Литературные аномалии!

"Однажды, в студёную зимнюю пору, один спиногрыз воровал помидору. Он рвал её молча и в тельник пихал. Поскольку, в натуре, был лох и нахал!" Подумав, Ряпушкин вытер шариковую ручку о волосы и вздохнул. Получилась какая то херня. Под такие стихи ждать аванса было абсолютно бессмыслено! Сегодня истекал срок предоставления рукописи в редакцию. Районная газета "За урожай" вообще-то печатала сводки с полей и очерки типа "И опять я сижу на полевом стане с колхозным агрономом, которого народ любовно называет наш Сидорыч. На самом же деле Сергей Сидорыч Сидоркин прославился тем..." и далее идут страницы текста, от которого не просто сдвинешься, а перед этим ещё, зевая со скуки, свернёшь к чёртовой матери челюсть. Стихи, так им и не написанные, должны были украсить тысячный, юбилейный номер этого рупора Советской власти и райкома партии, газеты, которую в последнее время люди стали хотя бы брать в руки, так как новый редактор регулярно печатал в специальных разделах гороскопы, кроссворд и недельные сводки погоды, за что неоднократно его отоваривали старшие товарищи из руководства района. Выходил сей выкидыш партийной и советской общественности скорее для того, что бы всё было как у людей, то-есть, должен присутствовать сам факт наличия в районе газеты. И если не было каких-либо выдающихся ляпов, то и слава Богу. День прошёл, номер выпущен. "Я вам пишу,чего же боле"? Пушкин как всегда прав. Не зря классик! А ляпы бывали, ох, бывали! За один такой ушёл по собственному желанию прежний Главный, ныне трудящийся освобождённым секретарём парткома одного из совхозов. К празднику Великого Октября опубликовал сдёрнутые прямо из книги стихи модного пролетарского поэта Заходера, где были такие строчки: "Это что за большевик, там залез на броневик? Он большую кепку носит, букву Р не произносит?" А рядом стихи из той же книжки, где описывался психический припадок на почве постоянных, сильных ударов головой у птицы малой, несчастного дятла. Короче: "Сидел на ветке дятел. Досиделся, спятил. Схватил мою подушку и ну, долбить в макушку."  Метранпаж, спьяну что ли, при наборе пропустил ляп, и вышла праздничная газета, которую, естественно не читая контрольный номер, разрешил Главный в таком виде. "Это что за большевик там залез на броневик? Схватил мою подушку и ну, долбить в макушку! Он большую кепку носит. Букву Р не произносит!" Короче полный разврат и порнография, как квалифицировал происшедшее первый секретарь райкома КПСС. Ну а нынеча такое могло коснуться и Васисуалия Ряпушкина. Хотя в штате числился он корреспондентом, но использовали то таланты его младые вдоль и поперёк. Передовицы он, стихи он, даже математические загадки пытались заставить сочинять, но здесь, как говорится, нашла коса на лежачий камень. Поскольку с математикой, которую в тайне Ряпушкин почитал вовсе  лженаукой, был он в глубоких контрах. Но, всёравно выход ему указали. Главред так и сказал: "Ты там не выёгивайся, Пулитцер! Как и все справочной литературой пользуйся."- И пододвинул ему книгу некоего ушлого автора Полякова "Занимательная математика". "Сдирай смело, не отходя от тела",-  "усёк? Действуй!" Ну, не мог в настоящий момент наш репортёр ничего эпохального изваять. Физически. Домой он вернулся из служебной командировки только под позднее утро. В том колхозе, который по заданию райкома и исполкома посещался их личным и полномочным представителем, Васисуалием значит, дела шли как и везде ни шатко, ни валко, по выражению местных колхозников, ни в пиз*у, ни в Красную армию. По самым скромным подсчётам, половина урожая овощей: капусты, картошки, моркови и прочих корнеплодов, должна была благополучно уйти под снег и весеннюю запашку. Сами колхозники не горели желанием пополнять закрома Родины, да и не знали, чего это такое и где оно находится. Их личные погреба были переполнены отборной картошкой и прочим, соленья, грибы и варенья запасены, дрова на зиму тоже имелись. Какой дурак в такой ситуации будет надрываться на колхозном поле? Как правильно отметил гениальный автор, "Так что бы братцы не стараться, а поработаем с прохладцей." И поработали! Какие-то неслыханного интеллекта умы в порыве очередного приступа применения никчёмных городских служащих хоть для чего-то, каждую осень завозили на поля, даже простому окидыванию глазом не поддающиеся, всяких там разных инженеров, бухгалтеров и, по словам Жванецкого "прочих слабосильных хлипаков". Причём делали это вызывающе, поскольку в колхозы и совхозы прибывали, в основном, женщины, к сельскому труду не подготовленные. Совсем! Что они могли там наработать, покрыто, согласно Щукарю, жутким мраком. Но, никто не унывал. Председатель, парторг и секретарь сельского Совета, собравшись в местном Доме колхозника, этой сельской гостиницы для приезжающих персон, пригласили Ряпушкина на обсуждение хода выполнения постановлений очередного Пленума ЦК КПСС, посвящённого сельскому хозяйству. Совершенно случайно в помещении оказался накрытый стол, причём среди закусок встречались и островки винно-водочной продукции. А после банкета руководство и представитель оказались в сауне, где им помогали париться какие-то колхозницы. Поскольку Васисуалий принял на грудь достаточно, то и банщицы были прелестны, приятны и легки в обращении. Председательская машина доставила в районный центр уснувшего в дороге проверяющего в начале десятого утра. Не проспавшаяся голова криком кричала, заявляя о своих требованиях. Быстро в  кровать, только в кровать, в целом, организм, согласный с первым требованием, добавлял: "И стакан на опохмелку. Побыстрее." У Ряпушкина, как у известных персонажей с собой тоже было! В дорогу снабдили его сердобольные товарищи колхозного звена корзиной, призывно позванивающей при её перемещении, на пути вставала редакция и злосчастное стихотворение, чёрт его знает почему, не написанное до сих пор: "Взвейтесь флаги леди Гаги! Вот вам хрен - уйду в запой. Никакой колхозной саги, не идут колонной стяги. Хоть ты пей, а хоть ты пой!" Васисуалий Ряпушкин остолбенел. Он явно ничего такого не говорил. Сидел себе, никого не трогал, даже примус не починял, но, как рассуждали разные правильные советские киногерои, "если не я, то кто?" И ложились спать! А нашему герою что делать? Явилась она всё же ко мне, подумал член местного газетного сообщества районного масштаба. Делириум тременс. Горячка белая. Без подмесу. Как  правильно и точно в кино подмечено. И будешь ты горячий, горячий. Совсем белий, понимаешь? А голос продолжал: "Я тебе сейчас ситуацию обрисую. Конька-Горбунка помнишь? Коней пропавших? Совет младшему брату даденый, "Ты на чёрта не клепи?" Здесь всё наоборот. Явление чёрта, пусть не народу, но народному, и местами, представителю. Отвечай, когда к тебе разговаривают. Ты народа представитель, умывальников мучитель, а Кощею друг и брат? Или ты другого сорта, не заменишь спиртом спорта, упражненьям всяким рад?" Что было с Васисуалием не поддаётся описанию. Застывшая гамма чувств на его лице вполне могла бы удовлетворить самого взыскательного Станиславского, и это уже не говоря о Немировиче-Данченко и прочих отцах-основателях. "Верю" вот, что могли бы произнести все вышеперечисленные, но разве от этого легче? Я имею в виду самого объекта воздействия неизвестного голоса. "Не, с тобой кончать надо",- услышал потерпевший, и на его глазах из зеркала вышел субъект во фраке, панталонах и лаковых туфлях. Жидконогий, с напомаженными и набриолиненными курчавыми волосами, жгучий брюнет с крючковатым носом, бакенбардами и тростью с пуделем. "Разрешите представиться", - начал субъект,- но был перебит Ряпушкиным. "Не надо церемоний. Я и так польщён. Добро пожаловать в наш мир, Александр Сергеевич. Присаживайтесь." Потом, видно, нервы всё же не выдержали, Ряпушкин мелко закрестился и на коленях пополз под кровать. Пришелец удержал эти ужасные поползновения, взявшись рукой за оба плеча хозяина квартиры, подняв его на ноги и, усадив на стул. "Спокойствие,главное спокойствие", - промолвил брюнет.