Божелесье

Господин лес! Ты – сказка нерассказанная, тайна неразгаданная!
Многие тысячелетия стоишь на земле, даёшь приют зверью, птицам, обогреваешь и укрываешь род человеческий от ворогов. В твоих священных чащах выжили  предки наши,  к ним оттуда пришли сказки о Лешем, Ауке, Болотнице, Перуне.  Был он главным богом  ведов, в июле - грознике  скакал по тучам на гремящей огненной колеснице, карал врагов молниями, которые с треском в высокий холм били, его звали «Громошибля». Не водилась нечисть в том месте.
 
 У подножия холма росло перуново дерево - древний дуб, выросший из желудя от прародителя всех дубов, что стоял среди окиян - моря ещё до сотворения мира. Под густой кроной дерева - капище в форме восьмилепесткового цветка, горел в нём негаснущий  священный огонь, его прислал на землю стрелой Перун. Возвышались, озарённые пламенем, величественные идолы: в середине - грозный Перун. Подле него - идолы Даждьбога, Рода, Сварога, Велеса.  Вырубались они из  стволов засохших дубов, опалённых молнией, поэтому и стояли столетиями.

 Много веков  миновало, забылись древние предания и боги, срубили люди священные дубравы, разорили  капища, осталось одно  в горах репейских. Порушены и сброшены в  реки идолы, сожжены дощечки знаний с непонятными знаками, только сберегли жрецы священную книгу Велеса, охраняется она заговором. Пришли новые боги, но начались на земле распри.

 Ушли  травники, зеленщики, волхвы, да ведуны седовласые, что всё о природе знали. Унесли они угли священного огня и веру свою в леса, скрытно поселились  вблизи древнего капища. Звали то место  Божелесье, лес богов. Сказывали  старики,  что иногда их жрицы брали в деревнях детей малых, обучали врачеванию,  потом возвращали.
 
Такое и в наших местах случилось: дитём неразумным,  пропала Маланьина дочка в сенокос. Видели косцы: уносил волк за платьишко, словно кутёнка,  девочку из шалашика. Долго искали - не нашли,  думали, задрали её звери дикие. Дети в краях лесных часто пропадали. Погоревала, поплакала мать, «Бог - дал,  Бог - взял». Скоро от горя преставилась, хоть молодой была.
 
В заботах и трудах шли  годы. Никто не понял, как в праздник Купалы оказалась незнакомая девица в хороводе на берегу Тверцы. Зашёл играми молодёжи порадоваться дедушка Карп, увидал  девицу, похожую на  покойную дочь, сердце тукнуло: это - его  пропавшая внучка.  Примета у неё была: на ручке правой шесть пальчиков, и у девицы тоже  ручка о шести пальчиках. Никого она  не узнавала, ничего не помнила,  говорила непонятно, словно на чужом языке. За дедушкой пошла, он её в избёнку свою привёл, в ладу зажили дед и внучка.

 Дочь покойная  девочку Любавой нарекла, а соседи Лесавой, лесной девой, звали. Она на это имя и отзывалась. Скоро заговорила, язык зверей и птиц понимала, могла  руками  боль снять. С хозяйством дедушки споро управлялась, как век тут жила. Корова у неё ухожена, огородик в порядке, в избёнке чистота, травы повсюду развешены, исцеляла ими. Далеко в краю лесном о целительнице молва шла. Считали её  ведуньей,  кланялись при  немощи:- Помоги, Лесавушка!

Многим помогала, только просила принести  сухих дубовых веточек. Встанет перед рассветом на угоре, поклонится на все стороны света белого, горкой веточки сложит, шепчет непонятное: - Велес Боже! Чтим тебя во все века! Помоги болезному, дай твою силу на исцеление. Слава тебе, великий Велес!
Протянет ладошку к солнцу,  с неё искорка прыгнет на веточки дубовые, костерок загорится. Шепчет Лесава слова заклинания, варит в горшке глиняном травяной отвар. Травы в дни урочные она по лесам и лугам собирала, ещё сказки занятные сказывала.

