Плач неба

Говорят, что бог  перед неизбежной, страшной трагедией близких,  посылает сигналы-предупреждения, любящим их людям.  Только  надо вовремя  их распознать, тогда вероятность трагедии резко падает.

 Я расскажу правдивую историю, случившуюся двенадцать лет  тому назад с очень близким мне человеком, назовем ее Люсей.  Она не сумела разгадать, посылаемые ей знаки судьбы, хотя они сыпались на нее с частотой капель грозового дождя. 

Предыстория.
 Люся была жизнерадостным человеком, сотрудники  часто ее называли солнышком, так она  искренне радовалась  их успехам,  сопереживала случившемуся с ними  горю. Ей казалось, что  врагов у нее просто не может быть.

  Жизнь  ее текла  размеренно и буднично: дом, семья, работа. Были, как в каждой семье,  жилищные проблемы.   Сын   рано женился,  своей  квартиры у него  не было, жили все вместе в одной квартире.

 Кроме  сына,  подрастала дочь Люси,  умница и красавица. В то время  она  пребывала  в состоянии подросткового самоедства: внешность у нее не та, вес не тот, ум недалек, и вообще  она никому не нужна.

Муж, убегая  от прибавившихся проблем, финансовых и бытовых, стал чаще задерживаться  с друзьями в бильярдной, пивбаре,  возвращался домой поздно и навеселе.

Первый  предупреждающий знак- гадалки, цыганки.

 Дочка на рождество, со своей одноклассницей сходили к гадалке. Первый вопрос, который гадалка задала  дочери:
-У тебя есть брат?
-Да.
-Он еще пока поживет.

Об этом гадании дочь расскажет ей позже, когда все уже произойдет.

На  работе  полным ходом шла подготовка к Новогоднему банкету.  Ей по долгу службы, кроме подготовки праздничной программы,  нужно было выбрать и место проведения  торжества.

 Выбор пал на кафе в центре города, расположенным  в старинном, красивом здании. Закончив все  оформительские процедуры с владельцами кафе, она возвращалась на работу  в приподнятом настроении, все сложилось  как нельзя лучше.

Стояла  прекрасная зимняя погода, кругом была предновогодняя суета и ожидание   сказочного праздника.  Пританцовывая на ходу, что-то  напевая  про себя, она была дразнящей в  своей   окрыленной радости.
 
Проходящая мимо нее цыганка, задерживает на ней  свой взгляд и неожиданно   останавливает ее такими словами:
-Вижу, ты хороший человек, но на тебя навели  порчу. Давай я помогу  тебе ее снять. Это надо сделать немедленно, у тебя очень мало времени, чтобы предотвратить проклятье.

Люся не поверила цыганке, самоуверенно улыбаясь, ответила:
-Я  никому не желаю зла, у меня нет врагов. Я не верю в то, что кто-то  навел на меня порчу.
-Смотрите, я предложила, Вы отказались, как-бы потом не пожалели об этом.
Эпизод был проходной в течение дел, Люся о нем забыла. 

Прошло лето, наступила золотая осень.  Целое поле шафранов  возле  офисного здания  пламенело  ярким, нарядным ковром, обрамленным  пахучей медуницей.
Она  стояла с сотрудницей  у клумбы с цветами, наслаждаясь теплом бабьего лета, обсуждая предстоящие  хозяйственные вопросы. 

К ним подошла   молдаванка  в летах, с  мешком сухофруктов,  предлагая  их  купить. Люся решила, что сотрудники тоже захотят их купить,та охотно согласилась, они вошли в здание.
 
Когда товар был почти весь продан, они разговорились. Цыганка поблагодарила Люсю за помощь в продаже товара. Во время беседы она   пристально всматривалась в ее лицо,будто изучала. Перед уходом   участливо ее спросила:
-У  Вас все хорошо дома? Я вижу на Вашем лице следы порчи. Хотите я Вам дам адрес одной целительницы, она освободит Вас от нее.  Если Вы вовремя от нее не избавитесь, Вас ждет страшное горе.
 
