-м году благодаря ходатайству главного виленского раввина и главы братства "Hep Тамид" Иуды Лазаревича. Среди тех, кто помог Бениамину получить место лекаря в первые годы жизни его в Вильне был Самуил Авигдор'ович: как оказалось, далекий предок Додаи – Рафаэль Авигдор, бывший некогда профессором математики в Валенсии - был и предком Самуила... Тесен мир: Авигдор'ович, бывший до 1749-го года Волковысским раввином, заступил на место своего умершего тестя Гешеля в одном из районов города, а в 1750-м году стал главным раввином городской общины.
Но главное, что способствовало известности Бениамина и уважению его - лекарская работа, которую он никогда не оставлял и которой отдался целиком, переехав в Витебск, а затем навсегда в Мстиславль, на родину жены – Розалии, урожденной Фрумкин. В этом городе, ставшем родиной следующих поколений Додаи – Додиных, Бениамин поселился в 1761 году в Казимировой слободе...
И последнее, что все мы знали: в 1725-м году Бениамин гостил в Петербурге у Иегуды, который служил лекарем в каком-то военном чине в полицейской команде при петербургском полицеймейстере. При оформлении паспорта в столице впервые официально записаны фамилии наших российских предков: Бениамин Додаин из рода Генкес... происшедшие из Виейра, португальского города... Такая запись в архиве Берни, венчающая историю поселения предков в Мстиславле. После казни Антония в Петербурге в 1727-м году /как знали мы здесь и наши родичи в США/, Иегуда оставил Петербург и переселился к Бениамину в Мстиславль. Он и сообщил о том, кто был Антоний /генерал, сановник/ и рассказал о его казни/?/...
Судьба двух их братьев Иосифа и Израиля и сестры Рейзи нам в России была неизвестна. Упоминания о них исчезли из документов Берни в пятидесятых годах 18-го века, приблизительно в годы переселения Бениамина в Витебск... Исроэл /Израиль/ был архитектором, строил дома в польских городах. Альбом его рукописных рисунков зданий хранился у моего деда Самуила /Шмуэла/ в Мстиславле. Я его смотрел под недреманым оком старших: боялись, что порву... А меня, ребенка, он очень интересовал - мнились мне прекрасные города и дома - дворцы... Точно знаю: этот альбом втолкнул меня в искусство, вывел к архитектурному рисунку, к творчеству. И в детстве я много рисовал - дома, интерьеры, фасады... По-сейчас лежат эти мои сочинения на тему о прекрасных городах. А тот альбом сгорел вместе со всеми, кто еще тогда, в 1941-м оставался от Додаи в Мстиславле...
Вот все, что я знал, возвратясь из поездки в США в 1977-м году.


Чтобы иметь право поставить точку на этих записках, нужно еще рассказать о послеамериканских находках моих и Берни.

И так, мы все знаем, что племянник Якоба из Амстердама - Антоний, сын Мануэля ди Виейра увезен был пятнадцатилетним мальчиком в Россию неким "...московским высоким гостем...", и что здесь, в новой русской столице Санкт-Петербурге Антоний, якобы, стал сановником, даже генералом, русского царя. Человеком, который имел право вызвать своих родственников из Голландии и даже... уплатить за очень дорогой переезд /возможно, именно приглашенные иностранцы вообще освобождались от расходов на переезд; возможно, но этого предки мои могли не знать/. И что он, - Антон ди Виейра, если верить рассказу возвратившегося из Петербурга к брату Бениамину младшего Додаи - Иегуды, - в 1727-м году был казнен...

Возвратившись домой, где-то в декабре 1977-го года я первый раз позвонил в Институт Истории АН СССР. Мне ничего определенного не сообщили... Ди Виейра? Португальца? Такого, вроде, не было.
Тогда я обратился к литературе, рассуждая, что петровский не русский генерал, если он вообще существовал, - не иголка в стоге русской истории. Но, ничего я не нашел: нигде не значился Антоний ди Виейра. Я проскакивал даже мимо статей в серьезных изданиях! Нет. Мне из того же института Истории - Геннадий Алексеевич Санин в телефонном разговоре неожиданно вспомнил: - как же, был такой человек в Петровскую эпоху, был! Ди Виейра, Антон, но он, вроде, не так писался в исторических документах, - что-то вроде Дивьер или Девьер...
Секрет открылся! Вместе с ним раскрылся мир Петербурга начала 18-го века. Литературные источники„ хоть и не многочисленные, достаточно подробно повествуют жизнь предка, от того знаменательного дня 1697-го года в Роттердаме до трагического 1727-г... и далее! Судьба.
Сошлюсь на литературные источники, просто процитирую их, принадлежащих к русской исторической справочной литературе, то есть, к документам официальным. Тем более, что других никто не приготовил.

1. С.Шубинский, историк, профессор. "Первый генерал-полициймейстер". С.-П.-б., 1892 г., Б-ка им. Ленина, ХХ 21/30, 1892, Т. 48...В 1697 году, во время пребывания Петра Великого в Голландии, амстердамский бургомистр, желая сделать ему удовольствие, устроили в заливе Эй примерное морское сражение под руководством адмираля Схея. ... Государь не хотел оставаться простым зрителем: он перебрался на военный корабль и постоянно направлял его туда, где огонь был сильнее. Распоряжаясь кораблем, Петр обратил внимание на одного молодого юнгу, почти еще мальчика, с еврейским типом лица, очень красивого и стройного. Этот юнга с замечательной ловкостью лазил по веревочным лестницам на мачты, крепил и ослаблял паруса и, вообще, быстро и толково исполнял всякие корабельные работы. По окончании маневров Петр позвал его, похвалил за расторопность, подарил талер и спросил, кто и откуда он. Юнга бойко ответил, что его зовут Антонием, что он сын португальского еврея, переселившегося в Голландию и здесь крестившегося, что отец его умер, не оставив ему никаких средств, и он по необходимости поступил в юнги, не имея случая найти себе другое, более легкое занятие. Толковые ответы юноши, его симпатичная наружность так понравились государю, что он тут же предложил Антонию поступить к нему в услужение, обещая, что если он будет служить честно и верно - позаботится об его дальнейшей судьбе.
Разумеется, молодой юнга с восторгом принял предложение и на другой же день был зачислен в штат царской прислуги пажом. Петр не ошибся в выборе. Антон Дивиер /так был записан он в списки придворных Петра/ действительно оказался способным, исполнительным и честным слугой. Не обладая еще большим умом, он был, однако, смышлен, вкрадчив, бескорыстен, неутомим и, кроме всего этого, отличался живым, веселым характером... Благодаря этим качествам он скоро заслужил расположение государя и всей его семьи, в которой стал домашним человеком..."