- Откуда, Лесавушка,сказки берёшь? - интересовались деревенские.
- Так, из леса, с гор репейских - улыбалась девица.
 Никто из деревенских в горах тех  не бывал:  не пускал сказочный лес. А Лесава  там  сутками  пропадала. Сказывала,  вернувшись, про деда Святобора, Ауку,  Кикимору, Лешего и другую лесную нежить, были они её друзьями. Много он них   Лесава сказок знала.

Когда птица-ночь закрывала мир тёмным крылом, небесные ангелы зажигали мерцающие звёзды-фонарики, чтобы люди  находили дорогу к родимому порогу, рассказывала Лесава  ребятишкам и взрослым о чудесах репейских гор. Уже не ветер колыхал листья берёз, а слышалось: журчит, тёчёт с горки-невелички по камушкам разноцветным ручей - студенец с водой целебной. Лежал на горке василиск, охранял водицу и сад c яблоками молодильными.

   Растревожит Лесава ребятню сказками, слышат сквозь сон мальчишки: фыркает под окном молодецкий конь, звенит серебряными удилами, зовёт сразиться с Горынычем и нечистью поганой. Ждёт  молодца в высоком белокаменном  тереме девица – краса,  похожая на Лесаву, краше и  её никого в деревне не было. Не было и теремов, про них калики прохожие  сказывали, что есть они в граде за  лесом. На самом быстром коне туда за день не доскачешь, да и без надобности коня гонять.

Ещё прохожие путники  сказывали, что  там жил в тереме дубовом с крыльцом высоким, старый вдовый князь с женой молодой, да с красавцем- княжичем Глебом, сыном от первой жены. Забавлялся с друзьями в пирах и на охоте княжич, да тешился с девицами.  Любую  выбирал для утехи, серебром одаривал, плакали, проклинали, да не смели перечить  княжескому сыну.

И тем утром  он со другами  на охоте забавлялся. Уток, лебедей, зверья разного   без числа набили, много их кровушки  по лесу пролили. Забавы ради ослепили  раненого матёрого   вепря,  пили горячую кровь, умыли ею лица и руки, пировали, сказки слушали. Монах, что ходил по миру в поисках истинной веры, рассказал, что  видел на лугу вблизи Божелесья козлика, с блестящими рожками, в шубке золотой. Про  него и кормилица сказывала малому Глебушке. Девчонкой, видела она  того  козлика.

 Захмелели княжич с другами от медов и крови горячей, снился им козлик в золотой шубке.  Каждый задумал его поймать, перед другими покрасоваться, с утра пораньше в лес тайком отправились. Раньше всех Глеб на охоту собрался. Солнечным было утро, да вдали загремело, нахмурилось, почернело небо, вихрь поднялся. Отговаривали родные в непогодь на охоту ехать, только княжичу никто не указ, приказал седлать коня.
- Вернусь, как  поймаю козла! В  лесу я хозяин!

  Долго ли, коротко ли ехал, увидел: стоял козлик под дубом, блестела его шёрстка, переливалась светом солнечным. Хорошая душегрея будет! Княжич аркан приготовил, а козлик   в лес убегает, княжич - за ним. Оказался  он в месте незнакомом среди дубов - исполинов. Никого  поблизости, горел огонь в чаше каменной. В его отблесках стояли, грозно смотрели идолы богов древних. Из дупла кто-то лохматый сверкал огненными глазами. То ли он  сказал, то ли гром прорычал:- Поклонись, человек, древним богам! Перед тобой  cам Велес!
 
