Ночное приключение

1.
Мне кажется, это началось пару недель назад, у кафе «7-11» по улице Магнолий, сразу за парком. Но, возможно, и три, и больше. Не могу сказать наверняка. Но я точно помню, что это была суббота, поскольку во вторник, ровно за три дня до всего, у меня вышел очень неприятный случай с Хельгой Эрикссон.
 На самом деле она подложила мне большую свинью.
 Но обо всем по порядку.
 Был третий час. Теплый и ясный майский день. Я помню, что минуты казались мне часами, и я сильно нервничал.
Я ждал. Притаившись за низким, продолговатым зданием кафе, я то и дело бросал нетерпеливый взгляд на часы и осторожно выглядывал из-за угла. Господи, ну когда же? Минутная стрелка подползла к половине третьего, и я замер.
Наконец-то!
Она показалась на пересечении Дилборн-авеню и остановилась, о чем-то смеясь и болтая со своими подружками. Я смотрел на нее. Вот она попрощалась с девочками, помахала рукой и зашагала по улице, мимо ломбарда, мимо гаражей, мимо кафе…
Вот оно!
Вперед.
Я пригладил волосы, развел насколько возможно плечи и вышел из своего укрытия. Она все еще не замечала меня. Набрав в грудь побольше воздуха, я подошел к ней и сказал:
- Привет, Хельга. Давай я понесу твои книги.
   Хельга Эрикссон – самая умная девочка во всей нашей школе. Спросите кого угодно. Об этом знают все.
 Хельга учится со мной в одном классе. У нее большие ярко-голубые глаза и симпатичный маленький носик. Глаза у нее почти такого же цвета, как у моей мамы, только вот Хельга, в отличие от нее, совсем не черноволоса. Наоборот – волосы у нее светлые, прямые, короткие. Очень красивые, на мой взгляд. Вообще Хельга очень хорошенькая. То есть это я так считаю, но – ясное дело – никому не говорю.
 Разговаривает Хельга с акцентом. И это понятно, ведь она недавно приехала из Швеции. Иногда она так потешно коверкает самые простые слова, что некоторые ребята задирают ее. Но я никогда не дразнил Хельгу. И не смеялся над ней. Она так очаровательна с этим акцентом. Ну это мое мнение.
 Итак, Хельга окинула меня с  головы до ног удивленным взглядом.
Я почему-то покраснел. Хельга вздернула нос и сказала:
- Ты хочешь дразнить меня?
Понимаете? Она довольно странным образом строит предложения. Но тогда я не обратил на это никакого внимания.
- Нет! Что ты! – я бешено замотал головой и покраснел еще больше.
Хельга подняла брови, подумала минуту и улыбнулась. У нее была самая замечательная улыбка!
- Хорошо.
В моем сердце всколыхнулась радость. Я взял ее книги, и мы пошли бок о бок по Дилборн-авеню.
 Мы болтали о школе, об одноклассниках, о планах на летние каникулы. Меня всего переполнял восторг, тревога и нервозность одновременно. Наверняка вам знакомо это чувство. Хельга мило улыбалась мне всю дорогу, и я ощущал небывалый подъем. Я уже хотел спросить у нее, не хочет ли она сходить со мной в кино в эту субботу, как…
Понимаете, все это было так неожиданно.
Я шагал в полном блаженстве. Хельга посылала мне улыбки. Мы почти дошли до ее дома – она жила в симпатичном коттеджике недалеко от предгорий Санта-Каталины-как вдруг столкнулись нос к носу с Красноголовым.
 Вообще-то его зовут Джош, Джош Доуссон, но все местные ребята называют его Красноголовым. Почему? Я скажу почему. Он большой, толстый и ярко, огненно-рыжий, за что ему и досталось его прозвище. Все его лицо, ото лба и до подбородка, усеяно веснушками. Фу-у. Кажется, его дразнят Красноголовым столько, сколько я себя помню. Красноголовый не любит оставаться в долгу – недолго думая, он лупит обидчика по голени, валит на землю и, усевшись верхом, быстро обрабатывает его зубы своими кулаками. Он настоящий громила. Во всем нашем округе не осталось такого парня, которого Красноголовый не отлупил бы хотя бы разок.
 Если по правде, я немного побаиваюсь его. И потому его появление здесь ввело меня в настоящий ступор.
Он стоял посреди тропинки, широко расставив свои большие ноги, уперев в бока  кулаки и глядя оценивающим взглядом на Хельгу. Мы с ней остановились как вкопанные. Красноголовый метнул на меня испепеляющий взгляд и сказал:
- Я понесу твои книги, Хельга. Давай.
И он протянул лапу, чтобы забрать их у меня.
Забрать у меня!
Ну уж, нет.
Я отступил на шаг.
- Нет, не понесешь.
С этого-то момента и было суждено начаться всем моим неприятностям.
2.
- Нет, понесу, - возразил Красноголовый, становясь таким же красным, как и его волосы.
- Фиг ты понесешь, - ощерился я.
- А вот и понесу! – взревел Красноголовый и, вырвав книги из моих рук, с силой оттолкнул меня.
Хельга вскрикнула, затем предложила:
- Послушайте, может, лучше я сама?
Красноголовый помотал головой.
- Я понесу их, - процедил он зло.
Я бросил на него такой же злобный взгляд.
- Хрен ты их понесешь, ты… - тут я так обозвал его, что Хельга широко распахнула глаза и густо покраснела. Моего папу хватил бы удар, услышь он, что я выражаюсь подобным образом. Это слово я услышал не так давно, когда мама натужно орала на кого-то по телефону поздним вечером. И папа шикнул на нее, а потом зашептал, чтобы она говорила потише, ну пожалуйста, потише, иначе я могу услышать… Как по мне, так отличное слово, яркое, емкое и прекрасно характеризующее собеседника. Не любезничать же мне с Красноголовым, в самом-то деле?
 Красноголовый подскочил ко мне и поднес кулак к самому моему носу.
 Я почувствовал, как во мне начинает закипать ярость; в каждом кулаке трещали сердитые молнии. Ну и что с того, что Красноголовый выше почти на целую голову и чуть ли не вдвое шире в плечах? Как будто для меня это важно! В моей голове разгорелся гневный огонь, кровь потекла быстрее, я оскалился; я мог отправить Красноголового в нокаут одним точным ударом – ну, может, двумя.
 Никаких колебаний и страха! Я размахнулся и ударил Красноголового прямо в челюсть.
- Гарри! – Хельга прижала руки ко рту.
Думаю, она догадывалась, что последует за этим.
Это была кровавая бойня. Скажу только, что одежда потом не больно-то хорошо на мне сидела.
 3.
Отец всыпал английскую соль в миску с горячей водой, энергично перемешал и сказал:
- Вот о чем ты только себе думал? Неужели нельзя было устроить все мирно, как сделали бы цивилизованные люди?
Уладить дело миром с Красноголовым? Ха-ха, а еще говорят, что мой папахен лишен чувства юмора. Когда что-то идет «из ряда вон», он всегда так говорит. Мы же цивилизованные люди.
Отсюда вывод, цивилизация – это не всегда благо.
Отец намочил полотенце в горячем растворе английской соли и отжал его. Придерживая мой разбитый нос, он осторожно промокнул его полотенцем. Я дернулся.
- Тихо, - недовольно сказал отец. – Сиди спокойно, иначе не поможет.
В этот момент хлопнула входная дверь и раздался голос мамы:
- Есть кто-нибудь дома?
Надо же, как не вовремя! Меньше всего на свете мне сейчас хотелось, чтобы она увидела меня с такими фонарями.
- У меня отличные новости! – мама прошла в кухню, весело улыбаясь и на ходу расстегивая плащ . – Фотографии получились что надо. Вечером поедем в город на ужин, я хочу отметить удачу и… - она осеклась, ее улыбка погасла. – Что у вас случилось?
- Ничего, милая! – быстро отозвался отец, пряча полотенце за спину. – У нас все в полном порядке. Просто Гарри упал и разбил нос, вот и все…
Забавный парень мой папаша. Врать не умеет совсем. Ежу понятно по моей физиономии, что я подрался. Я низко опустил голову, чтобы хоть как-то скрыть от мамы мое плачевное состояние. Конечно, это у меня не получилось. Отец отвел глаза.
 Моя мама профессиональный фотограф. Она постоянно разъезжает по командировкам с заданиями от своего журнала, снимая природу. Ну, вообще-то, она снимает все подряд. Так что глаз у нее наметанный, не сомневайтесь. Она постоянно фотографирует. Папа говорит, что однажды, когда я был маленький, я увидел маму и заплакал. Не узнал ее без фотоаппарата. Я привык к тому, что у нее вместо носа – объектив.
  Мама буквально на днях вернулась из поездки по Большим Тетонам. Это горный хребет в Вайоминге, часть Скалистых гор. Она фотографировала тамошних медведей. И сейчас вернулась домой после того, как отнесла снимки редактору журнала.
   Мама нахмурилась, подошла ко мне и закинула мой подбородок. Я поморщился. Можно  понежнее?! Я все же искалечен, как-никак! И эта женщина еще  называет себя моей матерью!
- Разбил нос, - она сузила свои голубые глаза и всмотрелась в меня так пристально, будто отыскивала на мне блох.  Мне стало неуютно. Мало кому понравится, когда тебя так пристально рассматривают.
Когда я был помладше, то часто спрашивал у мамы, на кого я больше похож: на нее или папу. И она говорила, что на папу. А когда я обращался с тем же вопросом к отцу, он отвечал, что на нее. Так я и не понял. Но, по-моему, я не похож ни на одного из родителей. Волосы у меня не темные, а какого-то непонятного цвета – рыжевато-русые, и еще они совсем не вьются. А глаза почему-то зеленые. Я не очень высок для своих лет и довольно худой. Наверное, на улице нас и за родных-то не принимают. Но окружающие часто говорят, что улыбка у меня точь-в-точь как у мамы. Не знаю, так ли это. Я никогда не обращал внимания. Но говорят это так часто, что я уже начинаю закатывать глаза.
- Полюбуйся-ка, что твой сын отчудил, - проворчал отец, вновь обрабатывая меня полотенцем. – Ну почему вы, дети, не можете улаживать свои споры по-человечески?
Мама повернулась к нему, потом снова ко мне. В ее глазах появился какой-то странный блеск.
- Но ты хотя бы врезал ему по-свойски? – понизив голос, спросила она с неожиданной надеждой.
- Андреа!  –  с упреком воскликнул папа.
- Да, врезал, - подумав, ответил я. В конце концов, пострадала не только моя физиономия. Костяшки тоже были сбиты. Врезал, и не один раз.
Мама вздохнула, покосилась на папу и произнесла:
- Разумеется, Гарри, то, что ты подрался – очень, очень нехорошо…
Однако я видел, что ее лицо выразило явное удовольствие, когда она услышала, что моему противнику тоже досталось.
Я знал, что мама не станет тянуть жилы. Это не в ее стиле. Вот отец – дело другое. Когда мама уезжает в свои командировки, мы с ним остаемся вдвоем, и начинается Великое Светопреставление.
  То есть не поймите меня неправильно. Я люблю своего отца. Правда, люблю. На самом деле, он – мировой парень, умный и очень добрый, но… слишком уж правильный. Ну, вы понимаете, что я имею в виду. Он просто помешан на том, чтобы все было по правилам. По правилам и расписанию. Завтрак – строго по часам, подъем – строго по часам, отдых – строго по часам. Как в казарме. Есть люди, которым нравится жить в таком режиме, но я точно не из их числа. «В тебе умер солдафон» - как-то со вздохом сказала папе мама. Выражение грубоватое, но меткое. Папаше подходит как нельзя лучше. Однажды мама уехала в Аризону фотографировать диких лошадей, и оставила меня с отцом на две недели. Так что было! Даже вспоминать не хочется. Каждое утро он поднимал меня за два часа до школы и тащил во двор на пробежку. После этого я сидел на уроках весь взмыленный и уставший как черт. Каждый день он заставлял меня вызубривать все домашнее задание наперед и сам проверял. Мне приходилось листать учебники от сих до сих. А по вечерам он - без исключения! - кормил меня печенкой, брокколи и супом из цветной капусты, потому что где-то вычитал, что все это очень полезно для растущего организма. Прощайте, газировка и сладости! Плюс – большой стакан соевого молокана сон грядущий. Фу! Неудивительно, что, когда мама вернулась, я ходил на ушах. Я так несся ей навстречу, что едва не проделал дверь в стене, совсем как герой мультика. Мама тогда страшно растрогалась, и до сих пор смеется, вспоминая это. А вот папа так и не въехал. Он-то совершенно искренне считал свою систему правильного питания необходимой и эталонной.
 Но это еще не все. Если папа вытворяет такое в мамино отсутствие, хотите знать, чем он занимается, когда она дома? Вам я могу рассказать. Все книги в его кабинете разложены по алфавиту – по авторам. Можете себе представить? Он на каждую завел отдельную карточку. Все карточки хранятся у него в верхнем ящике стола. Собственный библиотечный каталог. Дай ему волю, он бы обрезал все книжки, чтоб они были одного формата. Вот так вот.
 А за обедом он ест все по отдельности. Честное слово! Я смотрел. Сначала пюре. Потом горошек. А уж потом бифштекс.  Если горошинка попадает в пюре, он теряется и прямо не знает, как быть.
Вам, может, смешно, но мне вот приходится с ним жить.
Я не такой серьезный, как папа. Мне это слабо. Мне б только подурачиться. По части организованности мне, да и маме, до него как до луны пешком. Да-да. Вы слышали? Мама – такой же нарушитель общественного порядка, как я сам. Она обожает приключения, а ее работа позволяет ей совершенно официально в них влипать. Ей вечно не сидится на месте, и свою любовь к приколам я явно унаследовал от нее. Как-то раз она по секрету сказала папе, что ей удалось заснять снежного человека на Аляске. Отец скептично хмыкнул, а когда мама показала ему фотографии, просто места себе не находил. Перед ним были неоспоримые доказательства существования йети! Весь следующий день он носился по знакомым и рассказывал каждому, кто готов был слушать, о том, что мама запечатлела загадку нашего века. Именно так он и говорил – «загадка нашего века».
 А потом мама не выдержала и призналась ему, что на самом деле это вовсе не бигфут, а всего лишь… закутанный в меха проводник. Я и сейчас ржу, стоит мне вспомнить, как вытянулось папашино лицо. По мне, так мама отмочила лучшую шутку десятилетия. А вот отец юмора не оценил и здорово разобиделся. Неделю он отказывался разговаривать с мамой, только спросил, понравилось ли ей выставлять его дураком. И все. Мама ходила сама не своя и прямо не знала, куда ей деваться. К счастью, через неделю папа соскучился, и они помирились. С тех пор мама больше не разыгрывала его, а если замечала, что я закатываю глаза или корчу рожу во время очередной нудной папиной речи, давала мне хороший подзатыльник.
