Соучастие в антисоветском проекте

       Я считаю, что вы уже ознакомились с главой "Учение Грамши" и тогда вполне поймете смысл и движущие силы процессов, о которых пойдет речь в новой главе.

       Около ста лет назад в российской культуре возник большой Советский проект. Но с самого начала, как тень, сложилось культурное, а затем и политическое течение, которое отрицало самые основания советской утопии, а потом и советской практики. У этого течения хватило ресурсов собраться для Гражданской войны  – войны «Февраля с Октябрем». В начале двадцатых годов прошлого века эти силы потерпели поражение, ушли в тень, сначала нашли удобные ниши в самом советском обществе, затем потихоньку поднялись вверх, а через несколько десятилетий пришли к власти.

       Советский проект по своим масштабам был крупной программой, продолжавшей траекторию движения России как цивилизации. Соответственно структуре и масштабу советского проекта в сфере сознания складывалась противостоящая ему антисоветская программа. Складывалась она долго. Можно считать, что в явном виде ее ядро проявилось только в 60-е годы прошлого века в среде "шестидесятников". Затем ее как бы предварительной, "холодной" фазой стала перестройка Горбачева, в ходе которой была разрушена надстройка советского жизнеустройства. После этого бригада Ельцина смогла демонтировать и его базис.

        На самом раннем этапе мысленного отрицания “темных сторон” советского строя в антисоветский проект был заложен ряд принципиальных идей. В тот момент эти идеи формулировались в мягкой форме и не вызывали ни тревоги, ни отторжения. В них не было видно неминуемого разрыва с главным стволом “советского пути”.

       Больное сословное и изъеденное противоречиями российское общество начала ХХ века было загнано революцией в проект большого строительства. И те структуры, которые строились, пусть с авариями и жертвами, обеспечили выживание и развитие страны в самых тяжелых условиях. Напротив антисоветский проект закладывался на основе идей, плоды которых отравили общество и убили в нем всякий потенциал развития и даже саму волю к жизни.

       После окончания Гражданской войны давление на Советскую страну извне и изнутри не прекратилось. Отдельный разговор нам предстоит о внутренних разногласиях в партии по выбору путей восстановления страны и ее дальнейшего развития, об оппозиции, политических репрессиях, социалистическом строительстве в одной отдельно взятой стране, находящейся в капиталистическо-империалистическом окружении. Но все это – отдельные очень большие темы. Пока же отметим, что антисоветский проект, активно реализовывавшийся изнутри самого Советского строя  родной интеллигенцией в 20-е годы был  резко и эффективно пресечен.

       В 1941 году была материализована попытка уничтожить «советскую коммунистическую заразу»  руками фашистской Германии и ее сателлитов. Но и из затеи с Гитлером ничего не вышло. И тогда с Советской властью, коммунистической идеологией начали бороться по другому.

       В построение антисоветского проекта постепенно была вовлечена большая часть советской интеллигенции, которая в постоянных дебатах совершенствовала тезисы и аргументы, искала выразительные метафоры. К концу 70-х годов в это предприятие уже были втянуты значительная часть советской элиты и практически все общество - хотя бы в качестве зрителей и слушателей. Книги и фильмы с антисоветским подтекстом, теле- и радиопередачи, песни бардов, черный юмор и анекдоты - все имело идеологическую антисоветскую нагрузку. "Молекулярное" воздействие мелких антисоветских утверждений – слухов, шуток, анекдотов – было исключительно интенсивным. Мы эти воздействия просто перестали замечать и воспринимали как шум, без всякого критического анализа.

       Антисоветский проект "шестидесятников" не собран в каком-то одном большом труде, хотя и есть отдельные сборники с его более или менее связным изложением - например, книга-манифест ведущих советских ученых и публицистов о проблемах перестройки "Иного не дано" (М., «Прогресс», 1988). Но сущность этого проекта постепенно была изложена в огромном количестве сообщений по частным вопросам, в "молекулярном" потоке идей, символов и метафор, которые омывали умы людей.

       Крупные фигуры, известные диссиденты были лишь своего рода опорами, реперными столбиками всего этого движения, задавали его траекторию и мифологию. Близкие им духовно и культурно партийные деятели и члены научно-гуманитарной верхушки сотрудничали эффективно, но не явно. Так же и самиздат лишь задавал некую, кажущуюся «линию фронта».