Усмехнулся княжич:  - Я - сын княжеский, деревянным истуканам не кланяюсь!
Плюнул на идола Велеса, замахнулся мечом, да  выпал он,  рука  плетью  повисла. Пошли на княжича деревья, хлестали ветвями, налетели стаи коршунов и воронья, крылами били, клевали. Молния небо расколола, с грохотом ударила в верхушку холма, прокатился по голове и телу Глеба огненный шар, ослепил. Конь  - на дыбы, обхватил княжич его шею. Вынес  конь  к людям, да пал, весь в пене.

Привезли люди добрые окровавленного наследника без сознания в терем родительский. Всё тело у него в ранах глубоких, словно в сече был, рука не поднималась, лицо обожжено, глаза кровь залила. Лекарь княжеский  и кормилица от наследника  не отходили, а тому всё хуже, заговариваться стал, в бреду метался, по-звериному выл, вскакивал, всё Велесу грозил. «Плохая молва лежит, а хорошая - бежит».  Добежала молва и до терема княжеского, что есть за лесом известная лекарка, Лесавой зовётся.

 Снарядил князь в дорогу брата своего и слуг верных, лучших коней дал,  приказал привести Лесаву в  терем:- Серебра, мехов  и шелков заморских не жалейте, но привезите лекарку!
На резвых-то лошадушках  быстро приехали посланцы княжеские, нашли избушку бедную, травами пропахшую. Девица в крестьянском посконном платьице травы на столе  разбирала. Оглядела  без робости  княжеских посланцев, знала от  птиц, какая нужда их привела.
 
 Они на шаль шелкову серебро сыпанули, разложили  богатую справу девичью, просили в дорогу, не мешкая, собираться. Даже не глянула на подаренье княжеское: - В краю лесном ни к чему всё это и серебро.  Хворого лечить здесь  буду, привозите.
 Дядя княжича ответствовал: - Дорога долгая, а княжич Глеб слаб. Повелел светлый князь тебя к сыну привезти.

 - Ясли к лошади не ходят. Насильно лекари не помогают, уходит от них сила вдали от мест родимых, трав и воды. Так князю и передайте. Знаю, что слаб умом и здоровьем княжич Глеб. Вот вам кринка с водой целебной, поите ею княжича, оденьте в простую рубаху,  прикладывайте тряпицу с моей мазью к ранам болезного. Как ему  полегчает - привезите сюда.

Слушали лекарку слуги княжеские, слово супротивное не сказали, поспешили в град  княжеский, всё хозяину доложили. Разгневался он на строптивую лекарку, да делать нечего, приказал исполнить, что знахарка наказывала. Спал княжич ночь,  утром снова стало ему плохо, в жару метался, в  крови были его руки и тело.   И повёз сам  князь  наследника к лекарке.

 Снарядили лошадей в упряжи,  нагрузили подводы шатром шёлковым, утварью, коврами, перинами и подушками пуха лебяжьего, медами хмельными,  припасами с княжеского стола. Не по чину  жить князю с наследником в бедной избёнке, спать на скамейке, укрываться дерюжкой, репу пареную без соли есть. Мамку- кормилицу Глеба взяли и угодливую девку дворовую для ухода за наследником.

Погоняют слуги коней,  да дороги от града стольного словно медведи ладили. Страшно птицы  кричали, кидались на лошадей и карету, в которой Глеб лежал, выгибало и  корчило его от птичьего крика. Через два дня к деревушке подъехали, шатёр поставили, на коврах и перине  Глеба уложили, зовут Лесаву…

Вышла девица в платье домотканом,  ликом пригожа, станом стройна, волосы цвета ржаной соломы по плечам вьются.  Много жён и девиц у князя было, удивлённо на девушку смотрел. Такой красе место в княжеском тереме, а не в бедной избушке.  Князю и свите без робости Лесава поклонилась, к шатру шагнула, да, словно кто, невидимый, оттолкнул.