2. "Русский биографический словарь", т.V. под наблюдением /редакцией/ профессора А.А. Половцева. М. - С.-П.-б., 1905г.
"...Он был сделан сперва царским денщиком, а затем генерал-адъютантом, что, по тогдашнему воинскому уставу, равнялось чину подполковника. Освоившись с русским языком и обычаями, войдя в круг людей, приближенных к царской фамилии, Дивиер все-таки чувствовал себя чуждым в высшем обществе, которое относилось весьма холодно к португальскому выходцу. Он решил преодолеть это препятствие женитьбой. Обратить свои искательства в среду родовитых боярских семей он не смел, зная, что его еврейское происхождение явится здесь непреодолимой препоной; оставалось пробовать счастья у новой аристократии, созданной Петром из разночинцев, выдвинувшихся на высшие ступени государственной иерархии своею службою и дарованиями. У всесильного и самого выдающегося представителя этой аристократии князя Александра Даниловича Меншикова была сестра Анна, потерявшая надежду выйти замуж, так как гордый и зазнавшийся князь постоянно находил всех сватавшихся к ней женихов недостойными породниться с ним. Красивому и ловкому португальцу удалось без особенных усилий влюбить в себя девушку. Чтобы достичь своей цели, он предварительно соблазнил её, а затем уже явился к Меншикову и, сознавшись во всем, просил ея руки. Меншиков пришел в страшный гнев. Вне себя, он бросился на Дивиера, избил его и, не довольствуясь этим, позвал своих челядинцев и велел им бить его насмерть. Несчастному Дивиеру едва удалось вырваться из рук людей Меншикова. Избитый и окровавленный, он бросился с жалобой прямо к государю. Петр принял близко к сердцу это дело, позвал Меншикова и, не принимая никаких возражений, велел ему в течение трех дней обвенчать сестру его с Дивиером. Понятно, что после такого происшествия между всесильным временщиком и навязанным ему родственником возникла непримиримая ненависть. Оба, разумеется, внешним образом скрывали её, но в душе только ждали удобного случая погубить друг друга.
Петербург сделался столицей, в сущности, с 1710-го года, когда Петр Великий окончательно перебрался в него с семьей, сосредоточил здесь высшую администрацию и повелел переслать сюда на постоянное житьё мастеровых людей из центров России, с их семействами, в числе 15000 человек, и построить для них на средства казны жилища. Вследствие этого, город начал быстро обстраиваться и через несколько лет народонаселение его определялось уже приблизительно в 35000 оседлых жителей. Разнообразные меры государя к улучшению внешнего быта населения новой столицы, развитию в ней промышленности и торговли, устройству благообразия и благочиния, потребовали создания особого учреждения, которое наблюдало бы за точным исполнением всех этих мер. Такое учреждение явилось в лице первого в России генерал-полициймейстера и подведомственной ему канцелярии.
Петр нашел, что наиболее подходящим человеком для столь ответственной должности был Дивиер, в честности и распорядительности которого он имел уже не мало случаев убедиться. 27 мая 1718-го года состоялся следующий высочайший указ сенату

"...Господа Сенат! Определили мы для лучших порядков в сем городе генерал-полициймейстера, которым назначили нашего генерал-адъютанта Дивиера; и дали пункты, как ему врученное дело управлять. И ежели против оных пунктов чего от вас требовать будет, то чинить. Также всем жителям здешним велите публиковать, дабы неведением никто не отговаривался. Петр."

2. П.Н. Петров, историк, профессор. "
3. История Санкт-Петербурга...". С.-П.-б., 1885, ЦНТБ - Инд. 9/47/5. Пет. Ист. Стр. 34 Приложен.
"...Определяя личность столичного управителя, Петр Великий руководствовался не только соображениями установления благочиния и показательного порядка в новой столице. Недавно еще усмирены были бунты, ставящие в сомнение самоё жизнь государя, его великое дело преображения России, на которое он не пожалел жизни. Подспудно враги его плели, заговоры, долженствующие пресечь великие планы. Былые соратники, кои прежде приняли сии планы его и шли с ним воедино, отступились тайно, убоясь великих трудов и тайно же ждали часа предать дело вождителя. Собственный сын, преступно побуждаемый врагами, притаившимися в сердце государства российского, ждал рокового часа, дабы прервать и повернуть вспять содеянное великим отцом своим...
Нужен был на это многотрудное дело человек умный и сильный, могущий крепко держать в руках своих столицу и самое правительствование в государстве, на верность и честное бескорыстие которого государь мог спокойно положиться, уверованный, что как он: сам задумал, так произведено будет. Обратясь к Сенату, Петр назвал имя Дивиера..."
И далее:
"...Государь отныне мог уверен и спокойным быть и править великое дело потому, что рядом был верный слуга, почитавши дело это как свое, на всякое время..."

4. "Санкт-Петербург в Петрово время", К двухсотлетию Санкт-Петербурга. 1703 - 1903 гг. С.-П.-б., 1903г. Изд. Х.Краузе.
"... 25 мая Петр учредил полициймейстерскую канцелярию с генерал-полициймейстером Дивиером, которому "за Его Величества собственной рукою пункты, и всем жителям здешним объявлено, ежели что будет до них в оном управлении касаться, быть в том послушным, и никто бы неведением не отговаривался, и оные пункты суть следующие:
1. Регулярное строение всего гражданства;
2. Охранение берегов реки Невы;
3. О чистоте улиц;
4. О маркитантах и их шалашах;
5. Смотрение над съестными припасами, чтобы чего гнилова и нездороваго не продавали;
6. О чистоте улиц и переулков, от всякого сору и помету;
7. О драках и ссорах;
8. О смотре у жителей печей и каминов;
9. О подозрительных домах, о играх и зорни;
10. О всяких гулящих людях и слоняющихся;
11. О всяких приезжих людях и объявлении оных, как держать их в домах;
12. О рогаточном карауле по улицам;
13. О старостах и десятских слободских. А сей 13-й пункт писан собственною Его Величества рукою, чтобы быть постою по квартирам у всех, не обходя никакого чина".