      Главная интеллектуальная работа делалась элитарной частью "шестидесятников" - партийно-художественной интеллигенцией среднего ранга, тесно связанной с частью номенклатуры.

      В 1991 году вышел сборник статей А.Адамовича "Мы - шестидесятники" (М. «Советский писатель», 1991). Он содержал довольно подробное перечисление тех фигур, которые выражали суть этого движения и составляли его "мозговой центр" и организационный костяк.
 
      "Шестидесятники" уже имели широкий доступ к информационным и административным ресурсам не только в СССР. У советологии в США после ХХ съезда КПСС  как бы открылось второе дыхание и к 60-м годам она представляла собой огромную, прекрасно оснащенную машину, которая досконально изучила все уязвимые точки советской системы, все слабости, предрассудки и стереотипы советского мышления (в США, например, в этом направлении работало около 300 государственных и частных научно-исследовательских организаций). И эта машина работала не только на ЦРУ, но и на наших «шестидесятников». Во многом опираясь на эти наработки, "шестидесятники" сеяли зерна ненависти и удобряли их авторитетом «советских» ученых, поэтов, публицистов.
 
       Измерить приверженность общества к антисоветским ценностям по внешним признакам непросто. Можно предположить с очень большой вероятностью, что все общество и особенно интеллигенция были затронуты влиянием антисоветской пропаганды. Чаще всего эти люди просто не понимали, о чем идет речь.  Удивительно, но определенно антисоветскую позицию, как показывали данные социологических исследований, занимало в России очень небольшое меньшинство.

       Во время глухой борьбы антисоветского меньшинства с тем меньшинством, которое предвидело катастрофу, к которой приведет слом советского строя, большинство интеллигенции стояло в стороне, пассивно наблюдая за происходящим. Это предопределило поражение СССР.

       В начале 90-х годов вовсе не произошло, как утверждают демократы типа Немцова, «свержения советского строя народом», сознательного перехода масс на антисоветскую позицию. Нет, произошла номенклатурно-криминальная «революция сверху» с дезориентацией народа. В целом, можно сказать, что подавляющее большинство наших соотечественников сохраняло фундаментальные основания советского взгляда на жизнь и на человека, но эти ценности и установки были прикрыты в поверхностных слоях сознания антисоветскими претензиями и фобиями.

       На общей основе антисоветизма соединились очень разные культурные силы. Последние двадцать лет убедительно показали, что антисоветизм Плеханова, Колчака, Новодворской, Шафаревича или Бондаренко - качество именно фундаментальное, они оказались вместе по одну сторону баррикады в конфликте цивилизационного масштаба. А споры и неприязнь между ними - вещь вторичная, подчиненная. Скажут, Шафаревич и Солженицын - патриоты,  Новодворская – русофобка, а Бондаренко заядлый монархист. Так ведь "патриот" - это такое же самоназвание, как и "белый" или “монархист”. А, по сути, каждый из них в общем антисоветском проекте повел за собой свою группу интеллигенции. И Сахаров тоже вел за собой свой контингент.

       После бойцов, - таких, как Солженицын или Шафаревич, - пришли мародеры, чубайсы и кохи. Ельцины и кучмы были предводители уже в основном мародеров.

       Что отличает людей, убежденно ненавидящих советский строй? Эгоцентризм и самомнение. Это злые люди. Исходный корень антисоветизма Солженицына прежде всего в том, что это злой человек.
 
       Доктор филологических наук А.М.Камчатнов замечает: «Возникла интеллигентская субкультура, знаковыми фигурами которой стали не признанные партийным официозом стопроцентно советскими писатели и поэты Ахматова, Булгаков, Пастернак, Мандельштам, Цветаева, Бродский. Интеллигентская субкультура создала свой стиль, доминантой которого была подчеркнутая неофициальность: свитера, джинсы, бороды, “дикий” туризм, песни под гитару. Возникли “свои” журналы (“Новый мир”), “свое” кино (О.Д.Иоселиани, А.А.Тарковский), даже “своя” наука (Ю.М.Лотман, Б.А.Успенский). Труды этих ученых, конечно, не укладывались в официальную догматику и потому в глазах интеллигентов становились своего рода “священным писанием”».