Люся  на всякий случай записала адрес этой целительницы, вдруг пригодится. Про себя  отметила, что- то со мной не так, если ко мне стали подходить цыганки.

 Она помнила только один случай  встречи с цыганкой.  Это было в детстве, тогда цыганка предложила ей погадать. Наученная мамой, что надо от них уходить и с ними не разговаривать, она тогда  так и сделала.

 И сейчас она, следуя этим правилам, пытается от них уйти, почему же они сами преследуют ее?  От этих мыслей  у нее остался на душе  осадок. О походе к целительнице стали  настойчиво  говорить и сотрудницы:"Мол, что в этом плохого, ну сходишь, снимешь эту порчу,  хуже ведь  от этого не будет?"

 Люся решила про себя:"Вот освобожусь от работы  немного, и схожу".

Второй предупреждающий знак: смерть тети.

В начале октября   она получила телеграмму от  племянницы, в которой  сообщалось, что ее любимая тетя  Маруся  при смерти. Тетя  для Люси  с детства была воплощением самой доброты. Дородная  женщина,  с певучим рязанским говорком, она была заботливой и гостеприимной хозяйкой.

 Никогда  она не жаловалась на судьбу. Жила она тихо, незаметно. Болезненной, слабой  она была от рождения. Когда в конце  1940 года  бабушка забеременела ею, у нее  уже было восемь детей. Бабушка родом была из семьи священников, поэтому ни о каком аборте не могло быть и речи. Но шел 1941 год, дед ушел на войну, она решилась  " вытравить плод" мышьяком, но тетя Маруся выжила. Вся ее дальнейшая  жизнь  была  извинением перед бабушкой и старшими ее детьми за свою живучесть.

Щедро отдавала она свою  любовь и заботу семье. Сама же  боялась  попросить ее даже тогда, когда она была ей необходима,  предпочитая  медленно угасать.  Мама Люси, желая побольнее задеть  самолюбие дочери, часто сравнивала  ее с тетей,  намекая на ее предрасположенность к полноте, на чрезмерную мягкость характера, на ее болезненность.

Всю ночь, пока они с мамой ехали к тете, они вспоминали, какой она была прекрасной мамой,  женой, сестрой, тетей. Они застали тетю Маруся еще живой, хотя и находилась в коме. Лишь слеза, скатившаяся по ее щеке, давала им понять, что она чувствует тепло их рук, слышит их голоса.

Люся решила действовать: стала  звонить знакомым врачам, вызвала бригаду скорой помощи. Тете поставили укол,но после него ей стало хуже, дыхание стало останавливаться.

Люся теребила тетину руку в надежде, что  кровь   от массажа и  встряхивания с новой силой побежит по ее жилам. В одно из таких замираний она попробовала сделать ей искусственное дыхание, сделала это так неумело, что оно  только ухудшило ее состояние.

Позже она  узнала, что нельзя было вдыхать  эти последние, прощальные вдохи жизни тети.  Она таким образом, мешая смерти, потревожила ее, за что она ей и отомстила.

 Ровно через девять месяцев, день в день, она пришла к ней снова. Пословица, что  беда не приходит одна, подтвердится, но пока Люся об этом  еще не знает. Даже  похоронив тетю, Люся не поняла силу  предсказаний гадалок, в  их предостережения она по-прежнему не верила.

 В первый родительский день после ухода тети, она пошла на кладбище, где  были похоронены родственники мужа. Привычно проходя мимо памятников, она впервые ощущала какое-то необъяснимое ощущение присутствия рядом неуловимых теней, ей слышался легкий шелест невесомых одеяний и полет чьих-то  движений.

 Из рассказов мамы она знала поверье, что только в родительский день души умерших показываются живым людям.  Она посчитала, что прошло всего полгода со дня смерти тети, наверное, еще не отпустила ее  боль утраты, и конечно, это все ей мерещится. 

 Третий предупреждающий знак: Траурная череда.

  В начале лета на работе чередой начали умирать  сотрудники.  Сначала один, через неделю другой, еще через неделю третий. Организация похорон, покупка венков лежала на отделе, который возглавляла Люся.