5. Источник: см. п.2 /стр. 14/. Продолжение.
Хотя о деятельности Дивиера, как первого генерал-полициймейстера сохранились лишь отрывочные и случайные сведения, тем не менее и по ним можно вывести заключение, что он вполне оправдал ожидания государя и был энергическим, усердным и толковым исполнителем стремлений Петра устроить новую столицу по образцу европейских городов.
Необходимо заметить, что Петербург того времени был ни что иное как окруженное лесом болото, среди которого пролегали местами непроходимые от грязи и ночью совершенно темные улицы с разбросанными на обширном пространстве лачугами и наскоро сколоченными хижинами; только кое-где, на Адмиралтейской стороне и около Петропавловской крепости, встречались барские дома, построенные на голландский манер. Состав населения был самый разнообразный: рабочие и мастеровые, насильно согнанные со всех концов России, мелкие торговцы всякой всячиной, солдаты, иностранные шкиперы и матросы, чухонцы, колодники и разный сброд, искавший заработка и наживы; пьянство, разврат, воровство, насилие и грабежи были обычным явлением и постоянной угрозой для обывателей.
При Дивиере был сформирован первый полицейский штат, состоявший из 10-и офицеров, 20-и унтер-офицеров и 160-и нижних чинов; устроена пожарная часть, для которой медные трубы выписаны из Голландии; поставлено в разных местах 600 фонарей, освещавшихся конопляным маслом; замощены камнем главные улицы; заведены фурманщики для своза с улиц нечистот и навоза; обращено особое внимание на свежесть продаваемых съестных продуктов, причем постановлено, чтобы все торговцы носили "белый мундир" по образцу; "для прекращения воровских приходов и всяких непотребных людей" учреждены по концам каждой улицы шлагбаумы, при которых находились караулы; просивших милостыню велено ловить и, по наказанию батогами, высылать из города; установлены штрафы за необъявление о приезжающих и отъезжающих, за принятие в работы людей без паспорта, за азартную игру или пьянство, за неисправное содержание печей и дымовых труб и т.д. Дивиер каждый день объезжал город, лично наблюдал за порядком и соблюдением установленных правил. По словам голштинского камер-юнкера Берхгольца, жившего в Петербурге в конце царствования Петра Великого, Дивиер отличался своей строгостью и внушал обывателям такой страх, что они дрожали при одном его имени.
Деятельность Дивиера была оценена государем, который произвел его 6-го января 1725-го года в генерал-майоры.

