Когда солнце взойдет на западе

               
                Я хотел бы подарить тебе счастье,
               
                То, которое никто не оспорит.
               
                Только сердце часто рвется на части,
               
                Так как, видимо, я создан для горя.

Глава первая.

- Боже мой, сколько можно пересматривать этот чертов сериал! Самому не надоело еще?
   Этот крик, доносящийся из кухни, означал, что в их квартире наступило типичное утро. Он слышал его каждый день, кроме выходных, когда жена предпочитала поспать подольше, и привык к нему так же, как люди привыкают к вечному шуму ремонта где-то над головой. А раз привык, зачем реагировать? Ведь можно сколь угодно стучать по батарее, дрель от этого не выпадет из рук соседа. Примерно так рассуждал сейчас Константин, продолжая смотреть на экран.
   Дверь резко распахнулась, и перед лицом возникла жена. Конечно, она была в ярости. Чтобы определить это, совсем необязательно было поднимать на нее взгляд.
- Отойди, мне не видно, - попросил Константин.
- Не видно ему! И хорошо, что не видно! На меня лучше посмотри, что со мной сделала жизнь с таким человеком, как ты!
- Сама виновата. Я не настаивал на том, чтобы пожениться. Вот и мучайся теперь.
- Не настаивал он, подумать только! Да, не настаивал, но если бы не я, ты бы пропал. Страдал бы по своей несбывшейся любви, жалел себя, ты ведь не приспособлен к тому, чтобы быть одиноким.
Константин не стал спорить. Вместо этого он поднялся, выключил телевизор и, обойдя продолжающую кричать жену, отправился на работу.
- Я еще не закончила! – донеслось ему вслед с балкона.
   Константину стало стыдно. Не потому, что сейчас соседи начнут судачить о том, что они опять поссорились, не потому, что будет ловить на себе сочувственные взгляды и слушать советы, нет. Ему было стыдно от мучавшего его не один год вопроса: могло ли быть по-другому? Что если он сломал жизнь не только себе, но и другим людям, сломал по глупости и слабости, побоявшись что-то изменить? И вот теперь расплачивается не только за ипотечный кредит, но и за собственный несделанный шаг.
***
  Сейчас Константину тридцать два года. Это означает, что он не видел Веру около семи лет. Нельзя сказать, что мысли о ней преследовали его на протяжении всего этого времени. Они, скорее, периодически возникали, и вот тогда не давали ему покоя. Тогда Константин постоянно прокручивал в голове все те немногие воспоминания, связанные с Верой, и ненавидел: себя за то, что не смог определиться, жену Светлану за то, что встретилась ему раньше Веры, Веру за то, что сейчас у нее наверняка всё в порядке, а он вынужден жить с постоянно звучащими в голове словами: «Самый страшный порок – трусость». Мысленно возвращаясь на семь лет назад, Константин пытался понять, в чем ошибся, как нужно было поступить. Но это приносило ему лишь мучения.
 ***
   Костю с Верой познакомили друзья. Он тогда уже встречался со Светой, которая была на пару лет его старше и не очень нравилась этим самым друзьям за то, как относится к Косте. Но они предпочитали не вмешиваться в чужую личную жизнь, лишь просили, чтобы иногда приходил на посиделки без нее, дабы не наблюдать сцен и истерик.
   Друзья значили для Кости очень многое. Ими он дорожил, к их мнению прислушивался, они были рядом, когда было плохо и хорошо, принимали таким, какой есть. И именно они по иронии судьбы познакомили его с девушкой, с которой он хотел быть. Хотел, но так и не был.
   Это произошло зимой. Морозы стояли такие, что, как говорится, птицы на лету замерзали. Школьники и студенты получили незапланированные каникулы, а взрослые, проклиная всё, по утрам отправлялись на работу, предварительно выкопав, а если очень повезет, еще и прогрев свои машины. В один из таких дней Костя сидел за рабочим столом, уткнувшись в монитор компьютера и размышляя о том, не превратится ли он в небольшой сугроб, пока доберется до дома. Хотя идти было не так далеко, все основания для опасения имелись. Невеселые размышления прервал звонок. Друзья приглашали его на выходные в гости. Желательно, одного. Костя обещал подумать и, сославшись на большой объем работы, положил трубку. «Конечно, им легко говорить о том, чтобы я пришел без Светы. Они-то все разбились на пары. К тому же наверняка придется обманывать, говорить, что надо ехать помогать маме, и Светина помощь там не понадобится. Как я устал от всего этого», - эти мысли вытеснили думы о плохой погоде за окном, и до конца рабочего дня Костя думал о том, соглашаться или нет на встречу с друзьями, что говорить Свете и вообще – как жить дальше.
   И все-таки он пришел. Не мог не прийти. И первым человеком, которого он увидел, переступив порог, оказалась незнакомая ему девушка. Хотя, пожалуй, точнее будет сказать, что лично знаком с ней не был, но встречать уже приходилось. Тогда он мимоходом скользил взглядом по ее лицу и продолжал заниматься тем, чем занимался. Впоследствии именно за это Костя винил себя особенно сильно: что мог познакомиться с Верой и быть вместе уже больше года, ведь тогда их отношения со Светой были в самом начале, а расставания на первых шагах не причиняют особенной боли. Мог. Но не познакомился. И вот сейчас Костя смотрел на нее и думал. Но размышления его мало напоминали размышления героев книг и фильмов, оказавшихся в подобной ситуации, не летали бабочки, не бегали мурашки, сердце тоже почему-то не замирало. Костя поймал себя на мысли, что он – идиот. И что не следовало приходить без Светы, потому что риск наделать глупостей резко возрос.
- Что ты замер на пороге, как истукан? – друг шутливо толкнул Костю вперед, приглашая располагаться прямо на ковре.
- Знакомься, Костик, это – Вера, - сказал кто-то из ребят.
- Я знаю, - ответил Костя, продолжая смотреть на девушку.
   Вере было около двадцати трех лет, хотя выглядела она младше своего возраста. Пожалуй, самыми примечательными в ее внешности являлись глаза: голубые, с серыми прожилками, они становились почти синими и сверкающими, когда она по-настоящему чему-то радовалась. В остальное же время глаза смотрели спокойно, даже немного печально, вызывая сходство Веры с ланью. Светло-русые волосы до плеч, ямочка на левой щеке, чуть заметные круги под глазами, - сколько таких девушек ходит по миру!
   Чувствовалось, что сейчас Вера не очень комфортно себя ощущает. Ребята были знакомы ей давно, Костю она тоже уже встречала, и все-таки его наблюдательный взгляд приводил в замешательство. Она слегка покраснела и отвернулась.
   Сейчас Костя уже толком не помнил, что было в тот зимний вечер. Наверное, то, что обычно бывало на их дружеских посиделках: много слов, сказанных за чаем, много песен, спетых за вином. В память ему врезалось то, что тогда он решил во чтобы то ни стало добиться этой девушки.
***
 Вернувшись с работы, Константин застал жену у плиты. Обрадовавшись, что на ужин будет что-то вкусное, он потянул носом воздух и улыбнулся.
- Чего разулыбался? Думаешь, для тебя стараюсь?
- Для кого же еще, все-таки муж.
- Сказала бы я, кто ты, настроение себе не хочу портить перед приходом гостей.
- И кто же эти добрые и милые люди, что пожалуют к нам на ужин?
- Мама с папой, конечно.
   Улыбаться расхотелось. Константин с уважением относился к тестю с тещей и все-таки за те годы, что жили с ними, порядком от них устал и никак не мог отдохнуть. Однако их визит означал, что сегодня они со Светой не поссорятся, а это безусловный плюс, поэтому, вздохнув пару раз, Константин отправился в комнату, дабы передвинуть стол на середину, а заодно и глянуть счет в хоккейном матче.
   Народная мудрость гласит: хочешь узнать, как будет выглядеть твоя жена в будущем – посмотри на ее мать. В случае со Светланой, по убеждению Константина, народ был прав даже не на сто, а на двести процентов. Во всем, начиная от манеры общения и заканчивая подведенными синими тенями глазами, жена Константина являла собой матушку. Отец же был нормальным, привыкшим всю жизнь работать человеком. Тестя Константин с юности привык уважать, теще привык не перечить.
   Вечер прошел неплохо. Пока Светлана с матерью о чем-то разговаривали на кухне, мужчины досмотрели хоккейный матч, обсудили бездарного и необъективного комментатора, обменялись новостями с работы.
- Эх, жаль, детей у вас нет, - вздохнул тесть.
   В этом Константин был с ним согласен. Он очень хотел детей. Двух сыновей и дочь, даже имена им когда-то придумал. Но не получилось, а к усыновлению Света относилась негативно, говоря, что не сможет всю жизнь нести ответственность за чужого ребенка, и раз уж Бог не дал, то так тому и быть.
- Ты на Светку-то не сердись шибко, - продолжил он. – Это у нее в мать-то характер тяжелый. С детства была такой: чуть не по ней, сразу в крик, эх. Мать вокруг нее носилась, одна у нас дочка-то, вот и баловали, приучили иметь все, что хочет. А тебя Светка любит, и всегда любила, так-то.
- Знаю, что любит. И что всегда любила – тоже знаю.
***
   Именно Светина любовь сыграла решающую роль в решении Кости тогда, семь лет назад. Еще в студенческие годы он испытывал сильные чувства к однокурснице, но та предпочла ему другого, за которого впоследствии вышла замуж. Обжегшись на молоке, Костя, как и многие люди, побывавшие в такой ситуации, стал дуть на воду. Света его любила, в этом он был уверен. По-своему он, конечно, ее тоже любил, однако их любовь различалась. В Костином чувстве был холодный расчет. «Ее огромной любви хватит нам двоим с головою», - цитировал он популярную тогда певицу. Позволяя себя любить, Костя испытывал к Свете скорее чувство благодарности за то, что она была с ним рядом в тяжелые моменты жизни. Хотя осознание того, что девушка считает его своей собственностью, несколько коробило. Тем не менее, такие отношения ему даже удобны – Свету не нужно было добиваться, вполне достаточно первого впечатления. А добиваться внимания Косте не очень хотелось.
   Он принадлежал к той категории людей, которые не умеют быть одинокими. Расставшись с одной девушкой, Костя находил другую, стараясь не относиться ни к кому из них всерьез. Света же не признавала отношений, если они не вели прямиком в загс. Он знал это, но предпочитал не поднимать эту тему даже тогда, когда девушка предложила ему переехать к себе, а жила она с родителями, мотивируя это экономией на жилье. И Костя согласился, тем самым подведя черту под определенным этапом своей жизни.
   Поначалу жили они хорошо. Родители Светы приняли его, как сына, в их жизнь особенно не вмешивались. Костя устроился на работу, Света продолжала заниматься тем, чем занималась – была администратором в небольшом салоне красоты. Прошел год, или чуть меньше, когда в их отношениях наметился серьезный разлад. Конечно, они и раньше скандалили: Света ревновала его ко всем девушкам в компании, Костя не считал нужным отсчитываться, куда и зачем он поехал, злился, если она читала его личные сообщения. Но тут дело обстояло куда серьезнее. Света не хотела к чему-либо стремиться, объясняя это тем, что все, что ей нужно, у нее уже есть: любимый человек, работа, жилье, свободное время. Костя же хотел расти над собой, говорил, что они не могут продолжать жить с родителями, так как это мешает понять, есть ли у их отношений будущее или нет. Они без конца ссорились по этому поводу. Все чаще Костя срывался, уезжал к друзьям. В тот день, когда он познакомился с Верой, тоже был скандал, после которого Костя всерьез стал думать, не пожить ли им со Светой какое-то время порознь. Мысли о Вере мешали принять какое-то определенное решение.
***
- Кость, ты же понимаешь, что тебе придется выбрать. Тебе, а не Вере.
- Почему она не может сказать определенно: да или нет?
- А сам-то как думаешь?
   Этот разговор происходил в июле. Стояла невыносимая жара, и крайности в температуре за окном с тех пор вызывали у Константина четкие ассоциации с Верой. Так как встреч с ней он сам не искал, то за полгода, прошедшие с момента знакомства, видел ее раз шесть-семь. Друзей, конечно, чаще. Со Светой и без нее. По какому-то стечению обстоятельств, Вера ни разу не присутствовала в компании тогда, когда он приезжал со Светой, и наоборот. Можно было бы сказать, что Косте везет. Но. За эти месяцы он похудел так, что на лице явно проступили скулы, серые глаза смотрели устало, как будто Костя перенес тяжелую болезнь. И сказать, что это тревожило как Веру, так и ребят, значило не сказать ничего.
   - В чем ты меня винишь? В том, что я мучаю девчонку? – Костя посмотрел на друга, вскинув подбородок.
- Себя ты мучаешь, а не девчонку, дурак. Послушай…
- Да что послушай-то! – Голос дрогнул, Костя едва сдерживал раздражение. – Думаешь, я не хочу с ней быть? Да  я сам боюсь того, как хочу этого!
- В чем тогда дело? Вы со Светой только ссоритесь в последнее время. Да, я понимаю, она тебе верна, любит, но, Кость, лошадь сдохла – слезь.
- Не могу. Я не должен поступить, как мой отец.
- Ты и не поступишь.
- Поступлю, если уйду от Светы.
- Вы не женаты, у вас нет детей, как ты не видишь разницы?
- Тебе не понять. Я пообещал, что никогда не поступлю, как он – не причиню боль тем, кто меня любит, не оставлю. Пообещал.
- Ты уже причиняешь им боль. Думаешь, Света не чувствует того, что все заканчивается? Смысл удерживать мертвые отношения и рвать живые? И еще… Вера лучше Светы. Перестань ее мучить, определись уже.
  На этих словах Костя поник, вжал голову в плечи и тихо сказал: «Да, я знаю».
***
   На журнальном столике в гостиной стоит фото в рамке. С него на Константина смотрят… Костя и его друзья. Шесть молодых (им всем здесь немного больше двадцати) людей радостно улыбаются и приветственно машут ему. Три парня и три девушки. А вот и сам Костя. Он стоит, правой рукой опершись на плечо друга, а левой прижимая к себе Веру, которая улыбается, чуть наклонив голову. И все они очень счастливы.
   Казалось, что так будет всегда: их шестеро, совместные праздники, встречи, решение проблем. Но жизнь распорядилась иначе. Константин много лет не видел своих друзей, тех, на кого привык полагаться в трудные моменты. Он знал, что они по-прежнему поддерживают отношения, что они, в отличие от него, создали семьи с теми, кого по-настоящему любили. Константину хотелось верить в то, что друзья поняли и приняли его решение тогда, семь лет назад, когда он сделал предложение Свете. Порой ему нестерпимо хотелось позвонить кому-то из них, чтобы, как в прежние времена, спросить, какие планы на выходные. Но он не решался.
   Тогда выручала эта фотография. Она была единственной, где Костя и Вера стояли рядом. На тот момент Константин уже сделал выбор, но еще не озвучил его. Он знал, что друзья будут удивлены и раздосадованы,  ведь всё шло к тому, что быть Вере девушкой Кости, знал, что причинит ей боль. И отчаянно нуждался в понимании. Знал, что, выбрав Свету, потеряет дружбу. Знал. И все-таки выбрал.
   И Вера поняла.
   Вот только Костя, утратив Веру, потерял веру в то, что в его жизни возможно настоящее счастье.
   Могло ли быть по-другому?