- Чур меня! Черно и опасно там, иноземная колдунья мастерила его с заговором чёрным на смерть. Мне в него нельзя, нельзя и хворому княжичу. Поставьте  шалаш под древней липой на лугу, там исцелять княжича стану. Матрас с ржаной соломой пусть будет постелью княжичу, нельзя ему спать на лебяжьем пуху. Скольких птиц  он загубил, вот их души  и  прилетают во сне.
Поставили шалаш, положили  княжича на соломенном матрасе, ломали   судороги его тело, вскакивал он, птиц невидимых гонял.

Успокаивала его кормилица, вытирала кровь с рук, пену и пот с лица. Послушала Лесава причитания кормилицы, осмотрела тело наследника,  поняла, что наказали его и лишили зрения боги, думала, чем помочь сможет. Вышла, обняла ствол древней липы:
 - Вразуми меня, мать дерев лесных, много зла сотворил княжич в лесу, лес его наказал, а я богам древним клятву давала помогать людям.  Научи, что мне делать, как против воли богов не идти.
Не знала ответа древняя липа. Это людям решать.

 Горел костерок, обошла Лесава с дубовой догорающей веткой вокруг липы, заговор шептала. Угомонились птицы, полегчало княжичу, да не было покойного сна, всё  древний бог являлся, окровавленный вепрь с клыками, птицы сверху кидались. Знала Лесава, что бред и сны княжича - зло, которое он делал в жизни зверям и людям. Вот и выходило оно с корчами и болью, сказала родне и слугам:

- Оставьте меня с княжичем! Отойдите подальше, будет кричать он и выть - не пугайтесь.
Водила Лесава  руками над болящим, читала заговор, легонько стегала дубовой веточкой, боль и чёрное зло выгоняла. Изгибался он, по-звериному орал и выл, так раненые звери кричали. Как успокоился, горьким отваром напоила, положила молодые  липовые листья на голову княжича, уснул он. Утром  удивился: - Почему  не могу глаз открыть, меня,  знать, пчёлы покусали? Почему никто их не гонял? Где нянька? Всех прикажу кнутом стегать! Дайте мне кнут!

Кормилица плакала, жалела княжича. Положила Лесава руку ему на голову: -  Спать!
Два дня спал княжич, хорошо спалось  под цветущей липой, баюкало гудение пчёл. Как боль отпустила, вернулось сознание, ощупал лицо. Долго сидел Глеб, на матрасе, понял, что ослепили его боги, как он раненого вепря. Гладили болящего добрые руки мамки-кормилицы, касались тела и другие, незнакомые руки, они снимали боль, он их не знал, тронул: -Ты кто, где я? Ничего не припомню, мне страшно.

- Лекарка я,  Лесавой зовусь. Вспомнишь всё, княжич, как болезнь тебя оставит, выпей вот лекарство моё.  Много тебе спать надо, а страхи твои я прогнала,  спи спокойно!
Не спалось Глебу. Сидел в шалаше под древней цветущей липой на ложе бедняков княжеский сын, по-собачьи тоскливо  выл, воздух нюхал,  пах он  цветом липовым, травами, сеном. Вдали погромыхивало. Всё вспомнил Глеб, снова хотелось ему тёплой крови, в лес хотелось. Выполз на четвереньках, уже не ноги, а лапы несли его в лес, только нянька видела, что из шалашика выскочило лохматое чудовище.

Долго искали княжича, кричали, так и не нашли. Уехали родичи и прислуга, только кормилица осталась, искала, звала Глеба.  Вскоре  зима началась, снега выпали, полная луна осветила лесные дали.  Безумная нянька всё кричала, звала Глебушку, лишь тоскливый звериный вой доносился из леса.

  Давно то было. Заросли дороги до града стольного лесом непроходимым. Только сказочники  ещё помнят про  место, что звалось Божелесьем. Стояли там, возвышались под древним дубом, озарённые священным  пламенем, величественные  идолы Даждьбога, Рода, Сварога, Велеса.  Знаю: только тот  их   найдёт, кто  сказке поверит