28-го января 1725-го года Петр Великий умер, не успев сделать никаких распоряжений относительно престолонаследия. Благодаря быстрым и верно обдуманным мерам, своевременно принятым Меншиковым, Екатерина I-я была провозглашена самодержавной императрицей. Несмотря на неограниченное влияние, приобретенное вследствие этого Меншиковым на Екатерину I-ю, Дивиер был защищен от его вражды личным расположением государыни, к которой имел свободный доступ во всякое время, считаясь в царской семье домашним человеком. Екатерина любила веселого португальца, забавлявшего её своими шутками и неистощимыми рассказами. Оставаясь генерал-полициймейстером, Дивиер получил 21-го мая 1725-го года орден св. Александра Невского, 24-го октября 1726-го года возведен в графское достоинство, а 27-го декабря того же года пожалован чином генерал-лейтенанта. Кроме своих прежних обязанностей, Дивиер исполнял разные другие поручения по указанию императрицы, и, между прочим, был послан в 1727-м году в Курляндию отстаивать русские интересы... Для характеристики Дивиера необходимо сказать об этой миссии несколько слов.
В Курляндии, составлявшей тогда ленное владение Польши, проживала вдовствующая герцогиня Анна Иоаиновна, а герцогом номинально числился последний потомок Кетлера, шестидесятилетний герцог Фердинанд? пребывавший, вследствие неприязни к нему курляндского дворянства, в Данциге. В виду престарелого возраста Фердинанда курляндцы решили еще при его жизни избрать себе нового герцога. На собранном в Митаве сейме герцогом был избран побочный сын короля польского и саксонского Августа II-го граф. Мориц Саксонский, причем, избиратели предложили Анне Иоанновне вступить в брак с новым герцогом. Мориц являлся нежелательным кандидатом как для Польши, так и для России. В Гродно был немедленно созван польский сейм, который постановил уничтожить избрание Морица, а решение о дальнейшей судьбе Курляндии отложить до смерти герцога Фердинанда. Такое постановление Гродненского сейма, указывавшее на возможность присоединения Курляндии к Польше, произвело сильное впечатление на курляндцев. С одной стороны, усилилось раздражение против Польши, грозившее явным сопротивлением; с другой раздались голоса, убеждавшие покориться тяжелой необходимости и слиться с Польшей; подобная развязка была бы в высшей степени не выгодна для России, и поэтому императрица поручила Дивиеру отправиться в Митаву и уверить курляндцев, что мы готовы защищать их самостоятельность и право избирать герцога, лишь бы они не принадлежали к саксонскому дому.
Вскоре по приезде Дивиера в Курляндию, Мориц, продолжавший оставаться в Митаве и упорно отказывавшийся подчиниться постановлению Гродненского сейма, обратился к нему с письмом, в котором прямо предложил ему 10000 экю за то, чтобы он содействовал браку его с Анной Иоанновной и одобрению Россией его избрания. Известно, что тогдашняя политика основывалась главным образом на подкупе и политические деятели не считали взяточничество безнравственным. Поэтому и предложение Морица не представляло ничего необычайного. Ответ Дивиера настолько ярко рисует его бескорыстие, что мы приводим этот документ полностью:
"...Полученное мною сего числа письмо, - отвечает он по-немецки, - повергло меня в удивление и чувствительное волнение, тем более, что, благодаря Бога, всё мое предшествующее поведение может служить доказательством, что я не способен не только за несколько тысяч рейхсталлеров, но и за сокровища всего света сделать хотя самомалейшее отступление от поручения, возложенного на меня инструкцией моей всемилостивейшей государыни. Это странное предложение, равно как и тому подобные искушения, предполагающие подлые и низкие чувства в том, к кому они относятся, оскорбительны для честного человека. В вышеупомянутом деле, в котором ея величество удостоила меня избрать мелким орудием своей воли, я буду без всякого уважения к видам частных лиц и чуждым интересам, равно как и без всякого постороннего вознаграждения, исполнять свои обязанности, как следует честному человеку. Но если бы дело это обратилось и в вашу пользу, то всякий и без того должен получить то, к чему приличие обязывает. Ваш почтительный и покорнейший слуга, граф Дивиер."
В то время как Дивиер вел в Митаве переговоры с разными влиятельными лицами и старался увеличить число сторонников России, в Петербурге совершилось событие, отразившееся роковым образом на его судьбу.
Здоровье императрицы Екатерины I-й было уже давно потрясено, и в начале 1727-го года появились признаки, не предвещавшие хорошего исхода. На сцену снова выступил вопрос, имевший громадное значение для многих: кто будет наследником престола, одна ли из двух дочерей Ектерины, или двенадцатилетний великий князь Петр Алексеевич, сын царевича Алексея Петровича. В разрешении этого вопроса был особенно заинтересован Меншиков. Стремясь сохранить за собою ту неограниченную власть, которую он приобрел при Екатерине, Меншиков задумал женить Петра на своей старшей дочери и, возведя его на престол, управлять государством до его совершеннолетия, на правах регента.
Екатерина, всем обязанная Меншикову, уступила его настойчивым просьбам и согласилась на предложенную им комбинацию. Вопрос этот был решен в марте 1727-го года, и решение его привело в ужас всех, к кому Меншиков относился враждебно. При дворе составилась партия, поставившая себе целью всеми средствами противодействовать честолюбивым замыслам Меншикова. Во главе её находились герцог голштинский, граф П.А.Толстой, И.И.Бутурлин, А.Л.Нарышкин, Скорняков-Писарев, Ушаков, князь И.Долгорукий.
В это время вернулся в Петербург Дивиер. Он был поражен, узнав о том, что произошло при дворе в его отсутствие. Смертельный враг его, от которого нельзя ждать пощады, делается тестем будущего императора! Екатерина умрет, и тогда у Меншикова будут развязаны руки; он прежде всего обрушится на своих недоброжелателей и уничтожит их. Предвидя свою гибель, Дивиер не только присоединился к партии, враждебной Меншикову, но сделался одним из самых деятельных её членов.
Между тем, пока враги Меншикова переговаривались и обдумывали план действия, решительная минута наступила ранее, нежели ее ожидали. 30-го апреля у императрицы открылась горячка. Меншиков безотлучно находился при больной, никого к ней не допускал, подносил к её подписи указы и сочинял для нее духовное завещание, по которому престол переходил к малолетнему Петру с обязательством жениться на дочери Меншикова Марии. Таким образом, Меншиков достиг исполнения всех своих планов; оставалось лишь поскорее отделаться от врагов, и он нетерпеливо добивался случая, который дал бы ему возможность одним разом сокрушить их. Случай этот не замедлил представиться благодаря нескольким неосторожным словам, сказанным Дивиером во дворце великому князю и цесаревнам.

6. Источник: см. п.3 /стр. 242/. Продолжение.
"...В этих видах, опираясь на усиление подметных писем, им же самим распространяемых, распускавших нелепые толки, князь /Меншиков/ заставил издать указ "О наказании за непристойные и противные разговоры против императорского величества". На основании этого указа он и поразил своих врагов, привязавшись к шутливым словам своего зятя Дивиера, во дворце, обращенным к великим княжнам и цесаревичу Петру Алексеевичу, 26-го апреля, во время параксизма болезни Екатерины I-й, кончина которой ожидалась в этот день".

7. Источник: см. п.2 /стр. 20/. Продолжение.
"Он был арестован, подвергнут пытке и, вздернутый на дыбу, после двадцать пятого удара повинился во всем, назвал всех своих единомышленников и сообщил свои разговоры с ними. Тотчас же была назначена следственная комиссия, которую Меншиков так торопил, что она закончила все дело в десять дней. В докладе, представленном ею, было сказано, что преступники дерзали определить наследника российского престола по своему произволу и замышляли противиться сватанию великого князя, происходившему по высочайшей воле".

8. К.Арсеньев, "Царствование Екатерины I-й", Академия Наук, С.-П.-б., 1855г., Б-ка им. Ленина. Ф 19/63, стр. 85.
"Суть "вин", предъявленных Дивиеру и его ответов из дел следственной комиссии:"...Записка от имени императрицы о дерзостях Дивиера;.
1. Понеже объявили Нам Их Высочества Государыни Цесаревны, что сего апреля 16-го числа, во время Нашей, по воле Божьей, прежестокой болезни пароксизмуса, все доброжелательные Наши подданные были в превеликой печали, а Антон Дивиер в то время, будучи в доме Нашем, не только не был в печали, но и веселился, и плачущуюся Софью Карлусовну вертел вместо танцев и говорил ей: - не надобно плакать;
2. В другой палате сам сел на кровать и посадил с собою Его Высочество Великого Князя и нечто ему на ухо шептал; в тот час и Государыня Цесаревна Анна Петровна, в безмерно быв печали и стояв у стола в той же полате, плакала; и в такой печальный случай он Дивиер, не встав против Ея Высочества и не отдав должного рабского респекту, но со злой своей продерзости говорил Ея Высочеству, сидя на той кровати:
 - о чем печалишься? Выпей рюмку вина - и говоря то, смеялся, и перед Ея Высочеством по рабской своей должности не вставал и респекту не отдавал.
3. Когда выходили в ту палату Государыня Цесаревна Елизавета Петровна в печали и в слезах, и пред Ея Высочеством по рабской своей должности не вставал и респекту не отдавал, и смеялся о некоторых персонах.
4. Его Высочество Великий Князь объявил, что в то время, посадя его с собою на кровать, говорил ему: -
поедем со мной в коляске, будет тебе лучше и воля, а матери твоей бедной, не быть уже живой, -
и притом Его Высочеству напоминал, что Его Высочество сговорил жениться, а они за нею будут волочиться, а Его Высочество будет ревновать.
5. Ея Высочество, Великая Княгиня объявила, что в то время рейхсмаршал, генерал-фельдмаршал светлейший -князь, видя его Дивиеровы такие злые поступки, Ея Величеству говорил, тобы она никого не слушала, но была бы всегда при матушке с ним светлейшим князем вместе."