- "Пациент! Сейчас вам полегчает." После чего откупорил бутылку "Стрелецкой", уложенную в дорогу заботливыми руководителями колхоза, разлил её содержимое в два тонких стакана и придвинул один к Васисуалию. Ряпушкин, судорожно ухватившись за стол, молча встал, взял предложенный напиток, и, держа руку параллельно груди, произнёс: "Поднимём бокалы, содвинем их разом. Да здравствует водка! Да здравствует разум! Или его потеря!" После чего одним махом поместил в себя содержимое, потянулся закусить, но на столе ничего такого не было. Тогда, поставив стакан на место, и глядя на так и не пившего пока собеседника, тоже не приминувшего присесть, Васисуалий продолжил, но уже в интонациях, приближающихся к песенным: "А всё-таки жаль, что нельзя с Александром Сергеевичем." После чего рухнул на стул, уронил голову на скрещенные руки и захрапел. Субъект с бакенбардами даже и не подумал исчезать. Встав со стула, он достал из прибывшей с хозяином квартиры корзины кусок домашнего сала, копчёную рыбу, малосольные огурчики в банке, чёрный домашний хлеб и ещё две бутылки с этикетками "Полевая" и "Зубровка". Приложив определённое старание и показав прекрасную выучку, гость из зазеркалья сервировал не дурной по тем временам стол. Он даже не поленился сходить на кухню, принести из холодильника кусочки льда и поставить напитки остужаться в глубокую миску, ничего более подходящего в квартире обнаружено не было. Затем гость, ухватив заросшей густыми чёрными волосами рукой, поднял свой стакан и медленно, смакуя, влил в себя мутно янтарного цвета напиток. Те из нас, кто пивал "Стрелецкую" и до сих пор живы, знают, так пить обыватели России данный напиток не могут, даже не смотря на довольно высокую квалификацию местных выпивох. Данная вещь была такого отвратного вкуса, цвета и запаха, давала такое ощущение отвращения, что стояла в ряду высших истин, не доступных для понимания человека разумного. Сродни, например, процедуре поедания лицами французской национальности лягушек, в то время как русские говорили: "Ты мне лягушку хоть сахаром облепи, я её есть не буду! Компрене ву?" Зато, я думаю, ни один француз не стал бы потреблять сие изделие изуверов, засевших в винно-водочной отрасли! Отломив рыбий  хвостик, гость из Зазеркалья понюхал копчёную рыбку, глубоко и томно вздохнул, прикрывая рот ладошкой, и мрачно произнёс: "Реве, та стогне Днипр широкий, а я сижу и бульбу ем. Як я умру, похороните, к такой-то матери, совсем. Не надо на моей могиле писать "Кибальчишу, привет!" Затянет время след как в иле, хотя, пока не гаснет свет! После чего посмотрел на спящего и добавил: "Прелюбодей литературный. Он будет вступать в различные отношения с направлениями и течениями литературы, а я, насмотревшись на такой вот псевдоразврат и разврат в области популяризации, выблёвывать подобные стихотворения! Привет, пацан! Ты хорошо устроился." Сложив маленькую, но крепкую ладошку в фигу, гость сунул её под нос спящего. Такой эффект я видел раз в жизни! Фельдшер соседнего здравпункта на "Шарике", после совместного принятия значительного количества алкоголия, заявила, что всё в жизни видела и ничего её испугать не может. Я думаю, что после таких слов должен был в открытую предъявить опровержение, но, как и предлагал вождь: "Мы пойдём. И мы пойдём путём иным." Я попросил подругу отвернуться, одной рукой вылил на её шиньон стакан холодной воды, а другой, одновременно, привёл в действие старую новогоднюю хлопушку, значительного звукового и загрязняющего формата. Представляете, вся в конфетти, описавшаяся, мокрая сверху и снизу, сотрудница Медсанчасти №4 являла собой иллюстрацию к "Приключениям Буратино". Это был персонаж, именуемый фельдшерица Жаба! Так и после вдыхания поднесённой фиги, Васисуалий вскочил как встрёпаный (чего это такое, я не знаю, но звучит то как!) Первым его движением было броситься в окно, но из этого ничего не получилось. Гость, правда с очень и очень  заметным усилием, усадил его на стул, быстро налил в стакан из первой же попавшей в руки бутылки и быстро сунул Ряпушкину. Тот, машинально поблагодарив, махом выдул содержимое. Можно было даже видеть, как напиток проходит через рот, опускается по пищеводу, вступает в рукопашную со стенками  желудка, побеждает и мягко растекается по жилушкам! "Ты хоть закуси, рус Иван", - пролетело над столом и было принято к немедленному исполнению. Рассудок постепенно возвращался к газетчику. Пришелец никуда не исчезал, надо было задумываться о контактах! "Не надо тебе представляться", - услышал корреспондент на все руки, - "знаю я тебя преотлично. Рядовой труженик, как о вас писали гении, шакал жанра, гиена ротационных машин и виртуоз пера! Или там последовательность другая была? Не играет влияния! Угадал? Теперь о самом  главном и наболевшем. Вот ты меня вообразил, чуть не в коня преобразил, а я обыден. Не Александр Сергеич, нет, и не прозаик, не поэт, хоть поэтичен. Короче, Склифасовский! Позвольте представиться-чёрт. Работаю по линии литературы, авторов и гонораров. Давно! На ниве, так сказать, изящной словесности и литературной критики. Не всем же у крематорных печей в адских концлагерях заступами орудовать? Да и не надо никому быть великим кулинаром, что бы грешников жарить. Я натура утончённая, так что по окончанию средней школы был распределён на филологическо-хозяйственный факультет Адского Университета. Имею профессию лингвист-логистик, степень магистра по общеземному бескультурью и докторскую собираюсь писать, тему даже уже подобрал, "Пионерские организации Алтайского края, как форма бесовского воздействия на общее и полное обескультуривание масс. На примере 1927 - 1940 годов." Васисуалий рывком  налил ещё один стакан и молча выпил. "Хороша, чушка", - произнёс чёрт, показывая на сало. - "Ты не еврей часом? Давай, налегай. Свинья под дубом вековым репродуцировала сало. И поднабрав его не мало, сочла событьем знаковым! Или знаковым? Да, какая разница. Тут учителей русской словесности нетути. Никто нам пару за сочинение не залепит! Ешь давай! У тебя, естественно, от вопросов волосы на голове дыбом стоят. Что? Не от вопросов? Не важно! Про Хромого беса сочинения автора испанского читал? Так вот, я это был. Сейчас не хромаю, так как не только на Земле мысль медицинская вперёд ушла. Починили мне конечность, так что могу соответствовать. Понимаешь, нелепый мудак в физтехе, исследуя теоретические возможности постижения физического мира, создал вне зависимости от своей воли, критическую цифровую пентаграмму, в центре которой, по идиотской, и прямо скажем, роковой случайности, оказался я, собственной персоной. Будь на моём месте какой-нибудь Голохвостый, он бы только тебе представился и упорхнул, прихватив ценные вещи и чего нито из одежды. Но я то  существо утончённое и законопослушное. Запросил высшие инстанции на предмет, а делать мне чего? Ответили, выход есть через Зазеркалье, вот я тут и оказался. А поскольку люблю я использовать все драматические коллизии, которые время от времени со мной происходят, с пользой для нашего адского общества и себе не в поругание, то и решил, если ты согласен конечно, показать тебе твой мир с высоты чёртова полёта и в полной твоей и моей невидимости. Причём, прошлое, настоящее и будущее, использую твое зеркало для собственной нультранспортировки! Годится? Пьяный в умот Ряпушкин машинально кивнул головой и окончательно обалдел. Не было квартиры, района и вообще жилья.