 Но я не я, если на сей раз папа решил спустить дело с рук.
- Ты только поощряешь его еще больше, - сердито сказал папа маме. – Воодушевляешь решать все вопросы кулаками!
Ах да, я забыл вам сказать: мой старик – большой спорщик. Его хлебом не корми, дай с кем-нибудь поспорить. Обычно он спорит с мамой. Чтобы она ни сказала – он обязательно возразит. Вот и теперь у него появилась прекрасная возможность помериться с ней доводами.
- Считаю, что нет ничего плохого в том, что он может постоять за себя, - возразила мама, не подозревая, должно быть, что сама дает папе в руки дубинку. Теперь он будет спорить с ней до вечера. Или пока не сядет голос. – Уверена, что Гарри не напрашивался на драку, ведь так?
 Я старался не думать о драке. Это были невеселые мысли. Я помнил, как Красноголовый молотил меня кулаками, потом пригвоздил к земле, а потом, издав боевой клич, оформил мне физиономию как следует, а Хельга, плача настоящими слезами, с воплями кидала Красноголовому в спину свои книжки.
А потом я, покачиваясь и вытирая кровь, поплелся домой один.
Папа не узнал меня – все лицо у меня было перекошено.
Про себя я решил, что Красноголовому лучше впредь не попадаться мне на глаза. Я из него коврик сделаю. Я всгрею его так, что свои не узнают. Я выколочу из него пыль. Я…
 Конечно, если бы Красноголовый не поколотил меня, я бы так не размышлял. Просто я был УНИЧТОЖЕН.
И очень боялся, что Хельга решит, будто я полный неудачник.
- То есть тебя не волнует, что твой сын начинает чуть что распускать руки? – начал закипать папа. – А что ты скажешь, когда его заберут в участок? Отправят за решетку?
   Порой ему совсем срывает тормоза, вот ей-богу.
- Дэвид, ради всего святого! – поморщилась мама. Она тоже терпеть не может, когда папу начинает заносить. – Не делай из него уголовника.
- А кем еще он вырастет такими темпами? – ярился папа. – Такого сколько живу – не помню! Сначала – эта история с почтовым ящиком Миллеров! Потом – сорванные уроки, петарды! Сегодня – драка! А завтра что – он ограбит магазин?
- И женится на одной из заложниц, - согласилась мама. – Женщины часто влюбляются в тех, кто издевается над ними.
- Ты когда-нибудь будешь серьезной??! – папа даже подпрыгнул от возмущения.
- Не кричи, а то пломбы вылетят.
- Прекрати паясничать! Я говорю серьезно! Серьезно, понимаешь?
- Я тоже. Знаешь, как это неприятно? Сама видела пару-тройку случаев…
- Андреа!!!
Я переводил взгляд с одного на другого и все ждал, когда мама отпустит очередную шуточку, но она, по-видимому, решила не рисковать. Как-то незаметно дело переключилось с меня на другую тему. Уже попахивало ссорой. Вообще-то мои родичи редко ссорятся. Я не помню случая, когда бы они серьезно разругались. Но сейчас, судя по всему, просто так это не кончится. Конечно, неприятно, когда ссорятся твои родители, но у меня появилась смутная надежда, что пока суд да дело – мне удастся избежать выволочки.
 - В моей семье никогда такого не было!
- Ах, так это я во всем виновата?
 - Очевидно, он от тебя поднабрался.
- То есть ты утверждаешь, что я – плохая мать? Так?
 - Нет, я вовсе не это хочу сказать…
- Так говори, что ты хочешь сказать! – голос мамы опасно зазвенел.
 - Тебя часто нет и… ммм… он может брать за общую идею… ммм… некоторые твои нежелательные слова… и мм… поступки… - папа всегда тушуется, когда мама говорит таким голосом.
- Что значит брать «за общую идею»?!
«Так, я здесь больше не нужен, - подумал я. – Отступаем».
По-прежнему прижимая полотенце к носу, я ретировался в свою комнату, решив не искушать судьбу.
- А что ты предлагаешь? Может, будет лучше, если у него появится подружка, которая будет заступаться за него? Как это было с тобой? Помнишь? – неслось мне вслед. – До выпускного класса, заметь!
… Около семи часов, когда я уже почти разделался с последней задачкой по алгебре, в дверь постучали. Тихо так, вежливо. Я поднял голову. С чего это так официально?
Никакого стука у нас не было заведено. Даже папа, как правило, просто открывал дверь, если ему нужно было зайти. О маме я вообще молчу. А тут – на-те вам!
Я встал и осторожно приоткрыл дверь. Кто его знает – а вдруг это пришли разбираться насчет того дурацкого ящика или…
Но на пороге оказался вовсе не наряд полиции.
Хуже.
Это была мама. С ее непередаваемым, грустным выражением на лице.
Это выражение не сулило мне ничего хорошего.
Я нахохлился.
- Могу я зайти? – тихо и загадочно спросила мама. Загадочно – это потому, что она никогда не выражается в такой манере. Похоже, папа основательно промыл ей мозги.
Я кивнул. Мама села на кровать напротив меня. Интеллигентно так, руки на коленях сложила. Мне стало очень тревожно.
- Гарри… - многозначительно начала мама и запнулась. Потом откашлялась и принялась теребить свои длинные волосы. Давненько я не видел ее такой смущенной.
- Нам нужно серьезно поговорить.
Я заерзал. По ее тону можно было подумать, что она пришла сообщить, что завтра мне отрежут ногу.
- Очень серьезно.
Возможно, она силилась придать себе строгий вид.
Вы, наверное, подумали, что между моими родичами неслабая разница в возрасте. Я уверен. Держу пари, вам кажется, будто отец старше лет на десять или даже больше. По чесноку, все так считают. Но, как ни удивительно, это не так. Старше мама. На целый год. Обалдеть можно, правда? Когда я узнал об этом, то был просто сражен. Мама совсем не производит впечатление старшей.
Сейчас она сидела напротив меня и все никак не могла начать «воспитательную беседу». Мялась, сцепляла и расцепляла руки, отводила глаза. Закусывала губы. Я удивился. С чего это она так переживает? Как будто случилось что-то ужасное.
И она не может найти в себе силы сказать мне об этом.
- Об этом очень тяжело говорить… - мама потянулась и взяла меня за руки. Я чуть в осадок не выпал, ей-богу! – Но ты должен выслушать меня. Очень внимательно. И постараться все понять. Все, что с тобой происходит… - она понизила голос почти до шепота. Взгляд казался испуганным. Что здесь происходит? Я смотрел много неинтересных фильмов. Но этом месте, по законам жанра, она должна поведать мне, что я им неродной. – Объясняется тем, что….
- Мам, ты о чем? – внутри у меня шевельнулось что-то нехорошее.
Мама хватается за голову и качает ею из стороны в сторону. Потом тяжело вздыхает и шепчет:
- Мне… нужно все тебе рассказать.
4.
- Да что слу…
Тут в дверь деликатно постучали. Послышалась возня. Я догадался, что это папа.
Мама вздрогнула и как будто спохватилась. Лицо ее снова стало спокойным, но я заметил, что она вроде бы побледнела.
- Сын, мне бы хотелось, чтобы ты больше не влезал в драки, - отодвинувшись, сказала мама. Выглядела она почти как обычно, только глаза странно поблескивали. Так я и знал, без головомойки не обойдется. И весь этот цирк из-за выговора? Я знаю, вы подумали о том же, о чем и я. Взрослые совсем чокнулись. – Это самое последнее – пускать в ход кулаки. И мне очень, очень стыдно, что ты так сегодня поступил. Ты очень меня расстроил.
Вообще-то мы с ней неплохо ладим. Наверное, потому, что близки характерами. Она классная. С ней бывает по-настоящему интересно. Мама не занудствует, как отец, но все равно спорить с ней – дохлый номер, можете мне поверить. У нее немного вытянутое худое лицо с запавшими щеками и открытая приятная улыбка. Действительно, приятная. Волосы темные-темные, а по глазам все время кажется, будто она смеется над всеми.  Она быстро принимает решения. И очень быстро говорит. Она никогда не ходит шагом, а вечно бежит. У нее постоянно такой вид, словно она всегда куда-то спешит. Порой может показаться, что она занята сразу миллионом дел: носится как угорелая со своей камерой, отвечает на звонки по мобильнику, отдает какие-то распоряжения.
 И хотя, по мнению папы, у меня так же шило в одном месте, временами я ощущаю себя медленной черепахой рядом с моей мамой-фотографом. Мне всю жизнь казалось, что я живу рядом с ураганом.
 Только иногда смотрит на меня так странно – как будто ищет в тарелке с кашей только что утонувшую в ней муху. Подойдет, всмотрится мне в глаза – у меня, признаюсь, мурашки по коже бегут от этого ее взгляда. Острый, как бритва, и такой… ну не знаю. Пронизывающий. Мне становится не по себе от него. Посмотрит-посмотрит, глаза на секунду прикроет, погладит меня по голове – и отойдет. Я так и не понял, что все это значит.
Я уже почти совсем расслабился, как вдруг мама перешла к главному:
- Нам с папой очень не нравится твое поведение. Ты совсем с цепи сорвался. На той неделе, папа сказал, ему пришлось четыре раза ходить в школу к твоей учительнице. И вчера нас вызвали опять. У тебя настоящий всплеск бешенства, Гарри. Ты стал совсем неуправляемым. Что с тобой происходит?
 У вас когда-нибудь было чувство, что вы как будто знаете, о чем думает ваш собеседник? Что он думает по-настоящему?
Так вот, сейчас у меня было как раз такое. Я внимательно смотрел на маму. И у меня было стойкое ощущение, что ей прекрасно известен ответ на этот вопрос.
Все это я никак не мог связать воедино. Да у меня и времени-то не было.
А мама жжет дальше как по писаному:
- Папа прав – дальше так продолжаться не может. Можешь забыть о нашей поездке в Нью-Йорк-Сити. Я обещала взять тебя с собой, но ты не оставляешь мне выбора. А пока ты наказан. На неделю.
Я молчал.
- Никаких карманных денег и телевизора. Еще одна провинность – и твой день рождения отменяется, молодой человек.
На телек мне было плевать. Мой день рождения еще не так уж и скоро, еще есть время подмазаться к предкам. Нью-Йорк-Сити – конечно, жестокий удар, единственный раз, когда мама согласилась взять меня с собой, но это можно пережить.  А вот деньги… что же это такое?! Я так долго копил на новый велик, «Серебряная стрела»… Это же самая потрясная модель! Двадцать одна скорость и настоящие дутые шины. Самый отпадный велик для горной езды. Мне на нем валуны нипочем!
И вот. Как всегда: ничего не сделал – и кругом виноват.
Я с мольбой посмотрел на маму.
- Ма-а-ам… - заныл я, округляя глаза. – Мам, я прошу тебя… Я не сам полез, честное слово, просто так само получилось… - не мог же я рассказать ей про Хельгу? – Я уже столько коплю на «Серебряную стрелу», ты же знаешь, на всем экономил, даже подстригал газон Элвеллам… - тут мой голос задрожал от обиды. – Непосильный труд для моих лет… Не надо, пожалуйста! Мама!
Я не хотел давить на жалость, но как-то само собой так вышло, что я чуть не заревел. Лицо мамы на секунду выразило явную жалость, но затем она спокойно сказала:
- Очень жаль, но ты сам добился для себя такого. Спокойной ночи. И подумай как следует над своим поведением.
Она вышла из комнаты и притворила за собой дверь.
Несмотря на такое положение дел, меня не покидало отчетливое ощущение, что вовсе не для этого мама пришла ко мне. Она хотела сказать мне что-то другое. Понятия не имею, откуда я это знал. Просто знал, и все. Наверное, это и называется интуицией.
 Расстроенный и убитый, я плюхнулся на кровать и стал смотреть в потолок, размышляя над своей нелегкой судьбой. Я не сомневался, что устроенный мне разнос – идея папы, равно как и наказание. Я-то видел, что совсем не то было у мамы на уме.
 Теперь, с таким раскладом, велик мне не светит. У меня был тяжелый день. Из-за этой дурацкой драки мои счастливые каникулы могут пойти прахом. Грандиозная гадость, а еще то, что Красноголового уж точно никто не лишал карманных денег… И если это не гадость, то что тогда гадость?
И ведь я ничуточки не виноват!
А ящик Миллеров? Откуда же я мог знать, что бомба взорвется с такой силой? Мне просто хотелось попробовать…
«Кстати, а почему я вообще подрался?» - подумал я.
Раньше я не лез в драки. Я не трус и не слабак. Но отец действительно всегда говорил мне, что все можно разрешить мирным способом.
И я всегда старался так и поступать.
Так почему же я набросился на Красноголового?
Потому что…
Я испуганно сжался – слишком уж пугающей была посетившая меня мысль.
Что со мной творится?
Почему я ударил его? Сбил с ног?
Мне хотелось его убить.
Что?!
Да. Именно так.
Я ХОТЕЛ УБИТЬ КРАСНОГОЛОВОГО.
Разорвать на куски.
Я содрогнулся.
«Не сходи с ума, - сказал я себе. – Ты же не псих».
Ко мне неожиданно вернулось то ощущение – безудержная, нечеловеческая ярость, затмевающая разум и делающая меня нечувствительным к боли и размышлениям.
Я даже не успел подумать, прежде чем ударил его!
Одно желание.
Одна мысль.
Убить, убить, убить.
И я вдруг понял, что вполне мог прикончить Красноголового голыми руками.
Слишком неконтролируемым был нахлынувший на меня гнев. Злость. Нестерпимая. Жалящая. Как зуд.
 ЗВЕРИНАЯ.
Ярость вернулась. Я словно весь наполнился жидким огнем. Не соображая, что делаю, я рванул стоявший на столе телефон, выдернул шнур из розетки и со всех сил швырнул аппарат в окно.
  Стекло с грохотом разлетелось на кусочки. Но я этого не слышал. Шум заглушил гневный рев, пронзивший мой мозг.
5.
Когда субботним утром я спустился в кухню, родичи уже были там. Папа сидел за столом, закрывшись газетой, а перед ним дымился синий кофейник. Увидев меня, он немного опустил газету, которую читал, и коротко улыбнулся, приветствуя меня.
- Всем привет, - поздоровался я, взял себе гренок и уселся за стол.
Мама, в светлых брюках и новеньком, с иголочки, темно-синем укороченном пиджаке, занималась какой-то дурью: пыталась затейливо навесить на тоненькие веточки орхидеи свое обручальное кольцо. Обычно она носит его не снимая, ведь это подарок папы. На шее у нее висела камера. Ну разумеется, я мог бы догадаться. В этой композиции она, как обычно, углядела нечто символичное. Нечто, что немедленно нужно запечатлеть.
