Апрельский фотофиниш

               
                Дни середины весны – как бегуны на дистанции: никогда не угадаешь, на кого поставить, если никогда до этого не играл в тотализатор. Интрига прибывает и оттого, что бегуны эти переменчивы в своих  настроениях до крайности; глядишь, кто-то сошёл с дистанции, чтобы сорвать цветок подснежника на обочине да так и остался лежать на зеленеющем на глазах травяном  ковре, мечтательно поглядывая в высь, а кто-то, передумав перед  состязанием о многом, так и не порадовав  болеющих за него на трибунах удачным стартом и растворился в воздухе; прочие совсем не явились на забег. Но непременно придут. И побегут, потому что всё в делах весенних решают апрельские дни. И потому что март в Сибири – ещё зима, а  май – уже лето, и у каждого из них своё место в соответствующих иерархиях; март смягчает морозы и расстилает красную парадную дорожку весне; май же – избегает любого официоза и уносится, не оглядываясь, в свежевспаханные поля и цветущие луга, где казённое  сукно – не в чести, где в моде – гобелены из полевых трав и цветов…
                Междугородний автобус полупуст и неумолим. Почти как «Таджикистан» из дошкольного детства, в котором я и папа едем домой с его работы; уже вечер, сумеречно от первых туч, сухо и весело – мы сидим с ним на заднем сидении, потому что там больше всего трясёт, и на  самых глубоких ухабах мы подскакиваем до потолка; я успеваю за дорогу отбить себе всю попу так, что мама по нашему прибытию разлиновывает меня йодной сеткой… Воспоминания, воспоминания. Я вглядываюсь в пёструю панораму за окном и почти не замечаю, как слёзы, текущие по моим щекам, незаметно переходят в дождевые полосы по ту сторону стекла. «При аварии выдернуть шнур, выдавить стекло». Апрельский дождь: не грибной, не листогнойный; просто первый и хорошо подзабытый за зиму.
                Дождь я любила всегда. Как кадр из доброго кинофильма, обрамлённый рамой телеэкрана, он внушает глубочайшее ощущение не только домашнего уюта, а – уюта всежизненного, необходимого человеческой душе, по древней природе своей – бродяге, всегда. Дождь приносит облегчение телу, измученному годами: он умиротворяет лучше молитвы растревоженное совестью сердце, и всегда выходит так, как в детской песне: «Если вы обидели кого-то зря, - Календарь закроет этот лист». Просто – «закроет», и всё возвратится на свои места. Отлетят все чернокнижники и горе-колдуны, мнимые и реальные, от окна твоей жизни, затеплится огонёк в лампе-«молнии», висящей под потолком-гортанью, и диафрагма облегчённым выдохом очистит сознание от переживаний и ощущения чужих грехов как своих… Дождь усиливает красочность бегущих за автобусным стеклом акварелей: проплывают красные, с меловыми обрывами, горы, окаймляющие Оку; тянутся полосатым бабушкиным свитером обширные поля, чередуя угольно-чёрные, вспаханные уже трактором, полосы с нетронутыми ещё зеленовато-бурыми; сереют деревянные с ног до головы деревеньки – их крыш не коснулась яркая металлочерепица, их заборчики не ведают кирпича, их огороды поклялись в верности второму русскому хлебу – картошке, оттого и живы до сих пор их хозяева и хозяйки. Туман тонкими лентами заклубился по оврагам и прогалам – будто стая сибирских котов проснулась под первыми, самыми тяжёлыми, дождевыми каплями и потягивается-растягивается во все стороны пушистыми шариками. Не тучи даже –лёгкая облачность на небе, и само оно на редкость высокое и полупрозрачное, видимо, вскоре можно ожидать радугу  - призрачную, прозрачную, как и всё в этом истинно весеннем месяце. Кто кого перегонит в неугомонном переливе предметов, цветов, состояний?.. Невозможно угадать. Но возможно выбрать себе любимца и поболеть за него. Я выбираю дождь и обязательно дождусь, когда он повзрослеет и превратится в грибной. А пока он – несмелый, незаметный даже, и поэтому – волшебный. Обнадёживающий, несущий уют, влекущий в дальние страны, на которые никогда не ступит моя нога, но покорить которые я могу сейчас, скоротав недолгую поездку из города N домой.
                Вот ещё одна моя радость и боль – развалины котельной, на которой когда-то, в пору активного строительства молодого «города большого будущего», работали мои родители. Я даже номер её помню, как помнит свой порядковый номер узник концентрационного лагеря – ДКВР-20/13. Торчит в небо закопчённая от времени её труба, а вокруг – развалины, словно после бомбёжки. Умеют русские ценить тех, кто дарит им тепло и любовь, будь то предметы или люди: разрушить без предупреждения «до основания», а затем… - забыть.
                Сколько детских воспоминаний у меня связано с этой котельной: родители не редко брали меня с собою на работу. Самым страшным впечатлением того периода был оглушительный гул работающих на первом этаже котлов и насосов; проходить, вернее – опрометью пробегать, мимо них было для меня всегда мучением, но рядом каждый раз была родительская рука, за которую я держалась изо всех детских сил, поэтому всё заканчивалось благополучно. А на верху, на втором этаже, была тихая, наполненная чудесными цветными пробирками и колбами лаборатория, где работали весёлые девушки, где меня всегда встречали с радостью; был папин кабинет с широкими фанерными стульями: эти стулья часто, в обеденный перерыв, были заняты любителями шахмат, где разыгрывались нешуточные шахматные бои, и длинный коридор, вдоль которого каминным светом горели топки главного котла, из колосников которых машинисты выгребали обжигающий, мерцающий красными звёздами шлак… Напротив котельной стояла бойлерная – небольшое одноэтажное здание, где работала в смену мама, и где я тоже частенько бывала, заворожено наблюдая за превращением воды в пар, который шёл на обогрев города. Прощай, любимая котельная, прощай, дорогая бойлерная! Я о вас буду помнить всегда.
                Автобус ходко взбирается по короткому серпантину на невысокую гору, мерцающую частыми огнями, и я непроизвольно напрягаюсь – мне через несколько остановок выходить. Невольно охватываю взглядом редеющий по левую руку сосняк – иголочки незаметно, но верно, обновляются под весенним молодым солнцем, и из буро-жёлтых, словно выброшенные на берег и выцветшие на воздухе морские водоросли, превращаются в жгуче-зелёные, будто налитые изнутри изумрудными чернилами. Кто-то всё-таки выиграет в очередном забеге? Заранее не угадать, но я снова и снова поставлю на любовь. Вдруг моё постоянство преподнесёт мне на этот раз заветный золотой кубок?