Литературный абсцесс

Что такое «литературный процесс»?
Литература – это не значки, написанные на бумаге. Если книга лежит и никто её не читает, то нет и литературы. Литература живёт – как и всё в мире людей – пока она нужна, востребована, пока есть у кого-то потребность в общении с ней.
При этом, как и всякое искусство, литература аристократична по своей сути. Она не может существовать без отбора лучших произведений. «Демократия» – это не про литературу. Если у Загоскина и Пушкина равные возможности – это не литература. В живой литературе – в живом литературном процессе – должно быть очевидно для всех, кто такой Пушкин и кто такой Загоскин. Пусть даже при жизни этого самого Загоскина читали больше, чем Пушкина.
Говорят: время расставляет всё по своим местам. Нет, время ничего расставлять не может. Расставляют люди, расставляет литературный процесс. Просто, когда человек умирает, с ним вместе уходит и всё случайное в нём: его склоки, зависть и ненависть к нему, его должность, его состояние – будто спадает вся шелуха, в которую мы закутаны при жизни – и остаётся только главное. И его проще увидеть и оценить. И ещё правда то, что «большое видится на расстояньи».
Но чтобы это произошло, чтобы писатель занял в литературе своё место – нужен живой литературный процесс.
Суть его – ОТБОР ЛУЧШЕГО, самого талантливого и интересного.
Как это происходит?
Писатель не может непосредственно иметь дело с читателем. Во всяком случае, в европейской культуре подобное давно уже невозможно.
В архаичных культурах это возможно: акын или ашуг пишет песню, идёт куда-то, где собирается много людей, и исполняет её. Никакого посредника между ним, автором, и «читателем» (слушателем) нет. Но в условиях современной культуры так не бывает. Всегда есть какие-то посредники.
Это редакторы и владельцы литературных журналов и газет. Это организаторы, спонсоры и члены жюри литературных конкурсов. Это сами писатели (уже довольно известные), от которых тоже часто зависит, напечатают ли или нет тот или иной текст. Это литературные агентства и сотрудники издательств.
Именно они стали главным звеном литературного процесса, именно они определяют его качество. Конечно, очень важно, что представляют собой читатели: что они хотят читать. Важно, какие писатели. Но без посредников талантливый текст просто не дойдёт до читателей.
Возможно, кто-то возразит: это сейчас-то, в век Интернет? Пиши и публикуй себе на Прозе.ру – чего проще!
Но вспомним: суть живого здорового литературного процесса – отбор лучших текстов. А как он может происходить на интернет-сайтах? «Глобальная мусорная свалка», к сожалению, исключает процесс отбора. Отбирать может только кто-то, конкретный человек. Где есть тот человек, который прочитает хотя бы сотую часть произведений, опубликованных на Прозе.ру и определит, какие из них талантливые, какие нет?
Конечно, нельзя отрицать: на таких сайтах бывает что-то настоящее. Но представьте себе кучу хлама – целую гору – в недрах которой скрыты бриллианты. В чём тут смысл? Всё должно быть на своём месте, чтобы был смысл. Бриллиант в гигантской куче мусора имеет такую же ценность, как и любая другая частичка этого мусора.
*  *  *
Что было характерно для литературного процесса с пушкинских времён до 1917-20 гг.? Небольшое количество читающих (и даже просто грамотных, умеющих читать). Примерно 5-10% населения. В то же время врачи, учителя, инженеры – вообще, люди с образованием – имели довольно высокие доходы. Существовала чёткая зависимость между образованностью и уровнем дохода.
У книг не было конкурентов. Не было телевидения, кино, интернет. Это было престижно – читать книги. О книгах спорили, их обсуждали, они были важной частью жизни.
В России это серьёзное отношение к литературе усугублялось рабством: отсутствием полноценной политической жизни. Литература её отчасти компенсировала.
Цензура также усиливала интерес к литературе, демонстрируя, какое большое значение ей придаёт власть.
