Анаша

Под занавес восемьдесят седьмого случилось со мной ещё одно очень запомнившееся приключение, ежели сию срамную оказию вообще можно назвать приключением. Залёт минимум уровня гауптвахты, благо таковой случился без последствий.

Каждой осенью, обычно «на Октябрьские» войсковые соединения подводят итоги прошедшего года, после чего на личный состав сыплются как конфеты на поминках всевозможные ордена, медали, звёздочки, лычки и значки, краткосрочные отпуска, устные поощрения и благодарности с занесением в личные дела. А некоторым в гордые тела! Мою скромную персону командование лихо обошло стороной, но приятным сюрпризом остался официальный ввод в штат ремонтников. Льгот никаких, разумеется – ежемесячная получка семирублёвой была, ни на копейку не увеличилась, а пионерское самосознание торжествовало: пригоден, значит, человечек!

Котов, кстати по поводу заслуг, одному Косте Кравченко объявил отпуск с возможностью вдыхать «сладкие и приятные дымы отечества» в течение десяти суток, не считая дороги! Радости полные рейтузы, хоть и скуповат был Костя на эмоции...

Медлить Крава не медлил, но ссылаясь на всевозможные неотложные надобности, двигали его почти до декабря месяца. День за днём: сделай то, не забудь это, там отметься! Костя был не столько незаменим, сколько ждал время, пока взвод восполнится ремонтником. Крава воодушевление от наград стал терять, весь в заботы погрузился, но своего дождался и упылил без оглядки. Чуть шинель не забыл. В родных краях походишь с пару минут без шинельки – задница инеем покрывается, куржаветь начинает! В Ашхабаде градусов пятнадцать тепла термометр отмерял, в одной парадке не холодно – в Алтайском крае тридцатиградусная стынь лютовала. Сибиряка морозами не удивишь, конечно, но после полутора лет службы в Каракумах, где более полугода в одних бровях невыносимо жарко, такой стремительный перепад температур отщекочет не только ушеса с ланитами. Ладно, отбыл – скатертью дорожка!

Ни пуха, ни пера...

Возвращения отпускников солдаты ждут как посылок из дома. Согласно традиции, возвращаться с пустыми руками западло – на лёгкую пирушку слюни копили все. Костя подогнал гостинец знатный: соленья-варенья, пирожки, кедровые орешки, ну и самогоночки домашней, подкрашенной для секретности под наливочку, тоже не забыл прихватить. Как без этого?

Застолицу решили отгулять вместо положенного обеда. Столовка вряд ли заметила отсутствие десятка голодных бойцов, потому что работала по раздаточно-подносной схеме. Это раньше ремвзводу отдельный табльдот выделялся и, если стол оставался нетронутым, то засыпали вопросами. Сейчас рылом больше рылом меньше мало кто считал, думали мы, даже тот же дежурный по столовой. Так что ремстол накрыли, оттостировали Константина Ивановича с благополучным возвращением и начали мучить привыкшие к скудным армейским харчам желудки поразительно вкусными извращениями незнакомого сибирско-алтайского домоводства. Желудки не нарадовались...

Привезённый Костиком ясак раздербанили до последних капель крепкого компота. Пир удался на славу – благородная отрыжка долго себя ждать не понуждала. Понятливая поросль занялась уборкой мастерской, черпаки подались на выход, ленивые деды задержались щёлканьем кедровых орешков.

Я выбрался на воздух продуть лёгкие сигаретой третьесортной «Астры». Возле парадного входа переминались с ноги на ногу и крадучись шушукались мутные ПУС-овские боевики, мои погодки. С какой целью они территорию топчут – неясно; без надобности пусовцы крайне редко подходили к старому зданию штаба – разве по заданию неся что-нибудь подлатать. Из закреплённых за полевыми узлами помещений здесь только каптёрки Аганина на околотке, больше и нет ничего?

Приглядевшись внимательно, догадался: по отпускам не только жалованный ремвзводовец мотался! Были в батальоне ещё награжденцы, возвернувшиеся к месту службы примерно в одно время, дешёвые поприездные фуршеты в уме держали не все. Оказалось, некто из озабоченных связистов соблазнился на покупку небольшого пакетика анаши...