Тот же источник, стр. 58.
Ответы Дивиера комиссии.
"...16 апреля в доме Ея Величества, в покоях, где девицы сидят, попросил я у лакея пить и назвал его Егором; князя Никиту Трубецкого называли мы, товарищи его, шутя, Егором, и когда я попросил пить и назвал лакея Егором, то Трубецкой на эти слова обернулся и все засмеялись; Великий Князь спросил меня: - чему вы смеетесь? И я объяснил, что Трубецкой этого не любит, и шепнул на ухо, что он к тому же и ревнив. Софью Карлусовну вертел-ли, не помню. Цесаревне Анне Петровне говорил упомянутые слова, утешая её. Цесаревна Елизавета Петровна сама не велела вставать никому, а мне и царь Петр Алексеевич никогда не велел вставать и сердился, пока я не привык. Великому Князю означенные в обвинении слова не говорил, а прежде говаривал часто, чтобы изволили учиться, а как надел кавалерию, худо учится, и еще как сговорит жениться, станет ходить за невестою и будет ревновать, и учиться не станет..."

9. Источник: см. п.2 /стр. 21/. Продолжение.
"...6-го мая, за несколько часов до кончины, императрица слабеющей рукой подписала указ о наказании виновных"
"Дивиера и Толстова, лишив чина, чести и данных деревень, сослать: Дивиера в Сибирь, Толстова с сыном в Соловки; Бутурлина, лиша чинов, сослать в дальние деревни; Скорнякова-Писарева, лиша чинов, чести, деревень и бив кнутом, послать в ссылку; Нарышкина лишить чина и жить ему безвыездно в деревне; Ушакова определить к команде, где следует; князя
И. Долгорукова отлучить от двора и, унизя чином, написать в полевые полки".

Сдавая этот указ для исполнения, Меншиков велел приписать к нему слова: "Дивиеру при ссылке учинить наказание, бить кнутом".

10. Источник: см. п.3 /стр. 16/. Продолжение.

"...Не можно винить умирающую женщину в предательстве Меншикову петрова орла„ которая одна на смертном одре своем без понятия подписала своим августейшим именем приговор действительному охранителю дела петрова..."

11. Источник: см. п.2 /стр. 23/. Продолжение.

"…25-го мая 1727-го года приговор был приведен в исполнение. /Вот та "казнь", - а в русской интерпретации того времени слово это могло означать и кнут и смерть..., - о которой рассказал Иегуда брату своему Бениамину, перебравшись в Мстиславль в 1727-м году, и которая для моих предков и для братьев и сестер моих в Америке закрыла биографию Антония ди: Виейра. А биография, тем временем, продолжалась, но уже далеко от Санкт Петербурга, в котором так блистательно началась за 30 лет до того... Это мое примечание./
По словам очевидца, несчастного Дивиера, еще не оправившегося от пыток, наказывали с таким рассчитанным зверством, что каждый удар на спине ложился один к другому, и не осталось ни одного места, не тронутого кнутом. Меншиков не пощадил и свою сестру. Ей было велено ехать на жительство, с четырьмя малолетними детьми, в деревню. Пожалованная Петром Великим Дивиеру за службу, в Ямбургском уезде, деревня Зигорица, была отобрана и подарена штаб-лекарю Ягану Шульцу. Ненависть Меншикова к Дивиеру и Скорнякову-Писареву, с которым у него были также старинные счеты, не удовлетворилась понесенными ими унижением и позором. Со свойственной ему жестокостью, он придумал для них новую пытку, назначив местом ссылки обоих Жиганское Зимовье в Якутской области на пустынном берегу Лены, в 9000 верстах от Петербурга и 800 от Якутска. В этом безлюдном месте, куда только изредка наезжали подъячий и переводчик для сбора ясака с окрестных якут и тунгусов, ссыльные были совершенно отрезаны от всего мира, нуждались во всем необходимом, по целым месяцам были вынуждены питаться одним хлебом и рыбой, и даже редко могли видеться друг с другом, потому что сторожившему их караулу было строго приказано не допускать общения их с кем бы то ни было.