По заросшей высокой, мокрой от росы травой тропинке, шли два человека в монашеском облачении. Рослые, статные, в черных сутанах и клобуках, они неторопливо, не обращая никакого внимания на промокшие ноги, меряли шагами лесную ширь дальнего Подмосковья. Было раннее летнее утро. Туман, клубившийся по сторонам открытого пространства, ложился на землю и скрадывал расстояние. Сумеречные тени, отступая и истаивая, скрывались в придорожном кустарнике. Шумел ветер в вершинах огромных сосен. Утренние птицы пели свои песни, радуясь приходу света, солнышку и тёплой погоде. Впереди показались деревянные строения, церковь, хозяйственные дворы, несколько рубленных "в лапу" изб. Запахло печёным хлебом,  замычала корова. Всё вокруг было настолько своим, домашним, что к горлу поднимались незримые миру слёзы. Не от чего-либо печального, а от чувств, переполнявших двух иноков, ибо всему окружающему очень скоро мог наступить конец. Враги шли на Русь. Грозный 1380 год от Рождества Христова приносил с собой большую кровь, смерти, пепелища и разорения. Защитники Москвы собирались под знамёна князя Димитрия. Шли в его войско и два воина-монаха, которых благословил на святую битву отец-настоятель Сергиево-Радонежской обители. До схимы монашеской были оба знатными воинами, не раз в составе отрядов или в единоборствах сражались в войсках Московского Великого князя против супостатов. История сохранила нам имена героев. Монахов звали Пересвет и Ослябя. Именно ту лесную дорогу и вспомнил Пересвет, выезжая на поединок с татарским богатырём Челубеем. Замерло Куликово поле. Как две стены стояли два войска. И Дмитрий и Мамай выжидали. Создать соответствующий настрой, вдохновить своих, вот задача для поединщика. Конь Пересвета легко мерил степную траву, скача размашистым шагом. Одетый в обычное ратное одеяние, с мечом у пояса, щитом на руке  и копьём, воин привычно оценивал тяжесть метательного оружия, выбирая место близкое к середине. Мощное и грозное вооружение, состоящее из могучего древка и закалённой стали наконечника, легко ложилось в руку, упор, проходящий по самой середине, способствовал крепости захвата. На версту впереди наперерез и навстречу появился всадник в пёстрых восточных одеждах. Он подбрасывал вверх и ловил копьё. Конь его поражал размерами, да и сам воин возвышался грозной сторожевой башней. Знаменитый во многих поединках, непобедимый батыр Чулубей был уверен в победе. Разведчики уже доложили в ставку хана Мамая, на поединок урусы выставят обыкновенного монаха. Так, человек как человек. Ничего особенного. И уж точно, о выпивании огромной чаши кумыса и съедании на обед  барана, не могло быть и речи. Воины быстро сближались. Ничто не волновало русского витязя. От мира он ушёл давно, отцом-настоятелем был, ещё живым, соборован на случай смерти, ни семьи, ни детей. Только что и связывало его с этим миром, так это Святая Русь и мысли о том, что хватит несытой татарве по Отечеству нашему тиунов рассылать с баскаками, народ нещадно податями угнетать, да русских людей в полон уводить. Подъехав ровно на бросок копья огромный татарин остановился, направил своё оружие на Пересвета и хрипло прокричал: "Поганый урус, пёс смердящий! Готовься к смерти. Шахна моей кобылы единственное, что достоин ты видеть на этом свете. Слышавшие эти слова воины из татарского стана встретили их дружным хохотом и криками оскорблений. Пересвет  молча перекрестился и быстро двинулся на противника. На половине пути его копье заняло боевое положение. Острие смотрело в щит на руке Челубея. Точно в таком же положении находилось копьё татарина. Когда до врага оставались какие-то вершки, Пересвет быстро приподнял острие, нацелив его в голову противника. Щит на его левой руке надёжно прикрывал туловище от встречного удара. А вот и встреча. Раздался звон. Русич поразил соперника в открытое для удара лицо, и Челубей грузно сползал с седла, не обошлось и без ответа. Копьё Челубея, скользнув по отводу щита, ударило в левое бедро Пересвета. Кровь заструилась по ноге, стекая в сапог. Однако, богатырь нашёл в себе силы, что бы увидев смерть Челубея, вернуться в свой стан. Русское воинство с громовыми криками кинулось на врага, к вечеру победа осталась за нами. И никто так и не узнал, что герой битвы, поединщик Пересвет, к ночи тихо отошёл к Престолу Господа, завершив свой подвижнеческий труд трудом ратным. Не обошла стороной смертная доля и Ослябю. Инок пал в жестокой сечи, истребив немалое количество супостатов. Похоронили их в граде престольном Москве со всеми воинскими почестями. И кто бы мог подумать, что через сотни лет святые могилы, оказавшиеся неведомым образом на территории завода "Динамо" будут разорены, обесчещены и исчезнут с лица Земли. Мир праху вашему, доблестные русские люди!