Время такое в умирающем Союзе настало, когда мелкие наркодельцы перестали бояться милиции, тем паче азиатской, и начали впаривать всевозможные канабиоиды всем подряд, в любом виде и каждом подходящем месте. Нашему отпускнику прямо в поезде продали. Рассказал солдат: ходил по вагону малолетний офеня, мол, и горлопанил, что есть в наличии гашиш и если кому чего потребуется особо ядрёного – сможет достать в течение буквально пяти минут. Мук совести не испытывал, никого не боялся. Перестройка, гласность, хозрасчёт – чтобы их... в танк небрежно... заодно с главным закопёрщиком...

Выращивание конопли и производство дурмана вообще в Средней Азии дело обыкновенное и широко распространённое. Два года перешёптывания слухов от желающих забить косячок вбили в память много названий, кои невдавне и вслух говорить опасался: афганская шмаль, блант, чарс, грев, банг, план, анаша, гашиш, сено, просто травка, набитые в цигарку, скрученные в козью ножку и тому подобное. Всего не упомнишь, чаще всего русские парни обобщали – «марьиванна»! (марихуана)

Узбеки, с которыми начал службу в одном взводе учебки, постоянно сосали так называемый «насвай». Славяне, решившиеся сию экзотику опробовать, поговаривали, что дерьмо необыкновенное, и то была галимая правда. Поэтому я ни разу не сподобился. Брезговал неподдельно после как сведущий человек пролабудил по секрету, в состав самокатных гранул входит не только сушёный табачный лист, а ещё птичий помёт, либо выпаренные ослиные какахи. Такие изысканные ингредиенты изучать своими вкусовыми рецепторами я не смог бы даже на спор и самое выгодное пари. Совать под язык нечто непотребное, внешне малопривлекательное, тем более понимая, из чего нетонущее оно сделано – извините, претит! Пусть этот продукт сосёт хоть три четверти среднеазиатского населения...

Бабаи, под опаской гнева дотошных командиров, ныкали насвай, где могли, тайну доверяли лишь соплеменникам. Когда сосачка иссякала – шуршали по своим в её поисках. К лёгким наркотикам азиаты с малых лет привыкшие, и от многолетних привычек их мало удерживали точёные рамки устава.

С пусовцами поздоровался кивком, присел на перила, закурил. Парни пристроились на корточки подле меня. Я астрину смолю, кольца пускаю, они папиросу раскуривают. Беломорина сомнительная – табачный конец вдвое длиннее фабричного и узлом скомкан. Вдобавок, гильза крючком, примерно как деревенские хрычи самосад в козью ножку крутят. Кстати, диаметр гильз советских папирос – 7,62 мм. Все производства СССР были заточены под производство вооружения и в данном случае патронов. Смотрю дальше: раскурили вроде. Воздух после затяжки как-то чудно прихватывают и тягают по очереди. Дымок липкий, слащавый, непонятным сеном пованивающий. Минуту спустя замечаю, как глаза бойцов помутнели и подались врасплыв – а выкурили всего половинку? О чём они трепались, точно не помню, гласные подвывать начали заметно. Меня захватил первобытный интерес, отчего ненавязчиво спросил, что у них такое заряжено? Хотя догадывался, что кумарит дураков далеко не номенклатурная «Герцеговина Флор».

Честно скажу, до службы о наркотической траве имелись представления чисто теоретические. Не было в ближнем круге моего общения никого, кто пыхал марьиванной даже изредка. Болтать болтали, иначе быть не могло, воочию не виделось.

Тут слегка накатившее опьянение стало подталкивать к практическим действиям. Чего ж не попробовать разок-другой затянуться для приобретения опыта, так сказать?.. Эти сидят, не кобенятся и внешне, если не выводить на разговор, ничего в их поведении не изменилось?

– Д-дайте, – мямлю, с отрыжкой, – з-затянуться разок!

– А ты про-обо-овал раньше? – пропевается в ответ.

– Н-нет, рас-скажете н-небось?

– При-исаживайся ря-адом, брат, кане-эшна научим!

Я слегка подшофе, мозговоротом наслаждаюсь забытым, они в своей неведомой нирване блаженствуют – непринуждённая такая беседа юродивого с убогими, в общем. Сел как матёрый каторжанин на корточки – локти на колени. Непонятно к чему нужен подобный ритуал, а почувствовал, как лёгкие скукожились, естественно уменьшился вдох. Придумал же кто-то? Сделал пару полноценных затяжек и... никакого дурмана не почувствовал! Вдыхал вроде правильно, свежим воздухом межуя как пришлые научили, но как чувствовал только лёгкий алкогольный крен, так наркотическим он не становился!