               
  Глава вторая.   
             
   По утрам в их квартире пахло кофе и зеленым чаем. Так было на протяжении шести лет: аромат кофе, к которому прибавлялись коричные нотки, заглушал букет зеленого чая, но не полностью, они перемешивались, создавая особый ансамбль, который отражал темперамент обитателей квартиры. Мягкая, рассудительная Вера сглаживала резкий, импульсивный характер Рамиля. И даже тогда, когда они ссорились, неизменным оставалось одно – спорящие друг с другом запахи чая и кофе.
   Вера очень любила их небольшую, но уютную квартиру. Они переехали в нее сразу после свадьбы,  постепенно сделали ремонт и зажили жизнью, которой могли бы позавидовать многие сограждане: без сцен, истерик и битой посуды, что при взгляде на Рамиля казалось просто невероятным.
   Часто одного только его появления в помещении оказывалось достаточным, чтобы люди замолкли и внутренне напряглись, чем тот иногда откровенно злоупотреблял. «Боятся – значит, уважают», - говорил он Вере, которая почему-то не только не трепетала перед ним в страхе, а старалась не рассмеяться, если оказывалась свидетельницей подобных сцен. Она искренне любила трудного как в общении, так и в быту смуглого, черноволосого и черноглазого Рамиля, чем вызывала недоумение родных и друзей.
- Он же невменяемый, - говорила Вере подруга. – Что в нем хорошего?
- Какие глупости, - отшучивалась та. – Всё с ним в порядке.
- Если порядком теперь называется поведение, при котором на тебя кричат, то, конечно.
- Ну, надо же ему на кого-то кричать, - спокойно произносила Вера. – Лучше на меня, чем на окружающих.
- Смотри, как бы он на тебя с топором бросаться не начал, нормальный твой.
   Вера привыкла не принимать близко к сердцу подобные разговоры. Конечно, говорить о том, что ей нравилось, когда Рамиль злился, означало лгать. Она пыталась, как могла, успокаивать его, постоянно напоминала о том, что он хороший человек, но со временем Рамиль вел себя подобным образом все чаще. Тогда Вера думала: «Могло ли быть по-другому?» Что, если несказанные вовремя слова повернули не в ту сторону не только ее жизнь? И истерики Рамиля являются платой за нерешительность.
***
   Вера знала о Косте по рассказам друзей. Она попала в компанию в тот момент, когда он, переживая разрыв, уехал из города на некоторое время, а, приехав, стал встречаться со Светой, что тоже отложило его возвращение к друзьям.
   Будучи тогда увлеченной своими переживаниями из-за нервных срывов Рамиля, Вера почти не обращала внимания на то, что творится в личной жизни ребят, однако о том, что они волнуются за Костю, знала. Но так как не была знакома с ним лично, это не беспокоило ее так, как их.
   Вере запомнился день их знакомства. Возможно, он не отложился бы в ее памяти, если бы не вернувшийся из армии Рамиль, которого она очень ждала. Стоял  мороз, в университете отменили занятия. Вера сильно замерзла, а о прибытии поезда всё не объявляли. Ее переполняла радость вперемешку с сильной тревогой. Привыкнув переживать за Рамиля, она продолжала чувствовать волнение всю последующую жизнь. Когда молодой человек, наконец, вышел из вагона, Вера забыла, что же ей так хотелось сказать ему. В итоге она оставила попытки произнести что-то членораздельное, и просто уткнулась носом в его плечо, пытаясь осознать, что эти 365 дней позади. Рамиль тоже радовался, хотя, наверное, радость от возвращения домой была несколько больше, чем от встречи с Верой. Побыв с ней немного, он отправился к родителям, сказав, что позвонит ближе к вечеру. Но, как это часто с ним случалось, не позвонил. Зато ребята прислали сообщение, что ждут ее в гости.
   Когда раздался звонок в дверь, Вера рассказывала об утренней встрече. Хотя правильнее будет сказать – ее глаза рассказывали. Речь была сбивчивой, быстрой, половина слов так и остались загадкой, но глаза сияли, как солнечные блики на воде. Говоря о том, что Рамиль не позвонил, хотя обещал, девушка погрустнела.
- Ну, что ты. Это же Рамиль. Для него это нормально.
- Главное, что всё закончилось, - сказала Вера.
- Главное, что будет дальше, - возразила подруга. – А дальше будет либо да, либо нет.
- Вера, открой, пожалуйста. – Послышался из кухни голос друга. – Наверное, Костян пришел.
- Сколько раз просила, чтобы вы так его не называли!
   Вера пошла в прихожую, оставив друзей разбираться в формах имени того, кому она сейчас откроет дверь.
   У Кости были чуть вьющиеся темно-русые волосы, серые, цвета зимнего неба, глаза, родинка на левой щеке и небольшой шрам на переносице. Выглядел он грустным. Списав это на то, что человек пришел с работы, замерз, Вера зачем-то продолжала стоять в прихожей, пока Костя снимал куртку, смотря на нее внимательным усталым взглядом. Он напомнил ей недолюбленного ребенка, которого нужно обнять, погладить по голове, растрепать волосы.
- Вера, это и есть наш Костик, - сказал тогда кто-то из ребят.
- Я знаю, - ответила она и отвернулась от Кости, продолжавшего изучать ее.
   Впоследствии Вера часто вспоминала тот вечер и сказанную подругой фразу: «А дальше будет либо да, либо нет».
***
   Вернувшись с работы, Вера решила приготовить любимое блюдо Рамиля – рыбу, запеченную с сыром и помидорами. В последнее время из-за высокой занятости она не могла побаловать мужа чем-то особенным, а сам Рамиль не мог налить себе даже чай, если ее не было дома. Рыба уже готовилась, когда Вера решила позвонить мужу, чтобы попросить его купить хлеба по дороге. Рамиль долго не брал трубку, а когда, наконец, ответил, то сообщил, что у него возникли срочные дела за городом, и чтобы она не ждала его сегодня.
   Чтобы догадаться о природе этих дел, совсем необязательно было идти к гадалке. Рамиль изменял жене, которой оставалось только гадать, осталась ли пассия прежней, или появилась новая претендентка на место в постели супруга.
   Вера знала о том, что Рамиль не будет ей верен с первых недель знакомства. Она была не в его вкусе, он принимал ее чувства к нему так же, как Костя принимал чувства Светы, с одним существенным отличием – Костя не изменял жене. А Рамиль изменял, причем не делал из этого тайны, объясняя все полигамией.
   Когда-то, семь лет назад, за несколько месяцев до возвращения из армии, Рамиль пообещал Вере, что она будет главным человеком в его жизни. Но время доказывало обратное. Девушка часто сравнивала себя с книгой, чем-то из серии классической литературы, которую вместо того, чтобы сделать настольной, положили на полку, закрыв стопкой мужских журналов. Она не сердилась на Рамиля, не выясняла отношения, говоря: «Плох или хорош, он такой, какой есть». Только глаза ее все реже напоминали сверкающее на солнце море.
***
- У меня голова кругом идет от твоих попыток изобразить заводной паровозик. Сядь, - буркнула Вера, смотря с раздражением на Костю.
- Ой, не ворчи, зануда, - парировал тот, продолжая мерить шагами комнату.
   Этот диалог стал чем-то вроде их визитной карточки. Костя, пребывая в возбужденно-радостном состоянии, всегда перемещался по помещению, размахивая руками и обнимая ребят. Вере это не нравилось, она одергивала его, просила сесть, но, если Костя и уступал, то совсем ненадолго: присев, через несколько минут он подскакивал, отмахиваясь от нее со словами: «Мне хорошо». Это повторялось из раза в раз, и ребята привыкли к перепалкам Кости и Веры, лишь просили, чтобы девушка не толкала его, что случалось нередко. «Ты заслужил», - невозмутимо говорила Вера в такие моменты, и Костя не спорил, хоть и считал, что не сделал ничего, что привело к таким последствиям.
   Они постоянно придирались друг к другу, высмеивая промашки и недочеты. За всем этим стояла симпатия, которую ни Костя, ни Вера не отрицали. Со встреч ребята уходили вдвоем, под восклицания: «Ну, конечно! Опять! Я так и думала!»  Их роднило увлечение популярной тогда серией книг, поэтому большая часть пути была посвящена обсуждению персонажей, спорам о том, что же дальше. О том, что же дальше будет с ними двумя Костя и Вера не говорили. Она прекрасно знала о Свете, о том, что он обещал не причинять боли тем, кто его любит и, хотя не была согласна с этой позицией, не давила на него. Только однажды, июньским вечером, она накричала на него.
   Сначала всё было, как обычно: они шли, Костя что-то говорил, улыбался, но эта улыбка не могла скрыть усталого расстроенного взгляда.
- Ты похож на пружину, - вдруг произнесла Вера.
- Что? Почему на пружину? – Костя остановился, давая девушке возможность догнать его и пойти рядом, она не поспевала за его широкими шагами, а взять ее за руку он не мог.