Легко преодолевая встречную волну миноносец ходко шел в кильватере флагмана. Остался позади Порт-Артур с его узкими улочками, овощными лавками и прачечными. Маленький буксир закрывал боновое ограждение рейда. Установленные на окрестных вершинах мощные прожектора своим светом казалось протягивали руку поддержки и помощи уходящим в море кораблям. В походном ордере, строго выдерживая своё место в строю, шли такие корабли флота как  крейсер "Паллада", эскадренный миноносец "Новик" и канонерская лодка "Манчжур", сопровождаемые эскортом из трёх номерных миноносцев. Задача, поставленная адмиралом Макаровым, была весьма и весьма не проста. Патрулировать в море, стремясь обнаружить наличие флота противника, оповестить русское командование и, не ввязываясь в сражение с превосходящими силами противника, вернуться на базу флота. Для этого было предложено в нескольких милях от Порт-Артура разбиться на две группы и патрулировать море квадрат за квадратом, вплоть до обнаружения противника, либо истощения запасов горючего. Серые, тяжёлые волны, разрезаемые носами кораблей, уходили за корму, где  разрубаемая винтами вода принимала тот невообразимый цвет, вскипала такой бело-зелёной пеной, что только изысканный глаз художника мог бы разобраться в оттенках! Шла русско-японская война. Сражения на суше сопровождались ожиданием сближения и боя мощной японской эскадры с кораблями императорского русского флота на Тихом океане. Это только в последующем мы узнаем о боях под Тюренченем, на реке Ялу, Мукдене и падении Порт-Артура. Пока же всё ещё было впереди, от поражения генерала Куропаткина, до измены генерала Стесселя и гибели вице-адмирала Макарова. Вальсы "Амурские волны" и вальс "На сопках Манчжурии" ещё только предстояло написать! Волнение усиливалось, солёные брызги легко достигали обтянутого грубым брезентом ходового мостика миноносца. Капитан второго ранга Миклухо-Маклай поднял воротник шинели и, привычно, утопил уши в воротник. Светало. Горизонт очищался всё больше и больше. "Сигнальщикам! Вперёд смотреть", - прокричал капитан. Но это было сделано скорее для поддержания флотского порядку. Вооруженный трёхтрубным торпедным аппаратом и одной пушкой, правда приличного калибра, корабль мог стать лёгкой добычей для крейсирующих японских рейдеров. А между кораблями 4 и 2 класса разница такая же как между боксёром-тяжеловесом и бойцом в весе "пера". Русская эскадра,получив соответствующее распоряжение комфлота, разделилась. Согласно флажному семафору в ордер, включавший и его миноносец, теперь входили "Манчжур" и "Новик", о чем и доложил стоящий рядом на мостике сигнальщик. Две группы кораблей разошлись в разные стороны. "Новик" - новейший корабль, спущенный не так давно со стапелей Балтийского завода в Санкт-Петербурге, казалось не шёл, а летел над водой. Стремительные обводы корпуса, мощные машины, великолепное вооружение, русская конструкторская мысль в очередной раз доказывала, не перевелись ещё на Руси умельцы! "Манчжур" же был тяжёл на подьём, имел мощное пушечное вооружение, пулемёты, но устаревшую техническую  часть, что не позволяло использовать канонерскую лодку  в одном строю с эсминцем и миноносцем, корабль отставал всё больше и больше. Посылать их вместе было тактической ошибкой. Поневоле многие вспомнили поэтическую сентенцию, про коня и трепетную лань! Быстроходные корабли нарезали мили по квадратам, канонерка шла по прямой, готовая поддержать своим мощным вооружением быстроходных собратьев. Короче, всё шло своим чередом. И тут раздался голос сигнальщика: "Ваше высокоблагородие! Дымы на горизонте." И, действительно. Три высоких столба густого чёрного дыма поднимались на фоне окрашенного восходящим солнцем неба. Вскоре стало возможным разглядеть в мощные морские бинокли силуэты кораблей. Японский крейсер и два эсминца сопровождения шли на встречных курсах. На флагмане, а им был "Новик»" подняли сигналы "Боевая тревога" и "Делай как я!". Все три корабля, устремились в сторону надвигающегося противника. Соответствующий сигнал об обнаружении группы кораблей императорского флота был передан в ставку командующего по искровому телеграфу. Японцы первыми открыли огонь. Пушки крейсера, казалось, прикрывали от поражения идущие в кильватер эсминцы. Но что это? Резко прибавив скорость,  корабли противник внезапно пошли в атаку. "Ваше высокоблагородие", - прокричал сигнальщик.-  "Вроде "Манчжура" накрыли. Прямое попадание." Действительно, канонерская лодка зарыскала, сошла с курса и резко замедлила ход. Судя по всему, при попадании вражеского снаряда было повреждено рулевое управление. В районе румпельного отсека взвивались тяжёлые дымы, пронизанные языками алого пламени. Даже отсюда было видно, команда корабля борется за живучесть, используя пожарные шланги и вынося раненых! "Полный вперёд", - скомандовал капитан второго ранга.- "Комендорам открыть орудийный огонь, торпедные аппараты товсь." У бакового орудия, открытого всем ветрам и водам, поскольку защищено от попаданий оно было только стальным передним щитом, раздались крики ура! Снаряд, выпущенный комендорами "Новика" попал в твиндек японского крейсера. Вспыхнул пожар. Однако артиллерийская дуэль не прекращалась ни на минуту. Тяжёлые орудия крейсера, изрыгая огонь, брали в "вилку" миноносец. Один из снарядов, отрекошетив от поверхности воды, срезал на "Манчжуре" дымовую трубу. Море стало затягиваться тяжёлой пеленой дыма. Но не дремали и комендоры "Новика". Вот в спышке снарядного разрыва исчез японский эсминец. Поражённый в жизненно-важную часть, корабль стремительно тонул. Экипаж бросался в море, но подбирать тонущих было некому. Крейсеру было не до спасательных миссий. Шёл тяжёлый бой. Ведя огонь изо всех орудий могучий японский корабль стремился покончить с назойливыми русскими. Попадание в "Новик", по счастью, не повлияло на скорость хода эсминца и артиллерийские возможности корабля. Японская бризантная граната-шимоза, снабжённая массой стальных шариков, взорвалась над самой верхней палубой, причинив тяжёлый урон, в основном команде, матросам и офицерам, находившимся на открытом пространстве. Взорвавшийся рядом с бортом снаряд, окатил волной ходовой мостик  миноносца. Произведя нужные рассчёты, Миклухо-Маклай определил, остающийся пока на плаву миноносец противника находиться на дистанции верного торпедного залпа. Такое расстояние моряки в шутку называли расстояние пистолетного выстрела. Миноносец противника тоже не дремал. Протянувшиеся пенные струи показывали, на корабль направлены три торпеды противника! "Право на борт, самый полный", - последовала команда капитана, и кораблю удалось разминуться с отнюдь не дружеским посланием японцев. Торпедные апараты залп, и теперь уже русские торпеды пошли на вражеский миноносец. Через минуту он исчез в огромной вспышке и, мгновенно переломившись по середине, стремительно пошёл ко дну. "Приготовиться к спуску спасательных шлюпок для подъёма тонущих", - скомандовал Миклухо-Маклай, однако в этот момент последовал тяжёлый удар, и последнее, о чём подумал капитан второго ранга, было: "Вот шутил я над братишкой, что рано или поздно, а съедят его папуасы, а он отвечал, как бы у вас там, на Тихом океане, японцы хвосты мореманам русским не накрутили. Прав оказался, как всегда!" И всё померкло в сознании.