Падение Меншикова, царствование Петра II-го и воцарение Анны Иоанновны прошли для них бесследно. Неизвестно почему Анна Иоанновна и Бирон не захотели облегчить участи Дивиера. Может быть у него были какие-нибудь неприятные столкновения с ними во время посылки его в Курляндию, или, зная его за преданного слугу семьи Петра Великого, они боялись, что, вернувшись в Петербург, он явится деятельным сторонником устраненной от престола и любимой народом цесаревны Елизаветы.
Счастье улыбнулось Скорнякову-Писареву ранее Дивиера. По окончании первой экспедиции капитан-командора Беринга в Камчатку, правительство нашло необходимым учредить в Охотском порте особое управление и устроить при устьи реки Охоты порт. Дельных администраторов в Сибири не было и Беринг указал на Скорнякова-Писарева, как на человека подходящего и способного, тем более, что, находясь при постройке Ладожского канала он хорошо изучил инженерное и водяное искусство.
23-го апреля 1737-го года Скорняков-Писарев был назначен командиром в Охотск, причем, ему назначено 300 рублей жалования в год и поручено, главным образом, заселить Охотск, завести там верфь, устроить пристань, построить суда и приложить старание о развитии там хлебопашества. Скорняков-Писарев был действительно человек очень способный и умный, но, вместе с тем, вздорный, неуживчивый, без всяких нравственных правил, не чистый на руку. Вскоре по прибытии в Охотск у него начались пререкания с Берингом и капитаном Шпанбергом, возникли недоразумения с подчиненными, посыпались жалобы и доносы. Он предавался пьянству и разврату, брал взятки, не выдавал служащим жалования, был жесток до зверства, и т.д. Слухи о бесчинствах Писарева дошли наконец до императрицы и 13-го апреля 1739-го года последовал указ: "...На место в Охотске командира Григория Скорнякова-Писарева определить из ссылочных Антона Дивиера, а жалования давать по тому же, как определено Скорнякову-Писареву..."
Отправляя Дивиера в Охотск, сибирский приказ предписал ему: "...по прибытии в Охотск, сменить Писарева, и поступать во всем по его инструкции. А Писарева, по смене, держать под арестом, а о доносах Беринга, Шпанберга, и его, Писарева, друг на друга, исследовать накрепко..."
Когда именно приехал Дивиер в Охотск, неизвестно, но первое донесение его оттуда было послано в ноябре 1740-го года. Он нашел Охотск, порт, команду в самом бедственном положении: "...люди претерпевали голод, малым пропитанием едва дни живота своего препровождали". С обычной своей энергией и добросовестностью Дивиер принялся за устранение беспорядков и злоупотреблений и приведение в порядок вверенного ему дела. Он употребил все средства порта на постройку необходимых зданий и судов, снарядил Беринга всем нужным для его второй экспедиции и даже завел школу, которая впоследствии послужила основанием штурманскому училищу сибирской флотилии. Арестовав по вступлении своем в должность Писарева, он описал его имущество, продал часть с аукционного торга и вырученные деньги употребил на удовлетворение команды жалованием, которого она не получала несколько лет.
При следствии Дивиер раскрыл все злоупотребления своего предшественника и донес о них сенату. Донесение это было получено в Петербурге за несколько дней до вступления на престол Елизаветы Петровны и послужило им обоим на пользу. Императрица 1-го декабря 1741 года продиктовала именной указ: "...Обретающимся в Сибири Антону Дивиеру и Скорнякову-Писареву вины их отпустить и из ссылки освободить". Указ этот был получен в Охотске 26-го июня 1742-го года, а 11-го июля Дивиер сдал свою должность и выехал в Россию.
По приезде в Петербург, высочайшим указом 14-го февраля 1743-го года ему возвращены чин генерал-лейтенанта, орден Александра Невского и графское достоинство с назначением снова генерал-полициймейстером, а 15-го июля 1744-го года он был произведен в генерал-аншефы. Кроме того, императрица пожаловала ему 1600 душ крестьян из имения Меншикова, и Ревгунский погост 180 дворов."

12. Источник: см. п.3 /стр. 23/. Продолжение.

"...Но заслуженный старец был близок к кончине уже и болезнь его заставила, указом 27-го апреля 1745-го года освободить его от занятий ДО ВЫЗДОРОВЛЕНИЯ, передав заведование делами о постройках в столице Кабинету Ея Величества /572/..."

13. Источник: см. п.2 /стр. 25/. Продолжение.
"...Но Дивиеру не долго пришлось пользоваться возвращенными ему благами жизни. Пятнадцатилетние страдания и лишения совершенно надломили его здоровье; он постоянно хворал и умер 24-го июня 1745-го года. Тело его погребено на Лазаревском кладбище Александро-Невской лавры, но теперь уже нельзя отыскать его могилы..."

14. Источник: см. п. 2 /стр. 25/. Продолжение.
Введение в статью о Дивиере "Русского биографического словаря"
"... ДИВИЕРЫ /ди Виейра/ графы. У первого графа Дивиера, Антона Мануиловича, от брака его с Анной Даниловной Меншиковой /родная младшая сестра князя А.Д.Меншикова, родилась в 1694-м году, умерла в 175... году; сочеталась браком с Антоном Дивиером в 1709-м году. В.Д./ было три сына: Петр, Александр и Антон, и дочь Анна, бывшая фрейлиной при императрице Екатерине I-й и умершая девицей в молодых летах. Граф Петр Антонович родился в 1710-м году и с двенадцатилетнего возраста был назначен пажем к царевне Анне Петровне, герцогине Голштинской, которую сопровождал в Киль, по отъезде её из России в 1727-м году. По кончине её в 1728-м году поступил офицером в голштинскую артиллерию и затем назначен камер-юнкером к герцогу Голштинскому, но в 1737-м году вернулся в Россию и был зачислен в русскую армию поручиком по восшествию на престол Петра III-го, особенным расположением которого он пользовался, получив разом 9-го февраля 1762-го года ордена св. Анны, св. Андрея Первозванного и произведен в генерал-аншефы. По низложении Петра, Дивиер был уволен в отставку, удалился в деревню и умер в 1773-м году. Братья его, Александр и Антон рано вышли в отставку: Александр - гвардии капитаном, а Антон - поручиком и оба жили и умерли в своих поместьях. Все три брата оставили довольно многочисленное потомство: у графа Петра Антоновича было четыре сына и четыре дочери, у Александра - два сына и дочь, у Антона - сын и две дочери. Родословная графов Дивиеров напечатана в "Российской родословной книге" князя П.В.Долгорукова, стр. 274. Много любопытных сведений о Дивиерах можно найти в " Memoires du prince Pierre Dolgoroukow", стр. 249 и 273. / /."

Собственно, это все, что узнал я о моем предке к осени 1978-го года. Но я очень хотел посмотреть на него: каков он был, этот интересной судьбы человек? Не все еще знал я о нем, о чем можно было прочесть в русских источниках, но мне казалось: быть того не может, чтобы нигде не было его портрета. И я стал искать. Из различных источников получалось, что есть единственный прижизненный его портрет, который помещен в юбилейном альбоме к 200-летию Петербурга: "Санкт-Петербургская полиция и градоначальство" /стр. 5; на стр. 6 - подпись Дивиера/. Б-ка им. Ленина, Ц 20/23. Первая удача.
Но никак не мог я получить этот злосчастный альбом: что-то там не ладилось в реставрации...
Я написал в Эрмитаж, и, получив ответ, выехал в Ленинград...