- Помнишь, в нашем детстве были такие, как радуга?
- Ну да, все тогда ходили с ними.
- Верно. Так вот ты, как та радуга: приходишь весь сжатый, напряженный. Потом раскрываешься, словно то, что так давит, на время испаряется. Ты прыгаешь, действуешь мне на нервы. А потом опять собираешься, пружинка сжимается.
   Костя задумался. Вера попала в больное место, что неудивительно, те, кто нам ближе всего, всегда знают, куда бить. А она продолжила:
- Помнишь, однажды ты сказал, что мне легче, чем тебе? Мол, ты одна, а у меня Света, сама понимаешь, я не могу. Только что-то не чувствуется эта легкость. В чем она, Костька?
- Тебе не нужно выбирать. Это не тебя разрывает на части. Что ты мучаешь меня?
- Кто кого мучает, - почти крикнула Вера. – Конечно, выбирать не надо. Но думаешь, просто даются эти возвращения домой с тобой? Ощущения, сравнимые разве что с отдиранием от трубы, которую я лизнула на спор зимой, когда мне было шесть.
- Хочу быть с тобой. Но не могу, и ты это знаешь. По крайней мере, сейчас, - Костя судорожно глотнул воздух и зашагал вперед.
- Что и кому ты хочешь доказать, для кого эта жертва, Костька? Если для Светы, то, вместо того, чтобы дать ей шанс найти кого-то, кто будет ее любить, удерживаешь и причиняешь боль, может, куда более сильную, чем та, от которой так хочешь уберечь. Если для отца, то ему наверняка всё равно, потому что он счастлив, как ты не понимаешь! Представь, вот представь, что тогда, тринадцать лет назад, отец не ушел от вас. Но все остальное осталось бы в тех же условиях: маму твою он не любит, они ссорятся, кричат друг на друга, причиняют боль. И ты растешь, смотря на это. Да, оставил семью. Да, причинил боль. Да, это плохо и больно. Но твоя мама же справилась, вырастила тебя, и ты – тот человек, который доказывает то, что это - правда.
- Ей пришлось справиться, - Костя по-прежнему шел немного впереди Веры. Он говорил очень тихо, поводя плечами, словно замерз. Серые глаза безо всяких зеленовато-голубых примесей смотрели отчужденно. Казалось, что та боль, которую причиняют ему слова девушки, волнами расходится в воздухе.
   Вере стало жаль его. Если в их первую встречу ей хотелось погладить парня по голове, чтобы как-то утешить, то сейчас, казалось, надо было крепко обнять и так держать, пока эта боль не перестанет сжигать его изнутри. Вера попыталась догнать Костю, осторожно дотронулась до напрягшейся спины. Молодой человек вскинул плечо, убирая ее ладонь.
- Всё нормально. Нормально, - сказал Костя.
- Подумай, что лучше от твоей жертвы не будет никому… Особенно, тебе. Не ломай себе жизнь, - Вера поцеловала Костю в висок и ушла.
   Придя домой, она по привычке написала Рамилю сообщение: «Доброй ночи». И получила в ответ: «Спокойной». Костя был не совсем прав: ей тоже нужно было выбирать. Хотя еще полгода назад казалось, что иного варианта, чем Рамиль, и не существует. Она привыкла ждать его также, как привыкаешь по утрам ждать автобус на остановке, как летом ждешь начала хоккейного сезона. Без Рамиля Вера чувствовала, что чего-то не хватает, поэтому и мирилась с его непростым характером. Она продолжала бы жить «добрым утром, хорошего дня» и «доброй ночи», неизменно слыша в ответ «спасибо, тебе тоже», «спокойной», если бы не встретила Костю. Но находиться в этом любовном недочетырехугольнике (Рамиль ни за что бы ни поверил в то, что Вера может выбирать между ним и кем-то еще) становилось все труднее.
   В ту ночь ей приснился сон, пугающе реальный своим сюрреалистическим сюжетом. Там были ее друзья и родные, Света, и они решали, с кем будет лучше Косте. А они с «виновником торжества» сидели в прихожей и ждали, чем завершится этот суд чести. Из комнаты слышался шум, их близкие люди спорили, доказывая свою правоту. Вера металась, изо всех сил пытаясь проснуться, но это удалось ей лишь тогда, когда в дверях появилась рассерженная подруга, говорящая, что это - несправедливо, и Света, с торжеством взглянувшая на Костю, произнося: «Теперь ты – мой».
   Утром у Веры так сильно болела голова, что она никуда не пошла и лежала, вспоминая свой сон с ощущением, что они и в самом деле ничего не решают, а выбор за них уже сделан.
***
   Как-то теплым августовским днем Костя пригласил Веру в парк. Без друзей. И она пришла. В летнем сарафане, сандалиях, волосы за весну отросли и падали на спину, не сдерживаемые заколкой, Вера выглядела совсем юной, и Костя невольно залюбовался, чем вызвал смущение девушки.
   Он же был усталым. Короткая челка открывала лоб, на котором залегла складка, серая рубашка вместо того, чтобы подчеркнуть стального цвета глаза, выделяла круги под ними.
- Что с тобой? – рядом не было ребят, а значит, можно было сразу нормально разговаривать, а не тратить три часа на препирания.
- Устал. На работе ад какой-то.
- Как всегда, - Вера протянула руку и провела по Костиной щеке, коснувшись родинки. Он закрыл глаза и, как кот, потерся об ее ладонь.
   Они немного прогулялись, наблюдая, как дети бегают, как по дорожкам разъезжает паровозик, как смеется молодежь, смотря на свое отражение в кривые зеркала. А потом, купив сахарную вату, Вера и Костя отправились вглубь парка, где расстелили на земле плед и сели.
- Сто лет не ела сахарной ваты, - произнесла Вера, отщипывая кусочки от розового облака и сминая их в шарики.
- Я тоже, - сказал Костя, наблюдая за действиями девушки. Кусочек ваты прилип в уголке губы, и послужил последней каплей в чаше самообладания Кости: он не выдержал, притянул Веру к себе и поцеловал. Девушка попыталась отодвинуться, сказав: «Не надо, Костька…» Он целовал ее и раньше: в щеку, в висок, но это был поцелуй иного рода, и Вера чувствовала, что Костя вложил в него все то, что не мог сказать.
   Сахарная вата потеряла свою прелесть и стала казаться приторно-сладкой. Вера села, обхватив ноги, прижав голову к коленям. Костя подумал о том, что, возможно, не стоило этого делать, но в тоже время чувствовал, что поступил правильно.
- Сердишься на меня?
- Нет, просто... Это еще больше нас запутает.
- Куда уж больше-то, - Костя улыбнулся, но улыбка вышла совсем нерадостной. - Я не знаю, что мне делать. Правда, не знаю. Должен быть со Светой, а хочу быть с тобой.
- Зачем ты мне это рассказываешь? Мне иногда кажется, что для тебя это все несерьезно, не так, как для меня. Мы видимся раз в месяц, а в остальное время ты со Светой, и не сказать, что это доставляет тебе мучения.
- Я ее не люблю, - Костя досадливо поморщился.
- Любовь – это вера, - сказала Вера. – Если веришь в человека, то, значит, и любишь.
- Ты в меня веришь?
- В тебя... Не знаю. Я не всегда понимаю, когда ты говоришь правду. А если не верю словам, могу ли верить в человека, произносящего эти слова?
- Люди видят в других то, что хотят видеть. Забывая при этом о том, что им показывают то, что хотят показать.
   Произнеся это, Костя поднялся на ноги и сказал: «Нам пора идти». На обратном пути он молчал, Вере тоже не хотелось разговаривать. Она поцеловала его в висок, и села в автобус. Обернувшись и посмотрев в окно, девушка увидела, что Костя с кем-то говорит по телефону, по губам она разобрала: «И я тебя люблю». Слова, предназначавшиеся не ей.
   Дома ждал сюрприз: на столе в комнате стояли цветы. Когда Вера уходила утром, их там не было, в связи с чем возник вопрос, откуда они взялись.
- Рамилька заезжал, - вошедшая мама подтвердила Верины догадки. – На него это совсем не похоже.
   С этим было трудно не согласиться: за два года Рамиль бывал у Веры дома всего несколько раз, не задерживаясь дольше, чем на полчаса. Этого времени хватало, чтобы он проявлял сдержанную вежливость, добродушно отвечал на вопросы Вериной мамы, не раздражаясь по пустякам. Поэтому неудивительно, что женщина относилась к нему хорошо, считая, что: «Верочке такой и нужен, чтобы трудолюбивый и немногословный».
   Факт того, что Рамиль не просто заезжал, но и привез цветы, так удивил Веру, что она взяла в руки телефон и набрала номер, который знала наизусть.
- Привет, что-то случилось?
- Почему что-то должно случиться?
- Ты никогда не дарил мне цветы и не приезжал без приглашения.
- Всё течет, всё меняется. Вер, я не могу сейчас говорить, давай сам попозже перезвоню?
- Хорошо. Звони.
   Вера так устала от всего, что уснула, едва голова коснулась подушки. Утром на дисплее светилось три пропущенных вызова от Рамиля. Полгода назад это бы очень обрадовало девушку. Сейчас же она не чувствовала ничего. Ниточка оборвалась.