Папа, прихлебывая кофе, вновь закрылся газетой.
- Мне, вероятно, придется сегодня уехать на весь день, - провозгласил он, обращаясь к маме, которая тем временем уже сняла крышку с объектива и сосредоточенно наводила фокус.
- Угу, - щелк!
Папа убрал газету. Я с некоторым удивлением заметил, что в усах у него запутались кусочки яичницы.
- Уехать на весь день, - повторил он громче.
- Угу, - по лицу мамы расползлась блаженная детская улыбка.
- Вернусь поздно, - недовольно произнес папа. На нем была белоснежная рубашка, ослепительно-белые брюки и белые-белые кроссовки. Я не мог на него смотреть. У меня слезились глаза, как бывает, когда выйдешь на снег в солнечный день.
Щелк! Щелк!
- Случились неприятности, - папа сердито свел брови.
- Вот и хорошо, дорогой, - отозвалась мама с отсутствующим видом.
Я подавил смешок. Интересно, есть ли на свете еще хоть один человек, любящий свою работу так же, как моя мать?
- Ты хоть слышала, что я сказал? – папа нахмурился еще больше.
Мама повернулась и сфотографировала его.
- Андреа! Ты меня слышишь? – папа приставил ладони рупором ко рту. – Хватит меня фотографировать!
- Что? – переспросила мама. Она опустила фотоаппарат, и он повис у нее на шее. – Извини, пожалуйста, Дэвид. Ты что-то говорил?
Я  прыснул в свою чашку. Моя мама – человек на миллион!
- И как меня угораздило жениться на тебе? – папа сокрушенно покачал головой. – Я сказал, что мне придется уехать сегодня на весь день, - судя по его тону, папа уже не сердился. Его занимало что-то другое. – Звонил Чарли. У него опять проблемы.
- И почему меня это не удивляет? – вздохнула мама.
Чарли – мой дедушка, папин отец. Он живет на своей ферме, в деревеньке близ городка, у которого даже нет названия – настолько он мал. И сколько я знаю Чарли, столько он влипает в истории. Папа его на дух не переносит, зовет «Чарли» и старается видеться с ним как можно реже. А по-моему, Чарли – потрясный дед. Единственный человек в нашей семье, имеющий понятие о том, как нужно веселиться. Он приезжал на мое десятилетие. К концу вечера, выдув целую бутылку виски, он вскочил на стол и, вытащив откуда-то два заряженных револьвера, десять раз выстрелил в воздух. Такой у него был праздничный салют. Я был в полном восторге. Папа, белый от бешенства, рвал и метал, а мама, подойдя к Чарли, что-то тихо и спокойно стала говорить ему, поглаживая по плечам и спине. Чарли кивал, улыбался. Мама тоже улыбнулась, а когда она отошла от Чарли, я заметил, что в руках она держит эти пистолеты. Понятия не имею, как она успела их вытащить, но Чарли совершенно точно ничего не заметил. Вскоре он захрапел, и папа, ругаясь, вез его домой.
- Он случайно сжег сарай соседей, - папа провел рукой по лицу. – И учинил стрельбу. Мне придется улаживать это.
- А Чарли не посадят в тюрьму? – спросил я у папы. В последнее время этот вопрос приходил мне в голову все чаще и чаще.
Папа криво усмехнулся.
- Будем надеяться, что не посадят.
Чтобы хоть как-то защитить Чарли, я сказал:
- Он… ну… он очень хороший. Просто ему не везет.
- Просто он старый дурак, - папа вздохнул и потер лоб.
Некоторое время мы все молчали. Я просто не знал, что можно сказать на эти горькие слова.
- А чем ты будешь заниматься? – поинтересовался у меня папа.
- Думаю, поработаю над своим проектом по природоведению, - ответил я, хрумкая гренкой.  – Нам сдавать его уже во вторник.
- Что за проект? – мама тоже села за стол.
Я неопределенно помахал рукой.
- Что-нибудь интересное. Неважно что. Может, поймаю какого-нибудь паука и посажу его в банку.
Я действительно еще не знал, что мне придумать.
Папа покачал головой.
- Ну вылитая мать, - проворчал он, складывая газету. – Нельзя быть таким легкомысленным, Гарри. Нужно ко всему подходить ответственно и серьезно. Это ведь твое домашнее задание. Даже к простым с первого взгляда вещам нельзя относиться спустя рукава. К твоему сведению, у твоей бабушки, моей мамы, было две зубные щетки…
- По количеству зубов? – отозвалась мама, снимая с шеи фотоаппарат.
Я хихикнул.
- Очень остроумно, - закатил глаза папа. – Ты ей никогда не нравилась!
- Зато Чарли был в восторге, - с прохладцей парировала мама. – Помнишь, на нашей свадьбе он сказал, что теперь ему наконец-то есть, с кем можно выпить по-мужски?
Папа опустил глаза и почему-то покраснел.
- В общем, отнесись к этому серьезно, ладно? – вновь обратился он ко мне. – Хочешь, я помогу?
Меня просто бесит, когда они начинают лезть в мои школьные дела!
- Нет, спасибо, - я покачал головой. – Я должен сделать все сам.
- Вот правильное отношение, - похвалил меня папа.
- Я что-нибудь придумаю, - пообещал я ему. – Что-то действительно классное. Вот увидишь!
- Ну и славно, - кажется, папа успокоился.
Мы поболтали немного о ерунде, потом мама вдруг встала и торжественно произнесла:
- Сегодня, как вы помните, у нас важный день…
Я уронил свою гренку и воззрился на нее с удивлением.
- Со мной связался доктор Борхэйм из Института Естественной истории… Он говорит, что ему очень интересно взглянуть на мои фотографии медведей. Он считает, что это просто сенсация. Медведи сняты с уникального ракурса. Доктор говорит, что еще не видел снимков медведей с такого близкого расстояния.
Она просияла.
- Это просто невероятно!
- Здорово, мам! – я хлопнул ее по ладони.
- Поменьше бы ты лезла в это, - проворчал папа. – Дикие звери – это не шутки. Ты зря подвергаешь себя такой опасности.
Папа выразительно посмотрел на меня.
Я вытаращился на него – какой же он все-таки зануда!
- Ну что ты, Дэйв, - мама ласково погладила его по плечу. – Животные не причинят мне вреда. Они даже близко ко мне сами не подходят.
- Почему? – полюбопытствовал я.
Мама пожала плечами.
- Наверное, чувствуют доброго человека.
Мы с ней рассмеялись.
- Или боятся, - добавил я.
- Я уж-жасный монстр! – прорычала мама и попыталась сгрести меня в охапку. Я покатился со смеху. Порой она дурачится совсем как моя ровесница.
- Это не смешно, Андреа, - папа даже не улыбнулся. – Ты можешь попасть в настоящую беду. И когда ты уже станешь серьезнее?
Мама растерянно заморгала.
- Мне нужны были удачные фотографии для моей книги, - проговорила она несколько смущенно. – Потому и пришлось подобраться так близко. Я думаю назвать книгу «Обитель бурых медведей». Автор – Андреа Треверс. По-моему, звучит неплохо…
- Подойти вплотную к диким медведям – ты вообще с головой дружишь? – не унимался папа.
- У нас с ней вооруженный нейтралитет, - ответила мама.
Она явно стремилась рассмешить его. Но папа по-прежнему только хмурился.
- Я проделывала такое уже много раз, - мама поцеловала его в щеку. – Не беспокойся обо мне.
Папа немного оттаял. Он слегка улыбнулся, и мама улыбнулась ему в ответ. Я даже поразился, какая у нее искренняя, дружеская улыбка, и как можно устоять перед ней? Но мой отец, судя по всему, устоял.
- Мне пора, - папа встал из-за стола. – Постараюсь закончить все как можно скорее, но вряд ли у меня получится. Увидимся.
Он поцеловал маму, потрепал меня по затылку и вышел из дома.
Я услышал, как зашуршал гравий под колесами его машины.
Мы с мамой остались вдвоем на кухне.
-Недостаточно серьезна, - тихо произнесла мама, опустив голову. Выглядела она расстроенной.
- Это действительно потрясные фотки, мам, - уверил я ее, чтобы хоть немножко ободрить. Временами папа бывает так несправедлив к ней.
Мама оживилась.
- Это верно. Доктор Борхэйм  просил показать ему фотографии. Он считает, что они представляют большую ценность.
Я был рад, что мама воспряла духом.
Через полчаса она собралась уходить.
- Проводишь меня? – по ее голосу было заметно, что мама волнуется.
- О чем разговор?
Мы вышли во двор. День стоял просто замечательный: светило яркое солнышко, а вся трава так и лучилась от росы. Красота!
- Веди себя хорошо, - напутствовала меня мама, когда мы остановились около ее белой «Хонды». – Я вернусь к вечеру. Не приставай к папе, он и так сегодня расстроен. Если будешь хулиганить, я отправлю тебя к Чарли.
Я засмеялся. Как будто это меня пугало!
- Надеюсь, ты не попадешь в беду, - мама поцеловала меня в лоб и улыбнулась.
- В нашем доме столько опасностей, ма, - пошутил я. – Но как-нибудь продержусь.
И тут за спиной раздались быстрые шаги. Кто-то мчался прямо к нам.
Потом я услышал громкий голос:
- Вы в опасности! Вы в очень большой опасности!
6.
Мы с мамой одновременно обернулись. К нам мчалась высокая девушка, одетая в клетчатую рубашку, которая развевалась от быстрого бега. Она гримасничала и нелепо подпрыгивала на бегу, держа в одной руке какую-то белесую бумажку.
 Мама вздохнула и покачала головой.
- Очень хорошо, Николь. Чем ты нас удивишь на этот раз?
Николь Блейк – феномен, заслуживающий отдельного описания. Она временная ассистентка студии моей мамы. Вообще-то маме не нужны никакие помощники, но Николь – случай особый, как я уже сказал.
 Думаю, ей лет восемнадцать. А может, чуть-чуть больше. Она учится в Уэйнсбриджском колледже и живет в общежитии при нем же. «Она здесь совсем одна. Чужой город, чужие люди. Как ей одной быть? Лучше уж пусть будет под присмотром», - так моя мама говорит. Как я понял, она взяла ее к себе с единственной целью – ей жалко Николь.
 Николь действительно производит впечатление всеми покинутой и беззащитной: у нее вытянутое, вечно удивленное, но, в общем-то, красивое лицо, длинные русые волосы и слегка раскосые светло-зеленые глаза. А еще – татуировка в виде бабочки на шее. Правда, она маленькая, и за волосами особо не разглядишь, но я все-таки заметил. Синяя бабочка. Очень мило.
 Два или три раза мама приводила ее к нам домой. Из этих визитов я заключил, что иногда Николь может быть неплохой девчонкой. Но есть в ней кое-что, что с легкостью перечеркивает все ее достоинства.
 И знаете, что именно?
 Николь – псих.
Начать хотя бы с того, что главная ее мечта в жизни – встретиться с призраком. Она страшно увлекается всякой нечистью и перерыла все заброшенные дома в нашем городе – как вы думаете, зачем? Правильно, чтобы найти хоть какое-нибудь захудалое привидение. Но это еще полбеды. Однажды она призналась маме, что ей удалось выйти на связь с духом одного очень известного актера, и вроде бы этот дух много чего ей напророчил. Не знаю, почему Николь грузит этим маму. Наверное, потому что она – единственный человек, который выслушивает ее. Который СПОСОБЕН выслушать ее. Хотя Николь донимает многих. Представляете, она уже всем нашим соседям успела промыть мозги лекциями о потусторонних силах. В конце концов старый мистер Мортимер пообещал, что спустит на нее собаку, если «хренова сектантка» явится к нему еще раз.
  Николь утверждает, что от своих духов она получила массу полезных сведений. Например, о том, что ожидает ее в будущем. Я делал ставку на дурдом, но тут наши с духом мнения разошлись, поскольку он предсказал Николь пост министра образования и двенадцать детей.
В общем, найдите в словаре слово «псих», и увидите там фотографию Николь Блейк.
Сейчас она стояла перед нами и размахивала зажатой в руке бумажкой. Я успел заметить, что это, скорее всего, какая-то фотография.
- Миссис Треверс, вам нужно знать… - переведя дыхание, начала Николь.
- Прошу прощения, но я спешу, - ответила мама.
- Это всего на несколько минут!
Мама воззрилась на нее так, точно ожидала услышать нечто совершенно несуразное.
  И Николь не разочаровала ее.
- Здесь есть оборотень! В лесу!
Мама поморщилась.
- Я не в настроении.
Я не выдержал и рассмеялся в голос.
- Оборотень? Николь, тебе уже… Хм, в общем ты уже закончила школу. Сколько можно верить в нечисть и пасхального кролика?
Николь посмотрела на меня, затем снова перевела свои зеленые глаза на маму.
- Вот, посмотрите, миссис Треверс, - она сунула маме под нос фотографию. Мама вздохнула и стала разглядывать снимок.
 Я тоже глянул. Качество оставляло желать лучшего, было видно, что фотографировали ночью, и все-таки, различив все детали, я буквально онемел. Мама недоуменно изогнула бровь.
 На снимке отчетливо выделялся силуэт какого-то огромного, четвероногого существа, с длинной темной шерстью, с задранной кверху головой, напоминающего кошмарную собаку. Существо стояло на утесе, и, по-видимому, выло. Его глаза зловеще светились с фотографии. Разглядев длинные острые клыки в его пасти, я растерянно посмотрел на маму.
 Ее лицо было спокойным  и, пожалуй, слегка удивленным. Никакого страха она не выказывала.
- И что это такое, Николь? – ровным голосом спросила она.
- Оборотень! – потусторонне зашептала Николь. Несмотря на свой испуг, я прыснул. – В этом лесу. Он где-то здесь… Я думаю, это он разобрался с теми людьми… Студенты, пропавшие три месяца назад… Их так и не нашли. Оборотень убил их.
- Поиски пока продолжаются, - заметила мама.
- И знаете, что? – продолжала Николь, обводя нас круглыми глазами. -  Это – кто-то из местных жителей. Возможно, даже из ваших соседей… Он… превращается в ЭТО. Посмотрите, ОНО гораздо больше волка. Каждое полнолуние… он становится монстром. Ему нужны люди. Нужно охотиться. И он делает это целенаправленно. Знает, что опасен, и ничего не предпринимает. Никуда не уходит. Не уезжает. Позволяет людям страдать. Студенты наткнулись на него той ночью. И оборотень убил их. Разорвал на куски. Я видела следы… Следы огромных лап. Больше собачьих. И они вели в чащу…
  Мама издала какой-то звук. Я посмотрел на нее. Она еле сдерживала себя, чтобы не засмеяться.