Свет попадал в камеру с трудом. Маленькое, расположенное под самым потолком окошко имело внутренние и внешние решётки, судя по всему, никогда не мытое стекло и, так называемые, забрала. Снаружи на стене были укреплены сделанные из листа жести ставни, которые почти полностью перекрывали доступ внутрь света и воздуха. И лишь в их вершине можно было увидеть маленький кусочек голубого сегодня неба. Солнечный же свет в камеру никогда не попадал. Только тусклое подобие света дневного, да и то на короткий промежуток времени. Внутри помещения размером 5х5 метров имелась железная, пристёгиваемая на день цепями к стене кровать, маленький откидной столик и привинченная к полу табуретка. Ведро с крышкой, стоявшее в углу, помогало отправлению естественных надобностей. И вся жизнь протекала под чутким надзором служителя тюрьмы, который в глазок, с завидной точностью, устанавливал, как положение в пространстве, так и род занятий содержащегося под присмотром. Постельного белья и одеяла не выдавали. Может не было, а может местным уставом такие вольности и вовсе не приветствовались. От одиночества и тишины кружилась голова. В последний раз, когда её вызывали на допрос, то померещилось, или так было на самом деле – надзиратели носили поверху сапог огромные войлочные туфли. Тишина кладбища царила в тюрьме, и только стук большими железными ключами по стенам и дверям, а так поступали сопровождающие вызванных на допрос заключённых, нарушали мёртвый покой. При таком  постукивании ключей встречные конвоиры заставляли заключённых останавливаться и поворачиваться лицом к стене. Запрещалось всё: петь, разговаривать с собой, стучать или, не дай Бог, заговаривать с вертухаями. В ответ за такие нарушения карцер, где двести граммов черняшки в день и неограниченное количество холодной воды. На срок от пяти до пятнадцати суток. Ни бани, ни смены одежды, ни помощи по женской линии во время месячных очищений. Жанна Ля Бурб, а именно так звали сидящую в данной камере заключённую, побывала там два раза. Сказать, что перенесла она свои пять и пятнадцать с трудом – не сказать ничего. Ничто из прошлого не готовило её к такому изменению ситуации. Артистка кафешантана и кабаре, танцовщица, вышедшая из семьи вполне благополучных буржуа, ну что она могла знать про изнанку жизни? И только оказавшись в революционной Одессе, оккупированной иностранными войсками, в том числе и французским флотом, примкнув к революционному движению местных социал-демократов, стала Жанна понимать, работая среди моряков, создавая пропагандисткие ячейки она помогает своей родной Франции! Ну, не было среди русского и прочего населения славного приморского города врагов четвёртой республики. Следовательно, участвуя в оккупации, французские моряки предают свои истинные интересы. И, как пепел Клааса, стучала в её сердце идея - моряки, домой! Да здравствует Советская Россия, да здравствует родная, свободная, победившая в Мировой войне Франция! Либерте, эгалите, фратерните! Повернём штыки, если не против своих империалистов, так хоть в землю. Матросы и солдаты – домой! А тех, кто этому противится – на фонарь! К оружию, граждане, Свобода на баррикадах! Вот, если вкратце, и вся программа. Но выступления такого рода, да ещё в устах очень привлекательной женщины, имели громкий успех. Всё чаще и чаще отказывались повиноваться командам офицеров зуавы и марроканцы. На кораблях французской эскадры создавались подпольные про большевистские ячейки, выступавшие за скорейший уход на Родину. Участились открытые призывы к свержению власти офицеров, по примеру российского броненосца "Потёмкин". События назревали. И вот тут то, контрразведкой армии барона Врангеля был нанесён сильный удар по позициям большевиков. В их руках оказались организаторы масштабных протестов и, в их числе, француженка Жанна Ла Бурб! Сидела она уже около двух месяцев. Французский консул открыто отказался подтверждать её французское гражданство, так что препятствий к процессу, суду и приговору никаких не было. Поскольку речь шла о подрыве государственой и военной безопасности военный трибунал был обеспечен. К удивлению Жанны следователи при работе с ней не использовали силовые методы. Её не били и не пытали. И объяснялось всё это просто. Ничего особенного задержанная сообщить не могла. Экзальтированная француженка заигралась в революцию! Сюда же относились детские попытки соблазнить надзирателей, и нарушение устава тюрьмы громким распеванием "Марсельезы!" "В карцер. Пускай остынет", - вот и вся реакция.   Сегодня следователь, очень приятной внешности ротмистр бывшего жандармского управления, объявил: "Мадам! Следствие по вашему  уголовному делу нами окончено. Ознакомьтесь с Постановлением о передаче всех материалов  в Трибунал. А я, как говорится, умываю руки.Надеюсь вы понимаете, что приговор будет однозначно суров и обжалованию не подлежать?№ А когда Жанна прочитала обвинительное заключение, любезно переведённое для неё следователем на более известный ей французский, добавил: "Вы можете прямо сейчас подать на имя Главнокомандущего воинскими силами Юга России, генерал–лейтенанта фон Врангеля прошение о помиловании. Раскайтесь, побольше жалобных строчек о страданиях, лишениях и осознании своей вины, и, чем чёрт не шутит, может и помилует. Это - единственный вариант. Иначе, трибунал и намыленная верёвка на вашей тонкой и прелестной шейке. Антр ну! Я и сам, мадам, поддержу вашу всенижайшую просьбу. Женщина вы молодая, у вас ещё впереди и подмостки Парижа и семья. Вот только не откладывайте дела в долгий ящик. Пишите. Вот, как раз и ручка и бумага лежит, да и чернила у нас здесь превосходные. Приступайте!" И отошел к окну кабинета, откуда, хотя и ограниченное густой квадратурой решётки, но можно было видеть море и стоящие на рейде корабли. Жанна почувствовала, наступает истерика, на самом деле не верилось, что всё о чём говорил любезный ротмистр, будет претворено в жизнь. Ну что такого она совершила? Так, разговоры, посулы и уговоры военнослужащих, не подкреплённые действием призывы, какие то листовки, пронесённые на корабли. Это с одной стороны, а с другой жизнь человеческая, и не просто абстрактного человека, а её, такая ещё не старая, удавшаяся жизнь. Нет! Этого не может быть. Не могут местные сатрапы отнять жизнь французской гражданки! Блефуют. Они и не подумали о том, что напишут о России, которой Франция постоянно оказывает всяческую помощь, парижские газеты. Откуда то изнутри поднималась не контролируемая злость. Вся ярость, спрессовавшаяся от дней, проведённых в неволе, просилась наружу. С нечленораздельными воплями Жанна, бросив в следователя чернильницу, схватила перьевую ручку и ринулась на противника. А ротмистр, с огорчением рассматривавший расплывающееся на белоснежном кителе чернильное пятно, не стал дожидаться встречи с разъяренной и потерявшей рассудок фурией. Лёгкий шаг в сторону, прямой удар в челюсть, боковой в солнечное сплетение, и задержанная рухнула на пол, не издав ни звука. На следующий день Трибунал заслушает её дело в отсутствии подсудимой, а ещё через день она будет повешена в подвале следственной тюрьмы. "Сик транзит глория мунди!"