       Еще цитата - из произведения писателя-диссидента В.Войновича «Портрет на фоне мифа»: «У многих тщеславие было первопричиной их поступков: где-то что-то дерзкое сказал, советскую власть обругал, Брежнева назвал палачом, и вот о тебе уже трубят наперебой все западные “голоса”. Помню, один диссидент с гордостью мне сказал: “Вчера забугорные радиостанции шесть раз обо мне говорили”. В искателях быстрой славы легко развивалось чувство превосходства над другими людьми, которых они готовы были судить непримиримо.
 
       Едва ли не главное условие, чтобы не допустить возрождения России, не утратить контроль над русскими, состоит в том, чтобы поддерживать в обществе и, особенно, в интеллигенции достаточно высокий накал антисоветизма. Отрицание советского проекта, пусть пошлое и тупое, с ложью и подлогами, необходимо, чтобы люди не попытались понять его суть. Гайдар и Чубайс как антисоветские авторитеты уже "сгорели", и в этой идеологической работе на первый план выходят "белые патриоты". Мобилизованы все наличные ресурсы,  возросла их активность.

        В отношении советского строя совершается огромная, исторического масштаба несправедливость. Тяжело быть свидетелем клеветы даже в том случае, если клевещут на неприятного человека. Сегодня "антисоветские патриоты" клевещут на несколько поколений своего народа, которые взялись за тяжелый труд ради будущего, приняв на себя материальные лишения сверх теоретически возможных. Их помыслы были благородны, и двигала ими любовь - к потомкам.

        Многое им не удалось, они недооценили слабости человека. Но и то, что удалось, огромно. И своими идейными принципами, и своими порядками они надолго обуздали злобу, хищничество и невежество людей. Кто же сегодня их мстительно оплевывает или платит за оплевывание? Именно те, чья жадность и злоба наконец-то вырвались на свободу. Жаль, что к ним иногда примыкают и те, кто был вскормлен именно советским хлебом, кто не получил бы своих "уроков французского" ни в какой другой школе, кроме советской.

       Переломным моментом в перестройке стало то, что рабочие – массовая и влиятельная социальная группа, перешли от отрицания поворота к капитализму, явно выраженного в опросах 1989 года, к принятию в 1991 году основных антисоветских тезисов, включая принятие безработицы.

       Пропаганда будущих реформаторов долго внедряла в умы рабочего люда три аргумента. Первый сводился к тому, что советские рабочие были объектом эксплуатации, а советское государство - эксплуататором. Второй аргумент использовал совсем уж “марксистскую” трактовку и состоял в том, что в СССР имелся класс эксплуататоров - номенклатура. И это класс, который изымал непропорционально большую, по сравнению с буржуазией, долю дохода. Третий аргумент - “уравниловка”. Она якобы состояла в том, что около каждого рабочего (замечательного труженика) имелся напарник (лодырь и неумеха), который этого “справного” рабочего объедал. Вот эти три субъекта оттягивали у рабочего его трудовые рубли. Реформа, которая обещала устранить из нашего общества всех этих субъектов, таким образом, должна была повысить благосостояние рабочих.

        В созревании антисоветского сознания важную роль сыграл совершенно схоластический спор о том, являлся ли советский строй социализмом или нет. Как о чем-то реально существующем спорили, что это такое - мутантный социализм? мобилизационный социализм? казарменный социализм? феодальный социализм?

       Вся перестройка была проведена под знаком борьбы с тоталитаризмом . Что это за чудовище, ради убийства которого было не жалко полстраны уморить? Это чисто идеологическое понятие, не имеющее жесткого, абсолютного значения. «Тоталитаризм Брежнева»! Такая же чушь, как и "демократия Ельцина". Употребляя эти понятия, идеологи могут парализовать здравый смысл даже у очень знающих людей.

       Опираясь на  стереотипы, Г.Х.Попов запустил в обиход туманный термин "административно-командная система". Смысла в нем никакого, но словечко было подхвачено прессой, духовными авторитетами, даже получило аббревиатуру - АКС. Но любая общественная система имеет свой административно-командный "срез" - и армия, и церковь, и хор имени Пятницкого.