И теперь самое время вспомнить Веселовскских, пока я еду туда.
Если бы Веселовские были "повинны" только в том, что выполняя государственное поручение о "присылке ценных для России людей иностранных из доброго числа..." предложили моим предкам переехать на мою будущую родину и способствовали этому - достаточно веская причина упомянуть их в этих записках. Но фамилия эта, канувшая в небытие, почти три века назад, приобрела для нас - всех Додиных и Хенкеных, - для Додаи новое значение.
Кто же они - Веселовские?
Веселовские - фамилия русской семьи, многие члены которой были известны как видные государственные деятели до и Петровского времени в России. Родоночальником её был еврейский выходец из Польши /из местечка Веселово/ Веселовский, со всей семьей принявший православие после того, как оказал крупные услуги московскому правительству при осаде Смоленска в 1654-м году. Он был женат на тетке барона Петра Павловича Шафирова, предположительно, также еврейского происхождения. У сына Веселовского, Павла, в свою очередь, было четверо сыновей:
1. Абрам Павлович Веселовский, родившийся в 1685-м году /умер в 1782-м году/. Абрам Веселовский воспитывался у двоюродного дяди своего, вице-канцлера барона Шафирова, у которого его впервые увидел Петр Великий, обещавший обеспечить его будущность. Абрам Веселовский, знавший иностранные языки, начал свою карьеру в качестве частного секретаря при Петре I-м. Во время Полтавского боя Абрам Веселовский состоял адъютантом при Петре, а по одержании победы был послан в Копенгаген для извещения об этом датского короля. В 1715-м году он был назначен на пост русского резидента в Вену, в период правления Карла IV-го. Между прочим, Веселовский не упускал случая быть полезным своим прежним единоверцам. Евреи врачи были предметом его особых забот. В одном из своих писем царю он говорил: "....Евреи всегда отличались своими познаниями к медицинской науке и только благодаря еврейским врачам возможно было успешно бороться со многими лютыми болезнями, между прочим и с лепрой /под которой тогда разумели и сифилис/".
Петр ответил: "...Для меня совершенно безразлично, крещен ли человек или обрезан, чтобы он только знал свое дело и отличался порядочностью".
В открытую восставший против репрессий Петра 1-го против родного сына Алексея и обратившись для спасения его к российской служилой знати, и тем замешанный в деле о побеге царевича Алексея Петровича и вызванный царем в Петербург, Веселовский скрылся из Берлина, очевидно опасаясь гнева царя. Петр I-й послал специального уполномоченного, адъютанта своего Ягужинского, на розыски. Тогда Абрам Веселовский бежал к гессен-кассельскому ландграфу, оттуда отправился в Лондон, где его укрывал брат его Федор Павлович. Затем он переселился в Женеву, принял протестантство и стал заниматься торговлей. Вероятно, отпадение от православия и лишило Абрама Веселовского возможности вернуться в Россию в царствование расположенного к нему Петра II-го. В правление Екатерины II-й Вольтер, с которым Абрам Веселовский поддерживал дружбу, писал императрице о его образованности, и она разрешила ему /тогда почти столетнему старцу/ вернуться в Россию; но Абрам Веселовский этим не воспользовался.
2. Исаак Павлович Веселовский, русский дипломат. В молодости служил секретарем посольского приказа и неоднократно отправлялся с разными поручениями заграницу. В связи с опалой брата своего Абрама Павловича Исаак Веселовский был удален от государственных дел, впрочем, ненадолго. В царствование Елизаветы Петровны он был осыпан царскими милостями. Когда доступ иностранных произведений печати в Россию был затруднен, Исаак Веселовский энергично протестовал и, благодаря содействию канцлера графа А.Бестужева-Рюмина, означенные стеснения были отменены. Менее успешно было ходатайство Исаака Веселовского за евреев, также поддержанное канцлером, по поводу указа Елизаветы Петровны 1742-го года об изгнании евреев из Малороссии. Исаак Веселовский преподавал русский язык наследнику престола, будущему императору Петру III-у. И был он, между прочим, известен необычайным остроумием и каламбурами. Умер Исаак Веселовский в 1794-м году.
3. Федор Павлович Веселовский, русский дипломат, сперва, в 1708-м году был секретарем посольства при Куракине в Риме, с которым он посетил различные страны, пока не оказался в Лондоне в 1716-м году, где получил приказ остаться и заведовать посольскими делами. В 1722 году Федор Веселовский был уволен от занимаемого им поста и получил повеление приехать в Россию. Когда Федор Веселовский, подобно брату своему, отказался вернуться в Россию, Петр I-й приказал арестовать его, но британское правительство воспротивилось его выдаче. В царствование Петра II-го Федор Веселовский исходатайствовал разрешение вернуться на родину. В 1760-м году как человек весьма образованный, Федор Веселовский был назначен куратором Московского университета. Он скончался на 80-м году жизни.
4.. Яков Павлович, младший брат предыдущих; о нем имеются чрезвычайно скудные сведения. Известно только, что в 1719-м году он состоял при князе Меншикове и был его любимцем. /Текст о Веселовских заимствован из ЕЭ, том V, стр. 518-520./

Сообщив Берни некоторые подробности биографии Антония ди Виейра российского периода, я поправил искаженное имя "русского дипломата в Лондоне". Каково же было мое удивление и волнение, когда в одном из писем начала 1979-го года Бернгард "доложил" мне о своей новой находке, которую он обнаружил в музее-архиве МИД Великобритании. Там, в перечне документов из личных архивов дипломатов 18-го века он нашел ведомость, где были поименованы некоторые лично адресованные Федору Веселовскому письма его российских корреспондентов. Среди них было упомянуто письмо Антона Дивиера, генерал-полициймейстера Санкт-Петербургского, с просьбой разыскать в Амстердаме и прислать к нему в С.-П.-бург дядю его - Якова Додаи с семьей, "превеликого мастерства лекаря и хирурга...". Ведомость содержала реквизиты письма и краткое его содержание... Само письмо /подлинник/ было продано в середине 19 века коллекционеру Руммель Августу в Мюнхен... Так нашел же Берни его потомков! Не пропали они в огне Первой и Второй Мировых войн, не сгорели бумаги Руммел'ей. Потомок оказался покладистым малым и, недолго сопротивляясь, продал Бернгарду письмо нашего предка. Сейчас (1979 г.) его реставрируют и вскоре оно "отложится" навсегда в архиве семьи.
Письмо датировано январем 1719-го года.

