Бабье лето

Вот, наконец, и бабье лето. Казалось, что его уже не будет в этом году. Оно, хоть запоздалое и  уже нежданное,  прибежало запыхавшись: «Здрасте!». Тепло. Радостно и грустно одновременно. Как приятно выйти на улицу, пройтись не спеша по городу, заглянуть в аллеи, полные смеси всех оттенков увядающей листвы - от тёмно-оранжевого до бледно-золотистого - с остатками поблекшей зелени.

— Ну, что,— сказал я,— пошли, Стёпа, прогуляемся.

Он не стал возражать. Запрыгал на месте от радости. Кинулся к вешалке в переднюю. Мы, мигом проскочив два лестничных пролёта, выпорхнули в золотое. Стёпа  сразу рванул на детскую площадку, где шла обычная работа. Что-то несъедобное лепилось из песка похожее на сладкие кулички, ромовые бабы... понятно, девочки. Пацаны, как заводные, катились с горки и вновь забирались наверх. На Стёпу они не обратили никакого внимания, как он ни старался, но наткнувшись на их холодность, он и сам охладел. Успокоился. Подбежал ко мне. Я лизнул его в щёку. Он показал мне язык.

— Не обижайся. Видишь, они заняты,— попытался я его успокоить, но он уже переключился на голубей и воробьёв, которые клевали что-то на дорожке аллеи. Стёпа смешно гонялся за ними, заставляя их взлетать и садиться … и так — раз двадцать. Я тем временем разглядывал ковёр под ногами. Мысленно составлял осенний гербарий.

Я люблю осень. Люблю её слякоть, моросящие, пронизывающие дожди и туманы, шорох под ногами. Как хорошо бродить по улицам Старого города, забредать в самые дальние углы скверов и садов, где нет никого. Такая сладкая тоска томит и ласкает душу! Или, наоборот, когда выпадают светлые солнечные дни и небо совсем по-другому голубое, нежели летом. Так ярко чернеют стволы и ветки лип на фоне кипящего золота листвы в аллеях у Замковой горы и кажется вот-вот из-за поворота, вся окутанная светом и тайной, стройная и прекрасная выйдет тебе на встречу Она. Та, которую видел в лабиринтах сна, которую так давно ждал, предчувствовал и заранее любил.    

Стёпке надоело гоняться за стайками. И он придумал другую забаву — стал подпрыгивать и взлетать вместе с пернатыми. Откуда что берётся! Я понимаю — бабье лето окрыляет. Но чтобы так буквально!
 
Вспорхнув в последний раз, он мило попрощался с птицами, и мы двинулись дальше. По дороге я раскланивался со знакомыми, но ни с кем не останавливался и не заговаривал - не хотелось тратить время на пустую болтовню. 

Подошли к старикам-шахматистам. Я, быстро оценив позицию на доске, подсказал   «белым»:

— Конь с3-d5 — вилка и одна из фигур летит.

Пенсионер, игравший белыми, ошалело вытаращился на меня, как будто ему за шиворот вылили кипяток, а «чёрные» недовольно крякнули.

— Физ. культ. привет, ветераны! Внимательнее. Учите дебютную теорию,— не дав им опомниться, выпалил я. Мы удалились, не дожидаясь ответа.
   
В воздухе вместе с последним теплом и листьями кружилась лёгкая серебристая паутинка. Дразнил и волновал, щекотал ноздри запах осени, аромат увядания.

«Ах, осень, что ты делаешь со мной?! Откуда в тебе эта, неподдающаяся описанию, магия, этот ясный свет, таинственная гармония красок, чудесные перевоплощения и миражи?»

Пока я предавался эстетическим чувствам, Стёпа успел вскарабкаться на ветку старого клёна. Сидел, болтал ногами и мурлыкал себе под нос, кажется, что-то из Есенина: "пусть бегут неуклюже...". 

Я присел у чёрного, покрытого зеленоватым налётом, ствола. В траве продолжалась своя нечеловеческая жизнь. Мелкие вечные труженики тащились по раз и навсегда проложенному маршруту — одни на дерево, другие обратно в подземные пещеры, неся на себе, кто что мог.

«И ничто не может их остановить. Разве что всемирный потоп",— подумал я.

Стёпка спрыгнул с ветки, как раз на муравьиную тропинку, и одной ногой насмерть придавил штук десять работяг, которые тянули домой куколку бражника.

«Эх, Стёпа, ты даже не заметил, как совершил непреднамеренное убийство». Но не хотелось в такой день думать о смерти.

Не прошло и пяти минут, как соратники утащили с тропинки всех убиенных и раздавленную куколку.

«Вот и от нас ничего не останется на земле. Нас тоже зароют близкие. Вместе с нашими чувствами, надеждами, мечтами, переживаниями. Хорошо Стёпе, он об этом ещё не думает. Летит себе вперёд, как пташка».

Стёпа добежал до фонтана и остановился. Увидел знакомую девушку, соседку, в которую был тайно влюблён. Она возвращалась из института. Он предложил проводить её домой. Обо мне тут же забыл. Понятно. Любовь — дело серьёзное. Мне не оставалось ничего другого, как плестись за ними.

Девушку звали Марина. Она была старше Стёпы на десять лет. Ей было двадцать. С большими зелёно-голубыми морскими глазами и с рыжими косами, которые так подходили к осени. От неё пахло пряниками, ванилью, книгами и чем-то чисто девичьим. Я догнал их  и поцеловал её  руку. Мне так захотелось. От неожиданности она вздрогнула и тихо вскрикнула, но потом узнала меня и успокоилась. Так мы втроём дошли до нашего дома. Она постояла и немного поболтала со Стёпой у своего подъезда. Простилась. Ласково погладила меня по голове и ушла.

— Что, Филя?— сказал мне Стёпа,— пора и нам домой. Уроки, будь они неладны. 

Жалко было уходить (погодка-то какая!). Но ничего не поделаешь.

— Пошли,— с сожалением ответил я. Он пристегнул мне поводок. Отчего мне захотелось отряхнуться и почесать за ухом. И я покорно потянулся за ним, уныло помахивая хвостом.   

«Ах, осень, что ты делаешь со мной!»