***
   Они с ребятами любили мечтать. Шестеро молодых людей, перед каждым из которых была своя дорога, вымощенная желтым кирпичом, хотели, чтобы эти дороги, если уж не слились в одну, всегда шли рядом. Они хотели иметь дом с общим залом, в котором будет камин, на полу – пушистый ковер, на стене - их общие фотографии. Конечно, все понимали, что такое вряд ли когда-нибудь осуществится, но это же была мечта. Очень разные по характерам, привычкам, ребята чувствовали, что дружба – это главное в их жизни, что всё, что у них есть, - это они сами.
   В квартире Рамиля и Веры нет камина. Но фотографии на стене есть. С них Вере улыбаются ее друзья. Все, кроме Кости. Она действительно поняла и приняла его выбор тогда, семь лет назад, даже поссорилась с ребятами, сказав, что всё в порядке, и что это – Костино решение, а значит, так будет правильно. Нельзя жить, чувствуя на себе внимательный усталый взгляд серых глаз, нельзя каждый день смахивать щеткой пыль с лица того, с кем, казалось, всё получится.
   Могло ли быть всё иначе?

Глава третья.
                Та, которая столько лет всё ждала от него тепла,
                Вспоминая, как он в ответ говорил: «Извини –  дела».

   Света смотрела в зеркало, досадливо морщась: в последнее время она не особенно следила за тем, чем питается, и это нашло отражение на лице, напоминающем по форме блинчик. Утешившись, впрочем, мыслью о том, что Константин будет с ней, даже если она перестанет проходить в дверные проемы, женщина переключила свое внимание на уборку их небольшой квартиры, за которую еще десять лет предстояло выплачивать ипотеку. Пропылесосив, помыв посуду, загрузив вещи в стиральную машину, Света взяла тряпку, чтобы протереть пыль с экрана телевизора. Взгляд привычно скользнул по фотографиям, стоящим в гостиной: вот ее родители, старший брат, мама Константина. Снимок его друзей Света невзлюбила с первого взгляда, и вовсе не потому, что там ее тогда еще не муж обнимал другую. Молодежь, запечатленная на снимке, выглядит до неприличия счастливой, они даже стоят, так плотно прижавшись друг к другу, что между ними нет расстояния. Три парня и три девушки. Света всегда ревновала Константина к его компании, и иногда это чувство выходило за все допустимые рамки приличия, но она ничего не могла с собой поделать. С ними Костя был другим, много шутил, а глаза светились так, как будто внутри кто-то забыл выключить лампочку. Как-то только вечер заканчивался, и все расходились, свет потухал, глаза тускнели. Света не могла не видеть этого, и тем более не чувствовать, но привнести в их жизнь что-то, что могло бы также одушевлять Костю, она не умела, да и не особенно стремилась к этому. Взяв в руки рамку с фотографией, женщина долго смотрела на тех, кем муж пожертвовал, чтобы вознаградить ее верность, и думала, какие знаки отличия годы оставили на них. «Так не бывает, - размышляла Света, - чтобы люди проносили счастье через всю жизнь. Наверняка, они все постарели и одуршляли, набрали пару десятков лишних килограмм, и их юношеские иллюзии рассыпались в пыль». Она так неистово водила по снимку тряпкой, что чуть не выдавила стекло из рамки, а затем поставила фото обратно на столик, постаравшись сделать так, чтобы оно оказалось закрыто изображениями более приятных ее глазам людей.
   Окончив уборку, Света решила отдохнуть за компьютером. Скоро ей наскучили довольные лица сослуживцев на отдыхе, прошлогодние анекдоты, удручающая сводка новостей, и, введя пароль мужа, женщина принялась изучать страничку в социальной сети. Константин давно забросил свой аккаунт, предоставив Свете отвечать старым подругам, рискнувшим спросить о делах: «Он женат!» Она помнила, как тогда, семь лет назад, также зайдя от его имени, наткнулась на переписку Константина с другом, в которой они обсуждали ее, как увидела в закладках страницу Веры и пристально  изучала, пытаясь понять, чем же эта девочка лучше нее. Не справившись с ревностью, Света написала ей письмо, разумеется, от имени Константина, в котором говорилось о всепоглощающей страсти к Светлане и о том, что Вера для него простовата. Ответа, к немалому разочарованию Светы, желавшей уничтожить соперницу, не последовало. Но в том, что Костя узнал о ее поступке, сомневаться ни приходилось – придя домой с работы, он сказал, что она сломала ему жизнь.
   За семь лет семейной жизни Света так и не поняла до конца смысла этих слов.  Она так любила мужа, что, казалось, дай ей волю, закрывала бы его дома и никуда не пускала, чтобы никто не мог испортить ему настроение, чтобы быть с ним постоянно. Но вопрос о том, чего хотел сам Константин, не посещал ее рыжеволосую голову. Поэтому часто из их квартиры доносились крики.
   Когда-то, на заре своего тридцатилетия, Светлана думала, что если Константин на ней не женится, то она умрет. Мечта сбылась, они сыграли свадьбу, причем такую, как хотелось ей: с кучей родственников, с выкупом невесты, с пышным платьем. Подружки ахали, говоря, как она хороша. Костя же напился до бесчувственного состояния. Точнее, первую половину торжества он был весел и рад, или хотел казаться таковым, но на банкете перестал себя сдерживать, так что вскоре за: «Какая красивая пара, эх, повезло Светке, такого парня урвала!», последовало: «Бедная девочка, намается, ведь не любит он ее, видно же». Надменно вскинув подбородок, Света делала вид, что не замечает этих слов, считая, что люди просто завидуют ей. После она закатила ему истерику, что теперь вся родня будет считать ее неудачницей, вышедшей замуж за алкоголика, без любви, только потому, что нужно за кого-то выходить. Константин никак не прокомментировал этот моноспектакль, только сказал: «Знаешь... Некоторые для своих любимых пишут под окнами на асфальте признания в любви, совершают неординарные поступки. Ты бы хотела, чтобы я сделал нечто подобное?» Света решила, что ее слова произвели должный эффект и энергично закивала головой. «Только почему-то мне совсем не хочется делать это для тебя», - закончил он и ушел в другую комнату.
   Он никогда больше не упрекал ее сломанной жизнью, исправно отдавал всю зарплату, возвращался вовремя с работы, словом, вел себя, как типичный муж. Со временем Света привыкла к тому, что они почти никуда не ходят, а из гостей в их доме бывают только ее родители – к матери Константин всегда ездил один. Утешая себя тем, что все так живут, Света никогда не думала о том, могло ли быть всё иначе, могла ли она быть замужем за человеком, который окружил бы ее нежностью и заботой, вместо того, чтобы слышать вечное: «Я занят, у меня дела», сказанное отрешенно-вежливым голосом. То, что муж едва сдерживает раздражение, находясь рядом с ней, отражалось и на их совместных фотографиях: вот она льнет к нему, обнимая двумя руками, а он сидит в напряженной позе, вцепившись в ручки кресла. Светлана никогда не думала о разводе, цепляясь за те воспоминания о начале их отношений, где у них все хорошо, где была вера.

***
               

                Он-то знал, что опять уйдет,
               
                А она – то, что вновь простит.

  Из всех праздников Рамиль больше всего не любил день рождения, называя его парадом лицемерия. Он отключал телефон, не отвечал на электронные письма, и сам практически никого не поздравлял.
   Вера, разумеется, знала об отношении мужа к этому празднику, поэтому они всегда ограничивались тихим семейным ужином в компании друг друга. Вера пекла любимый Рамилем «Наполеон». Это разительно отличалось от тех сабантуев, которые они с ребятами устраивали, когда были моложе, но она привыкла, и день рождения мужа любила больше собственного, потому что в этот вечер он всегда был дома, с ней.
   Придя с работы, Вера сильно удивилась, увидев, что Рамиль, выдвинув из-под кровати чемодан, бросает в него носки, бритву, какие-то вещи, которые были аккуратно разложены по полочкам комода. Заметив жену, он сел на край постели, чуть ссутулив плечи и потирая переносицу большим пальцем, словно пытаясь вспомнить что-то.
- Рамиль, ты куда-то собираешься? – голос Веры звучал встревожено.
- За что я тебя всегда любил, так это – за наблюдательность, - невесело усмехнулся Рамиль, продолжая сидеть в той же позе.
Вера присела рядом, обняв мужа за плечи. За годы семейной жизни ей часто приходилось повторять ему, что нервничать – вредно, и что это состарит его раньше времени. Вот и сейчас она заметила, что угольно-черные волосы Рамиля на висках уже тронула седина.
- Эй, ну что с тобой? Решил сбежать от завтрашнего дня рождения?
- От тебя.
   В воздухе повисла звенящая тишина. Вера смотрела на Рамиля испуганным взглядом, по его темно-карим глазам, как всегда, ничего нельзя было прочитать.
- Господи, Вера, в командировку меня отправляют, не смотри так!
- Но завтра же твой день рождения...
- Кого это волнует?
- Когда ты вернешься?
- Не знаю. Неделя, может, две, надеюсь, не дольше. Посмотрим.
   Вера слушала мужа, не понимая, верить его словам или нет. Слишком часто он отправлялся в «командировку» на пару с симпатичной брюнеткой, но никогда не уезжал накануне дня рождения.
- Так что, «Наполеон» в этот раз можешь не печь, - подытожил Рамиль, застегивая чемодан.
- Опять ждать... – Вера говорила тихо, продолжая смотреть на мужа испуганным взглядом.
- Судьба у тебя такая – ждать меня, - ответил Рамиль, а затем, поцеловав ее в макушку, взял чемодан и ушел.
   Хлопнула входная дверь.
   Вера еще какое-то время сидела неподвижно, смотря перед собой, а в голове звучало: «Судьба у тебя такая – ждать меня». Рамиль часто повторял это, когда уходил, подтверждая правоту своих слов тем, что все-таки возвращался.