        А вспомним ключевое слово перестройки - дефицит. Оно означает просто нехватку. Это именно "свойство, отношение чего-то", но из него создали чудовище, главный субъект нашей жизни. Дефицитная экономика!

        Другим страшным чудовищем, созданным в антисоветском создании, была номенклатура. Слово, которое всего-навсего означает принятый в СССР порядок подбора и назначения кадров на должности высокого уровня в аппарате управления, вдруг обрело статус какого-то чуть ли не живого существа, которое охватило своими щупальцами всю страну и ворочает всеми делами. Советский человек стал испытывать почти ненависть к номенклатуре - за то, что она пользовалась "льготами и привилегиями".

       Многие из элитарной художественной интеллигенции, особенно из сферы кино, театра и музыки, активно выступили как проводники антисоветской идеологии. Если присмотреться к творческой судьбе особенно страстных ненавистников советского строя, то можно заметить, что у всех у них, ставших известными и любимыми художниками в советское время, с падением СССР вдруг как будто кто-то вынул из души творческий стержень. То, что они теперь производят на свободе и при "своей" власти, оставляет гнетущее ощущение полного творческого бессилия.

        Э.Рязанов, снимавший в советское время гармоничные и остроумные фильмы, с тонкими ассоциациями и многослойной мыслью, вдруг, перейдя открыто в антисоветский лагерь, стал раз за разом выдавать тупую, натужную и бестактную муру. Как может произойти такой моментальный распад? О Н.Михалкове и А.Кончаловском и говорить нечего, такое мурло из них вылезло, какого никто не ожидал.

        Следующая, но тесно связанная с первыми методологическая особенность антисоветского проекта заключается в смешении ранга проблем, о которых идет речь. Здесь как раз наблюдается, скорее, принижение проблемы, представление ее как простого и очевидного улучшения некоторой стороны жизни. Как говорится, проблему выбора пути подменяли проблемой технического решения. Говорили не "куда двигаться", а "каким транспортом" и "с какой скоростью". В идеологическом плане этот прием оказался исключительно эффективен - ведь советские люди так и не успели понять, что под разговоры об "улучшениях" и "перестройке" выполнялся проект изменения общественного строя и разрушения страны.
 
        За исключением небольшого числа "антисоветских почвенников",  "шестидесятники" были сначала ярко выраженными западниками, а затем сдвинулись к евроцентризму - крайней, фундаменталистской идеологии. Отсюда пошла вся космополитическая фразеология вроде "возвращения в цивилизацию", "столбовой дороге цивилизации" и т.д. Н.А.Бердяев в начале ХХ века писал, что российские западники как раз и были самыми настоящими "азиатами" - они не понимали Запада и пытались его бессмысленно копировать.

        С "шестидесятниками" положение было гораздо хуже. У них западническое эпигонство сочеталось с дремучим наивным культуртрегерством, самомнением "инженеров человеческих душ", призванных переписать историю России. Для популярных “публичных” антисоветских идеологов перестройки был характерен евроцентризм самый примитивный, с неолиберальным эпигонством. Кумирами у них были Ф. фон Хайек, Тэтчер и Рейган.
 
        К массовым страданиям и большой крови привела реализация антисоветского проекта в области национальных отношений. Это была большая программа - разжечь, действуя через дружественную "прогрессивную" национальную интеллигенцию антисоюзные (и неизбежно антирусские) настроения. Например, большую работу, чтобы направить мысли и чувства чеченцев к мести, произвели демократы из Москвы - старовойтовы и бурбулисы, нуйкины и приставкины. Вместо “народа, отбывшего наказание” чеченцы вдруг были превращены в “репрессированный народ”. Кто же их “репрессировал”? Россия! Так ведь ставили вопрос наши антисоветские идеологи.
 
        И еще произошел в сознании нашей сдвигавшейся к антисоветизму интеллигенции один очень резкий и очень заметный перелом - она включила в свое мировоззрение социал-дарвинизм. Это изменение было скачкообразным, и оно, строго говоря, означало разрыв  и со старыми, и с новыми устоями. Потому что в православной культуре социал-дарвинизм не принимался категорически, а  в советской идеологии на него был наложен запрет марксизмом.
 