Но, кажется мне, самая интересная находка Берни после уточнения имен Дивиера и Веселовских - "Ежедневные записи жизни" ссыльного... Антона Дивиера, которые он вел все свои "сибирские" годы до отъезда в Петербург в июле 1742-го года... Однако..., "Дневник" Бернгарду пока только показали. Дело в том, что он принадлежит частному лицу, по-видимому /как поняли мы из письма/ бесстрастному коллекционеру. Как он распорядится этим документом, состоящим из более сорока толстых тетрадей, написанных вперемешку по-русски и по-португальски?.. Ценность его историческую не переоценить: помните? - "...когда именно приехал Дивиер в Охотск, неизвестно...", а ведь провел он многие годы в местности особенной, по существу, в те годы никем подробно не описанной /а человек подневольный, задерживаемый насильственно на одном месте и видит больше, и иначе понимает виденное; главное, он "имеет" время все увидеть, уразуметь и описать/. А описывать виденное Додаи умели. Да и рассказчиком Антон Дивиер был не плохим, что отмечено его биографами. Главное, Дивиер сделал большое дело в Охотске, организовал школу, притом, штурманскую на перспективу, снарядил Беринга в его вторую Камчатскую экспедицию... Очень интересно! Возможно, на жиганском досуге /а место это и сейчас не самое райское на земле/ поделился Дивиер с бумагой и петербургскими воспоминаниями, а ведь приватных свидетельств тому необычайно, важному в российской истории спресованному времени почти нет... Ведь сказано в "Русском биографическом словаре": "...о деятельности Дивиера, как первого генерал-полициймейстера сохранились лишь отрывочные и случайные сведения..."

...Я приехал в Ленинград, позвонил Ирине Григорьевне Котельниковой в Отдел русской культуры Эрмитажа, получил пропуск и направился через анфилады залов в её конторку, предвкушая, как она потомит меня, а потом спустится со мной в какой-нибудь запасник и там...
„..Я шел по анфиладе залов Эрмитажа к знаменитой Белой столовой - последнему пристанищу Временного правительства, когда внимание мое было неожиданно остановлено спокойно-надменным взглядом знакомых живых, и, сквозь эту наигранную надменность, очень веселых глаз высокого стройного человека в латах, наблюдавшего за мной из высокой овальной золотой рамы. То ли написан он был в своеобразной манере, то ли был сам человеком не обычным... Но чем-то он по своему типу, рисунку лица и глаз, характеру, схваченному художником, отличался от людей, изображения которых смотрели на меня со стен проплывших навстречу залов.
Расположен был портрет в конце парадного прохода в Малахитовый зал, как бы замыкая экспозицию, быть может, охраняя изображение царственной дамы, сидящей рядом с ним на парном портрете в точно такой же овальной золоченой раме...
Я прошел ближе. Из-за маски официальной серьезности улыбнулся мне, дрогнув губами, молодой человек с очень знакомым открытым волевым лицом.
Я узнал его! "...Генерал-лейтенант Антон Мануйлович Дивиер"... Я узнал его, не видев никогда его изображений...

                *      *      *
Ленинград.
23.05.1978г. Уважаемый Вениамин Залманович!
Фотографии были приготовлены, к пятнице, к 13 ч. Вы не позвонили, поэтому посылаю их почтой. Плохое качество фотографий объясняется тем, что они сделаны со старого негатива, которому минимум четверть века. Производить новую съемку при крайней загрузке нашей фотолаборатории дело очень сложное, поэтому решила отправить Вам то, что есть. Надеюсь, что поскольку это не для публикации, а внутрисемейного употребления, они пригодятся.
Сообщаю некоторые данные о портрете. Происходит из коллекции Иосифа Иосифовича Дарагана /потомка Девиеров/, приобретен в 1938 г. в Государственный Русский музей, затем передан в Государственный музей этнографии, а в 1946 г. поступил в Государственный Эрмитаж. Хранится в Отделе истории русской культуры /ОИРК/ Рж-57, 86,0/72,0, холст, масло.
Ст. научный сотрудник
Государственного Эрмитажа И.Г.Котельникова.
...Автор портрета не известен...
Приобретен, судя по году и документам у расстрелянного владельца…



БИБЛИЯ. Ветхий Завет.
Второзаконие. Глава 28.
62. И останется вас немного, вместо того, что вы были подобны звездам небесным по множеству; потому что ты не слушал голоса Господа, Бога твоего.
63. И как радовался Господь, делая вам добро и умножая вас; так радоваться будет Господь, погубляя вас и истребляя вас, и извержены будете из земли, в которую ты идешь, чтобы овладеть ею.
64. И разсеет тебя Господь по всем народам, от края земли до края земли, и будешь там служить иным богам, которых не знал ни ты, ни отцы твои, деревянным и каменным.
65. Но и между этими народами не успокоишься, и не будет места покоя для ноги твоей, и даст Господь тебе там трепещущее сердце, и истаивание очей, и томление душ.
66. И будет жизнь твоя висеть пред тобою, и будешь бояться ночью и днем, и не будешь уверен в жизни твоей.
67. Утром скажешь: о, если бы пришел вечер! а вечером скажешь: о, если бы наступило утро! от трепета сердца твоего, которым ты будешь объят, и от зрелища пред глазами твоими, которое ты увидишь.
68. И возвратит тебя Господь в Египет на кораблях тем путем, о котором я сказал тебе, что ты более не увидишь его; и там будете продаваться врагам своим в рабов и в рабынь, и не будет покупающего.
69. Вот слова завета, который Господь повелел Моисею поставить с сынами Израилевыми в земле Моавитской, кроме завета, который поставил Он с ними на Хориве.