Он стоял в строю вместе со всеми. Здесь, перед неизвестной ему деревней, собрались остатки ещё недавно живой заставы. Вчера было их 28 человек. Здоровые молодые ребята и, только перед самым началом войны прибывший на заставу замполит, в звании  младшего политрука. Когда три дня назад самолёты обрушили на казарму и склады груз бомб, не выжил никто. Вот только им повезло. Направленные для оборудования нового помещения заставы и сооружения огневых рубежей, солдаты и командиры двух отделений остались живы, не попав под внезапный подлый удар противника. И не зря уходящим на хозяйственные работы ныне покойный командир заставы кроме шанцевого инструмента и продуктов питания приказал взять с собой личное оружие и два ручных пулемёта. Имелись у бойцов и ручные гранаты. Вечером третьего дня войны, вернувшиеся в своё расположение пограничники, похоронили убитых, пополнили запас патронов из чудом уцелевшего подземного склада и заняли оборону. Приказа отступать не было. Согласно плану, с которым был ознакомлен политрук, в случае начала войны воинам предлагалось организовать оборону и держаться до подхода основных сил Красной армии! Ночь прошла в земляных работах. Было восстановлено несколько рядов траншей, заново оборудованы огневые точки для пулемётов и запасные траншеи, ведущие в тыл. Это было необходимо для выноса раненых и подноса патронов. Ближе к утру в расположение заставы вышли трое солдат и майор, одетые в форму НКВД. Меч в овале, украшавший их левые рукава говорил об их принадлежности к Главному Управлению Государственной безопасности. Вооружённые автоматами ППШ, с туго набитыми вещевыми мешками за спиной, они производили впечатление отличных служак. "Старший по команде, ко мне", - прокричал прибывший командир, и, когда подошедший младший политрук представился, продолжил, - "Почему не исполняете приказ? По  плану обороны, высланному ещё вчера, ваша застава должна объединиться с пограничным отрядом и следовать в направлении укрепрайона у деревни Чернушки. Поднимите и постройте солдат. Данные укрепления не должны оставаться без защиты. Оставьте здесь пяток бойцов с пулемётом и выполняйте приказ." Такой тон, казалось, не оставлял места для какой-либо вольности и требовал безусловного подчинения. Политрук, однако, не спешил выполнять распоряжения. "Представьтесь, пожалуйста, товарищ майор, и предъявите документы." "Сейчас", - ответил старший среди прибывших, будут вам подтверждения, майор Государственной безопасности Свиньин. После чего полез за пазуху во внутренний карман великолепной командирской гимнастёрки. Политрук подмигнул стоявшему рядом с бойцами отделенному, ручной пулемёт и три винтовки были мгновеннго направлены на группу пришельцев. "Руки в гору", - закричал замполит. - "Огонь без предупреждения. Оружие на землю. Ложись и руки за голову." Приказ произвёл впечатление разорвавшейся гранаты. Прибывший командир уже доставал из-за пазухи руку, державшую маленький, размером с ладонь, браунинг, калибра 6.35, однако, пули-малютки были вполне убойны. Но, прежде чем ему удалось направить оружие на пограничника, звонко стукнул выстрел из карабина. Один из пограничников молча передёрнул затвор, досылая следующий патрон. Поражённый опустился на колени, а затем, повернувшись на бок, застыл в траве. Солдаты его сопровождающие мгновенно положили автоматы к ногам и рухнули на землю, положив руки на голову. "Обыскать", - скомандовал замполит, и очень скоро три задержанных были раздеты до трусов, аккуратно связаны и лежали рядком, а крайним примыкал к ним тот, кто отрекомендовался майором государственной безопасности. На лежащей рядом плащпалатке были разложены несколько комплектом документов: удостоверения личности, продовольственные, финансовые и вещевые аттестаты, наградные документы и, даже, справки о ранениях. Всё это оставалось только заполнить. Отдельно стояла рация, добротный приёмо-передатчик "Телефункен", казалось только и ждал, когда его пустят в дело. "Вот так", проговорил младший политрук.- "Не помогла вам, гадам, маскировка. Сапоги вы носите наши, армейские, а подошвы от сапог германских. Это раз. В составе нашего Главного Управления Государственной безопасности рядовых нет. Только старшие сержанты, а далее идут лейтенанты. И звания для них специальные. Вот ваш майор представился как майор и знаки различия носил майорские, да вот беда. Майор Государственной безопасности носит в петлицах знаки различия полковника. Четыре шпалы. А у него одна, как у простого армейского майора. Плохо вас хозяева готовили, так что получите по полной. Некогда мне вас тут допрашивать, да и содержать негде." И приказал отделенному: "Постройте взвод." Через десять минут у стены казармы валялись четыре трупа, а через двадцать на позиции, занимаемые остатками пограничников заставы, двинулись четыре немецких танка. Три из них шли прямо на окопы, а четвёртый, это был тяжёлый танк "Т4У", развернулся и двинулся в обход позиции. У пограничников не было противотанковго оружия. Единственное противотанковое ружьё пропало при бомбёжке заставы. Прозвучала команда: "Танки пропускать через себя, бить по пехоте противника." И пехоты этой было достаточно. До роты немецких солдат, вооружённых автоматами и карабинами, наступало на линию защиты. Судя по звукам стрельбы, два станковых пулемёта поддерживали германскую атаку. "Гранаты к бою"! - и в танки противника, легко преодолевавшие разрушенные земляные заграждения, полетели противотанковые гранаты. Когда два дымных костра зачадили на месте, остальные два предпочли отойти и, с расстояния в двести метров, открыли методичный огонь по траншеям. Этому противопоставить пограничникам было нечего. "тходим на вторую линию обороны", - прокричал политрук, и те кто ещё уцелел, ползком начали передвигаться в сторону тыла, выходя из-под губительного огня. В горячке боя никто и не заметил, что осколок танкового снаряда поразил их командира. Было уже поздно, он был мёртв, однако два пограничника вынесли политрука из зоны поражения. Из командиров выжил один отделенный – младший сержант, он то и принял на себя командование. Последовал приказ о построении, и солдаты, а оставалось их пять человек, тонкой цепочкой углубились в лес. Оставаться в окопах разрушенной заставы не имело никакого смысла. Кончились гранаты и патроны, не было еды и медикаментов, а почти каждый из бойцов, уходивших в тыл, был легко ранен или контужен. Через километров пять в лесу встретили группу пехотинцев, которые при их приближении перешли на бег и скрылись в перелеске, потом, по мере продвижения к месту расположения пограничного отряда, к ним примкнуло около сорока бойцов и даже один старший командир. Это был носящий в петлицах три  шпалы и колесо интендант второго ранга. Поскольку его военные познания в условиях отступления вряд ли могли пригодиться, то и поручил он продолжение командования сержанту-пограничнику, взяв на себя учёт продовольствия и снабжение на глазах прибывающего воинства. Через несколько километров у разрушенной деревни, был объявлен привал. Интендант обьявил сдачу в общий котёл всех запасов продовольствия и боеприпасов. В результате у бойцов стало по две обоймы, а несколько уцелевших ручных гранат перешли в руки пограничников. Повезло и с едой. два солдата присуствовали при обстреле колхозного скотного двора, так что убитые при случайной стрельбе хряк и подсвинок лучшими своими частями плотно улеглись в тощие до этой поры солдатские "сидоры". Вскоре запах готовящегося мяса потёк плотной струёй, сводя с ума голодных здоровых мужиков. Выставив сторожевое охранение и уложив поевших бойцов отдыхать, сержант решил провести время с пользой. Переходя от бойца к бойцу, он составил список своего отряда, а затем, разбив его на три отделения, назначил их командирами своих бойцов с пограничной заставы, а также приблудившегося младшего сержанта войск связи. В отдельную группу при командире, как резерв, вошли два пехотинца-пулемётчика, сохранившие по половине диска, и два гранатомётчика с теми самыми конфискованными гранатами. Утром, после того как перекусили розданным интендантом завтраком - на тонком куске хлеба лежал маленький кусочек свинины - отряд отправился в путь. Не было ни компаса, ни карты. Ориентировались по солнцу. Шум боя гудел уже далеко впереди. Попробовали воспользоваться трофейной рацией, но эфир был заполнен немецкимии позывными и голосами. И только вдалеке русский радист кричал в микрофон: "Я – крепость. Веду бой. Ждём подкрепления. Нужны боеприпасы, медикаменты, еда и вода. Я – крепость. Я – крепость!" Судя по всему, в эфире был радист Брестской крепости. Других в Белорусском военном округе не было! За день прошли около двадцати километров. Впереди была Лида, наверняка уже захваченная противником. На совете, куда был приглашён помимо интенданта артиллерийский помошник политрука в звании старшины, назначенный сержантом комиссаром отряда, было решено продвигаться в сторону Налибокской пущи. Этот лесной массив мог укрыть и дивизию, не то что малый отряд. Шум фронта стремительно отодвигался. Становилось совершенно понятным, выбор между тяжёлым  походом по тылам и организацией партизанского отряда практически неизбежен. Объявив привал ближе к вечеру и выставив боевое охранение, сержант решил обойти посты. Его внимание привлекла группа из трёх бойцов, которые лихорадочно поедали полузрелые орехи. Ели прямо с куста, находя гроздья на ощупь. Три карабина, небрежно брошенные в мокрую траву, стали лёгкой добычей сержанта. Похвалив себя за составление списка отряда и записью номеров записанных за  бойцам карабинов и пулемётов, сержант, при свете костра, легко определил бросивших оружие обладателей. Примкнувшие к отряду три пехотинца всегда держались вместе, объясняя это тем, что призвали их из одного села, так что есть они сябры. Рано утром, построив отряд и легко найдя ночных поедателей лесных даров природы, так и стоявших в строю без оружия, сержант произнёс фразу, вызвавшую громкий хохот среди бойцов. Это были знаменитые слова Чапаева из соответствующего фильма: "А винтовка твоя игде?" Отвечать нарушителям было нечего, и, после короткого разноса, командир вернул им оружие. "Вперёд", - скомандовал сержант. Отряд походной колонной выступил в сторону лесного массива.  Впереди шёл командир. Он пройдёт по войне, после Сталинграда окончит в шесть месяцев военное училище, будет командовать ротой и батальоном, а погибнет под Веной, где и лежит в могиле с надписью "Неизвестный солдат"!