Глава четвертая.
                Они не виделись долго, несколько лет,
                И он заехал только сказать ей: «Привет»,
                Он не спросил ничего, как ей жилось без него.

   Без Рамиля квартира всегда казалась пустой. Вера позвонила маме, спросив, как ее дела, а после набрала номер подруги. Обсудив последние новости, они договорились встретиться в ближайшие выходные. Как в старые добрые времена.
- Слушай, - нерешительно начала подруга. – Может, позвоним Косте?
- Думаешь, он нас еще помнит, - невесело усмехнулась Вера. – Столько лет в браке со Светой вполне могли стереть нас из его головы.
- Перестань. Понимаю, что тема не очень приятная... Но вот именно, столько лет прошло. Неужели не прошло?
   Вера прикусила язык, чтобы не процитировать диалог между двумя уважаемыми профессорами Хогвартса: « - После стольких лет? – Всегда».
- Нет, что ты, конечно, все прошло. Можете его позвать, если отпустит жена, я непротив. Да и с чего мне быть против. Мы же остались друзьями.
- А как Рамиль? Он будет непротив?
- Уехал сегодня в командировку.
- А как же день рождения, семейное торжество, как обычно?
- В этом году обойдемся без торжеств. Ладно, мне пора, дела не ждут, - Вере захотелось поскорее закончить этот разговор.
   Она не могла винить подругу в том, что та хотела ее отвлечь от грустных мыслей, поддержать. Вера же не хотела, чтобы ее жалели. Люди в принципе не любят, когда кто-то проявляет к ним сочувствие, считая это потаканием собственным слабостям. А Вере меньше всего хотелось выглядеть слабой.
   Тогда, семь лет назад, она была самой хрупкой в их компании. И поэтому ребятам не хотелось, чтобы Вера переживала. Ей, в свою очередь, претила мысль о том, чтобы переложить свои проблемы на них. Поэтому, когда Костя принял решение, она, вкратце рассказав, что произошло, предпочла на некоторое время исчезнуть из поля зрения. Вернувшись, Вера сказала, что приняла собственное решение: быть с Рамилем. О том, как она пришла к такому, разговоров не велось. Все решили, что, наверное, и правда, лучше всего будет забыть о том, что Костя и Вера могли быть вместе. В конечном счете, друзья одинаково любили их обоих.
   Они не знали о письме Светы, о звонке Кости, в котором он просил прощения и говорил о том, что не хочет потерять ее дружбы. Не знали ребята и о том, что  вновь обратить свои взоры на Рамиля Вера решила только потому, что новых людей в свою жизнь впускать больше не хотела. Того она знала, причем в разных его состояниях: когда он радуется, когда грустит, когда сердится. Осознав, что не разговаривала с ним несколько месяцев, Вера не думала о том, что Рамиль не страдал от ее отсутствия, это было очевидно, иначе он бы позвонил. Напротив, она ощущала угрызения совести и что-то похожее на чувство вины за то, что совсем про него забыла. Привычка переживать дала о себе знать, и Вера решила, что проще всего будет представить, что Кости не было в ее жизни, что в тот морозный день она встречала из армии Рамиля, а больше ничего не произошло. А что ей оставалось делать? Ждать Костю, списывая их последний разговор на то, что он в очередной раз колеблется в принятии решения? Вера поняла его, поняла, что молодой человек действительно хотел, чтобы было лучше для всех – дескать, ты найдешь себе кого-то достойнее меня, Света не будет переживать из-за расставания, а я... А я не такой, каким ты видишь. Вот только кому в итоге стало хорошо – непонятно...
   Поэтому, все эти годы Вера старательно отгоняла прочь мысль о том, что тогда не следовало соглашаться и принимать его решение, что в этом и заключалась трусость. Она была благодарна Рамилю за то, что все это время оставался рядом. Всегда знавший, чего хочет от жизни, он совсем не походил на Костю, который не умел принимать важных решений. В чем Константин, возможно, был прав, так в том, что эти семь лет дались ей легче, чем ему – к Рамилю она испытывала теплые чувства, дорожила их семьей, в отличие от него, выбравшего жизнь с нелюбимой Светой. И все-таки она ждала его. Ждала еще не один год. Иногда Вера брала в руки телефон, в котором он по-прежнему был записан как Костька, вздумай тот позвонить, раздалась бы мелодия, подходящая только для него. Но телефон молчал. Молчал уже семь лет.
   Мысль о том, что они все, возможно, вновь увидят Костю, не давала Вере покоя до вечера. В глубине души она надеялась, что ребята забудут ему позвонить, или что он сам не захочет приходить. Вера злилась на Рамиля за то, что так не вовремя уехал, оставив ее наедине с собой и с воспоминаниями. Не самая лучшая компания. В воображении мелькали картинки из прошлого, скачущие, мельтешащие, как те солнечные зайчики, что прорываются сквозь колыхающиеся занавески и бегают по стенам, словно издеваясь, светлые дни чередовались с пасмурными, когда казалось, что всё кончено, но свет в конечном итоге поглощал тьму. Волшебным фонарем для Веры были ее друзья. И пусть их юношеской мечте о том, чтобы жить рядом, не суждено было сбыться, они всегда были с ней: в ее мыслях, в памяти, в сердце. С ними она чувствовала, что если в жизни и есть смысл, то он заключается в них.
   Мысли перескочили на Костю. Странная штука – память. Она находит то, что мы годами прячем на дальние полки подсознания, закрывая людей, из которых выросли, кем-то новым, кто еще не успел выйти из моды. Вот и сейчас из комода Вериных воспоминаний на свет показались те, которые она рассчитывала никогда больше не носить.
   Однажды они с ребятами выбрались за город на выходные. Стояла теплая спокойная осень, листья еще чуть только тронул багрянец. В такую погоду не верится, что зима близко. Удобно устроившись на травке, за разговорами о том, как тяжело входить в рабочий ритм после каникул, пролетел день. Наговорившись, ребята решили поиграть в «летающую тарелку». Тогда многие увлекались фрисби, которую одна из девушек метко называла «собачьей игрой». Суть ее заключалась в том, чтобы, перебрасывая друг другу пластмассовый диск, поймать его в воротах соперника. Разделившись на две команды, ребята начали «матч». « - Лови ее, ну же! – Ой-ой-ой! – Бросай мне! – Поймала! – У меня получилось!» - смех и возбужденные голоса раздавались со всех сторон. «Как болонка», - бормотала себе под нос подруга, пытаясь, подпрыгнув, схватить злополучный диск. Вера улыбнулась, на душе у нее хорошо. Потянувшись за тарелкой, пролетающей аккурат над головой, девушка не заметила торчащий из земли корень, запнулась и растянулась на земле. Игра остановилась. Ребята обступили Веру, которая рассмеялась, продолжая лежать.
- Встать сможешь?
- Глупый вопрос. Естественно, смогу. – В подтверждении своих слов Вера приподнялась на руках и, оперевшись на кисти, попыталась встать. Тихо ойкнув, она села обратно на землю, потирая ступню.
- Ребенок, - протянул Костя. – Какой же ты еще ребенок.
- Ну, ты-то взрослый, - чуть выставив вперед нижнюю губу, протянула Вера. В ответ немедленно раздалось:
- Не дуй губы.
- Перестань! – Вера топнула ногой, забыв о травме, и поморщилась.
- Эх ты... – Костя улыбнулся и, подойдя к девушке, поднял ее на руки. – Пойдем, посмотрим, что с ногой.
   Продолжая дуться, Вера замолотила кулаками по спине Кости, но тот не отпускал.
- Играйте, что остановились-то.
-Ну, спасибо, что разрешил.
   Отойдя подальше от продолживших игру ребят, Костя усадил Веру на расстеленное на земле одеяло. Девушка, чуть скривив рот, растирала ушибленное место. Присев рядом, Костя успокаивающе погладил ее по голове.
- Спасибо, что перенес меня. Тяжелая, наверное?
   Костя хмыкнул: «Тяжелее видали». И вдруг, словно поддавшись внутреннему порыву, произнес:
-Я всю жизнь мечтал носить тебя на руках.
- Мы знакомы всего - ничего, - недоверчиво начала Вера, но он перебил ее:
-Но понял это только сегодня.
   Когда-то это воспоминание было самым дорогим из всех, которые связывали ее с Костей. Вера никому его не рассказывала. Она предпочитала не распространяться о своем отношении к молодому человеку, отшучиваясь, если спрашивали, но не потому, что боялась сглазить. Ей вообще нелегко давались разговоры о чувствах, особенно, о собственных. Когда Костя отдалился, именно это воспоминание Вера постаралась отодвинуть как можно дальше, о том, чтобы забыть, речи не шло. Сейчас же оно пришло, прогнав сон. За окном забрезжил рассвет, когда ей, наконец, удалось заснуть.

***
   Вера сидела весь вечер как на иголках. Нетрудно было заметить лихорадочно блестевшие глаза, говорившие правду о напускной веселости.
   Раздался звонок в дверь. Находившиеся в комнате друзья переглянулись – все в сборе. «Неужели пришел?» - подумал в этот момент каждый из них, посмотрев на Веру. Она сидела, обхватив себя руками под коленями. Звонок повторился.
- Наверное, Костян пришел, - нерешительно произнес кто-то.
- Вер, ты как?
- Я открою, - сказала она. Не допуская мысли о том, что первым после семи лет Костю увидит кто-то другой, Вера поднялась с пола и пошла в прихожую.
   От волнения ее затошнило, воздуха стало не хватать. Она подошла к двери и, не давая себе времени на раздумья, быстро повернула ключ в замке, а затем отступила назад, прислонившись к стене.
   На пороге стоял Костя. Годы не слишком его изменили, по крайней мере, в их последнюю встречу он выглядел почти также – тот же усталый взгляд серых, без примесей посторонних оттенков, глаз, та же упрямая складка залегла на лбу, шрам, напоминающий дужку очков, рассекал переносицу. Он по-прежнему надевал рубашку на футболку. И все-таки это была лишь оболочка того Кости, которого они любили и продолжали ждать. Тот, кто ушел от них семь лет назад, вернулся. Опустошенным, сломленным. Но он пришел – это главное.

Глава пятая.
                Я мечусь, как палый лист,
               
                И нет моей душе покоя.