Как-то траурный  венок остался  в ее кабинете в ожидании востребованности. Сотрудник, увидевший его там,  сказал: «Нельзя, чтобы он стоял здесь, отнесите его на склад, будет горе у хозяев кабинета, есть такая примета». Люся  тотчас же вынесла его из кабинета, уже внутренне боясь и цыганок и примет.

Руководство предприятия стало подумывать о приглашении в здание священника, чтобы тот освятил его, такое было у всех удручающее состояние. Будто смерть, открыв дверь в их офисное  здание, чувствовала себя хозяйкой в выборе жертвы.

 Было еще несколько случаев, но уже с родными сотрудников.  Настроение было у Люси плаксивое и печальное, все время приходилось или утешать родственников умерших или участвовать в церемонии прощания с ними.

Несмотря на  печальные события,  трудовая жизнь организации  шла  своим чередом.
 В жаркий, летний день она  стояла  над глубокой ямой, выкопанной сантехниками для углубления дна канализационного колодца, устало смотрела на, уходящего все глубже и глубже  в землю  рабочего,  а перед глазами  стояли другие картины, с похорон сотрудников.

Люсе хотелось сбежать из этого замкнутого  печального круга.  Она попросила у начальника отпуск недели на две. Он подписал ее заявление, с условием завершения начатых дел.
 
 Четвертый предупреждающий знак.

Во время обеда она остановилась в ювелирной мастерской, чтобы наконец-то отремонтировать  браслет на часах с оберегающими камнями.

Их было три на браслете, один выпал из гнезда, и ей почему-то непременно хотелось его вернуть на свое место.

Она терпеливо стояла и ждала, пока мастер пытался его вернуть на место. Прошло полчаса, обед заканчивался, она напомнила мастеру о себе.

 Он вышел к ней с браслетом в руке, растерянный и говорит: «Ничего не могу понять, я его вставляю, а он не вставляется. У меня это впервые. Я не могу Ваш браслет  отремонтировать»

Люся  взяла его, покрутила, посмотрела на камень, подумала, не судьба мне носить эти обереги.  Какая-то тревога и  предчувствие  чего-то, неподвластного ее воле, уже поселились в ней. Ей казалось, что-то рушится вокруг нее. Дома стоят, люди ходят, а ее места среди них нет, будто она оторвалась от него и висит в невесомости.
Вечером, разбитая и притихшая, она сидела у телевизора. Мужа еще не было.

Она почувствовала такую неизъяснимую внутреннюю тревогу внутри, взгляд ее еще отметил кадры, мелькающие на экране телевизора, где в новостях говорили  о произошедшей авиакатастрофе под Иркутском.

 Ей стало  так плохо  от  увиденных кадров   с обломками самолета,  черных мешков,  известия     о пассажирах и летчиках,   всех до одного,  погибших в этом рейсе.

 Она,  глядела на экран телевизора, а ей казалось, что это  она там сейчас лежит среди раскиданных тел. 

 Она  еще успела подумать,  сын собирался лететь во Владивосток, сердце екнуло,  но она тут же себя успокоила,  но это же Иркутск. 

 Шел первый час ночи, все ее мысли были о сыне. Она вспомнила, что дня три назад  она с ним  разговаривала, он обещал к  сентябрю приехать, ведь его дочка должна идти в первый класс.

А вчера он звонил невестке на работу, звонок был  удачным,  даже внучка была в это время у них на работе и смогла поболтать с папой. Он радостно делился с ними новостью, что полетит по делам во Владивосток, что впервые он увидит Тихий океан, что он очень их всех любит, скучает, с нетерпением ждет возвращения домой. 

Люся сожалела только об одном, вот  ей не удалось с ним тогда поговорить, но мысленно простила ей такой  поступок, наверно невестка не хотела присутствия тещи при  разговоре с любимым мужем.

Люся  знала, летать самолетами сын не любил с детства, это был второй его полет в жизни.

Почему-то вспомнился прощальный  их вечер перед отъездом на заработки. Ей не хотелось его отпускать, она умоляюще глядя на него, просила: «Останься. Не уезжай. Не нужны нам деньги, если ты будешь далеко от нас».