        Биологизация человеческого общества нашей культуре всегда была чужда. Как писал видный американский антрополог Салинс, только Запад принял "миф Гоббса" о происхождении общества из дикой жестокой природы. В российском же обществе было утверждено, что бедные имеют право на жизнь, и крестьянская община еще до революции выработала для обеспечения этого права специальные механизмы. Советский строй лишь закрепил это в идеологии и социальных институтах, но вовсе не изобрел. Можно сказать, что неприятие биологизации общества было устоем нашей культуры.

        Поначалу этот антисоветский социал-дарвинизм был бытовым - много говорили о сантехнике "дяде Васе", какой он пьяница, люмпен, иждивенец, неумеха и т.д., и как хорошо было бы ввести в СССР безработицу, чтобы его приструнить и заставить работать так же хорошо, как работают немцы. Потом это представление о человеке обрело концептуальную форму и дошло до уровня мальтузианства Гайдара и других нынешних "правых”.

        Уже в конце 60-х годов в интеллигентной среде сознательные "антисоветски мыслящие" товарищи стали выделяться в особую субкультуру. Они широко использовали то противоречие, которое возникает при "родовых муках" становления нового строя. Заключается оно в том, что политический и идеологический аппарат, который служит инструментом этого становления, в широких масштабах вступает в конфликт с пророками и провозвестниками именно этого строя. И не только вступает с ними в конфликт, но часто их и уничтожает.

        Во время "родовых мук" становления советского строя многие его самые чуткие и верные выразители и пророки подверглись гонениям или поплатились жизнью. Погиб поэт Н.Клюев, бедствовал один из самых самобытных русских писателей А.Платонов, томился в лагере крупнейший философ и филолог А.Ф.Лосев, а в ссылке М.М.Бахтин, пошел на расстрел А.В.Чаянов. Все это были люди, провидевшие и выразившие, не всегда ясно, самые фундаментальные черты советского проекта. Подлость антисоветских идеологов в том, что они представили этих мучеников-пророков своими политическими и идеологическими союзниками.

        Антисоветское движение разбудило жажду воли, хаоса – антицивилизационное чувство, приведенное в дремлющее, латентное состояние в ходе напряженной советской индустриализации, войны, упорядочения городской жизни в эпоху "застоя".

       В начале века Россия “кровью умылась”, но советский строй сумел овладеть разбуженной энергией и направить ее на строительство, создать новый порядок. Почему же интеллигенция не поняла этой стороны советского проекта? Из-за легкой внушаемости и поразительного отсутствия исторического чувства. В советской идеологии история была искажена - вместо бунта “свято-звериной” русской души революция была представлена как разумное и чуть ли не галантное классовое столкновение. Сказано было: красные за социализм, белые за капитализм, победил прогресс - просто и понятно. А ведь главной, стихийной и страшной силой был бунт “гунна”. Для него одинаково были чужды и белые, и красные - носители того или иного порядка. И это течение пронизывало все слои общества и было повсеместным, ползучим, “молекулярным”.

       Антисоветским призывам интеллигенции в первую очередь вняли те, в ком взыграло обузданное советским строем коллективное бессознательное "гунна". Массы людей, освобожденные с заводов и из КБ, от норм права и нормальной семейной жизни, правильно поняли клич Ельцина: “Я дал вам свободу!”. Это свобода казаков, ватаги, банды. Артели челноков и рэкетиров - это казаки конца ХХ века, сбежавшие на новый Дон от крепостного права завода и университета. В самом понятии рынок их слух ласкали эпитеты: свободный, стихийный. А понятие плана отталкивало неизбежным: плановая дисциплина, неукоснительное выполнение.

       Решив не улучшать, а сломать советский строй, который был цивилизацией, недовольные рабочие и ИТР вовсе не стали буржуа и пролетариями, не разделились на классы. Они именно деклассировались и выпали из цивилизации. Что такое “труд” челнока? Это - набеги за добычей, рысканье по джунглям, хоть и каменным, поиск кореньев и падали. Произведено искусственное снижение социального положения, квалификации, самоуважения огромных масс людей, которые еще вчера были необходимыми и продуктивными членами общества.