   Костя смотрел на Веру, чуть прищурившись и вскинув вверх подбородок. Он всегда принимал такую позу, когда хотел показать: «Вот такой я. Таким и любите».
- Здравствуй. – Произнес он.
   Вера, сглотнув, ответила: «Здравствуй. Костька...». Детская форма имени резанула слух. Его давно называли Константин. Костька остался там, где был сделан выбор. В жизни, которую он имел сейчас, ему не находилось места. Но Вера не могла этого знать.
   Изменилась ли она? Да, наверное. Та девушка, которую он знал, с которой хотел быть, оправдывала свое имя, являя собой веру. Веру в лучший исход. Веру в верные решения. Веру в свет. Веру, которая являлась синонимом любви. «Если веришь в человека, то, значит, и любишь», - возникло вдруг в сознании Константина.
   В той, что сейчас стояла на пороге, свет не погас. Но если раньше походил на утреннее солнце, играющие блики на водной глади, то сейчас напоминал ночник, озаряющий темную комнату приглушенным, теплым свечением. И прическа. Та девушка носила длинные, закрывающие лопатки, волосы. У этой, что сейчас смотрела на него внимательным, изучающим взглядом, локоны едва доходили до плеч. Константин не мог сказать, шло это ей, или нет. Он вообще ничего не мог сейчас произнести. Омут памяти затягивал, а бороться с ним Константин не видел смысла – это же естественно, что после стольких лет забытья все нахлынет разом.
   Разговоры. Сколько их было, этих слов, именуемых «последними»? Вечер в парке, кухня в квартире друга, полянка, освещаемая луной, утренний город, - все они являлись свидетелями того, что Костя и Вера пытались. Пытались найти лучший выход из ситуации, в которую сами себя загнали. Но в те моменты, когда, казалось, решение найдено и оставалось только принять его, кто-то отступал, становился глух к доводам и увлекал оппонента в повторное путешествие по замкнутому кругу их взаимоотношений.
   И тогда Костя решил переложить ответственность на время. Сколько человеческих надежд, разочарований, повисших в воздухе слов хранилось в этой Выручай-комнате. Сколько таких же Кость думали, что «время лечит, что всё проходит вместе с ним»?
      А Вера продолжала молчать и смотреть. Константину вдруг захотелось, чтобы она накричала на него, толкнула, как когда-то давно, но ничего этого не было. Только взгляд. Спокойный понимающий взгляд глаз, из-за которых друзья раньше звали девушку ланью. Он появлялся в моменты их расставаний и причинял Косте боль куда более сильную, чем, если бы Вера просила остаться. Наверное, из-за него свое решение молодой человек озвучил по телефону. Сдался бы, снова запустил чертово колесо слов о том, кому как будет хорошо.
- Я хотел, как лучше, - резко выдохнул он.
- Проходи, Костьк. Рада тебя видеть.
   Из гостиной донеслось: «Эй, ну вы скоро там?». Голос друга. Точнее того, кто являлся им семь лет тому назад. Подойдя к Вере, Константин легко обнял ее за плечи, привычно почувствовав, как она уткнулась носом ему в грудь. Привычно? Они не виделись долго, несколько лет, но ощущения того, что ты обнимаешь чужого человека, не возникало.  Напротив. Константину казалось, что они расстались не далее, как утром, разойдясь в направлении своих работ. А сейчас вернулись. Вернулись домой. Эта вновь обретенная близость была такой хрупкой, почти невесомой, что Константин совершенно растерялся. Из состояния оцепенения их вывели друзья, вышедшие в прихожую посмотреть, в чем причина пробки локального масштаба.
   Вера неловко отстранилась и отступила к ребятам. Константин оглядел вновь прибывших увидеть возвращение блудного друга. Пятеро против одного. Неловкая пауза. Девушки замерли в позе, из которой одинаково легко можно как броситься на шею, так и дать по этой самой шее. Вера стоит, скрестив руки на ключицах. «Всегда, когда нервничает, принимает такое положение, пытаясь успокоиться», - вспомнил Константин. Два мужчины. Во взгляде одного – недоумение, не понимает, почему все молчат. Почему он здесь? Где же... Другой... По глазам не прочитать, о чем сейчас думает. Губы сомкнуты, руки сжаты в кулаки, немного выдвинулся вперед, словно закрывает остальных. Нарушает тишину Вера. Она делает два шага вперед и встает рядом с Константином, произнося: «Что было, то прошло». Девушки понимают это как сигнал к объятиям. Один из мужчин пожимает руку. Вдруг заговорили все разом, в хороводе объятий и судорожных всхлипов Константин понимает, что друг остается на месте. Он не винит его за это.
   Они проходят в комнату, располагаясь, кто на диване, а кто прямо на полу. Вера садится на ковер недалеко от Константина.
   Тот, кто раньше называл его лучшим другом, перехватив взгляд, кивает в сторону двери: «Выйдем».
- Вы куда? – Вера встревожено смотрит то на одного, то на другого.
   Друг тепло улыбается ей и успокаивающе кладет руку на макушку, чуть растрепав прическу: «Не волнуйся. Всё в порядке».
   За ними закрывается дверь. Слышится приглушенный звук удара.
   Константин стоит, прижимая ладонь к носу. Между пальцев капает кровь.
- Понял за что? – спрашивает друг.
- Да.

***
   В детском саду они сидели за одним столом. В школе – за смежными партами, учителя не выдерживали создаваемого ими шума. Институты были разными, но студенческая жизнь мало что изменила в многолетнем союзе. Окружение менялось, но друг всегда оставался рядом.
   В возрасте десяти лет они, начитавшись на летних каникулах Жюля Верна, поклялись, что, став старше, объедут весь мир. Вместе. В тринадцать, увидев новенькую в классе, пообещали не влюбляться в одну и ту же девчонку. До того, как в компании появилась Вера, держать слово не составляло труда. Не потому, что вкус у друзей существенно различался. Просто Костя и вкус были антонимами и не употреблялись в одном предложении.
   Видя, что Вера по-настоящему ему нравится, второй решил так и оставаться вторым. Лишь сказал, что будет присматривать за ней, и не дай Бог, Костя обидит девушку. Тот пообещал. И вдруг передумал, ушел, оставив Веру, которая напоминала кусочки мозаики, притворявшиеся сверкающим зеркалом.
   Принять Рамиля. Он им никогда не нравился, слишком резок и самонадеян. На своей волне. Благо, их чувства были взаимны, и терпеть присутствие друг друга, изображая радушие, приходилось только в день рождения Веры. Они не могли осудить ее за возвращение к нему, за нежелание расширить рамки дальше двух человек. Поэтому все, что им оставалось, - это принять.
   Мыслей о том, что с уходом Кости путь свободен, не возникало. Слишком тяжело и болезненно дался этот самый уход. Чтобы не напоминать Вере лишний раз о несбывшемся счастье, они, словно сговорившись, представили, что их всегда было пятеро. Другу детства было труднее, его память не понимала, где воспоминания, которые нужно оставить, а где те, которые нужно вычеркнуть. Вере он так ничего и не рассказал, остановив, в итоге, свой выбор на одной из девушек, которой очень нравился. Со временем поняв, что принял верное решение, друг сожалел только о том, что мечте двух мальчишек увидеть весь мир, так и не суждено было исполниться.

***
- Понял за что? – спрашивает друг.
- Да, - отвечает Константин. - Но она справилась, - продолжает он.
- А ты сомневался?
- Нет.
- Не начинай снова то, что не смог завершить семь лет назад. Не ломай ее.
- Сам сломан. Света…
Костя убрал руку от лица. Нос распух.
- Как домой пойду, такой красавец.
- Обыкновенно. Почему не возвращался?
- Не выдержал бы давления. Немого упрека.
- Оно того стоило? Променять дружбу на жалость?
- Черт его знает. Думал, что так лучше, получилось, как всегда. Я хотел вернуться. Но не мог. А ты? Так и не рассказал? Всё прошло?
- Не рассказал. Трансформировалось в другое – привязанность. Продолжаю следить за тем, чтобы не сделали больно.  Им троим.
- Успешно?
- Рамиль – идиот, но она его не бросит.
- А где? – задавая этот вопрос, Константин имел в виду третьего товарища.
- Уехал.
- Что ж, хоть чья-то мечта сбылась. Не жалеешь?
- Никогда ни о чем не жалейте вдогонку… Нет. К тому же…Ладно, неважно. Она права – что было, то прошло.
- А в нос я все же получил.
- Заслужил. Можешь дать сдачи.
- Себе оставлю. На проезд хватит, - усмехнулся Константин. – Возвращаемся?
- Пожалуй.
   С их появлением в комнате стало тихо. Но, увидев, что они смеются, все последовали примеру. На разбитый нос Константина старательно не обращали внимания. Воцарилось оживление, началась беседа, какие случаются между давно не видевшимися людьми. Рассказывал, в основном, Константин, другие, как-никак, были осведомлены о работе и жизни друг друга. Про жену он не говорил, бросив мимоходом, что всё у них, как раньше. Вера за весь вечер не проронила ни слова, лишь время от времени смотрела на Константина долгим спокойным взглядом.

***
   Хлопнула входная дверь.
   Они вышли из подъезда и неспешно пошли по направлению к остановке. Каждый думал о своем. Здесь был бы уместен разговор из цикла «а помнишь?», со сбивчивыми, перебивающими друг друга фразами о том, как когда-то, семь лет назад, парень также провожал девушку после встреч с друзьями, как не хотелось уходить, как желалось не отпускать, о том, что книги, которые они тогда читали, так и остались незавершенными по причине кончины их автора, о том, что каждый получил возможность написать тот финал, который кажется ему единственно верным. Но они молчали. Несказанные вслух слова повисли в воздухе, наполнив его аккордом тишины.
   Константин не знал, с чего начать разговор.
- Ты счастлив? – Вдруг спросила Вера.
- А ты?
- Я первая.
- И всегда ею оставалась. Не знаю. Смотря, что брать за основу счастья.
- Ты получил то, что хотел?
- О да. И даже больше. – Невесело усмехнулся Константин.
- Вот только…Мечта не сбылась, верно?
***
   Мысль о доме с общей гостиной зародилась не на пустом месте. Они часто говорили о том, чего каждый хотел бы. Один мечтал о том, чтобы можно было чередовать периоды работы и отдыха. «Вот представьте, - начинал он, - как это удобно: двадцать лет ты вкалываешь, зарабатываешь, сколько тебе надо, а потом двадцать лет отдыхаешь. Ни в чем не нуждаясь. Затем заново». Другой хотел купить мотоцикл и ездить на нем по дорогам Америки. «Колесить, останавливаться на каких-нибудь фермах, все время быть в пути, - вдохновенно рассуждал он. – Ни от кого не зависеть. Ни за кого не переживать. Одно меня останавливает – разлука с вами». Девушки мечтали о том, что их будут любить и принимать такими, какие они есть.
- А ты, Костян?
- Не называй его так, - тут же закатила глаза Вера, толкая вопрошателя в бок.
- Я хочу возвращаться туда, где меня ждут, - сказал Костя, неопределенно поведя плечами. – Чтобы на пороге встречала жена. И дети. Два сына и дочь. Чтобы сказки на ночь, с уроками помогать, да со всем, одним словом. Но этого у меня никогда не будет, а значит, чего слова впустую тратить.
- Мда, - только и сумел вымолвить друг.
- Давайте выпьем за то, чтобы мы приблизились к исполнению наших желаний настолько близко, насколько это возможно, - предложила одна из девушек, чтобы как-то разрядить обстановку после сказанного Костей.
- Ты не рассказала, чего хочешь ты, - сказал Костя, когда они неспешно шли на остановку.
- Не хотелось повторяться, - Вера остановилась и посмотрела на парня, чуть вскинув подбородок. Жест, перенятый у него.
- В чем? Тоже хочешь мотоцикл? – Костя осторожно провел по щеке девушки, заправляя за ухо налипшую прядь.
- Да, и косуху. – Вера улыбнулась своей тихой улыбкой.
- Тебе пойдет. И все-таки, в чем заключается мечта?
- Ну… Если обобщить, то… Мое заветное желание – воплотить твою мечту в жизнь. Встречать мужа с работы. Два сына и дочь. Сказки на ночь, с уроками помогать. Доволен?
   Вера продолжала стоять и смотреть на него большими глазами, из-за которых ребята называли ее ланью. А он не знал, что ей ответить. Поэтому, не найдя другого варианта, Костя просто прижал девушку к себе, поцеловав в лоб.