Сидеть на корточках быстро надоело. Поднялся, распрямился, потянулся, вдохнул так глубоко – аж лёгкие зашелестели целлофаном! Бронхи встрепенулись от внезапного притока кислорода и буйство эмоций началось. Голова поплыла позади ватного тела, потеряла вес, острота зрения улучшилась до резкости оптического прицела и я смог узреть номинал монеты, подкидываемой архаровцем, стоявшим возле ОРО. «Втемяшилась в башку такая блажь», что я скакал как Санчо с ранчо, орал как кликуша и ржал как мустанг от всего, на что падал взгляд. Нереальными казались земля и небо. Над каптёрками тучища в очертаниях крокодила стройбат заглатывает, с другой стороны караулка как черепаха пластуном крадётся, гляди того придавит... Деревья пляшут, листья катят навстречу ветру, казарма сверлом скрутилась, перила парадного входа тоже пружиной свились – чудеса! На всю голову чудеса! «Я так хохотался»...

Парни, как нельзя вовремя высыпавшие из мастерской, рассказывали: ловили меня по батальону, силком возвращали на место, я убегал, носился как блаженный и ржал над всем, что попадало на глаза. Шульц притаскивал меня в мастерскую, но обсмеяв и её, снова бежал на волю и рвал глотку без остановки. Пятиминутная катавасия парням казалась вечностью. Чуть отпустило, Крава с Шульцем втащили меня в тайную повалушу, где желающих отоспаться привечала койка с тюфяком, Вовка окончательно связал по рукам и ногам, примотал к спинке и под щёку сунул старый бушлат...

Уснул также быстро, как разразился смехом. Сон свалил крепчайший. Проспав в отключке добрую часть времени, чую – треплют. Открываю глаза, взъерошенный Савченко сидит рядом и бормочет: ищет меня Котов, рычит, матюгается, молнии мечет. Тормошит меня Серёга минут вот как пятнадцать, отвязал давно, а признаки жизни ноль – мертвяк мертвяком. Котов, говорит, завизировал мастерскую – все на месте, Родине долг отдают, нет одного тебя! Еле продрав зенки, уже решаю сдаться пойти, но мгновенно сознаю, что рожа непраськая, ланиты в пролежнях ажурных, и семимильными ринулся в мойку. Думал, взбодрюсь холодной водичкой – щёки и расправятся...

Прибежал в душевую, наспех умылся, облился до пояса – складки уходить с лица не желали. Ничего не поделать, время тянуть не стал, двинулся в мастерскую, а на подходах разъярённый командир в замашистой позе Перуна-громовержца:

– Ты где, мать твою..., – шеф генерировал сгусток энергии, способствующий метанию в моё бренное тело плазмоидов, но видя сонную и мятую физиономию, быстро заземлился и даже без слабой статической искорки добавил, – ...спал?

– В кубрике, тарищ прапщик, – я врал и чувствовал, как на рыльце пробивается пушок. Но не сдавать же повалушу, лишая следующие поколения нужного злачного места? Бойцы здесь и массу втапливали, и мозги букетом вин разжижали, девах приводили и с неможа разлагались. Слухи уши грели...

Шеф резко оборвал и спросил, ел ли я уху? Я ответил, мол, никак нет, не ел: спал в кубрике хозвзвода, где повара со смены отдыхали – пристроился среди них. Ночью с зубом маялся, глаз не сомкнул, вот и вздумал откемарить пару часиков.

Где надо скривить душой – совру три короба, за язык тянуть не надо – сказки можно писать! Столь удачная отмазка не оставила лазеек для розжига недоверия, да и физиономия прекрасно выдавала, что спал действительно крепко, с боку на бок не ворочался, от ужасов не вздрагивал, потому разомлел полностью и слипся с тюфяком как алякиш со скалкой.

Шепнул командиру некий белебеня, догадываюсь, извечно брюзжащий дежурный по столовой, что ремвзвода не было на обеде, шеф и прискакал выписать нагоняй вверенному подразделению. Но мы заранее сговорились говорить, в столовке вправду были, кашу ели, чаю пили, прожёвывали тщательно и неоднократно выпрашивали добавки. Втиснулись в общий поток между ПУС-ами, по той причине нас не заметили...

Разбирая произошедшее, прикинул умишком: алтайская ядрёная самогонка в сочетании с азиатской дурман-травой возымели на мой организм до того непредсказуемое действие, что повторять этот дьявольский коктейль не решусь никогда – и ныне, и присно, и во веки веков! И, слава Богу, не попал на глаза вездесущему замполиту или дежурному по части!



Продолжение тут --- http://www.proza.ru/2015/12/14/1731 >Небудничные будни >