 Я не понимал, что тут смешного. Оборотни рисовались мне страшными чудовищами – такими они представали передо мной, когда я читал о них в книгах или видел в кино. Огромные, мохнатые, свирепые полулюди-полузвери  вызывали во мне суеверный страх. И что так веселит маму? Ясное дело, у Николь не все дома, но все равно – ничего смешного лично я в ее рассказе не видел.
- Николь, у тебя богатое воображение, - сказала мама, пытаясь не улыбнуться. – Может, ты напишешь об этом? Думаю, получится неплохо.
Николь удивленно посмотрела на нее.
- Но ведь это все правда! Оборотни существуют, и один из них где-то здесь. И он – убийца. Вы в большой опасности.
- Истории вроде этой я слышала и раньше в разных частях света, - ответила мама. – Рассказывали о чудовищах из джунглей или из океана. Но пока ни один из этих рассказов не подтвердился. Потому что это глупости, Николь. Оборотней нет и не может быть в природе. Это просто порождение людской фантазии и невежества.
 С одной стороны, мне было очень интересно. Но с другой я надеялся, что мама окажется права. Становится так не по себе, когда думаешь о том, что по соседству с тобой обитает оборотень!
- Но Кайл снял его, - настаивала Николь. По ее лицу было видно, что сдаваться так легко она не намерена. – И вот доказательство того, что это не выдумки.
Она помахала своей фотографией.
- Кайл щелкнул ЭТО на Ривер-ридж, когда мы с ним… ну, в общем…
- Трахались, - договорил я за нее, и тут же схлопотал подзатыльник от мамы.
- Что это за слова, юноша? – возмущенно воскликнула она и отвесила мне еще одну оплеуху. Больно. – Вы еще слишком молоды, чтобы даже задумываться о таких вещах.
- Миссис Треверс, поймите, - продолжала Николь. Я заметил, что щеки у нее покраснели. – Все это очень серьезно!
Она произнесла это так встревожено, что я не выдержал и засмеялся. Очень уж не вязался ее серьезный тон с тем, о чем она говорила.
Мама тоже больше не могла сдерживать улыбку.
- Николь, ты будешь нужна мне в понедельник. В десять, и не опаздывай, ладно?
- Миссис Треверс! – Николь чуть ли не за рукав ее схватила! Все это было так уморительно. – Пожалуйста! Чудовище очень опасно. Оно уже убило несколько человек. Все эти исчезновения в лесу… Монстр убил тех людей. И он совсем рядом. И…
  Натурально сумасшедшая!
 Я смотрел на нее во все глаза. Может, она все-таки шутит? Да нет, лицо у нее очень серьезное. И по-настоящему испуганное.
- Николь, я не хочу, чтобы Гарри слышал эти дикие вымыслы, - спокойно проговорила мама. Очень спокойно. Она всегда говорила так, когда сердилась. – Ничего хорошего это ему не даст. Так что, если это все, мне нужно спешить…
Николь хотела было поспорить, но потом передумала. Она покачала головой и зашагала прочь. У нее был вид человека, сделавшего все, что было в его силах.
Я проводил ее глазами.
- Оборотни? – меня все еще трясло от смеха. – Что это за бред?
- Просто она очень одинока, - покачала головой мама. – Бедная девочка. Ей не с кем поделиться своими переживаниями, вот и занимается всякой ерундой. Думаю, это стресс после переезда. Может, мне как-нибудь свести ее к психотерапевту?
- Да она просто чокнутая, - фыркнул я.
В ушах у меня все еще звучали ее слова: «Оборотень, оборотень в лесу. Он убил тех людей. И…»
Про себя я решил, что это все-таки была шутка. Дурацкая, несмешная, идиотская шутка в духе колледжа. Ну кто еще будет всерьез говорить о таком?
 Да будет вам известно, уже этой ночью мне предстояло убедиться, что Николь не шутила.
7.
Когда мама села в свою машину и уехала, я остался один.
Но вовсе не расстраивался из-за этого.
Я знал, чем хочу заняться.
Вернувшись в дом, я сразу прошел на кухню, и увидел на столе мамину камеру.
Отлично.
Видите ли, я решил, как именно сделаю свой проект по биологии.
С помощью маминого фотоаппарата можно с легкостью заработать высший балл.
Я одолжу на время ее камеру и немного поснимаю всякую ерунду в лесу. Снимки получатся потрясающими! Я знал это.
Мама здорово рассердилась бы, узнав, что я взял ее фотоаппарат, еще и без спроса. Но разве ей повредит то, о чем она не узнает?
Я осторожно взял камеру в руки. Она не была тяжелой, но я пообещал себе обращаться с ней как можно аккуратнее.
Мне совсем не хотелось испортить ее.
Ничего страшного не случится, если я возьму ее и немножко пофотографирую.
Так я предполагал.
Но, как говорится, человек предполагает, а бог располагает.
Я выбежал на улицу и бодрым шагом направился к лесу.
  Наш дом со всех сторон окружен небольшим сосновым лесом. Думаю, вы догадываетесь, чья это была идея – поселиться в таком месте. Мама утверждает, что близость с природой дает ей новые возможности и силы для работы, а город действует на нервы. Что ж, может, это и так, но окружающая глушь производит несколько жуткое впечатление. Хотя весной и летом здесь бывает по-настоящему красиво. Я, в общем-то, давно уже привык, тем более что до города на самом деле не так уж и далеко, и еще у нас есть соседи. Немного, но и на том спасибо. Было бы действительно страшно жить совершенно одним среди этой чащи.
 Строго говоря, ходить в лес одному мне запрещено. Особенно в темное время. Однажды, когда мне было лет пять, я любопытства ради забрел туда вечером. Помню, мне было ни капельки не страшно. До тех пор, пока выскочившая невесть откуда мама с белым как молоко лицом не схватила меня за руку и не поволокла домой. Она тащила меня с такой силой, что я спотыкался едва за ней успевал, а когда я спросил у нее, что такого опасного в лесу, она дала мне такую пощечину, что из уголка рта у меня потекла кровь, и велела никогда, никогда не ходить туда ночью. Ни в коем случае ночью. По-моему, это был единственный раз, когда она сделала мне что-то  подобное.
  Но я решил, что ничего плохого не произойдет, если я схожу туда ненадолго. Мне ведь для дела нужно, да и среди бела дня. В конце концов, мне уже двенадцать лет. Неужели я не смогу сам о себе позаботиться?
 Как только я это подумал, рядом со мной раздался вой, от которого я вздрогнул всем телом. Мурашки побежали по моей коже.
Этот протяжный, скорбный стон вовсе не напоминал крик человека.
Это был вой зверя.
- У-у-у!
Услышав еще одно завывание, я весь сжался и вмиг похолодел.
- Что это? – еле выговорил я.
Опять вой. Должно быть, существо, которое его издавало, находилось совсем рядом.
Николь говорила о нем, мелькнуло у меня в голове. Николь говорила о странном монстре, который скалил клыки с фотографии. Он есть на самом деле.
Он здесь.
Таинственный вой плыл среди деревьев. Казалось, стонет весь лес.
 Нет, это не человеческий голос. Он может принадлежать только…
«Оборотень!»
«Оборотень, он здесь!»
«И может быть, даже наблюдает сейчас за мной…»
- Нужно уходить отсюда, - прошептал я. – Как можно скорее!
8.
- У-у-у! – неслись по лесу пугающие вопли.
Я попятился назад, но в этот момент зашуршали кусты справа от меня, и я замер, не смея пошевелиться. Пальцы мертвой хваткой вцепились в футляр камеры. С минуты на минуту я ожидал, когда передо мной появиться оборотень.
 И раздерет на части.
Кусты зашевелились, и что-то выбралось из них.
Я зажмурился.
А когда вновь открыл глаза, увидел ухмыляющегося Джерри Райна.
Джерри приставил ладони рупором ко рту и издал протяжный зловещий вой.
- Ну ты и дубина! – смеясь, он запрокинул голову и снова завыл.
- Придурок! – я погрозил ему кулаком. Так это он прятался среди деревьев и заунывно выл!
Я чувствовал, что кровь бросилась мне в лицо.
Я был готов взорваться и отдубасить этого клоуна.
- Попался! – воскликнул Джерри. – Ой, боже, да ты весь трясешься!...
И он опять захохотал.
- Думал, тебя подстерегает волк? – спросил он. – Или оборотень?
От этого слова я вздрогнул. Джерри заметил это и весело рассмеялся.
- Да-да, оборотень! – он зарычал, обхватил меня за пояс и повалил на землю.
- Да отвяжись ты! – вскипел я.
Мы покатились по траве.
- Струсил? – допытывался Джерри. – Признайся, ты струсил! Ты думал, за тобой гонится оборотень, ага?
Я отпихнул его и поднялся на ноги. Колени на джинсах были все в зеленых травяных пятнах. Великолепно.
- Думаешь, это смешно? – процедил я. – Тоже мне приколист.
 Было видно, что Джерри очень собой доволен.
- А что? Ты ведь сдрейфил по-настоящему!
Я почувствовал, что у меня запылали щеки.
Наверное, вы уже поняли, что представляет из себя мой лучший друг. Мы сдружились в конце четвертого класса, после того, как я его отлупил. Хотя он рассказывает всем, что лупил он. Как бы там ни было, с того дня мы с ним почти неразлучны.
 Джерри обожает такие штучки. Он строит из себя записного остряка, но никто никогда не смеется его шуткам. Даже я. На данный момент верх его остроумия – выходка в духе этой. У него что-то не в порядке с чувством юмора. В остальном же он парень вполне себе ничего. У Джерри короткие светлые волосы, такие короткие, что просвечивает кожа на голове, похожая на кожицу персика, голубые глаза и идиотская привычка постоянно произносить к месту и не к месту одну и ту же фразу. «Вот это поворот». Вот это поворот. И так постоянно. Меня просто бесит, когда он говорит это!  Так и хочется врезать.
  - Куда это ты собрался? – Джерри выхватил камеру из моих рук и принялся крутить объектив. – На фотосессию? – и он захихикал над собственной глупой шуткой.
- Отдай, пока не сломал в ней что-нибудь, бестолочь! – прошипел я, пихнув его. – Это мамина. Она мне голову оторвет, если с фотиком что-то случится.
- Ооо… - он принялся подбрасывать камеру в воздух, дразня меня. – А зачем же ты взял мамину камеру, а?
Хотя он мой лучший друг, иногда мне больше всего на свете хочется его убить!
- Для проекта по биологии. Не слышал?
- Не-а, - Джерри эффектно словил фотоаппарат в нескольких сантиметрах от земли. – Делать мне больше нечего, как заниматься этой ерундой.
 Ну вы понимаете.
- Вообще- то от этого проекта зависит наша годовая оценка, - напомнил я, перехватывая камеру в воздухе.
Джерри фыркнул.
- Вот это поворот!
Мой друг не в ладах с учебой. Сам он говорит, что ему «не хватает способностей на эту муру», но, на мой взгляд, он просто никогда не пробовал учиться. Иногда мне даже жаль его. Конечно, я сам тоже далеко не гений, но в школе на хорошем счету. Зато Джерри нет равных на беговой дорожке. Я прямо поражаюсь, как он ухитряется так быстро бегать? Джерри часто ездит на ответственные соревнования и завоевывает призовые места. Естественно, он задается. Но в теннис я играю лучше. И плаваю тоже. Так что мы квиты.
- Если ценных добавлений больше нет, я все-таки займусь домашним заданием, - я попытался отобрать у него фотоаппарат, но Джерри вмиг ловко забрался на дерево.
 Какой он все-таки несносный!
- Книжный червь, - хихикнул он, усаживаясь поудобнее на ветку и болтая ногами.
- Дело в том, что я все-таки собираюсь закончить школу, - отпарировал я, усмехнувшись.
- И что ты будешь делать? – сарказм для Джерри как иностранный язык. Все глухо.
- Поснимаю природу в лесу, - ответил я, разглядывая пятна апельсинового сока на его синей тенниске. Никто другой кроме Джерри Райна под страхом смерти не надел бы эту заляпанную тенниску. – Снимки получатся суперского качества.
Джерри присвистнул.
- Может, и мне сделать этот проект с тобой, - задумчиво проговорил он, но потом, тряхнув головой, явно передумал. Зачем утруждаться? – Вот это поворот. Хочешь сфотографировать оборотня?
И он запрокинул голову, смеясь над собственной шуткой.
- Ха-ха, - мрачно отозвался я. Потом вдруг вспомнил утренний переполох. – Кстати, ты бы знал, кто приходил к нам час назад…
 Я вкратце пересказал Джерри хохму с Николь.
 Когда я закончил, он захохотал так, что чуть не свалился с дерева.
- И ты вот хочешь идти в лес, прямо в лапы к оборотню? Вот это поворот! – спросил Джерри, швырнув мне камеру. Я еле успел поймать ее и выругался в голос.
- Ты бы видел, как она все это говорила, - я тоже засмеялся, вспомнив не на шутку встревоженное лицо Николь. Все-таки она отлично меня повеселила.
Джерри щелкнул себя по носу.
- Пожалуй, я схожу с тобой. Вдруг ты встретишься с оборотнем, - он усмехнулся и спрыгнул с дерева.
 Я вздохнул, но тут же понял, что я почти рад его компании: все-таки жутко было бы идти в лес одному.
Особенно после рассказов Николь.
Мы с Джерри пошли по узенькой неровной тропинке, ведущей прямо в лес. Я держал фотоаппарат наготове: вдруг попадется что-нибудь интересное.
  Солнечные лучи пробивались сквозь кроны деревьев, золотыми потоками изливаясь на землю. Мы шли, шурша опавшими листьями и веточками.
Я увидел причудливо изогнутое старое дерево, напоминавшее старика. Грубая потрескавшаяся кора была как морщинистая кожа. Жилистые корни выпирали из земли.
— Вот это клево! — с восторгом крикнул я, вынимая камеру из футляра.
Джерри небрежно оглянулся.
- И что тут такого? – протянул он.
- Да ты только посмотри на это дерево! Оно… оно как живое!
Джерри положил руку мне на плечи.
- А деревья – и так живые, Гарри, - сказал он таким тоном, будто доверял мне великую истину.
- Да пошел ты! – я засмеялся и  начал фотографировать старое, согбенное, как старик, дерево. Я отступил назад, прижавшись спиной к березе. Я пытался найти такой ракурс и так отснять дерево, чтобы оно напоминало старика. Потом я стал обходить его кругом, снимая трещины и наросты. Одна ветка опускалась до самой земли, совсем как рука утомленного человека. Я отснял и ее.
Встав на колени, я снял выпирающие из земли корни, они казались костлявыми ногами.
  Кажется, я начинаю понимать, что чувствует моя мама во время работы. Это и в самом деле очень увлекательно! Даже дух захватывает.