***
- Вот только… Мечта не сбылась, верно?
Костя остановился, схватил Веру за плечи и развернул к себе.
- Не надо, прошу тебя, давай не будем начинать эту тему?
  Вера изумленно смотрела на него. Осторожно высвободив правую руку, она коснулась кончиками пальцев родинки на левой щеке Константина, словно удивляясь тому, что та никуда не исчезла. А затем, поцеловав его в висок, Вера быстро пошла вперед, а он так и остался стоять, продолжая держать за плечи воздух, еще мгновение назад бывший ею.

***
   Повернув ключ в замке, Константин обнаружил Светлану, сидящую на стульчике в прихожей. Она дремала, прислонившись спиной к стене. Заношенный халат, пушистые тапочки, бигуди (завтра же на работу), для классического изображения жены не хватало лишь сковородки или скалки в руках. Услышав шум, Светлана открыла глаза: «Здрасьте. Где тебя носило?» Константин предпочел притвориться глухим, разулся и прошел в комнату. Жена гуськом направилась за ним. В прихожей был полумрак, зато под яркой хрустальной люстрой советских времен распухший нос показывал себя во всей свежести и красоте.
-Это что еще такое? – Светлана подбоченилась, весь ее вид выражал крайнюю степень недовольства.
   Константин молчал. Она сходила на кухню, вернулась оттуда с курицей, обернутой в полотенце, и, подойдя к мужу, приложила ее к синяку, да так сильно, что чуть не поставила пару-тройку новых. Он поморщился и недовольно отстранился.
- Где ты был?
- Там уж нет.
- Откуда синяк? Хулиганы? Зарплата на месте? Хотя, о чем это я, еще же начало месяца, - пустилась в размышления Светлана, видимо, забыв о том, что получку теперь перечисляют на банковскую карточку, пароль от которой ей был прекрасно известен. – Надо найти, где-то была у нас мазь от отеков. Как ты завтра пойдешь на работу в таком виде!
   Константин молчал. Ее суетливое беспокойство только раздражало его.
- Вот, нашла, - Светлана, порывшись в аптечке, стала совать ему тюбик с мазью. Видя, что он не реагирует, она открыла и, выдавив немного на ладонь, поднесла ее к лицу мужа. Тот резко дернулся вправо.
- Не пущу тебя в таком виде никуда, подумают еще, что бью! – Светлана не понимала, что происходит.
   Константин вернулся в прихожую, обулся, надел куртку.
- Я же сказала, не пущу! – жена выскочила следом, продолжая сжимать в руке злосчастный тюбик. – Куда ты?
- Туда, где нет тебя, - сказал Константин, хлопнув дверью.

***
                Были минуты, я верил, что забуду о ней.
                Но забыть —  это ведь от тебя не  зависит,
                это выходит само собой.
                Только у меня не вышло.

   Придя домой, Вера первым делом позвонила Рамилю. Он долго не отвечал, отчего у нее всегда начиналась паника.
- Слушаю, - раздался, наконец, недовольный голос в трубке.
- Рамиль, это я.
- Мелодия звонка подтверждает. Что-то случилось?
- Нет, просто соскучилась. Когда ты вернешься?
- Не знаю, работы много. Может, на той неделе. Не переживай. Всё в порядке, умыт, одет, накормлен. И очень занят. Вер, у меня еще куча бумаг. Работа не ждет. Давай. Пока.
- Пока, - сказала она, но Рамиль уже повесил трубку.
   Заварив обожаемый зеленый чай, сделав бутерброд с маслом и медом, Вера прошла в гостиную и включила телевизор. Показывали хоккей. В последнее время любимая команда играла невразумительно, результаты огорчали. Но она болела за них с девяти лет, считая едва ли не самой значимой частью жизни, и не отреклась бы, даже если, взявшись за руки, они водили бы хоровод вокруг собственных ворот, что, возможно, принесло бы результат лучший, чем игра в защите.
   В дверь позвонили. Посмотрев на часы, Вера в недоумении направилась в прихожую.
- Кто там?
 - Вера, это я, Костя, – услышала она знакомый голос.
Щелкнув задвижкой, Вера отступила назад, а Константин, напротив, шагнул вперед.
- Я пришел всё объяснить.
- Спустя столько лет? Смысл?
- Так нужно.
- Что ж, проходи.
   Гостиная в сиреневых тонах. Небольшой диван с лежащим на нем плюшевым медведем, большой книжный шкаф, плетеное кресло-качалка, журнальный столик, на котором расставлены корабли, и фотографии. Им была отведена целая стена. Друзья, мама, любимые актеры и хоккеисты, все они улыбались, махали руками, забрасывали шайбы, словом, несли в себе энергетику тех дорогих сердцу воспоминаний, которые составляли жизнь Веры. Константин не сомневался, что оформлением квартиры занималась она, Рамиль навряд ли стал бы выбирать, распечатывать, подбирать рамки для тех, кого едва выносил. Однако именно они составляли ту атмосферу, которая и ассоциируется с домом.
   Константин не мог не заметить, что среди фотографий с друзьями не было той, которая стояла у него на столе. И в который раз за сегодняшний день подумал, что не может винить за это. В центре коллажа располагался самый большой снимок – свадьба. Веру и Рамиля запечатлели в момент танца, они стоят в профиль и смотрят друг на друга. На ней простое платье кремового цвета с кружевной отделкой, волосы убраны в красивую косу с вплетенными цветами. Рамиль одет в классический черный костюм, рубашку в тон наряда невесты, виднеется полоска темно-алого галстука. Пара не выглядит взволнованной по случаю торжественного момента. Вера смотрит спокойно, лукаво улыбаясь, Рамиль дарит ей ответную улыбку, чуть наклонив голову. Словно замыслили какую-то шалость, которую пока держат в секрете.
- Чай будешь? Не спрашиваю, кто из них дал тебе адрес.
- Не пью зеленый.
- Черный, белый, каркадэ?
- Не хочу.
   Вера забралась с ногами на диван, положив на колени плюшевого медведя. На ней были пижамные штаны в ромашках, светлая водолазка, шерстяные носки. Свободно падающие на лицо пряди волос, отсутствие макияжа, игрушка в руках, никто бы не дал ей в этот момент больше двадцати. «Ребенок. Какой же ты еще ребенок», - подсказала память.
   Константин не знал, с чего начать. У него было семь лет на то, чтобы продумать монолог со всеми возможными последующими вариантами развития сюжета. Он не хотел оправдываться, не хотел, чтобы она ему сочувствовала или, напротив, сказала: «Вот видишь, я же предупреждала…» Но Вера, судя по всему, вообще не собиралась ничего говорить.
- Как добралась? – Спросил Константин, чтобы хоть как-то прервать затянувшуюся минуту молчания.
- Хорошо, - пожала плечами Вера.
- Спасибо, что пригласили.
- На здоровье.
- Рамиль?
- На работе.
- Понятно.
   Константин еще раз бросил взгляд на свадебное фото. На фоне Рамиля Вера смотрелась хрупкой младшей сестрой, которая вот-вот потянет за рукав, зовя гулять, но никак не женой. Он в очередной раз поразился тому, какие непохожие люди порой связывают себя узами брака.
- Да, вот такой я плохой, - сказал Константин, продолжая стоять спиной к Вере. Она молчала.
- Мне пришлось запретить себе думать о тебе. Но все равно постоянно что-нибудь напоминало: читаю новую главу книги – Вера, говорят про хоккей – Вера. Везде была ты. Я хотел уйти от Светы. В тот день, когда позвонил. Но не смог. Вдруг понял, что не должен. И что хочу быть с ней. Но любил я тебя, черт побери! Мое решение давало шанс, что ты выберешь кого-то достойного, так почему он? Почему за него?
- Потому что.
- Исчерпывающе.
   Вере было жаль его. Но ни к чему ему знать о том, что ни забыть, ни представить себе, что такого человека не существовало, не вышло. Люди стирают людей, говоря, что это все – время, сами порой не подозревая о том, что именно благодаря им, становятся настоящими. Нужно уметь говорить спасибо. И идти вперед, что Вера и сделала.
   Сейчас, когда он рядом, казалось, что так и нужно. Но это была лишь иллюзия, замок несбывшихся надежд и невысказанных чувств, которые Константин принес с собой. А Вере хотелось поверить.
   Вдруг, резко развернувшись, Константин подошел и, не давая ей опомниться, поцеловал. И Вера ответила.
  «Делай то, чего хочется сейчас, не думая, что будет после».
   И также резко, как подошел, Константин отпрянул.
- Нет, я не могу.
   Вера молчала.
- Что, вот что я должен сделать, скажи, ты же у нас всё всегда знаешь наперед?
- Всё, что мог, ты уже совершил. Тогда. Сейчас никому ничего не должен, Костька.
- Это вечер. Просто вечер. Захлестнули воспоминания, ощущения. Вы рядом.
- И всегда были. Даже, когда ты думал, что мы ушли.
- Прости меня.
- Не ломай себе жизнь. Тем более, она у тебя уже сломана.
- А ты?
- Думай, как лучше для себя самого. Я справлюсь. Мне не привыкать.
  Это прозвучало как пощечина. Константин быстро направился в прихожую, взял куртку и ушел также стремительно, как появился, оставив Веру гадать, сон это или явь.