Дворяне – главные создатели и одновременно главные потребители русской литературы XIX века - имели и деньги, и досуг. Вот почему писали тогда неспешно и солидно: писали – не гуляли. Толстые кирпичи Гончарова или Мельникова-Печерского хорошо читались где-нибудь в деревне, где пойти некуда и делать нечего.
Писатели-дворяне были бескорыстными людьми – в том смысле, что их интересовала слава, но не деньги, которые у них и так были. А бескорыстие весьма способствует успеху в творчестве.
В таких общественных условиях – большого интереса к литературе, общей уверенности всех образованных людей в её важной роли, высоком предназначении – редакторами и издателями становились очень часто действительно талантливые, ответственно относившиеся к своей роли люди. Вспомним: Пушкин был редактором, Некрасов был редактором. Они действительно стремились открывать новые имена, печатать самое интересное и лучшее.
Именно такое искреннее стремление ПОСРЕДНИКОВ - главная особенность живого литературного процесса. Это было выгодно, это было нужно читателям. Конечно, редакторы и тогда были разные, но многие из них действительно стремились отбирать лучшее, самое талантливое – и часто это удавалось.
Именно такой литературный процесс создал блестящую русскую литературу XIX века.
Давайте вспомним некоторые конкретные эпизоды.
Совершенно неизвестный автор, из разночинцев, приносит маститому столичному литератору и редактору Некрасову свою рукопись. Это проза, притом – почти бессюжетный роман в письмах. С банальным названием – «Бедные люди». Литературный генерал Некрасов не только лично прочитал рукопись, но так увлёкся, что дочитывал её уже ночью. Она ему так понравилась, что он не дотерпел до утра, явился к знаменитейшему критику Белинскому на квартиру ещё до рассвета, разбудил его – при этом был возбуждён и чуть ли не кричал: «Новый Гоголь явился!»
Бедный невыспавшийся Белинский, недовольный таким буйным вторжением, ворчливо заметил на это:
- У вас Гоголи-то как грибы после дождя растут!
Однако рукопись взял и в тот же день принялся прилежно читать. Прочёл, пришёл в не меньший восторг – и вот так появился в русской литературе писатель Фёдор Достоевский.
Можно такое себе представить сейчас?
Вот другой эпизод. Мальчишка-еврей, сын рабочего, варившего мыло, провинциал, писал стихи. Во время летних каникул, в Петербурге, этот 14-летний мальчишка ухитрился показать свои стихи знаменитому критику Стасову. Тому стихи понравились, он добился перевода юного поэта в петербургскую гимназию, взял его под своё крыло, обеспечивал, познакомил со всей литературной элитой. И вот так появился в русской литературе Самуил Маршак.
Разумеется, и в то время в литературном процессе случалось всякое. Были и зависть, и подсиживание. Но эпизоды эти всё-таки очень характерные.
*  *  *
Затем общественные условия изменились.
Однако статус литературы и при советской власти остался очень высоким. Литературе традиционно придавалось большое значение. Примерно такое, как сейчас телевидению.
Правда, многое изменилось. Власть взяла литературу под свой жёсткий контроль. Если раньше журналы и издательства были частные, а власть присутствовала в литературном процессе только в виде цензуры, то теперь все журналы и издательства – государственные. Литература считается не искусством, а чем-то вроде пропаганды. Функция литературы – идеологическая обработка читателей. Литература должна убеждать их в правильности «коммунистических идей». Это важная государственная задача.
Писатели при советской власти – это элита, пониже номенклатуры, но гораздо выше тех самых пролетариев, которых они должны были воспевать. У них свои дома отдыха, дачи, большие гонорары. Почёт и слава. Важно только писать «идеологически выдержанно».