- Ого! – очарованный, я перевел глаза на большой валун слева, на который только что опустилась красно-коричневая бабочка. Я поймал в кадр и ее. Какие потрясающие получатся снимки! Я был полностью уверен. – Смотри! Смотри какая классная!
- Ты как девчонка, - Джерри толкнул меня, и я чуть не выронил камеру. Бабочка упорхнула. – «Ах, какая бабочка, какая прекрасная бабочка!» - передразнил он, подражая девчоночьему голоску.
  Да, ему явно не знакомо чувство прекрасного.
- Уймись, - я навел объектив на валун и сделал снимок. Потом повернулся к Джерри и сфотографировал его.
- Я красавчик! – он стал принимать позы культуристов на пляже.
- Нет, я просто подумал, что твоя рожа станет отличным образцом, - сказал я. – Лесные создания, все такое.
Я засмеялся, а Джерри повалил меня на землю, и мы стали бороться. Не всерьез, просто дурачились. Он ничуть не обиделся. За что я его люблю – так это за то, что он всегда готов посмеяться над собой.
- Эй-эй, дупель, камера! – закричал я, когда она ударилась о землю. Я тут же схватил ее, осмотрел, но, слава богу, все было в порядке.
- Да ничего с ней не будет, - Джерри отобрал камеру у меня. – Я хочу снять что-нибудь.
А ведь плевался всю дорогу!
- Опа! – он наскоро навел фокус на сидевшую на ветке березы птичку и щелкнул ее. Испуганная щелчком и вспышкой, птичка тут же улетела. – Вот это поворот. Клевый кадр! Твоей миленькой девочке должно понравиться.
Джерри ухмыльнулся мне.
- Она не моя миленькая девочка, - осадил я его. Внутри почему-то начала вскипать злость.
- Твоя-твоя, а чья же еще? – хихикнул он. – И почему это она отказалась пойти с тобой гулять сегодня?
Я почувствовал, как краска бросилась мне в лицо.
Разумеется, выходка с телефоном не прошла для меня даром. Плюс ко всему мне еще запрещено и гулять в городе. Я позвонил Хельге, чтобы все отменить (я очень боялся, что заплачу от обиды и негодования, и она услышит это), но она не дала мне ничего сказать и отменила все сама, ничего не объяснив. Голос у нее был очень усталый и вроде бы даже больной. Я решил, что смертельно надоел ей. После этого я и в самом деле чуть не заревел. Складывалось ощущение, что в моей жизни началась черная полоса или что-то в этом роде.
 - Она не моя миленькая девочка, - повторил я, давая понять, что любые подколы на эту тему не являются смешными. Мне совсем не хотелось говорить об этом.
- Вот это поворот, - зевнул Джерри. – Да ведь ты дрался из-за нее с Красноголовым.
Просто для справки: самого Джерри, несмотря на то, что он умел очень быстро бегать, Красноголовый метелил раза три или даже четыре. И после каждого побоища я вел его, рыдающего, домой и помогал привести себя в божеский вид.
- Не из-за нее, - буркнул я. – Красноголовый сам полез ко мне. Просто так.
- Ага, - на лице Джерри нарисовалась ухмылка, которая всегда выводила меня из равновесия. – Просто так. Он просто полез к твоей миленькой девочке.
- Она не моя миленькая девочка!
Я так разозлился, что отошел далеко вперед и даже не замечал, куда меня несут ноги. Через минуту я на что-то наткнулся. На что-то мягкое.
- Эй…
Опустив глаза, я стал разглядывать, что это было.
И закричал от ужаса. 
9.
- Чего такое? – встревожено воскликнул Джерри, подбегая ко мне.
Я молча указал ему.
Одновременно наши глаза уперлись в тушу животного.
Кто это был? Я даже не могу сказать.
Просто разорвано на мелкие кусочки.
Меня чуть не вывернуло.
Над тушей словно поработал дикий зверь.
 Что же это за хищник, который способен на такое?
Что же это за зверь и какая это силища, чтобы вот так разорвать на куски другое существо?
- Старик, боже… - Джерри отпрыгнул, как ошпаренный, зажимая ладонью рот. Он весь позеленел и выглядел так, будто его вот-вот стошнит.
Я заставил себя оторвать взгляд от отвратительной картины. Ничего хуже этого я еще не видел в жизни. Животное было разорвано в клочья.
В клочья.
Кто мог сделать с ним такое?
Мы с Джерри переглянулись, и я не сомневался, что мы оба подумали об одном и том же.
Когда-то в этом лесу водились волки. У моего папы даже хранится ружье в кладовке, но  я не помню, когда он в последний раз держал его в руках. Как говорит Чарли, вся надежда в этом случае на маму.
Но ведь волков вытравили давным-давно. Нас еще на свете не было.
Неужели волки могли вернуться?
Может быть.
Я глубоко вздохнул и задержал дыхание, ожидая, когда пройдет рвотный рефлекс. Перед глазами все еще стояла растерзанная туша.
 - Я.. скажу отцу, - тяжело сглотнув, еле-еле выговорил Джерри. Это он только на словах такой храбрый, а как припрет, так похуже моего трусит. – Обязательно надо сказать…
 И тут мы оба услышали долгий, пронзительный звериный рев.
Он зазвенел у меня в ушах.
Отвратительный, пугающий вой. Получеловеческий, полузвериный. Такого воя я никогда в жизни не слыхал.
Он нисколько не напоминал кривляния Джерри, когда он подкарауливал меня за деревьями у леса.
У меня холодок пробежал по спине.
Вой повторился.
От этого воя у меня засосало под ложечкой.
И что было самое ужасное – он раздавался так близко…
Слишком близко.
Слишком близко к нам.
Я весь окостенел. Джерри от ужаса тоже не мог двинуться с места.
- Гарри, смотри… - тоненько проскулил он, показывая куда-то на землю. Я через силу опустил глаза.
И у меня сдавило грудь.
От разорванного животного вглубь леса вела дорожка следов.
Больших, широченных следов, похожих на собачьи.
 Глубоко впечатанных в землю.
У меня невольно подогнулись колени.
- Что это та… - меня перебил еще один громкий звериный рык. Он прозвучал так близко, что меня всего моментально охватила паника. Рык сменился сердитым ворчанием.
 Не сговариваясь, мы с Джерри рванули что было сил.
 Бежать! Бежать от этого страшного зрелища! Бежать, скорее бежать!
 Какое-то время мы бежали рядом, нога в ногу, но потом Джерри пропал из поля моего зрения. Я решил, что он побежал в другую сторону.
 Не сбавляя скорости, я перескочил через пышный кустарник, споткнулся, чуть не упал, но все равно продолжал нестись как сумасшедший.
Потому что я кое-что услышал.
Тяжелую поступь. Треск ломающихся сучков. Шелест листвы под лапами.
Звук шагов приближался. Зверь двигался в мою сторону.
Он бежал за мной! Это страшное существо — голодный хищник — бежал  ко мне. По
мою душу!
Я дунул так быстро, как только мог.
За спиной раздавалось рычание хищника.
Я бежал не оглядываясь. Боже упаси, как я боялся оглянуться!
Я мчался прочь из леса. Мне казалось, что впереди я вижу какие-то просветы. Значит, скоро лес кончится. Я бежал, боясь остановиться.
Я снова споткнулся о выступавший из земли камень и чуть не грохнулся, но чудом удержал равновесие. Перепрыгнул через вздыбившийся корень дерева. И все бежал и бежал.
Я шумно дышал, но все равно слышал тяжелый топот за спиной и звериное рычание.
Неужели он преследует меня?
Обхватив влажный ствол дерева, я остановился. Крепко обнял ствол, чтобы не упасть. Ноги еле держали меня. Я дышал с трудом.
Оглянулся.
Ничего.
Ни рычания. Ни сопения. Ни тяжелого топота.
Каждый вдох давался тяжело. Легкие горели. Горло резало. Во рту пересохло.
Я уже мог разглядеть наш дом впереди.
Все в порядке, убеждал я себя. С тобой все в порядке. Все обошлось.
Нет.
Ничего не в порядке!
Это чудовище где-то здесь в лесу, оно рыщет поблизости.
Скорее бы попасть в дом, где безопасно и хорошо, и рассказать обо всем родителям. Если волки вернулись, нужно сообщить им об этом как можно быстрее.
Отдышавшись, я снова побежал.
Еще чуть-чуть. Совсем немного, и я буду дома.
Я миновал заросли осоки, перепрыгнул через упавшее дерево и пулей выскочил из леса.
- Ой! – я вскрикнул.
 Я с размаху врезался во что-то и упал на землю.
 Нет.
 Не во что-то.
 В кого-то.
 В кого-то очень крупного.
 Надо мной нависла широкая мрачная тень.
 Чудовище! Оборотень из леса, он тут, он настиг меня!
 Зажмурившись, я прикрыл руками голову, ожидая, когда меня разорвут на куски.
10.
- Что случилось? Ты кричал?
Задыхаясь, я отполз назад.
С опаской приоткрыл глаза.
Мой взгляд наткнулся на красно-белые кеды.
Поднялся по джинсовым ногам с прорванными коленями.
И остановился на широко раскрытых зеленых глазах.
- Гарри, что-то случилось?
Николь!
На радостях я готов был броситься ей на шею.
Это все-таки не монстр.
Я налетел на Николь. И с перепугу принял ее за чудовище.
- Я… я…
Николь недоуменно смотрела на меня. Ее светлые волосы свободно спадали на плечи.
- Я услышала крик, и…
- Вой… я… мы… слышали, как… - запинаясь, выговорил я. – Кто-то выл. Там, в лесу.
У Николь отвисла челюсть.
- Выл?
- Да. Я подумал… может, это волки…- мямлил я. – Они ведь могли вернуться.
Николь издала какой-то булькающий звук. Она неотрывно смотрела на меня.
- Нужно сказать родителям… что волки…
- Ты слышал, как оно воет? – прошептала Николь. Чувствовалось, что ей тоже было страшно. Она положила руки мне на плечи и слегка наклонилась.
- Это… наверное, волк, - я немного успокоился. – Или собака. Да, вероятно, это была собака.
 Наконец-то разумное объяснение! И почему оно раньше не пришло мне в голову? Наверное, я слишком перепугался. Мне стало стыдно: испугался такой ерунды!
 А все из-за Николь. И ее дурацких историй про оборотней.
- Ты не видел его? Монстра? – глаза Николь расширились до того, что, казалось, перестали умещаться на ее узком лице.
- Э… нет, - нетвердо сказал я. Сейчас не хватало только ее бреда о чудовище!
Николь запустила пальцы себе в волосы. Она казалась напуганной и удовлетворенной одновременно.
- Так все-таки ты слышал его? – опять переспросила она, глядя мне прямо в глаза. – Гарри, ты слышал, как воет оборотень? Может, даже видел его?
 Я вспомнил, как нечто огромное мчалось за нами в лесу. Как содрогалась земля от этого топота. И поежился.
- Нет, Николь. Скорее всего, нет. Забудь.
- Не к добру, - пробормотала Николь. – Это не к добру. Нужно рассказать Кайлу. Не выходи из дома, если снова услышишь вой. Ни в коем случае не выходи из дома, Гарри.
 Услышав такой совет, я едва не рассмеялся, но ситуация и впрямь была серьезна. Мне стало не до смеха.
Не переставая бормотать, Николь повернулась ко мне спиной и побежала.
- Николь, куда ты? – закричал я. – Николь!
Вот ведь умалишенная девица!
- Николь!
Она, разумеется, не услышала меня.
- Николь!
 И как ей удается так быстро бегать?
Не успел я и глазом моргнуть, а она уже добежала до старого черного разбитого «мустанга», который стоял почти у самой черты леса. В «мустанге» ее ждал дружок – длинноволосый, загорелый, в черной кожаной куртке. Николь запрыгнула в машину, они поцеловались взасос (гадость какая!), и она принялась что-то оживленно говорить ему. Должно быть, передавала мою историю. Я видел, как в ответ на какие-то ее слова приятель закивал, потом машина резко рванула вперед, выбивая камешки из-под колес, и очень скоро скрылась с глаз в облаке пыли.
Я остался один.
И все думал о том вое.
Разве может собака так выть?
Вой совсем не походил на собачий. Слишком скорбный, слишком надрывный… слишком человеческий.
А может, Николь права, и в этом лесу действительно живет какое-то странное и опасное существо?
11.
 Я с колотящимся сердцем вбежал в дом через черный ход. Я должен был рассказать о случившемся родителям. Если рядом с нами снова завелись волки – дело может принять очень серьезный оборот.
- Эй, есть кто-нибудь?
 Ответом мне была тишина. Я даже удивился: редко в нашем доме бывает так тихо.
«Где же все?»
Потом меня озарило.
Ах да, я совсем забыл. Папа уехал к Чарли.
У мамы встреча с учеными-натуралистами из университета.
Обоих раньше вечера можно не ждать.
Как все это не вовремя.
Я присел на краешек стула, пытаясь привести в порядок дыхание.
«А что, если Николь не придумала? Если это – правда?»
Я слышал вой. Я слышал топот лап у себя за спиной. Судя по громкому звуку, гнавшееся за нами животное было очень крупным.
 «Вполне подходит под описание Николь».
Я постарался отогнать от себя эти нелепые мысли.
«Николь просто чокнутая».
  Николь… а что она вообще делала около нашего дома? Как она оказалась там? Она же ушла, как только мама отказалась поверить в ее историю.
 А не могла ли она сама выть в лесу?
  «Что за ерунда?» - одернул я себя. Николь, конечно, ненормальная, но не до такой же степени, чтобы прятаться среди деревьев и  выть как животное? Заняться ей, что ли, больше нечем? С ней ее дружок, наверняка у них есть дела поинтереснее.
 «Если только Николь сама не оборотень».
Я вскинул голову. Впервые за этот день идея такого рода не показалась мне чересчур бредовой.
«Николь вполне может оказаться оборотнем».
По спине у меня пробежал холодок.
Я полез в холодильник за соком. Во рту у меня все пересохло. Вообще ощущение было такое, что я заболеваю. Глаза щипало от яркого света, лившегося с улицы через окно, голова болела, язык был сухим и горячим. Я чувствовал сильную слабость.
 Это надо же – заболеть в мае! Судя по всему, я полный неудачник.
Я решил подняться к себе и немного вздремнуть. Может, мне станет лучше.
Пока я шел в свою комнату, я не переставал гадать, где же меня угораздило подхватить заразу. Никто из моих знакомых сейчас не болел.
На ум снова пришла страшная находка в лесу.
Я был уверен, что точно сегодня не усну, когда прилег на кровать. Однако стоило моей голове коснуться подушки, как меня точно унесло куда-то. Я заснул.