Никто бы не мог сказать, что не везло в жизни Виктору Степановичу Сторублёву. Ну, может быть только уставшая жена его, пережившая все перипетии биографии мужа, ворчала иногда. Но, в последние годы, для этого было всё меньше и меньше поводов. Подполковник милиции Сторублёв не в первый раз приезжал сюда, в Дом отдыха МВД РСФСР. Расположенный на побережье Черного моря, в часе езды на машине от города Туапсе, оазис отдыхновения состоял из деревянных спальных корпусов, столовой и магазине, где, на удивление всех, продавалось ледяное чешское пиво, доставляемое туда в аллюминиевых бочках. Не плох был и выбор винно-водочных изделий, так что отдыхать до полной усталости и досыта вовсе не возбранялось. Шёл очередной 1977 год. Партия и правительство постоянно требовали улучшения работы по полному, или, хотя бы, частичному искоренению пресловутой преступности, а она, в корне с такими делами не согласная, наглела и наглела. "Надо бы матери позвонить", - промелькнуло в голове, да и жене заодно. Но, размеренное лежание на горячем лежаке, сопряжённое с погружениями в ласковое море, отбивало всякое желание, что–либо делать. Отца своего Виктор помнил смутно. Знал, что был он подполковником милиции, старшим опером и служил по линии Московского Уголовного розыска. Когда его сыну стукнуло пять, отец скоропостижно скончался на работе от сердечного приступа. Не мало способствовала внезапной смерти и пуля, засевшая в груди ещё с далёкого сорок первого и сочтённая врачами неоперабельной. Той суровой холодной осенью лейтенант Сторублёв командовал милицейским взводом, которому, в составе рабочего батальона, предстояло защищать подмосковную лесную деревню. Вот его и выцелил вражеский  снайпер, благо тёмно-синяя милицейская форма резко выделялась на заснеженных улочках. Сам Витя находился в лето смерти отца в загородном детском саду, на похоронных мероприятиях не присутствовал, но о событиях знал со слов матери. Сохранилась и фотография, на которой группа родственников и друзей присутствует на похоронах. Чёрные женские платки и милицейские фуражки сослуживцев, стоящих вокруг тела усопшего, гроб у отверстой могилы, оружейный салют. Со слов матери знал Витя о клятвах товарищей отца никогда не забывать героя и позаботиться о семье. Да вот, текучка засасывала, пенсия за отца была назначена, у сослуживцев были свои служебные и личные дела, так что заходили они проведать семью всё реже и реже. Правда, с поступлением в Высшую школу милиции, а потом, по окончанию, с распределением в Следственное Управление города Москвы, проблем не было, пахал Виктор следователем в Ленинском райотделе как папа Карло. От лейтенанта до капитана шесть лет. Должность рядового следователя капитанская. Выше, ну скажем так, головы, не прыгнешь. Вот и переслуживал Витя год за годом всё в той же позиции, как пресловутый барон фон Грюнвальдус! А куда денешься? В следственном отделении РУВД есть майор-начальник, некто Гензель, есть заместитель начальника РУВД по следствию подполковник Левашёв. И всё! А люди эти никуда уходить не спешат, да и не факт, что если зайдёт речь об их преемниках, то выбор падёт на тебя. Рутина и скука прямо засасывали. Это у братьев-писателей Вайнертов герой-следователь бегает с пистолетом, то и дело раскрывает жуткие преступления, сам обезоруживает и задерживает преступников. Лажа это всё! Следователь занят бумажной работой, а в плане задержания и прочих оперативных мероприятий, изволь, обращаться к Уголовному розыску. И тут пиши, да пиши, объясняя людям, которые и так всё знают, что им делать в целях обеспечения раскрытия данного преступления. А вы пробовали написать обвинительное заключение листах эдак на двадцати? А протоколы допроса обвиняемого, где надо предлагать ему расписываться за каждый вопрос, вели? И такая неукротимой скуки мура днями, неделями, годами! Не отходя от своего рабочего места, вы и писарь, и машинистка и мастер переплётного цеха, поскольку все тома дела вы приводите в нормальное состояние, помещая в обложку и прошивая! Если не запивать дела свои скорбные разными видами алкоголя, то с ума можно легко спрыгнуть, так и не найдя возможности вскарабкаться обратно. Были, знаете ли, прецеденты! Работал рядом с нами простой русский парень, правда, азиатского происхождения, назовём его для полной ясности Ермеком Башметовичем Азизовым. Получил, однажды, подполковник Левашов из гостиничной спец. милиции возбуждённое уголовное дело по факту незаконного провоза дипломатическим путём валюты, золотых и платиновых изделий и драгоценных камней. Дело такого рода по подследствовании должно было идти в КГБ, но там правильно рассудили, пускай все первоначальные следственные действия, допросы и закрепление доказательств проведёт милиции, а мы придём на готовое и здоровенную палку срубим! Левашов пишет на листочке: "тов.Гензель. Прошу разобраться по существу, закрепить дело за следователем и еженедельно докладывать. Дело на контроле в Министерстве." Подпись. И приклеивает листик к папке. Дело через секретаря идёт начальнику отделения, а тот тоже пишет на листке: "тов.Азизов. Прошу немедленно принять дело в своё производство. Дело на контроле министра. Будьте чрезвычайно внимательны. Напоминаю, сроки по делу под моим личным контролем." Подпись. Азизов получает дело в канцелярии и начинает работу, а ещё через день прибывает милицейский конвой и фельдегерь доставляет следователю несколько тысяч долларов, тысячи чеков из "Берёзки", чуть не килограмм драгоценностей и советские наличные под тысяч двадцать. И рядовой советский следователь, расписавшись, благополучно убирает всё в сейф! Азизов в кругу сослуживцев, считался исполнительным, правда, звёзд с неба не хватающим, следователем. И, что было совсем неожиданность для всех, спиртного не потреблял. Так с акцентом и иронической усмешкой говорил: "Мне пить религия не позволяет!" Ох! Прав был герой Папанова. Оказалось, что нашермака действительно пьют и язвенники и трезвенники! Ибо исчез через неделю советский следователь Азизов, почти переставший ходить на работу, а в районе ресторана "Пекин" появился болгарский КГБешник Райнов, хотя и говоривший с лёгким  иностранным акцентом, но гулявший с русским уклоном. Короче, когда через месяц потребовали передать дело по подследственности, то никаких дополнительных материалов, отражающих месячную тяжёлую следовательскую работу, обнаружено не было. Сам следователь оказался на больничном, о чём сообщил две недели назад, позвонив по телефону, жутко прореженными оказались вещественные доказательства по делу, судя по всему, конфискованные расшалившимся следователем для нужд личных. Вы можете спросить, а что там, в