Советский литературный процесс дал огромное количество ничтожеств, вроде Демьяна Бедного или Чаковского, писавших «созвучно эпохе» и получавших за это статусики, должностишки, премии и тиражи. Его особенность – травля лучших, писавших как раз «несозвучно эпохе»: Булгакова, Платонова, Гроссмана.
Однако этот же литературный процесс дал множество очень талантливых интересных писателей. Спрос на хорошие тексты, высокий статус литературы, престижность этой деятельности, то, что хорошая книга по-прежнему становилась событием, даже то, что «толстых» литературных журналов было мало – всё это способствовало поддержанию литературного процесса в живом и, в основном, здоровом состоянии – несмотря на идеологические путы и цензуру.
Как я уже говорил, официозная цензура даже способствует интересу к литературе. Цензура же была идеологической, а не собственно литературной. Она отсеивала не лучшие с литературной точки зрения, а только идеологически неприемлемые тексты.
Именно такая цензура породила т.н. «возвращённую литературу». Это, конечно, уродство, но интересно, что почти все действительно ценные произведения известных писателей уцелели,  не были утрачены. Их хранили десятилетиями близкие люди, а иногда и чужие. Это была ценность: все были уверены, что тексты эти имеют большое значение. Статус гонимого, травимого вовсе не принижает писателя – часто, наоборот, возвышает.
Однако уже при советской власти в литературном процессе появились некоторые тенденции, в тех условиях не разрушившие его и даже как будто не очень на него влиявшие – но потом, уже в новых условиях, именно эти тенденции развились и погубили этот процесс.
Так бывает не только в социальном, но и в биологическом организме. Вроде бы человек здоров и весел, а где-то там в его теле зреет раковая опухоль, пока никак себя не проявляющая. Но если болезнь вовремя не опознать и не победить – она убьёт человека.
Что же это были за тенденции?
*  *  *
Как я уже сказал, писательство в СССР – это синекура. Писателям жилось сладко. Везде были союзы писателей, им выделялись значительные средства. Статус писателя был высоким. Поэтому в писатели лезло много всякой швали, совершенно бездарной. Их масса была  несопоставима с числом настоящих – талантливых – писателей.
Однако окончательно задушить их полчища бездарей не могли. Потому что талантливые произведения всё-таки были востребованы. Их печатали. Их хотели читать.
Поэтому многие посредники – например, бездарный советский литературный сановник Твардовский, долгое время редактировавший самый популярный советский толстый журнал «Новый мир» - стремились публиковать действительно интересные произведения.
На каждого талантливого автора приходились десятки бездарных, живших даже лучше него. Но талантливому человеку это не важно: ему важно печататься. А многих всё равно печатали.
Так подлинная литература жила, но оказалась страшно замусорена огромным количеством пустышек.
      Однако при советской власти существовали жёсткие правила функционирования литературного процесса. Они не были хорошими и разумными во всех отношениях. Но они существовали и, в целом, соблюдались. Именно поэтому в тех условиях могли существовать и десятки талантов, и тысячи бездарей, процветавших на писательских хлебах.
Что же произошло, когда советская власть рухнула?
Прежние законы исчезли. А когда формальные законы перестают действовать, люди начинают жить «по понятиям», руководствуясь неформальными правилами.
Все пасшиеся при литературе пустышки: писатели, редакторы, критики, издатели – боялись потерять место у кормушки, потому что ничего другого они делать не умели. Им важно было договориться друг с другом о сохранении своих статусов.
Так возникли литературные тусовки, существующие по сей день. Они действуют на основе неформальных договорённостей, очень похожих на те, какими регулируется деятельность мафиозных преступных группировок и горских кланов. СВОИ ЗА СВОИХ.
Нужно было держаться своей тусовки, печатать нужных авторов. Это обеспечивало сохранение статуса.
Литературный процесс прервался. Редакторы перестали читать поступающие рукописи: необходимость в этом отпала. У них был теперь определённый круг СВОИХ авторов, которых полагалось печатать, совершенно независимо от того, что они написали. Эти авторы, в основном, отличались плодовитостью, так что страницы журналов заполнялись – и другие авторы были не нужны.