 Снилось мне что-то отрывистое и неприятное. Джерри, прыгающий по веткам с фотоаппаратом в руках; страшный вой в лесу. Смеющаяся Хельга. Почему-то именно она напугала меня больше всего. Возможно, потому, что вскоре она превратилась в черного волка с фотографии и прыгнула прямо на меня.
 Проснувшись спустя какое-то время, я посмотрел на часы и буквально обомлел: девять часов вечера. Я вскочил с кровати и подошел к окну. На улице было уже темно. Я проспал почти весь день. И чувствовал себя еще хуже, чем днем.
«Надо смерить температуру» - сказал я себе. По-моему, у меня жар. Я провел рукой по лицу. Лоб разгоряченный, лихорадочный. Как же не хочется болеть.
 Я вспомнил о фотографиях, которые сделал в лесу. Ну хоть что-то хорошее за сегодняшний день. Снимки вышли изумительные. Осталось только выбрать самые лучшие.
Ой, - я хлопнул себя по лбу. Камера. Я совсем забыл.
Надо извлечь фотки на компьютер и вернуть мамин фотоаппарат на место, подумал я. Надо положить его на стол, где она оставила его сегодня утром.
 Я отошел от окна. Быстро добежал до комода.
Хотел взять футляр с камерой.
Камеры не было.
Она исчезла.
12.
- Ой, блин! – вырвалось у меня.
Я лихорадочно шарил по столу.
Я же здесь оставил камеру. Я же должен был…
Но ее нет как нет.
Я опустился на колени и стал шарить под кроватью.
Камеры нет!
Я переполз к стенному шкафу. Распахнул дверцу и обшарил все внизу.
«Куда же она делась?!»
Если я ее потерял…
- Спокойнее, - сказал я вслух. – Она где-то здесь. Она найдется.
Я стал припоминать. Когда мы с Джерри бродили по лесу, она была у меня в руках. Я точно помню. А вот когда мы побежали?
 Дальше у меня все спуталось.
Я спустился вниз и стал лихорадочно набирать его номер. Может, камера у него?
Джерри взял трубку после пятого гудка.
- Алло? – судя по невнятному выговору, он что-то ел.
- Джерри, моя камера… Она не у тебя случайно? Я весь дом облазил, и…
Он помолчал секунду, потом сказал:
- Не-а. Я же отдал ее тебе, прежде чем… - он прервался и испуганно прошептал: -  Ну, когда начался вой. Помнишь?
- Да… - в голове у меня был страшный сумбур. Все перемешалось. – Но тогда где же…
Я замолчал, чувствуя, как страшно засосало под ложечкой и все поплыло в глазах. Мамина камера… Господи, пожалуйста, не допусти, чтобы я ее потерял.
- Слушай, старик… - голос Джерри зазвучал так, словно его осенило. – Тебе не кажется, что ты оставил ее в лесу?
- Этого только не хватало, - замотал я головой. – Быть не может.
- Точно-точно. Я отдал ее тебе, а потом не помню, чтобы видел ее у тебя в руках.
- Только не это! – я чуть не выронил трубку. Как я мог оставить ее в лесу?! Я что, совсем свихнулся?
- Скорее всего, она там, Треверс. Вот это поворот…
- В лесу?! Но как… как же… в лесу… да мать убьет меня! – я чуть не завизжал. – Эта камера для нее как второй ребенок!
Еще одно папино определение.
Ноги у меня опять сделались ватными.
Забыл камеру в лесу…
Идиот.
Теперь мне остается или сдаться на расправу маме, или…
- Надо бежать искать ее, Джерри. Нельзя оставлять ее на ночь в лесу.
- Ты с ума сошел! – испуганно закричал приятель. – Не ходи туда, Гарри.
- Но у меня нет выбора!
- Ночной лес – это тебе не игрушка, - убеждал меня Джерри. С каких это пор он у нас такой благоразумный? – Не ходи туда один. Это опасно! Ты же сам знаешь… после того, что мы слышали…
Он был прав. При воспоминании о том вое у меня мурашки побежали по спине. Но что мне оставалось? Я не мог оставить камеру в лесу. Мало ли что с ней может случиться.
- Я, наверное, сбегаю прямо сейчас.
- Старик, послушай меня. Не стоит ходить одному ночью в лес. Лучше признайся матери, а утром мы с тобой пойдем и…
- Ни за что!
- Но это глупо, старик.
- Я ненадолго, - пообещал я Джерри.
Он начал что-то говорить, но я бросил трубку. Повернулся и побежал в коридор. Достал из стенного шкафа куртку и заодно нашел на полу в стенном шкафу в коридоре фонарь. Проверил, как он горит. Свет был ровный.
Я быстренько сбегаю в лес, разыщу камеру и вернусь назад. Если поторопиться, мама ни о чем не узнает. Я накинул куртку и побежал по темному коридору к выходу. Рывком распахнул дверь, уже готовый вылететь наружу, рванулся… и чуть не завопил в голос.
13.
От неожиданности я отскочил назад, больно ударившись затылком о лампу.
На пороге стояла мама.
Вот это поворот, мысленно выпалил я, ощущая себя вторым Джерри Райном.
- Гарри? Куда это ты так мчишься? – призвала меня к ответу мама.
Я поспешно сунул фонарик в карман. Кажется, она его не заметила.
- Я… я… - что мне ей сказать? Понимаешь, мам, я забыл твою камеру в лесу… и сейчас сбегаю за ней, ладно? Одна нога здесь, другая там… Я быстро. Нет, только не это! – Вас так долго не было… я решил выйти и подождать на крыльце.
 Придумать что-нибудь поумнее у меня не было времени. Мама уставилась на меня в недоумении. Я медленно поднял на нее глаза и решил сыграть ва-банк:
- Я по тебе соскучился, мам!
Она замигала, потом улыбнулась.
- Соскучился?
Она была тронута, это было очевидно.
Знаю, знаю, как звучит подобное заявленьице в двенадцать лет, но мне не из чего было выбирать. А вы сами попробуйте-ка придумать что-то сносное с такой ситуации! К тому же, честно скажу, с этим у меня трудности. Я не могу сочинять вот так, с ходу. Слишком медленно соображаю. Наплести сходу нечто правдоподобное родителям – по-моему, это искусство почище глотания шпаг.
 Тем более я знал, как задобрить маму – сказать, что скучаю по ней. Действует безотказно. Проверено.
- Ну вот, я здесь, - она улыбнулась немного смущенно. Уф, кажется, пронесло – с меня сняты подозрения. – Не стой на пороге, пошли в дом.
Нехотя я поплелся за ней в гостиную. Как же не повезло! А отца еще даже дома нет. Теперь придется ждать, пока он вернется, и родители улягутся. Тогда я смогу потихонечку выбраться из дома и отыскать камеру.
 Мне все еще познабливало. Голова болела невыносимо, состояние было такое, как будто начиналась лихорадка. Проходя мимо зеркала, я бросил взгляд на свое отражение: лицо бледное, глаза как-то нездорово сверкают. Должно быть, я заразился чем-то.
- Как твоя встреча с книжными червями? – спросил я у мамы. Она тем временем уже успела стянуть с себя пиджак и блузку и переоделась в джинсы.
 Мама опустила голову. Ничего не говоря, она пересекла гостиную, медленно опустилась в кресло и сложила руки на коленях. Вид у нее был очень странный.
- Мам, у вас что-то не сложилось? – меня очень встревожило ее молчание. На нее это непохоже.
Мама ничего не ответила. Она как будто не замечала меня.
- Мам!
Она встрепенулась.
- Они сказали, что… это необыкновенные фотографии, - наконец произнесла мама. Голос ее звучал тихо и как-то невнятно.
- И?
- И что они удивлены…
- А дальше? – нетерпеливо выпалил я. Да что с ней такое? Все приходится вытягивать самому.
- И что это нельзя оставлять. Они договорились кое с кем с телевидения…
Тут мама просияла и подскочила в кресле.
- Им очень понравилось! Снимки войдут в передачу.
- Это же потрясающе, мама! – улыбнулся я. – Дай пять!
Я поднял руку, чтобы мы могли хлопнуть друг друга ладонями. Я знал, как все это важно для нее. Но вместо этого мама подошла ко мне и крепко-крепко обняла.
Гораздо крепче, чем обычно.
- Ой! – силу же соизмерять надо! Я задохнулся.
- Это такой прорыв, - растроганно проговорила мама. – Для всех нас!
 И она принялась горячо целовать меня.
- Мам, ну хватит, успокойся… - я отбивался как мог. Терпеть не могу, когда у нее случаются приступы нежности! Одно хорошо: происходит это не очень часто.
Мама широко и весело улыбалась мне. Но вдруг она отпустила меня и стала очень серьезной:
- Ты что-то очень бледный. Тебе нездоровится?
От румяной слышу, хотел сострить я, но вовремя прикусил язык. Мы пристально смотрели друг на друга. Только сейчас я разглядел маму как следует. Может быть, это была всего лишь игра воображения, но я заметил, что выглядит она странно; она казалась очень утомленной и почти такой же бледной, как я сам. Щеки у нее как будто стали еще более впалыми, чем всегда, глаза потемнели, руки заметно дрожали. Черты лица заострились. Я поймал себя на мысли, что у меня видок примерно такой же.
 Может, мы вместе подхватили какую-нибудь заразу? Или она так перенервничала из-за ученых и телевидения?
- Вообще-то чувствую себя и впрямь неважно, - признался я.
 Мама пощупала мой лоб.
- Лоб у тебя немного горячий, - она сузила глаза и посмотрела на меня как-то испуганно. Я удивился: с чего это она так перепугалась? Я вроде не при смерти. А лихорадит меня с самого утра.
- Идем-ка, я уложу тебя в кровать, - почему-то шепотом сказала мама. – Наверное, ты простудился. Тебе лучше полежать.
 Да не умираю я! А по ее голосу можно было подумать, что я уже одной ногой в могиле. Сама-то ничуть не лучше выглядит. Все-таки она довела меня до постели. Укрыла одеялом. Погладила по голове и поцеловала.
 Елы-палы, мне же не пять лет!
- Мам, со мной все нормально, - попробовал вразумить ее я.
- Если завтра не станет лучше, придется вызывать врача, - мама озабоченно наморщила лоб. – Спи. Спокойной ночи!
 Она тихонько вышла из комнаты и притворила за собой дверь. Я слышал, как зазвонил ее мобильник. По недовольному маминому голосу я догадался, что это папа. Из ее реплик я заключил, что он сегодня не приедет и ждать его только к утру. Мама глубоко вздохнула.
 Ну почему мне так не везет? Теперь придется ждать, пока мама надумает улечься.
 Дождусь я сегодня того светлого момента, когда все наконец успокоятся?
 Я перевернулся набок и, чтобы не заснуть, широко раскрыл глаза, уставившись на рисунок на обоях. Однако вскоре полосы стали путаться у меня перед глазами, и я понял, что начинаю дремать. Самочувствие было все таким же неважным, но когда лежишь, вроде бы полегче.
 Я вздохнул и лег на спину.
 А если удрать сейчас?
 Нет.
 Ни в коем случае. Меня засекут. Волей-неволей придется ждать.
 То и дело я поглядывал на светящиеся цифровые часы на тумбочке. Наконец около полуночи дом погрузился в полнейшую тишину. Слава богу, мама легла. Все это время я промаялся. Выждав для верности минут пятнадцать (как же долго тянулись эти несчастные минуты!), я выбрался из постели и первым делом зачем-то подошел к окну. На улице было темно хоть глаз выколи. В небе сияла луна. Полная. При взгляде на нее мне стало не по себе, а виски как будто заломило еще сильнее. Лес казался пугающим и мрачным, как в сказке о людоеде.
Мне вспомнился тот вой.
Долгий, протяжный, ужасающий вой.
А что, если оно там?
Я вздрогнул и поежился.
«Не слишком-то безопасно разгуливать ночью по лесу. А вдруг это на самом деле волки? Небезопасно идти туда, тем более сейчас», - подумал я.
И тут же сдавленно хихикнул.
Небезопасно? А иметь дело с мамой, когда она узнает, что я без спросу взял ее камеру, да вдобавок забыл ее не где-нибудь, а в лесу – безопасно? Я нервно улыбнулся.
 Да лучше провести целую ночь в лесу в компании диких зверей, чем потом спасать свою юную жизнь от мамы! Если она увидит, что камера пропала, то будет похожа на реактивную ракету.
 С такими мыслями я осторожно прокрался к двери. Потянул ручку… и пораженно замер.
 Дверь была заперта!
14.
- Какого… - я задохнулся от изумления и подергал ручку.
Бесполезно.
Заперто.
Я заперт в своей комнате!
«Что здесь происходит? Кто меня закрыл? Неужели мама?»
Но с какой радости? Зачем?
Я был так ошарашен, что молча уселся на пол, пытаясь все обдумать.
Что случилось? Почему она меня заперла?
А может, запирала всегда, когда я засыпал?
Нет. Нет, конечно. Я помотал головой, отгоняя эту мысль. Идиотизм. Незачем ей это делать.
Тогда почему я заперт?
Наверное, что-то случилось.
Что-то очень серьезное.
В моем желудке вскипел едкий, как кислота, страх.
Не могу точно сказать, чем он был вызван.
Но так или иначе – все против меня.
У меня не получится выбраться из дома.
И я не разыщу камеру.
 За ночь в лесу с ней может случиться масса всего. Мама не найдет ее утром. Страшно расстроится. И не сможет работать, пока не приобретет новый фотик.
Ну уж нет.
Фиг вам, решил я. Я этого не допущу. Я сейчас же всеми правдами и неправдами отправлюсь в лес и найду ее. Во что бы то ни стало…
Приняв решение, я стал обдумывать, как именно мне воплотить его в жизнь. Подошел к окну. Открыл его. Глянул вниз.
Не очень-то высоко. К стене примыкает водосточная труба. Я бы мог…
Да. Именно.
Я спущусь вниз по трубе. Ничего страшного, я видел такое много раз. Сам никогда не лазил, но не думаю, что это очень сложно.
Итак, решено.
Я не колеблясь влез на подоконник и стал пристраиваться к трубе. Я крепко обхватил ее обеими руками, а ногами уперся в стену. Чуть-чуть соскользнул вниз. Нормально. Держусь. Медленно, сантиметр за сантиметром, я стал спускаться. Но когда я спустился до первого этажа, ноги у меня сорвались, я быстро пролетел вниз и с размаху ударился спиной о землю. Резкая боль пронзила все тело. В глазах потемнело, и я уж решил, что умираю, но через минуту все прояснилось, а боль немного прошла. Я лежал на спине, смотрел в черное беззвездное небо и думал, как это хорошо – лежать вот так на спине и смотреть в небо. Потом я вспомнил, зачем все это затеял. Кое-как поднялся на ноги. Огляделся и, переведя дыхание, затрусил в лес. Без труда отыскал знакомую тропинку. В кармане у меня был фонарик, но я почему-то и не подумал его достать.