        Социал-дарвинизм узаконил саму идею разделения на сильных и слабых – при том, что слабым оставлялось право только на благотворительность сильных.

       Какой же стороной вырвалось коллективное бессознательное русского народа и куда оно нас сейчас влечет? Раскрепощенное перестройкой коллективное бессознательное лишь на коротком отрезке пути было попутчиком демократов - когда ломали порядок. Советский, социалистический, тоталитарный - как угодно его назови, неважно. Суть в том, что ломали порядок и создавали хаос.

      Но все это еще не привело к слому, катастрофе, потому что оказалась неожиданно высокой, даже необъяснимой прочность и советской морали, и советской техники. Народ стихийно (и даже, можно сказать, подпольно) сопротивляется одичанию, и основная масса людей проявляет поразительную нравственную стойкость.

      С конца 1990 года в демократической прессе  стало мелькать активное лицо кризиса, вызванного перестройкой - "новые русские", которые на время стали тем, что называют господствующим меньшинством.  Появилась небольшая  группа населения, объединенная активным отрицанием ценностей советского строя. "Новые русские" рассматривались как движущая сила рыночной реформы, обладающая энергией и страстностью, достаточными даже для того, чтобы объявить "старым русским" непримиримую гражданскую войну.

       В своем походе против государства антисоветские интеллектуалы постепенно как бы узаконили, а потом и опоэтизировали преступный мир. В советское время преступный мир был замкнут, скрыт, он держался в рамках теневой экономики и воровства, воспроизво¬дил¬ся без большого расширения в масштабах. В СССР существовала довольно замкнутая и устойчивая социальная группа - профессиональные преступники. Нынешняя экономическая реформа породила совершенно особый новый тип преступника - профессионального расхитителя государственной собственности.

        По уровню доходов и своей экономической мощи эта новая социальная группа не имеет генетической связи со старой советской преступностью. Еще предстоит исследовать процесс самоорганизации особого, небывалого союза: уголовного мира, власти (номенклатуры) и либеральной части интеллигенции - той ударной силы, которая сокрушила СССР. Такой союз состоялся, и преступный мир является в нем самой активной и сплоченной силой.

       Одним из главных видов оружия перестройки была идея исторической вины - государства, партии, народа. Эта идея помогла ввергнуть в саморазрушительную вакханалию нынешние поколения наших народов. Казалось бы, абсурдно разрушать свой дом из-за того, что дедушка был в чем-то виноват  - а так и поступили.

       Доктор наук из Института философии РАН Э.Ю.Соловьев поучает: "Сегодня смешно спрашивать, разумен или неразумен слом государственной машины в перспективе формирования правового государства. Слом произошел. И для того, чтобы он совершился, отнюдь не требовалось "все сломать"... Достаточно было поставить под запрет (т.е. политически ликвидировать) правящую коммунистическую партию. То, что она заслужила ликвидацию, не вызывает сомнения. Но не менее очевидно, что государственно-административных последствий такой меры никто в полном объеме не предвидел. В стране, где все управленческие структуры приводились в движение не материальным интересом и даже не чиновным честолюбием, а страхом перед партийным взысканием, дискредитация, обессиление, а затем запрет правящей партии должны были привести к полной деструкции власти. Сегодня все выглядит так, словно из политического тела выдернули нервную систему. Есть головной мозг, есть спинной мозг, есть живот и конечности, а никакие сигналы (ни указы сверху, ни слезные жалобы снизу) никуда не поступают. С горечью приходится констатировать, что сегодня - после внушительного рывка к правовой идее в августе 1991 года - мы отстоим от реальности правового государства дальше, чем в 1985 году".

        После смерти Сталина сама власть начала не обновление своих символов, а их разрушение или принижение. Параллельно с 60-х годов была запущена машина манипуляции сознанием со стороны разношерстной "партии антисоветской революции" - "сотрудников-врагов" номенклатуры типа Сахарова (западника), Солженицына (почвенника) или Шафаревича (просвещенного патриота) - редкого симбиоза антисоветских интеллектуалов.