Несколько лет тому назад один мой хороший знакомый – литературно очень одарённый человек, молодой, энергичный – рассказал мне, как пытался добиться в Москве публикации своего, несомненно интересного и талантливого, текста. Сначала он разослал его во все редакции, заказными письмами с уведомлениями. Потом, спустя примерно полтора месяца, приехал в Москву – и стал ходить по редакциям. Он очень настойчиво приставал к редакторам, спрашивал, кто прочёл его текст (в нём, кстати, ровно 10 страниц: прочесть можно за 10-15 мин.). Чаще всего, никто не знал, что это за текст, и его не могли найти. Иногда рассказ  находился, но выяснялось, что все редакторы были заняты и никто его ещё не читал. В двух редакциях сказали: «Ваш текст нам не подошёл». Т.е.: прочли – но не понравился. Мой приятель стал приставать к ним просто уже самым безбожным образом, спрашивая, чем же рассказ не понравился. Однако ему твёрдо отвечали: «МЫ ТЕКСТЫ НЕ КОММЕНТИРУЕМ И НЕ РЕЦЕНЗИРУЕМ».
Мне он сказал: я теперь уверен, что ни один человек моего текста не прочёл. Им нечего было сказать.
Для сравнения. При советской власти в Петрозаводске издавался литературный журнал «Север». Его редактор – Дмитрий Яковлевич Гусаров – заставлял сотрудников редакции читать абсолютно все поступающие рукописи, даже откровенно безграмотные, и всем авторам подробно отвечать, разбирая их произведения по косточкам. Мне об этом рассказал бывший сотрудник редакции «Севера», литературный критик И.М.Гин. Я и сам в своё время получал такие резенции на отклонённые редакцией тексты.
В постсоветские же времена ВСЕ журналы приняли такое правило: МЫ НИЧЕГО НЕ КОММЕНТИРУЕМ. Правильно: что комментировать? Чтобы комментировать, надо прочесть. А ведь они перестали читать.
Так был убит литературный процесс. Река превратилась в болото.
Опять же – некоторые характерные эпизоды.
В 2007-2010 гг. я руководил Литературным клубом в Петрозаводске, у нас были талантливые авторы. Как-то я предложил стихи Ирины Доборович – в тот момент самого популярного нашего поэта – редактору журнала «Дружба народов». Не ответить мне – как это обычно делается – она не могла: стихи были переданы ей моим знакомым, очень известным пожилым московским литератором. Она ответила, что стихи хорошие. Я – вполне логично – осведомился, когда их напечатают. И получил очень интересный ответ. Хотя это было электронное письмо – но в каждой строчке буквально сквозила паника, эмоционально неадекватное состояние автора. Суть письма: «Что вы? Я не могу эти стихи напечатать! Извините меня! До свиданья!!!» Примерно так.
Стихи хорошие – но напечатать их она не может. Автор – не из их тусовки. Если она напечатает НЕ ТО, ЧТО НУЖНО – она потеряет своё место.
Вот почему такая странная реакция на совершенно обычный вопрос.
Другой пример.
У меня в Москве есть приятельница, И.Я.Кленицкая. Она учитель литературы, как и я. У неё есть подруга, работающая уже лет 20 в отделе прозы «Знамени». Я передал с Инной Яковлевной свою документальную повесть о школе, и эта дама не могла отказать: Инна Яковлевна её старая знакомая. И честно – хотя и явно скрепя сердце – прочла мою повесть. Она  вынуждена была что-то мне сказать. И она сказала: мне было интересно читать – но ведь вы же понимаете, что мы этого не можем напечатать. Я улыбнулся и спросил, почему нельзя это печатать. Она вдруг смутилась, опустила глаза, несколько секунд молчала, подыскивая ответ, – потом сказала: «Но ведь это не художественная проза».