Трава была скользкой и мокрой от обильной росы. На лоб капнуло что-то холодное.
Неужели дождь?
Я застонал, подумав о камере, валяющейся где-то в лесу. Это такая дорогая камера. Мама ее очень любит, и кроме того, она всегда нужна ей для работы. Я молился о том, чтобы успеть найти ее до дождя.
Если с ней что-то будет не так, что-то сломается или испортится, виноват в этом буду только я.
Какие-то мелкие зверюшки беззвучно бросились врассыпную у меня из-под ног. Я остановился.
Нет. Не зверюшки. Просто листья. Порыв ветра нес их по траве.
 Я наклонил голову, чтобы не стукнуться о низкие сучья. Старые большие деревья скрипели и раскачивались на ветру.
Где-то вдалеке ухал филин, и я подумал о том, что мне говорил Джерри. Но никакого воя я пока не слышал. Пока все было спокойно
Я бежал по извилистой тропинке. Еще одна капля упала мне на лоб. По дорожке забарабанил дождь.
Я бежал, набирая скорость. Я чувствовал внезапный прилив энергии. Дневная слабость куда-то ушла. Мне нравилось чувствовать ветер, дувший в лицо и растрепывавший волосы. Тяжелые удары сердца. Шлепки кроссовок в мокрой траве.
«Быстрее! – подстегивал я себя. – Быстрее!»
Куда я так несусь?
Я не мог остановиться.
Я не хотел останавливаться!
«Что вообще происходит? – спросил я себя. – Почему я бегу, как ненормальный, среди ночи?»
Я не знал. Я не мог объяснить себе это. И не мог думать об этом. Все, что я мог – это нестись, как лошадь, которую огрели хлыстом.
Или как дикое животное…
Мне хотелось бежать!
И я получал абсолютное удовольствие от этого дикого бега.
  Я резко остановился, увидев согнутое дерево-старика. То самое, что мы с Джерри фотографировали днем… Я поводил лучом по его искривленному стволу.
— По крайней мере, я не сбился с дороги, — вслух проговорил я.
Перешагнув через упавшую ветвь, я двинулся вглубь леса. Деревья издавали странные звуки; листва шелестела под порывами ветра. Где-то далеко раздавалось все такое же четкое уханье филина.
Свет фонарика вдруг ослаб, затем вспыхнул так же ярко. Его узкий круг освещал мне дорогу среди деревьев.
— Ура! — крикнул я, когда луч выхватил футляр камеры. Я оставил камеру на плоском пне. И как это меня угораздило забыть ее здесь?
Издав еще один победный клич, я взял ее в руки и прижал к себе. Как же я был счастлив. Она снова со мной! Я внимательно осмотрел ее, осветив фонариком.
Аккуратно стер капли дождя, попавшие на футляр. Потом накинул ее через ремешок себе на шею и отправился в обратный путь.
Дождь прекратился. По крайней мере, хоть ненадолго. Я весело напевал песенку. Мне хотелось проделать весь путь в один прыжок!
Камера была слишком дорога для мамы. Я обещал себе больше никогда не относиться к ней так безответственно.
Я перестал напевать, расслышав совсем рядом скорбный, отчаянный вой. Больше напоминающий вопль невыносимой боли.
У меня пропало дыхание.
Потом, спустя минуту, раздался  злобный рык.
Так рычат хищные звери. Свирепый низкий рев.
Я уронил фонарик.
Зверь снова зарычал.
Где он? Откуда он движется?
Он прямо у меня за спиной!
15.
Дрожа с головы до ног, я оглянулся, чтобы увидеть нападающего.
Из горла вырвался вопль. Слабый, придушенный.
За моей спиной, в каких-то десяти метрах стояло огромное, мохнатое существо; в бледном свете луны его глаза отливали пугающей синевой. Когда оно чуть повернуло голову, принюхиваясь, я успел разглядеть, что это здоровенный черный волк. Волк, который, встань он рядом со мной, наверняка достанет мне выше локтя. Меня охватил такой неописуемый ужас, что я буквально остолбенел.
Чудовище было один в один как на снимке Николь. Вероятно, именно его сфотографировал ее дружок. Та же черная шерсть, ужасные глаза, смертоносные клыки. Николь была права.
Это ОБОРОТЕНЬ!
«Может, это Николь? Это она становится волком по ночам….»
 Зверь все тянул носом воздух. Вот сейчас он обнаружит меня, и…
 Волк негромко клацнул челюстями (какой же это был отвратительный звук!) и задрал голову к небу.
В следующую секунду по всему лесу разнесся такой ужасающий, пронзительный вой, что волосы зашевелились у меня на макушке.
Из моей груди вырвался громкий вопль.
Я тут же зажал рот рукой.
Волк прекратил выть и посмотрел на меня.
Я себя выдал!
Зверь увидел меня.
Оскалив клыки, он поднял когтистые передние лапы и точно застыл в неистовом прыжке. 
В прыжке на добычу.
Я в обледенелом ужасе смотрел на волка.
Он повернулся, утробно зарычал и, пригнув голову, бросился на меня.
16.
Я отшатнулся, не в силах бежать. Ужас сковал меня.
Бежать уже не было времени.
Казалось, земля дрожит от громоподобной поступи огромного зверя.
Я раскрыл рот и хотел закричать, но из горла не вырвалось ни единого звука.
Слышались только ритмичные удары волчьих лап о землю. Глаза у хищника горели огнем.
На шее у меня все еще висела камера.
«Сфоткать?» - пронеслась в голове дикая, безумная мысль.
«Маме наверняка стало бы интересно».
Я только вытянул руки, пытаясь оградить себя. Защититься от его яростного нападения.
И когда нас разделяло всего каких-то десять шагов, он неожиданно остановился.
Замер без единого движения.
Словно у заводной игрушки кончился завод.
Глаза волка смотрели на меня настороженно и вместе с тем – может, мне показалось? – как будто изумленно.
Я невольно попятился назад, закрывая лицо руками. Сердце у меня чуть не выскакивало из груди. Руки и ноги дрожали и были словно ватными. Я не чувствовал самого себя. Я словно наблюдал себя со стороны. 
Я был, наверное, в шоке. Могу со всей определенностью сказать одно: я с трудом что-либо соображал.
А вернее, вообще ничего не соображал.
- Николь… - тихонько проскулил я. – Это ты? Ты узнаешь меня?
Я видел отблески лунного света в темной шерсти зверя, который все так же стоял напротив меня. Никаких угрожающих движений. Ни рычания, ни воя, ни оскала.
В нос мне ударил странный, кислый запах.
«Что это?»
 «Фу», - я сморщился. Пахло псиной.
 «Как от собаки, которую год не мыли!».
Перед глазами у меня все поплыло. Почти против воли мой взгляд поднялся к небу. Остановился на луне. От ее ледяного зарева меня бросило в дрожь, но я не отвел глаза. Просто не мог.
И тут это началось.
Внезапно я ощутил сильный спазм в желудке. Как будто чья-то рука вывернула его наизнанку. Сотрясаясь всем телом, я упал на четвереньки в траву, меня вырвало, и стало немного легче. Я со страхом открыл слезящиеся глаза. Зверь по-прежнему и не думал нападать на меня. Просто смотрел. И словно ждал чего-то.
Ждал…
 Полоска лунного света упала на мое лицо. И в этот момент я ощутил перемены в себе.
Меня охватил сильный зуд, от которого моя бедная кожа буквально загорелась. Это на теле, руках и ногах отрастала шерсть. Густая, жесткая.
 Горло сдавило. Я закричал, но вместо вопля из глотки вырвалось короткое глухое рычание.
 Я чувствовал, как меняется мое лицо. Нос и рот, вытянувшись вперед, превратились в узкую морду, а удлинившиеся зубы – в острые клыки.
Это не было больно. Это было отвратительно.
Спина изогнулась, а позвоночник, казалось, вот-вот готов был треснуть.
У меня уже не было рук и ног. Вместо них появились худые, но мощные лапы. Машинально приподняв одну из них, я понял, что стоит мне приложить кого-нибудь этой лапой, и вряд ли он уже когда-нибудь встанет. Ощутив странное покалывание сзади, я вывернул шею и увидел, что между лап у меня повис длинный хвост. Светло-серого цвета.
 Пожалуй, только увидев этот хвост, я наконец осознал, что со мной произошло. Глухое урчание, зародившееся где-то у меня внутри, пройдя через все тело, вырвалось наружу тоненьким, жалобным воем.
 Я превратился в волка!
17.
«Этого… этого не может быть!»
Мое зрение необычайно обострилось. В холодном лунном свете я видел каждую травинку, каждый камешек на много метров вперед. Зрение обострилось, но ушли краски: теперь я различал только серый, черный и белый цвета.
 Лунный свет жег мне глаза.
 Я сделал два неуверенных шага вперед. В новом теле мне было непривычно и неудобно; лапы у меня заплелись, и я грудью неуклюже упал на землю. От потрясения я не мог издать ни звука.
 Черный зверь ходил вокруг меня и тихонько поскуливал. Даже сейчас он был гораздо крупнее меня. Его тяжелые шаги отдавались у меня в ушах. Подняв голову, я обратил свой взгляд к луне. К белому, бледному лунному сиянию. Его я различал вполне отчетливо и хорошо. Оно словно придало мне сил. Я сумел подняться и чуть-чуть покрутился на месте (мешал хвост), пытаясь рассмотреть себя. Все мое тело было покрыто густым серым мехом. Я перестал дышать.
«ЭТОГО НЕ МОЖЕТ БЫТЬ! ЭТОГО ПРОСТО НЕ МОЖЕТ БЫТЬ!»
Новый жалобный звук вырвался у меня из груди.
«Не может быть! Не может быть!» - вопило все у меня в мозгу.
 Черный волк тоже издал вой. Его длинные белые клыки поблескивали в свете луны, резко контрастируя с угольной шерстью.
«Почему он не нападает?» - подумал я, лязгая ради эксперимента своими новыми челюстями. Звук получался поистине устрашающим.
 Потому что он видит себе подобного, дубина.
 Я содрогнулся. Шерсть на загривке стала дыбом.
 Шок постепенно проходил, уступая место неизбывному ужасу.
 «И кто же я тогда?»
 «Волк?»
 «Оборотень?».
В том, что этот здоровенный черный зверь тоже оборотень, я почему-то не сомневался ни секунды.
Содрогаясь от ужаса и отвращения, я задрал голову и снова завыл. Просто не знал, как еще выразить свое отчаяние.
 Это наверняка кошмар. Ночной кошмар, вот и все.
 Или я сошел с ума.
 Но черный волк был слишком реален. И для сна, и для галлюцинации. Я ощущал его запах – противный запах псины. Я чувствовал, как стучит его сердце – тяжело, гулко. При желании я мог даже расслышать его дыхание, тягучее и хриплое. И я не улавливал никакой агрессии от него. В мерцающих глазах зверя застыла тоска.
 Тоска, а не бешенство.
 Все это слишком подробно для сна.
 И это – не сон.
 Это явь.
 Все происходит на самом деле.
 Я не сразу смог свыкнуться с этим простым фактом.
  Было и еще кое-что: я продолжал оставаться самим собой, по крайней мере, я все еще мог мыслить, но происходящее казалось размытым и нереальным, как самый настоящий кошмар.
 Я осторожно потянул носом воздух. Я без труда улавливал все запахи леса – аромат ночной росы, деревьев, молодой травы. Запахи животных. Дымок от далекого костра. Вонь паленой резины и даже – я невольно содрогнулся – совершенно отчетливый запах крови. Дрожь охватила все мое тело, но вовсе не потому, что я боялся крови или еще что-нибудь в этом роде. Я задрожал, когда до меня дошло, что мне нравится этот запах. ОЧЕНЬ НРАВИТСЯ, и более того: я хочу ее попробовать.
Ужас ледяными тисками сковал мое сердце.
Волк мягко пританцовывал вокруг меня, но я уже едва обращал на него внимание. Чутье подсказывало мне, что он неопасен.
 Ветер переменился.
 Я замер. Принюхался. Мои глаза сузились. Я стоял тихо, чутко прислушиваясь.
  «Кто-то рядом? Животное. Ага. Достаточно крупное…»
 Мне было слышно, как его сердце стучит от страха.
 Я даже мог чувствовать его запах.
  «Что за странный запах? По-моему, животные так не пахнут…»
 И тут меня ослепила какая-то вспышка.
 Я зажмурился и попятился назад.
 И опять – щелк!
- НЕВЕРОЯТНО!!!
 Я с ошеломлением понял, что это вовсе не животное.
18.
- С ума сойти! – завопила Николь и сделала еще снимок.
Николь!
От изумления я снова зашатался. Лапы почему-то не хотели меня держать. Всему надо учиться, а ведь я в теле волка не пробыл пока и часу.
Как она здесь оказалась?!
Меньше всего на свете в этот момент я ожидал увидеть здесь ее.
«КТО ЖЕ ТОГДА ЭТОТ ЗВЕРЬ?!»
Николь не была оборотнем.
Я еще не отошел от потрясения, а новая белая вспышка еще раз резанула мои глаза.
Я жалобно заскулил.
 Мне хотелось пригнуться, отползти назад и закрыть морду лапами.
Щелк!
Эта идиотка, должно быть, специально пришла сюда ночью, чтобы заснять оборотня, который выл в чаще и которого сфотографировал ее дружок.
 И который сейчас стоял прямо здесь, невидимый под сенью деревьев, но от этого не менее опасный и смертоносный.
 Казавшаяся очень худой и неестественно длинной при лунном свете, Николь, прислонившись плечом к дереву, обеими руками вцепилась в фотоаппарат. На ее лице проступило просто невероятное выражение – смесь страха, отвращения, шока и восторга одновременно. По-моему, я больше ни разу в жизни ни на одном лице не видел такого смерча эмоций, как на лице Николь в ту ночь. Взлохмаченные светлые волосы, сейчас выглядевшие почти белыми, придавали ей сходство с призраком.
 Я смотрел на нее в полном шоке.
 Как и она на меня.
 «Ах ты кретинка… Тебя же разорвут!!!»
Мощный свирепый вой вернул меня к действительности.
 Я так и не сделал ни одного движения, а черный волк, о котором я уже почти успел забыть, в два прыжка покрыл разделявшее их с Николь расстояние и приблизился чуть ли не вплотную к ней. Николь, вскрикнув, подалась назад и выронила фотоаппарат. Я видел, как всю ее сотрясает дрожь. Когда зверь наклонил к ней свою морду с оскаленными острыми клыками, клыками, созданными, чтобы вонзаться и перегрызать, Николь отползла назад и закрыла лицо руками – совсем как я каких-нибудь полчаса назад.
