Надежда Дмитриевна Хвощинская

  «...наша Жоржъ Зандъ...» как её называли в России 19-го века.

Она много поработала для «женского высвобождения» из низменного признания  женщины неполноценным человеком патриархального  общества, выраженного наиболее ярко в выражении - «Курица не птица, баба не человек».

Сочинения её заняты изобличением, подчас исполненным настоящего трагизма или злейшей сатиры,  женской «светской», семейной и «романтической» нечести с соответственной обрисовкой иных мужчин – руководителей и «высших» избранников общества – нередко тряпичных фразёров или гнустных самодуров.
  Она художественно и проникновенно-гуманно очертила и тех матерей, жён и дочерей, тех «истинно-жалких созданий, которые, правя кругом, ещё оглядываются, не виноваты-ли, обиженные – не обидели –ли, измятые до конца – не больно-ли рукам, которые их измяли». 
Воспроизведение «среды» тогдашнего  светского  и интеллигентного общества  Надеждой Дмитриевной Хвощинской предвосхитило творчество Льва Николаевича Толстого.
Задолго до «Анны Карениной» в одном из  первых своих романов  Хвощинская Н.Д. писала:
«Наталья Семёновна приятно засмеялась кротким смехом добродетели, для которой порок из ненавистного перешёл ещё на низшую ступень – в забаву».

В последующих за тем произведениях Надежды Дмитриевны после 1848 и 1849 г.г., этих печально знаменитых годов в жизни русского интеллигентного общества, она как бы устремляет свою деятельность на возсоздание мужских типов главным образом; но и тут творчество писательницы вращается к каком-то замкнутом кругу унылых «мудрецов» a la Печорин, от которых русская девушка в жизни поплакала вдоволь. Слёзы отзывались, конечно, несладко в обиходе общежития.
К чести Надежды Дмитриевны необходимо сказать, что в своих сочинениях не учила человека из «глуши», из «медвежьего угла»  смиренномудрию, во что бы то ни стало; а напротив, обращать общественное внимание на тех забытых, незаметных труженников, которым тяжко приходится.

В романах последующих годов  Хвощинская Н.Д. продолжает ту же свою тему. В этих произведениях живописуется быт более или менее «высшего света», крупного губернского чиновничества, «интеллигентного» помещечьего круга.
Во все времена в мире происходили и происходят по истине «жестокие драмы, процветают  разные унижения и оскорбления женщин,  «романы» с которыми проделывает мужчина – хищник или мелкотщеславный
«интеллигент», самоодуряющийся от мнимого умственного превосходства своего» по её выражению.
Надежда Дмитриевна – тонко и глубоко гуманная женщина, говорит не только о мужчинах, но и о женщинах, «создающихся тлетворным и гнустным строем «светских» и «житейских» отношений», тоном сатирика, мужественного сатирика.
С удивительно-искусною иронией (которая вообще богатое украшение таланта Хвощинской) характеризуется домашняя педагогика, в результате которой мир имеет такие многочисленные «экземпляры» как  Катерина Михайловна из одного из её романов: «Катерина Михайловна прижала её к сердцу. Надина едва могла вздохнуть. В самом деле, если б Катерина Михайловна последовала в эту минуту влечению своего сердца, она б непременно её задушила».
А вот какая прелесть! – роман, где женский образ одной из героинь , которая предлагает своему другу «испытание» путём разлуки:
«Мы живём однообразно; всё, что мы ни видим, мы видим с одной и одинаковой точки зрения; всё, что мы ни делаем, решено между нами двумя и обозначено заранее. Повторяю: это связывает нас. Это жизнь вполовину. Мы живём в свете, но по душе мы какие-то отшельники.»

Во всех своих сочинениях, в сущности, защищая женщину-человека, Хвощинская Надежда Дмитриевна всегда реально рисует недостатки, как одного, так и другого пола. Она не стесняется зачерчивать в свои произведения какие угодно женские физиономии. Надо, действительно, не бояться правды и быть сильно уверенным в победоносности своих лучших идей и чувств, чтобы вставлять в речь такие оговорки: -
«Корзанов не жил между женщинами, потому и не видал вблизи их хладнокровного и убийственного расчёта, их холодной логики, прикрытой притворной чувствительностью, их отвратительного корыстолюбия, которое всегда величает себя самоотвержением, и только в крайних случаях, где уже невозможно оправдание, соглашается сознаться, что оно – слабость нежного, избалованного создания, или жажда жизни, необходимой для существа сильно развитого».
Ясное дело, что не рай земной был в том обществе, где «кроткие» рабствовали под началом подобных «нежных» созданий. Семейный и сердечный «эпос» Хвощинской Н.Д. всегда заключает в себе  социальное содержание.
В более поздних романах, начинается с размышления автора на такую тему: «чаще всего является мысль о необьяснимых противоречиях действий со словами, слов с убеждениями, убеждений с наклонностями и характерами, которые их себе усвоили».
Фальш Хвощинская Н.Д. ненавидела во всех видоизменениях её. По её глубокому убеждению, и «мужество» и «женственность» могут быть вполне нормальными формами моральной жизни человека. Всяческие искажения здоровой человеческой личности возмущали Надежду Дмитриевну.
Хвощинской, выпало на долю заниматься изнанкой, закулисной стороны «выдающихся мужчин».
Она острит по поводу новоявленных Фамусовых в лице Семён Астафьича и молодого «героя» С.П. Каватеева.
Смех тут не светлый  и не мрачный. Это по истине горькая улыбка по поводу общественного «свободного времени», беспутно расточаемого. Это скорее безрадостная летопись о жертвах и палачах, между которыми нет ни правых, ни виноватых потому только, что нет никаких человеческих основ в самом укладе общежития.
В одном из романов, напоминашего тэккереескую «Ярмарку тщеславия», приживалка «с гонором» - Анна Фёдоровна, - произносит монолог, как будто взятый из нынешних «социальных» трагедий,: -
«Грех в кружевах, грех в лохмотьях. Создатель мой, не всё-ли равно? Видно, не всё равно! Вот лежит (в обмороке, обманувшая мужа богачка Алексинская),  уж улыбается, щёки отошли, порозовели. Эта отмолит грех по золотому молитвеннику, а ты, как придётся умирать на соломе».

Хвощинская Надежда Дмитриевна не из тех писателей, которые легко приобретают популрность при жизни и без недоразумений оцениваются потомством.
В своём замечательнейшем из последних романов, затронув вопрсы о чувствах, Надежда Дмитриевна боялась не знания, не труда, тем более; а УГАШЕНИЯ ДУХА,
 боялась, что в общественные предприятия пойдут с одним
 СУХИМ ДОКТРИНЁРСТВОМ, с ОДНИМ САМОДОВОЛЬСТВОМ ТАЛАНТЛИВОГО «ДЕЛЬЦА»!