Глава шестая.
               
                И вот уже не стало пустоты,
               
                А что осталось, мною зарастает.
               
                И я не нахожу, куда здесь — ты.
               
                Но мне тебя так странно не хватает.

   Вера принадлежала к той категории людей, которые стремятся сделать себе еще хуже, когда уже и так не слишком хорошо. Рамиль всё еще был в командировке. Чтобы как-то отвлечься от мыслей о том, что они с Костей опять загоняют себя в круг, который, пусть и неидеально, с большим трудом, но всё же удалось разорвать, Вера принялась за уборку. Говорят, что наведение чистоты помогает привести в порядок сознание. А что влияет на человека лучше, чем книги? Рассуждая так, она подошла к шкафу с намерением найти место для фолиантов, давно уже пытающихся выпасть из него. Проведя пальцем по корешкам, Вера улыбнулась – всегда любила читать, книги дарили ту гармонию, которой так недоставало в жизни. В последнее время работа отнимала практически всё.
   А вот и любимая книга. Испытывая к ней нежные чувства еще со школы, Вера часто перечитывала ее, это было заметно по обтрепавшимся уголкам страниц, по поблекшей обложке. Она помнила многое: радости и печали, победы и поражения, уверенные шаги вперед и решительные отступления, - от потрясений любого рода Вера старалась найти утешение в этой книге и сейчас, не вытерпев, потянула ее с полки. Между страницами лежали фантики от конфет, гербарий, закладки. Несколько листочков выдавалось вперед.
   Письма. Ее и Рамиля. Всего два. Сообщения позволяли узнать, как у него дела гораздо быстрее, чем, если бы ответ шел с почтой. И, тем не менее, однажды она написала ему письмо. Большое, на нескольких листах бледно-зеленой бумаги. И он ответил. Страница размашистым почерком, вырванная из школьной тетради.

***
   Береги себя. Пожалуйста, береги. Знаю, что часто это повторяю. И тем не менее. Береги себя.
   Ты нужен мне. Таким, какой есть. Я скучаю. Помню, что не веришь. Скучать могут только родители, так ты считаешь. И, тем не менее, это – правда.
   Рамиль, прошу, не ввязывайся ни во что. И не хмурься. Потому что да, именно сейчас, ты свел брови и рассерженно фыркнул. И глаза потемнели. Как всегда, когда сердишься. Не хватало еще, чтобы с тобой там что-то случилось.
   Трудно? Держись. Я с тобой. Печаль, разделенная на двух лисят, помнишь?
   У нас все в порядке. Учеба идет полным ходом, скоро сессия. Хоккеисты проигрывают, чтобы тебе не было обидно, что не сможешь отпраздновать победу. Боюсь только, твое возвращение не приблизит их к заветному кубку.
   С ребятами думаем съездить куда-нибудь на майские праздники. Не уверена, что маме понравится эта идея.
   А еще я хочу проведать тебя. Здесь же совсем недалеко. Конечно, если ты разрешишь. И если захочешь. Эта идея понравится ей еще меньше.
   Что будет, когда ты вернешься? Как изменится твоя жизнь? И будет ли в ней место для меня? Перекроют, наверное, новые знакомые. И со временем мы почти перестанем общаться.
   Я не хочу тебя потерять. Ожидание наполнено надеждой. В этом заключается его основная ценность.
   Сегодня 117 день твоей службы. Мне нравится считать. Хорошо, что ты попросил, а то скоро совсем разучусь. 
   Лето обещает быть. Быть жарким, веселым, с множеством ярких и запоминающихся мгновений. Жаль, что в нем не будет тебя. Но ничего, впереди еще столько разных лет.
   Недавно пекла «Наполеон». Получилось неплохо, вот только устала стоять у плиты. Тринадцать коржей! Вернешься – испеку для тебя. Как и просил.
   Ты, главное, возвращайся.
   Я горжусь тобой. И очень в тебя верю. Верь и ты мне.
                Вера.

***
   Мне очень приятно, что за меня кто-то переживает. Но не надо этого. Что со мной может случиться, Вер? Я взрослый человек и сумею за себя постоять.
  Про лисят, конечно, помню. Приезжай, если хочешь. Буду рад. Тут ужасно скучно, дни похожи один на другой.
   Спасибо за то, что продолжаешь считать. Хотя я до сих пор не понимаю, зачем тебе это надо. Дело твое. Запрещать не буду.
   Жизнь не изменится. Обещать ничего не могу, но тебя никто не перекроет. Откуда такие мысли? Думай лучше о скорой сессии.
   Я вернусь не только ради «Наполеона».
                Рамиль.

***
   Уборка остановилась. Вера сидела, смотря прямо перед собой, осторожно держа послание от тогда еще не мужа, словно оно было бабочкой, которой можно легко повредить крылья. Письмо хранило то, что безвозвратно потеряно много лет назад – теплоту. Вера помнила, сколько радости тогда принес ей этот листок, вырванный из обычной тетради в клетку. Она перечитывала его так часто, что вскоре заучила наизусть, вложила в записную книжку и всегда носила с собой.
  Интересно, помнил ли Рамиль о том, что когда-то написал это письмо? Жизнь подтвердила опасения Веры, он перекрыл ее другими людьми. «Наполеон» тогда так и не был испечен.
   Ожидание наполнено надеждой. Она ждала Рамиля, будучи его женой. Из командировок, из постели очередной любовницы. Не видела для себя другой роли. Однажды сказав человеку, что хочет быть с ним, услышала в ответ: «Я тоже. Но останусь с ней». А раз так, то не всё ли равно? С Рамилем удобно, их связывало то понимание друг друга, которое присуще старым друзьям. Вера закрывала глаза на измены, он давал ей то, без чего она не могла существовать – возможность о ком-то заботиться.
   Прекрасно сознавая, что их семья держится именно на этом негласном договоре, Вера старалась не думать, что тогда, когда Рамиль сделал ей предложение, это было продиктовано смесью жалости и благодарности, наградой, нашедшей героя, который так долго ее ждал.
   Та девушка, которая писала письмо, любила адресата неосознаваемой ей самой любовью. Та девушка, которая вышла замуж, думала, что так будет лучше и спокойнее. Та девушка, которая уже почти семь лет состояла в браке, понимала, что совершила ошибку. Та девушка, которая сейчас держала в руках обрывки памяти, ощущала, что ниточка, связывавшая ее с Рамилем, оборвалась, когда открылась входная дверь, впустившая в квартиру парня с глазами стального цвета. И что все эти годы она только и делала, что завязывала узелки, называя по инерции любовью.
   Сейчас, когда он снова появился в их жизни, ниточка грозила рассыпаться в руках. «Глупая, глупая Вера, зачем тебе это все? Вспомни, как было больно дышать семь лет назад. Если бы не Рамиль, эта пустота внутри так и оставалась бы дырой, через которую дует пробирающий до костей зимний ветер. Хорошо, когда есть, к кому вернуться. Даже, если этот кто-то не подозревает, что ты уходил».
  Ожил телефон. Забавно. Она семь лет ждала, когда он откликнется этой мелодией, и вот, пожалуйста. А внутри только чувство усталости. Глубоко вздохнув, Вера взяла трубку:
- Ну, давай, говори то плохое, что хочешь сказать.
- Почему сразу плохое?
- Иначе бы ты не позвонил.
- Давай я скажу, а ты сама решишь, хорошее это или нет.
- Попробуй. Только имей в виду, вариант «остаться друзьями» был использован семь лет назад.
- Я решил уйти от Светы.
- Поздравлять или соболезновать?
- Твое право.
- Вещи собрал? Стоишь на пороге?
- Нет, я с ней еще не поговорил.
- А. Ну, значит, твой второй звонок не заставит себя ждать.
- Зачем ты так?
- Дежавю. Все это мы уже проходили.
- Вера, поверь.
- А смысл? Ты все равно останешься с ней.
- Не останусь.
- А я останусь. С Рамилем. Он – мой муж. Ты для меня ничего не значишь. Всего лишь старый друг. Это – мое решение.
Короткие гудки.
Могло ли быть все иначе?

Глава седьмая.
               
                Ночь пройдет, пройдет пора
               
                ненастная. Солнце взойдет.

   «Не знаю, как другие, а мне порой написать проще, чем сказать. Поэтому ты сейчас читаешь это.
   Мой рассказ. Не о тебе, не обо мне, даже не о нас с тобой. Он о том, что может произойти с нами, если мы ошибемся. Предвосхищая вопрос, скажу: «Ты прав, решение быть вместе тоже может оказаться неверным». Но как это проверить, не попробовав? Чтобы ты ни сделал в жизни, это будет незначительно, но очень важно, чтобы ты это сделал, потому что больше этого не сделает никто. Никогда не отказывайся от игры из-за страха совершить ошибку.
   Не наказывай себя за то, чего не совершал.
   В жизни постоянно приходится выбирать: кем стать, где жить, что есть, купить новый телефон или отложить деньги на отпуск. Тяжелее всего решить, с кем быть, ведь в мире столько людей, и никогда не знаешь наверняка, достоин ты того или иного человека. И достоин ли он тебя. И даже если этот вопрос появляется не сразу, он все равно приходит. А с ним и сомнения. В себе, в том, кого мы выбрали. Мысли о том, почему этот человек хочет быть с нами, когда мог бы найти лучший вариант, приводят к тому, что мы отступаем, убеждая себя, что ему и правда будет легче с тем, кто моет за собой посуду, не разбрасывает по комнате вещи. И уходим. Уходим к людям, уровню которых, по нашему мнению, соответствуем. Уходим, хотя желаем остаться. И те, кого покидаем, разделяют эти чувства, прося не врать себе, не ломать то, что так кропотливо, с таким трудом удалось выстроить. Они хотят, чтобы мы остались с ними, но нас не переубедить, ведь думаем, что так даем им право на лучшую жизнь. Вот только, что считать этой самой «лучшей жизнью»? И нужно ли людям это право? Что если их счастье заключается в нас? Таких, какие мы есть.
   А всё, что остается нам, - фотография на столике в гостиной».
   Следуя привычке открывать сначала сообщения с меньшим объемом текста, Костя прочел письмо. А затем еще раз. И еще. Для того чтобы понять, что Вера хотела до него донести, необязательно было читать рассказ, прилагавшийся к письму.
   Посидев какое-то время, Костя встал, подошел к шкафу и, достав оттуда спортивную сумку, начал складывать вещи.
   За окном послышался шум приближающегося мотоцикла.
   Всё еще может быть иначе. Главное – вера.

P.S.: моим друзьям посвящается. Спасибо за то, что вы есть.
               
                Июнь – 13 октября 2013 года.