 Волк глухо зарычал.
 Я в страхе зажмурился, ожидая, когда он вонзит клыки ей в горло.
19.
Николь в ужасе отпрянула, когда челюсти зверя сомкнулись на фотоаппарате.
ХРЯСЬ!
С приглушенным треском фотоаппарат Николь разломился на части.
Черный волк негромко, угрожающе зарычал на Николь. Шерсть встала дыбом у меня на шее от мысли, что сейчас он бросится на нее и разорвет на куски. Белая как мел Николь от ужаса и шока не могла двинуться с  места.
Как мне было знакомо это чувство!
 «Что же делать?» - в панике думал я.
Не колеблясь, я решил, что, если волк нападет на Николь, я вцеплюсь ему сзади в загривок и как-нибудь оттащу в сторону. И хотя драка с оборотнем совсем меня не прельщала – как-никак, он был намного крупнее и, вне всяких сомнений, сильнее меня – я больше не раздумывал. Я могу противостоять ему.
По крайней мере, какое-то время.
Волк припал на передние лапы.
Как готовящийся к прыжку щенок.
«Только бы успеть….»
Николь расширившимися до предела глазами смотрела на огромного зверя. Ее рот раскрылся в беззвучном крике.
Я уже был готов к удару и последующей схватке, когда волк оскалил пасть и издал такой рев, что у меня похолодела кровь. Пронзительный, звериный, гневный рев.
 В нем было нечто настолько древнее, неизбывное и дикое, что инстинкты Николь возымели верх над разумом, застывшим от потрясения и потому бездействующим. Она вскочила на ноги, точно ее шарахнуло током, и помчалась прочь, так быстро, что даже мои новые сверхъестественно зоркие глаза с трудом могли уследить за ней. Споткнувшись, она с разбегу эффектно грохнулась наземь, но тут же поднялась и побежала дальше, даже не замечая, что в кровь рассекла колено (ее тонкий соленоватый запах тут же защекотал у меня в носу, и мое сознание моментально заволоклось непроглядным плотоядным туманом). Она не кричала – я знал по опыту, что, когда ужас достигает такого пика, кричать не получается.
 Черный волк не преследовал Николь. Мне пришло в голову, что он, наверное, просто прогнал ее. Это неожиданное и довольно осознанное великодушие изумило меня.
 В лесу воцарилась глубокая тишина. Сверху бесшумно лился лунный свет. Холодный. Опасный.
  Зловещий.
Зверь медленно прошагал мимо меня. Я машинально повернул голову ему вслед. Он подошел к валуну, на котором я еще сегодня днем фотографировал бабочек и всякую ерунду. Около валуна на земле чернел какой-то предмет.
Приглядевшись, я узнал его и почти изумился.
Камера.
Мамина камера.
Я совсем забыл про нее.
Волк наклонил голову. Внимательно посмотрел на фотоаппарат.
Во мне слабо шевельнулось любопытство – что он хочет с ним сделать?
Разгрызет, как фотик Николь?
Николь…
В ту самую секунду, как я подумал о ней, до моего слуха донесся далекий вопль, полный смертельного ужаса.
Затем – громкий треск и звук падающего тела.
Николь!
Что с ней приключилось?
Страх окатил меня холодной волной.
Но знаете, я не успел испугаться за нее по-настоящему.
Правда.
Потому что в эту самую минуту черный волк, слегка согнувшись, что-то такое странное творил с маминой фотокамерой. Я все никак не мог взять в толк, что он пытается с ней сделать?
А когда он выпрямился, она висела у него на шее на тонком кожаном ремешке.
Мое сердце бешено заколотилось.
Дыхание перехватило, и я понял, что начинаю задыхаться.
Нет, нет, нет!
Я все понял.
Было ли это моим новым животным чутьем, или такие вещи осознаются сразу и моментально – понятия не имею.
Впервые за все это жуткое приключение мне стало по-настоящему страшно.
 Только сейчас я рискнул разглядеть своего черного спутника-собрата как следует.
 Он… хотя, почему сразу ОН?!
Я широко раскинул лапы, чтобы не упасть, потому что меня сильно качнуло вбок.
Я все понял.
Боже спаси и помилуй, я все понял.
На меня смотрели такие знакомые голубые глаза.
Я понял, кто наводил такой ужас на всю нашу округу.
Понял, кто был оборотнем.
Моя мать.
20. 
В то утро мы с мамой говорили очень долго. Я не очень хорошо помню, когда мы с ней попали домой. Кажется, на улице было уже достаточно светло. Меня всего колотила дрожь, мама закутала меня в одеяло, как будто я болел, и принялась отпаивать крепким чаем.
- И это на всю жизнь? – в тысячный раз спрашивал я у нее.
Она, бледная как смерть, медленно кивала.
Я молчал.
Сказать мне было ровным счетом нечего.
Всю свою жизнь я прожил рядом с оборотнем – огромным клыкастым зверем из легенд и сказок. Я сам был им. Был с самого рождения. В такое трудно поверить, правда?
 Не скажу, что я был в шоке. Это слово не отразит в полной мере моих чувств.
Когда я допил четвертую чашку чая, мама подошла к окну и скрестила руки на груди. Еще никогда  я с такой ясностью не замечал, насколько она меня выше.
Некоторое время мы молчали.
- Гарри, - сказала она наконец, но так тихо, что я ее едва расслышал. – Я абсолютно тебя пойму, если ты после этого возненавидишь меня.
 Я поднял голову. И я-то еще думал, что после минувшей ночи я больше никогда не смогу удивляться.
- Возненавижу? Тебя?
Мама с горьким вздохом села на стул и закрыла лицо руками. В ее позе было что-то беспомощное. Она как будто была не в силах смотреть на меня.
- Ты имеешь полное право меня ненавидеть, - прошептала мама, не отнимая рук от лица. – Я чудовище, и… и…
 Еще ни разу в жизни я не видел ее такой. Мне стало очень скверно. Я никак не мог понять, о чем она говорит. Почему я должен ее ненавидеть?
 Мама издала какой-то странный звук – не то всхлип, не то подвывание – и словно окаменела. Она ничего не говорила и даже словно бы не дышала.
 Мне стало страшно.
- Мам!
Нет ответа.
- Ма!
Нет ответа.
- Мама! – я потряс ее. Потом попытался оторвать ее руки от лица. Бесполезно.
 Что делать? И без того опустошенный и растерянный, я просто застыл посреди кухни.
- Мам… ну почему это я должен тебя ненавидеть? С чего ты взяла?
 Я удивился звучанию собственного слабого голоска.
Она ничего не говорила. Маленький солнечный лучик проник на кухню через окно и заиграл малиновым отблеском  в ее темных волосах.
«Как  ее расшевелить?»
Я решил говорить – хоть что-то, только бы не молчать. Тишина пугала гораздо больше любой грозы.
- Мама, я тебя не ненавижу… Ты слышишь? НЕ НЕНАВИЖУ! Честное слово. Мне и в голову бы не пришло… Правда… Мааам… Ну так получилось. Просто так получилось. Никто в этом не виноват.
Она немного шевельнулась. Впрочем, мне могло показаться.
- Ну и что… Раз все так вышло? – продолжал я, ободренный возможной удачей. – Разве я… ну… возненавижу тебя? Ну… нет, конечно. И я… я… я все равно тебя люблю.
Эту фразу я выпалил так быстро, что слова еле разбирались. Я произносил их всего пару раз в жизни, и потому они дались мне очень нелегко. Но тогда это не имело для меня никакого значения. Я израсходовал весь свой запас, и теперь мне оставалось только ждать, как он подействует.
Тишина.
Ну вот что мне с ней делать?!
Мама не переменила своего положения. Со стороны могло показаться, что она задремала, только люди не спят в таких позах.
 Люди… Ха…
Тогда я сделал то, что неожиданно пришло мне в голову. Совершенно неожиданно. Я сбросил с себя одеяло и решительно  уселся маме на колени. Я делал так только в детстве, то есть в последний раз где-то лет в шесть. Я не очень тяжел, но этого она не может не почувствовать.
 Мама вскинула голову и убрала руки от лица – должно быть, от удивления.
- Со мной все в порядке, - заверил я ее.
Она покачала головой.
- Нет. Нет, конечно, - ее голос звучал очень тихо и очень несчастно. – Если ты не хочешь, чтобы я окончательно сошла с ума, не говори мне, что с тобой все в порядке.
 Я оступился, это было очевидно. Я подумал, какими всегда живыми и голубыми были ее глаза. Сейчас они стали серыми и как будто помертвели.
Она сидела передо мной совершенно убитая.
А я не знал, что мне ей ответить.
Но одно я знал твердо.
Да, мне было тяжело. Мне было очень тяжело, но я ни минуты не винил в этом ее.
- Мам, все в порядке. Правда.
Она подняла на меня глаза. Она не плакала, но это сухое страдание в ее зрачках было хуже любой истерики.
- Я… мне не следовало… нельзя… - из ее груди вырвался возглас отвращения.
Я еще никогда не видел такого отчаяния на человеческом лице.
У меня мучительно заныло сердце.
И хуже всего было то, что она ужасно страдала, а я ничем не мог ей помочь.
У меня у самого к горлу подступали слезы, но я не позволил себе разнюниться. Только не сейчас.
Я дернул маму за волосы – не очень сильно, но достаточно ощутимо – и заговорил с удивившей меня самого твердостью:
- Послушай меня, Андреа Треверс, Супер-Мега-Офигенный-Фотограф! – я мог шутить сколько угодно, ее это не веселило. – Я все понимаю. Я еще не до конца пришел в себя, но точно тебе говорю – я ни капли не виню тебя. Мам… - тут я дал слабину. – Ну раз так все получилось…. Разве я теперь перестану тебя любить?
В этот момент мы словно поменялись местами. Она, не перебивая, молча кивала и смотрела на меня огромными детскими глазами. А я, сидя у нее на коленях (уже смешно), отчаянно пытался дать ей то, в чем она так сильно нуждалась.
- Тем более, это всего разок в месяц… - преувеличенно бодро сказал я.
 И снова промазал. Ее слегка просветлевшее лицо исказилось.
- И еще Николь… - выдохнула мама. – Она попала в беду. И все из-за меня…
- С Николь все  в порядке, - заявил я, но без желаемой уверенности.
 Ночные приключения закончились для Николь сравнительно благополучно: унося ноги от двух безумно опасных волков-оборотней, один из которых буквально потерял голову от присутствия другого, а тот, другой, толком-то и лапы передвигать не мог, она налетела впотьмах на толстый сук какого-то дерева, грохнулась и заработала сотрясение мозга. В больнице никто не поверил ее рассказу об увиденном в лесу. Все сочли это последствием удара головой. Даже сама Николь. Судя по всему, несчастный случай вправил ей мозги. По крайней мере, я на это надеялся.
 В кухне стало совсем светло.
- Мы как-нибудь справимся, - пообещал я маме. Она посмотрела на меня с сомнением. Я изо всех сил обнял ее. Она было напряглась, но потом расслабилась и сама прижала меня к себе и поцеловала. Целовала она меня очень-очень редко.
 И это было замечательно.
 Я мог обнимать ее еще хоть час, но она мягко высвободилась и, обхватив меня за плечи (на миг меня озарила безумная мысль, что она сейчас швырнет меня через комнату, как стол, ведь теперь я знал на опыте, какой силой она обладает), опустила на пол.
- Ты так думаешь?
- Конечно.
Мама посмотрела на меня с очень странным выражением. И ничего не ответила.
 Однако я чувствовал, что ей стало легче. Пусть на чуточку, но легче.
Вдвоем мы справимся с этим, я уверен.
Мама выходила из кухни, когда я окликнул ее. Она обернулась.
- Знаешь, мам… С хвостом проблем нет, но вот блохи… просто сводят с ума!
Я хотел, чтобы она улыбнулась, но вместо этого ее лицо болезненно исказилось.
21.
- Это был самый глупый фильм из всех, которые я видел, - улыбнулся я и засунул руки в карманы джинсов. Было довольно прохладно.
- Ты сам не захотел идти на «Кровавое полнолуние», - Хельга легонько толкнула меня плечом. – Говорят, это классный фильм про оборотней.
- Да ну его, - поморщился я.
Хватит с меня всей этой жути!
Мы возвращались домой. Хельга все-таки согласилась погулять со мной, чему я был очень рад. Она единственная немного разбавляла то тяжкое впечатление, под которым я находился с той ночи,  проведенной в лесу. С Хельгой я ненадолго забывал о произошедшем, и мне даже начинало казаться, что все осталось как прежде.
Нет.
Нет, не осталось.
Я прекрасно знал это.
С той субботней ночи моя жизнь уже никогда не будет прежней.
Наверное, маме следовало рассказать мне обо всем раньше. Может быть, мне было бы легче. Хотя вряд ли бы я ей поверил.
 Я проводил Хельгу до ее коттеджа. Родители велели ей быть дома к восьми.
- Смотри, луна! – серебристый полумесяц, повисший над самой крышей, бросал на мое лицо полосы света. От его холодного прикосновения по  моей коже поползли мурашки. Я поежился и поднял воротник куртки, словно защищаясь от холода. Не полнолуние, даже близко не полнолуние, но все же…
- Ненавижу ее! – выпалила Хельга с такой злостью в голосе, что я буквально остолбенел. Почти прорычала.
- Ненавижу!
Я удивленно уставился на нее.
В свете полумесяца глаза ее неприязненно сверкали.
Я пристально всмотрелся в Хельгу.
И с каждой секундой видел все больше и больше…
- Но…. – запротестовал я.
Хельга, прищурившись, тоже смотрела на меня. Не дав мне ничего сказать, она вдруг схватила меня за отвороты куртки и, притянув к себе с неожиданной силой, принялась деловито обнюхивать. Я попятился.
- Я так и знала, - сказала она удовлетворенно. – Ты один из нас, да?
ИЗ НАС?
- Но… Хельга… - я был так поражен, что больше не смог вымолвить ни слова.
Может, это шутка?
Может, она разыгрывает меня?
Может, мне снится кошмар?
- Ты один из нас, Гарри, - повторила она с улыбкой, развевающей любые сомнения. Это не шутка. – Ну конечно. Я давно подозревала.
- Но… но… ты же не… - мямлил я.
Синие глаза Хельги сияли от возбуждения.
Волчьи глаза!
Я вздрогнул. «Как я мог до сих пор думать, что они красивые? Они такие холодные. Такие… жестокие».
Хельга схватила меня за руку.
- Пойдешь охотиться со мной? – спросила она тихонько, прильнув ко мне. Ее волосы пахли кокосовым шампунем. Я задрожал. – Пойдем? В это полнолуние?
Что мне оставалось ответить?
- Да.  Да, конечно….