Это очень интересно, потому что фишка журнала «Знамя» - огромное количество публикаций в жанре нон-фикшн. Вот такая и моя повесть.
Она не могла сказать правду: вы не из нашей тусовки, поэтому нельзя вас печатать – и сказала первое, что ей пришло в голову.
И, наконец, третий пример.
Есть такая литературная премия «Дебют». Она вручается каждый год. Её организаторы разрекламировали свою премию как совершенно объективную и независимую. Произведения рассматриваются анонимно, никто не знает, кто их автор.
И вот как-то на конкурс поступило, кажется, 60 тыс. прозаических текстов. Победителем же стала очень симпатичная – и даже просто красивая – 25-летняя девушка из Дагестана. Эта талантливая девушка окончила Литературный институт, работала литературным критиком и, по странному совпадению, была хорошей знакомой всех организаторов конкурса. Разумеется, она как честный человек никому не говорила о своём произведении, представленном на конкурс, но как-то так получилось, что именно это произведение – как и его очаровательная создательница – понравилось жюри.
Конечно, в Дагестане клановые отношения у всех в крови, и эта милая девушка очень успешно адаптировалась в московской литературной среде, сумела стать своей.
Так что организаторы конкурса обнаружили новый талант буквально-таки у себя под носом, перелопатив при этом 60 тыс. рукописей (впрочем, не они лопатили, а секретарши или даже уборщицы, поскольку работы с рукописями было немного: взять и выкинуть).
Между прочим, призовой фонд этого конкурса – миллионы рублей. Очень солидный конкурс.
Понятно, что уровень текстов, выдаваемых на гора этим литературным АБСЦЕССОМ, упал ниже плинтуса. Однако для всех участников процесса-абсцесса это очень хорошо: их уже никто не сравнивает с настоящими писателями – как было в советские времена – потому что настоящих писателей среди них уже нет.
Правда, нет у них и читателей: настоящих читателей. Тех, кто читает книги просто так, из интереса, ради удовольствия: потому что любит читать. Такие люди не читают произведений современных литературных мэтров. Читать их невозможно. Но для самих мэтров это неважно. Это их ничуть не огорчает. Они же не для читателей пишут – у них другие цели.
Тень всегда боится настоящего человека, боится, что он скажет ей: "Тень, знай своё место!" Поэтому Тени стремятся уничтожить всех живых.
И напрасно: ведь они - их Тени.
*  *  *
Как известно, цель существования любой живой системы - вне её самой. Цель системы, которую я описываю, - в ней самой. Цель - самоконсервация, сохранение статус-кво любой ценой. Задраить все люки, все щели, чтобы ни капли свежего воздуха не проникло.
Это самоубийство.
Тот, кто стремится сделать себя несменяемым, - духовный самоубийца.
Как-то один мой знакомый – большой книгочей, но не имеющий отношения к литературному процессу – сказал мне:
- Пытаюсь по инерции читать литературные журналы. Главное впечатление: кажется, русская литература умерла.
Я ответил ему: нет, это не так. Не русская литература умерла – это они умерли. Они убили  себя.
Каждый сам выбирает свой путь. «Жизнь и смерть предложил я тебе, благословение и проклятие. Избери жизнь…»- сказано в Книге Книг.
Но они избрали смерть.
Конечно, они сильно гадят русской литературе. Да, процесс прервался. Что поразительно: не появилось ни одного нового, сколько-нибудь популярного литературного журнала – остались всё те же старые, советские. В редакциях сидят те же советские кадры, старички, совсем уже дряхлые, но крепко вцепившиеся в свои редакторские стулья.
Какие-то геронтореды.
И действительно – походишь по этим редакциям – и охватывает ощущение затхлости и смерти.
Но не русской литературы. Это – их смерть.
Абсцесс прорвёт – и литература возродится. Она нужна людям.
Не знаю, когда это будет, но будет обязательно.