       Очень быстро идеологи стали перенимать, "один к одному", западные технологии разрушения символов. При пособничестве руководства "независимых" профсоюзов антисоветские идеологи стали называть 1 Мая "Днем весны и труда". 7 ноября,  годовщину Октябрьской революции, Ельцин постановил "отныне считать Днем Согласия". Сильнодействующим средством разрушения было осмеяние, идеологизированное острословие, имеющее своим объектом именно скрепляющие общество символы. Хазанов и Жванецкий, Задорнов и Петросян стали влиятельными реальными политиками.

        Важную роль играло осмеяние символов государственности. Поднимите сегодня подшивку "Огонька", "Столицы", "Московского комсомольца" тех лет - захлебывающаяся радость по поводу любой аварии, любого инцидента.

        Перечень символов, которые были сознательно лишены святости в общественном сознании, обширен. Дело не ограничивалось теми, которые непосредственно связаны с политическим строем или вообще государственностью Руси, России и СССР (Сталин, затем Ленин и т.д. вплоть до Александра Невского и князя Владимира). Много мазков было сделано и по образам Пушкина, Шолохова, Суворова и т.д.

       Особое место в технологии "штурма символов" занимает очернение или осмеяние образа мучеников. Большое значение имела атака на образ Зои Космодемьянской, вошедший в пантеон мучениц нашего народа. Еще более показательно "второе убийство" Павлика Морозова. В массовом сознании было создано ложное мнение, что Павлик Морозов олицетворяет фанатическую приверженность тоталитарной идее и преданность власти, ради которых идет на предательство отца.

       Большие усилия были предприняты для снятия символического значения образа земли, для дегенерации этого образа до уровня обычного товара. Объектом интенсивной атаки стал труд – один из важнейших символов, скреплявших советское общество. В годы перестройки много экономистов и публицистов требовали устранить из самой категории труда его духовную компоненту, представить его чисто экономическим процессом купли-продажи рабочей силы.

       Советских людей сумели увлечь в область аутистических представлений о свободе, которые несовместимы с реальным соотношением свободы и необходимости, свободы и ответственности. Чтобы отключить выработанное культурой и здравым смыслом недоверие к разрушительным идеям, была проведена интенсивная кампания по созданию стыда или хотя бы неудобства за "рабскую душу России". В ход пошел и Чехов с его "выдавливанием раба по капле", и модный фон Хайек с его "дорогой к рабству", и Э.Фромм со "страхом перед свободой". Отсюда, кстати, выросли многие разделы антисоветской философии.

       Вычитали интеллигенты у фон Хайека, что "для всех великих философов индивидуализма власть - абсолютное зло", и уверовали в обоснованность своей крайней антигосударственности. Так же восхитили наших демократов призывы фон Хайека не бояться идти ради свободы на жертвы и презирать защищенность.

       Кампания по обличению "тысячелетней рабы" была настолько мощно и разнообразно оркестрованной, что удалось достичь главного - отключить здравый смысл и логику в подходе к проблеме свободы. Кто-то робко или злобно огрызался: врете, мол, Россия не раба, мы тоже любим свободу. Но не приходилось слышать, чтобы какой-то видный деятель обратился с простой и вообще-то очевидной мыслью: "Люди добрые, да как же можно не бояться свободы? Это так же глупо, как не бояться огня или взрыва".

       Стоит только задуматься над понятием "страх перед свободой", как видны его возможности для манипуляции. Ведь человек перестал быть животным (создал культуру) именно через постоянное и непрерывное создание "несвобод" - наложение рамок и ограничений на дикость. Что такое язык? Введение норм и правил сначала в рычание и визг, а потом и в членораздельную речь и письмо. Ах, ты требуешь соблюдения правил грамматики? А может, и вообще не желаешь презреть оковы просвещенья? Значит, ты раб в душе, враг свободы.

       Еще более общим требованием "антисоветской партии" было достижение экономической свободы, "свободы рынка".

       Объектом антисоветской пропаганды был и подрыв устоев общества-семьи.
 
      Целый срез антисоветского мышления сложился на основе категорий классовой борьбы.
Оказалось, что истинно либеральное общество намного нетерпимее к инакомыслию, чем традиционное советское. Уже начиная с радикального этапа перестройки весь язык антисоветских идеологов стал несовместим с принципами демократии. Они стали бравировать тем, что совершили над народным хозяйством смертельную операцию "вопреки воле больного".