 Она, как в детстве, гладила его руку,  лежащую на колене, и думала, какой же он еще ребенок, ее сынок. Материнское сердце отдавало ему свою любовь в дорогу, чтобы она защищала его.

 Ему тоже не очень хотелось уезжать, он оттягивал минуту расставания, но отменять, принятые  им решения, было не в его характере.

Почувствовав придавленную усталость от увиденных кадров катастрофы, от воспоминаний о сыне, она приказывала себе  заснуть, ведь  завтра идти на работу, а  часы показывают час ночи, но заснуть не получалось. Дочь готовилась к выпускным экзаменам в соседней комнате.
 
Вдруг она, резко открыв дверь в спальню, входит  к Люсе испуганная, бледная, ее  всю трясло: «Мама, меня так  напугал паук! Он такой огромный, сверху свалился прямо около меня и пополз ко  мне, я не могу уснуть, мне страшно».

 Люся обняла дочку, прижалась к ней. 
Она вся дрожит и никак не может успокоиться. Люся забрала ее дрожь  и страх себе, успокаивая ее как маленькую: «Все хорошо. Успокойся. Это только паук. Ничего страшного не произошло».

 Леденящий сердце,  ужас стал нарастать у нее в груди, он заполнил все ее клеточки и стал разрушать их одну за другой. Она испытала опустошенность и, обессиленная, провалилась в пропасть.

 За окном начинался рассвет, она заставила себя встать, одеться, дойти до остановки, и уже, стоя на ступеньках автобуса, почувствовала, что ноги ее не держат, она сейчас упадет, у нее нет сил.

Еле-еле  передвигаясь, она дошла до работы. Села и, сжимая ручку в руке,  заметила, что руки не могут ее сжать, пальцы ее не слушаются, будто ватные. Она слабым, умирающим голосом, пожаловалась сотруднице на свой  необъяснимый упадок  сил.

Ее вывел из ступора неожиданный  телефонный звонок: «Люся? Здравствуй, а где твой сын сейчас?», голос позвонившей знакомой  был напряженным.

 Та  знала Люсину семью со студенчества и хорошо знала ее сына. Люся слабым голосом  ей ответила, что  с сыном  вчера разговаривала невестка, он должен  лететь во Владивосток.

 В ответ та заговорила уже  облегченно: « Ну,  слава богу, а то в газете напечатали и по телевизору показывают список погибших в авиакатастрофе и там ваша фамилия  и инициалы такие же, как у сына. Значит однофамилец»

 Сначала Люся даже не поняла, о чем это она. Только одна фраза застряла в горле: "Что? Что ты говоришь? Где? Где напечатано? Куда позвонить? Что уточнить?»

Она чувствовала , что сердце ее стучит  в голове  с единственной  мольбой: Нет! Нет! Нет! Не он! Только не он! Пожалуйста, Нет! Господи, помоги! Нет, неправда!  Ошибка! Конечно ошибка! Я позвоню, уточню, это ошибка. Сейчас, сейчас, я все узнаю, этого не может быть!

 Звонок в телестудию  она набирала дрожащими пальцами, от страха услышать приговаривающий  ответ,  еле выговаривая  слова,  спросила: «Есть ли в списке погибших  ее сын?»  Она назвала фамилию, дату рождения, все паспортные данные.
 
Ей ответили,  что из нашего города был только один пассажир  в этом самолете, назвали фамилию ее сына.

 Дальше она уже ничего не слышала,  дрожь,  как рассыпавшиеся надежды,  прошла по всему ее телу. Она замерла, не веря, не осознавая  происходящее с ней, не впуская эту мысль в себя.
Нет, он сильный, он жив! Это не он!  Она цеплялась за эту мысль, надеясь,  что ее молитвы, ее любовь   к сыну, не допустит такой жестокой  расправы с ней.

Впереди ее еще ждала эта  машина правды, которая проедет по ней, раздавит, а она встанет  и будет продолжать жить. Жить с новой черты,  с другой душой, с другими глазами  и вечным плачем неба внутри.

Продолжение: Авиакатастрофа изнутри.