окончательном результате? Следователь признан невменяемым, пройдя полный курс лечения в Кащенко. По состоянию здоровья, получил вторую группу инвалидности, вышел на пенсию и заслуженный отдых, ему  есть что вспомнить! Гензель ушёл на работу заместителем дежурного по городу, на такую же майорскую должность, но не связанную со следствием, а старый Левашов был отправлен на заслуженный отдых. Вот к чему может привести дремучая рутина работы, не разбавленная своевременным потребление значительных доз алкоголя. А на свободные руководящие должности прислали двух товарищей из нашего центрального аппарата. Увидев, что в конце того туннеля, по которому идёт паровоз его служебной деятельности, никогда не появиться впереди хоть какой-либо свет, капитан Сторублёв стал попивать, иногда посылал куда-подальше как руководство, так и служебные обязанности, короче, стал явно отбиваться от рук. Был он членом партии, так что с ним решили поступить по хорошему, объявили выговор и перевели с интеллектуальной и почётной следовательской на низовую работу, на должность дежурного по отделению милиции. Испугали ёжика голой дупой! Должность у дежурного такая же, капитанская. Работаешь сутки через трое, дома почти всё время. Жена не надышится, сын стал папу узнавать, а то ранее отцом любого мужика на улице называл. Майский день, именины сердца. Худой от природы Сторублёв поправился, прямо не служба, а санаторий после работы следователем. И в общественой жизни начал принимать участие. То стенную газету поможет замполиту оформить, то собрание с комсомольцами проведёт, вроде их юридическую квалификацию улучшает. И всё это не отходя от своего рабочего места и в то же время. Стал хорош для всех! Выговор быстро сняли, хвалить начали. В пример ставить. В статейку на полосах  газеты  "На боевом посту" угодил. А тут, как раз, должность заместителя начальника отделения по службе освободилась. Майорская, между прочим! Предложили Виктора Степановича, и он, конечно, как человек скромный, не отказался. Назначили, и тут же на майора послали представление. Выслуга лет вполне позволяла. А ещё через год, на тебе, реформа системы Главного Управления внутренних дел. Ранее в отделе был один полкан и три зама подполковники, да секретарь парткома полковник. А теперь, согласно реформе, будет Управление в районе. Во главе – генерал, пять замов полканы, и ещё много кого с большими звёздами. И только оперов, участковых и патрульно-постовую службу оставили в прежих количественных составах! Тут о майоре Викторе Сторублёве вспомнили, и стал он замом, что на полковничьей должности. Прошло три года, и вот перед нами подполковник Виктор Степанович Сторублёв, собственной персоной. Прямо как в старом мудром анекдоте о том, что был ранее в деревне Иван пьяницей, мудаком и раз распиз*яем, а теперь, смотрите – секретарь партийной организации. Так что и тут повезло. Такие мысли тешили сердце. На душе становилось легко и привольно. Тем более, что не забывал наш подполковник тихонько потягивать из банки пока ещё холодное пиво. Время себе шло, шло и к обеду подошло. Окунувшись напоследок, Виктор Степанович собрал манатки в виде полотенца и опустевшей трёхлитровой банки, одел рубашку и брюки прямо на мокрые плавки, да и двинулся в горку, по вырубленным на склоне крутого откоса песчаным ступеням. А припекало здорово. К концу подъёма застучало в висках, и как то неприятно задёргалось правое веко. Полоснула головная боль. Чего то я устал сегодня, - промелькнуло в голове, надо поспать после обеда подольше. Путь в столовую лежал через участок, где были расположены воллейбольная площадка и библиотека. Уже подходя к высокому месту судьи и нескольким остановившим игру, увидел он одну свою новую знакомую, стоявшую рядом с воллейбольной сеткой. Молодая женщина, лет 26, была как и он из Москвы. Работала девушка в музыкальной школе и отличалась броской красотой и кажущейся доступностью. Как попала дама сия в закрытый для лиц, не входящих в систему органов МВД, дом отдыха, можно было только гадать. А здесь на неё, я не скажу снизошла, обрушилась горная любовь бригадира бурильной сезонной бригады, которые искали питьевую воду для нужд санатория. Он носил ей корзины персиков и груш, охапки цветов и ящиками покупал "Шампанское". Любил парень по кавказски широко, но отдача была минимальной. Пара танцев вечером, да скромный поцелуй на прощание. Ирина, а так звали эту проказницу, крутила типичное московское динамо, причём, с грацией и лёгкостью. А вот с Виктором она пыталась наладить отношения посерьёзнее. Относительно молодой подполковник, очень даже перспективный субъект для замужества. А прежние семейные идеалы будущей добычи во внимание не принимались. Вовсе! До полностью будуарных отношений дело пока не дошло, но к ним стремительно продвигалось. Виктор, идите к нам. У нас как раз шестого игрока не хватает. Идите скорей! Сыграем партию и на обед. Ну, как? При таком раскладе, отказываться было совсем неудобно. Поставив свою посудину к перекладине сетки, Сторублёв взял мяч и встал на подачу. Удар! И игра началась. Через несколько минут, когда Виктор стоял под сеткой, он увидел, мяч, пущеный хитрым кручёным ударом, вот-вот проскользнёт над головой и попадёт в площадку. Подняв руки и блокируя удар, Виктор высоко подпрыгнул, и тут на него стремительно обрушилась глухая  чернильная темнота, перемежаемая яркими проблесками, чьими то криками о вызове врача и оказании помощи. Страшно болела правая часть головы. Боль в районе правого глаза была такой, что кривило лицо. Вспышка сводящего с ума, ослепительного света разорвала окружающий мрак. Боль куда то уходила, а сам он летел по световому лучу вверх, всё убыстряя и убыстряя движение. Подполковник милиции Сторублёв Виктор Степанович уходил из жизни, оставляя сына, которому его нынешние товарищи по работе, наверняка, помогут найти своё место в общем строю. Сотрудник милиции скоропостижно умёр от инсульта в возрасте тридцати семи лет.

"Грудой дел, суматохой явлений день отошёл, постепенно стемнев..." Поднявший голову и судорожно посмотревший на зеркало Ряпушкин успел увидеть размытую тень, уходящую в глубь зеркала. Затухал и читавший стихи голос. В комнате сгущались сумерки. Тени от предметов поползли по углам. За окном наступал вечер. Полностью погруженный в происшедшие с ним видения, с головной болью и в состоянии страшной усталости, Васисуалий сидел на стуле, тупо разглядывая интерьер стола. И всё было бы списано на алкогольное опьянение, помрачение рассудка, на приступ белой горячки в конце концов, если бы не одно но, на столе стояло два пустых стакана, незримо напоминая о странных событиях, происходивших в комнате!