      Так же, как с экономикой, они поступили с СССР. Выяснив на референдуме предпочтения подавляющего большинства граждан, они выражали демонстративную радость оттого, что удалось развалить СССР вопреки этим предпочтениям. О какой же свободе с такими правителями может идти речь?

      В сознании и подсознании людей всегда гнездится национальная ревность. Ее разжигание стало одной из главных технологий при разрушении Советского проекта. Перестройка питалась антисоветской идеей о национальном притеснении "наших". Главную работу сделали, конечно, демократы - их объектом были прежде всего нерусские народы, особенно в Прибалтике и на Кавказе.

      Антисоветские политики раскачали тему "репрессированных народов". Но если вдуматься, то и народы, вошедшие в вооруженный конфликт с советским государством, испытывали, тем не менее, к нему доверие. Они знали, что даже карая, это государство не погубит их как народ . Почему те же чеченцы, перешедшие на сторону Гитлера и имевшие в тылу Красной армии мощные формирования с артиллерией, прекратили сопротивление и без боя погрузились в теплушки и уехали в Казахстан? Почему они не начали террористическую войну - ни в конце 40-х, ни в 50-е, ни в 60-е годы? Они боялись КГБ? Нет, они и во время войны ничего не боялись. Начать восстание в тылу Красной армии означало сжечь мосты и идти на большой риск.

        Мятежные чеченцы подчинились потому, что наказание было суровым, неотвратимым, но в то же время и бережным по отношению к народу. Тогда не стали расстреливать мужчин, подрезать корень народа, а выселили всех по ту сторону Каспия. И даже не расформировали партийные и комсомольские организации, не прекратили прием в партию. Одним этим показали: народ не будет придушен. И боевой мальчик Дудаев будет принят в лучшую военную академию и станет большим генералом. А умненький мальчик Хасбулатов будет профессором.
"Жестокий" советский строй не толкнул чеченцев на террористическую войну. Но эта война неотвратимо пришла к нам при демократическом режиме Ельцина.

        В социально-экономической сфере антисоветская мысль создала многообразную и довольно сложную интеллектуальную конструкцию. В наиболее радиальном виде ее кредо в 80-е годы сводилось к следующему: “Советская система хозяйства улучшению не подлежит. Она должна быть срочно ликвидирована путем слома, поскольку неотвратимо катится к катастрофе, коллапсу”.

       В таком виде эта формула стала высказываться лишь после 1991 года - до этого никто из людей, еще не увлеченных антисоветским миражом, в нее бы просто не поверил, даже рассмеялся бы. Настолько это не вязалось с тем. что мы видели вокруг себя в 70-80-е годы. Никаких признаков коллапса, внезапной остановки дыхания, не было. У тех, кто в этот назревающий коллапс верил, это были лишь предчувствия, внушенные постоянным повторением этой мысли “на кухнях”.

       Партийно-государственная номенклатура СССР уже с 60-х годов стала тяготиться конституционным правом на труд, исподволь начав кампанию по внедрению в общественное сознание мифа о благостном воздействии безработицы на все стороны общественной жизни. Эта тема постоянно муссировалась на околопартийных интеллигентских кухнях, в среде хозяйственных руководителей стало хорошим тоном посокрушаться, что, мол, отсутствие в их руках кнута безработицы не дает поднять эффективность производства. Принцип полной занятости как один из главных устоев советской антропологии и реализация уравнительного идеала ("от каждого – по способности") давно уже вызывал глухую ненависть у тех, кто сдвигался к антисоветскому сознанию.

       В среде интеллигенции зародилось и мнение,  что наличие широких социальных гарантий лишило работников отрицательных стимулов к хорошему труду (страха), а слишком уравнительное распределение доходов свело на нет и положительные стимулы. В результате якобы возник особый, нигде в мире не виданный тип работника - нерадивого, ленивого и нахального. Мифология "ленивого совка" подводила, в конечном счете, к идее благотворности частного предпринимательства. Под давлением пропаганды множество людей поверили, что советская система органически не может организовать людей на хорошую работу.

        И это множество получило то, что оно имеет сегодня.

        Примечание: Были использованы работы одного  из крупнейших российских ученых, занимающихся сегодня социально-политическими исследованиями, С.Г.Кара-Мурзы