История пятьдесят седьмая. Про нехороших капитанов

В моей очень длинной морской жизни встречались разные капитаны. Многих из них я вспоминаю чуть ли не каждый день с благодарностью. Но попадались и такие, что лучше бы и не вспоминать, но ведь голову на время плохих воспоминаний от тела не открутишь – дескать, покури пока что, потом прикручу на место, когда умные мысли в тебя полезут.
Конечно же, любой из читателей вправе спросить : «А сам-то ты какой? Брюзжишь тут, на нервы действуешь, а у самого, небось, как у хирурга «своё кладбище мореходов»!
Отвечу сразу – я непрост, более того, бываю довольно жёстким в общении и не терплю непрофессионализма и чисто морского хамства. И то, и другое на кораблях встречается очень часто и остаётся только с сожалением констатировать, что флотские традиции уходят в небытие, уступая место чистой коммерции. Впрочем, пусть про меня напишет кто-нибудь другой – прочитаю с интересом и обижусь «пропорционально наезду».
В этой истории расскажу о двух капитанах, которые запомнились, не как капитаны, а  как инородные тела на капитанских мостиках.
Итак, начинаю со штурманской юности:
На китобойце «Сметливый», который переоборудовали в патрульно-инспекционное судно (ПИ), я уже отработал два полугодовых рейса с капитаном, которого и сейчас считаю своим крёстным отцом. К сожалению, его сгубила наша пагубная страсть к алкоголю и в третий рейс судно вышло с новым капитаном Денисенко. Его тяга к алкоголю была не меньше, чем у предшественника, но, в отличие от первого, Денисенко в голове имел растянутую бесконечность вместо конкретных мыслей и тягу к женскому полу и самовосхвалению. Более того, он так и не научился швартовать крохотный ПИ ни к причалу, ни к другим судам, неся вокруг себя разрушения и, соответственно, дорогостоящие затраты на ремонт.
Мы перед этим рейсом почти три месяца отстояли на ремонте в Риге, тропическое довольствие (сухое вино, выдаваемое в те времена экипажам, когда судно находилось в тропической зоне) было выпито авансом и рейс предстоял быть «сухим». Не тут-то было! Часть сухого вина была изъята капитаном и «оприходована» на переходе на промысел в район Гвинеи Биссау. «Сметливый» часто заходил на Канарские острова и брал продукты для промысловых судов. Торговцы поощряли такие закупки, выдавая в качестве бонуса процент капитанам не деньгами, а дешевым бренди. Вот поэтому наш Денисенко не просыхал ни на один день.
Меня он терпеть не мог, потому что я не пил. А не пил я потому, что свой лимит вина выбрал на стоянке, а брагой никогда не увлекался. Можно было бы сказать, что я был очень правильным штурманом, но это будет неправда, а я дал сам себе слово писать только то, что было.
У Денисенко была своя компания: старпом со вторым помощником и уборщица. Я даже не могу сказать, сколько ночных вахт я оттарабанил за второго штурмана! А как сдавать вахту человеку, который приползает в час ночи на мостик и плюхается в штурманской рубке на диван? Вот и трубил я бессрочно, жаловаться ведь некому!
Капитан поставил своей целью прихватить меня или состав моей вахты на пьянке и                « пристегнуть»  приказом, чтобы не слишком болтал языком. Он открытым текстом так мне и заявил:
- Третий, это твой последний рейс в должности штурмана, будешь мне каюту мыть, когда матросом на «Сметливом» придёшь.
Весь экипаж следил за нашей войной с неослабевающим интересом. На словах, конечно, все были за меня, но на этот тип судов направлялось много «позвоночников» и приходилось почти никому не верить. Такоя вот ситуация...
Однажды был какой-то праздник и, естественно, в кают-компании был приготовлен праздничный ужин. Народ собрался в 19:00 и капитан предварил первый тост коротким спитчем:
- Я думаю, что вахта третьего помощника пить сегодня не будет!
Куда уж тут. Мы хорошо поужинали и в 19:50 я громко на всю кают-компанию изрёк:
- Моя вахта! Поднялись и с вещами на выход! Не забудьте свои порции!
Из-за стола поднялись четвертые механик и электромеханик, моторист и два матроса. Каждый взял со стола по две бутылки сухого вина, которые нам причитались, и в полном молчании мы покинули кают-компанию.
Не счесть, сколько раз за вахту прибегали на мостик многочисленные «подданые» капитана, чтобы проверить – пьём мы на мостике или нет? Напрасно! Мы договорились, что устроим «образцово-показательную пьянку» через несколько дней в любое удобное для нас время.
И устроили! После дневной вахты через несколько дней собрались у меня в каюте и слегка пошумели, предварительно договорившись об этом безобразии. Нас пытались разогнать все, включая капитана, но мы ведь тоже ребята не хилые. А в лицо матроса, сунувшего голову в иллюминатор с наружной стороны, полетел помидор, который удачно раскрасил матроса в костюм индейца.
Посидев пару часов, мы разошлись по каютам и на вечернюю вахту все пришли свежие и жизнерадостные. Потом на мостик поднялся капитан:
- Я тебя в порошок! Настало моё время! Все, Румянцев, пакуй чемодан – на попутном траулере домой пойдёшь. Был бы я твоим отцом, я бы тебе такое устроил!
На последнюю фразу я ответил репликой Шурика из «Ивана Васильевича»:
- Были бы вы моим отцом, я бы повесился!
Тут он разорался на много минут и сказал, что завтра вызывает меня на суд офицерской чести в 16:00 в кают-компанию. Я, надо признаться, приуныл. Хоть и не офицер, а всего лишь старшина второй статьи, но «офицер флота рыбной промышленности», блин!
Ночь спал плохо, утреннюю вахту отстоял кое-как, на обед не пошёл и еще больше трёх часов маялся в ожидании «суда Линча».
Все, кроме старпома и вахтенного механика, в назначенное время собрались в кают-компании, чтобы осудить меня и, если наберётся соответствующее количество голосов, пропустить меня под килем или поставить на рей на пару часов.
Слово взял капитан:
- Товрищи! Мы собрались тут, что бы разобраться с безобразным поведением третьего штурмана Румянцева, связанного с постоянным его пьянством, и разобрать инцидент, произошедший вчера вечером на корме. Предлагаю начать с малого – с инцидента, а потом уже принять решение по Румянцеву.
Я ничего не знал о том, что произошло вчера на корме. Там у нас стоял стол, скамейки и мы резались в домино и в нарды в свободное от вахт время. Судно не было оборудовано кондиционером и в надстройке жара превышала 35 градусов! Вот все и выползали на корму из прокалённого железа при малейшей возможности.
В общем, дело было так: третьим механику и электромеханику стало вечером скучно и они пошли в женскую каюту, но, когда электромеханик переступил комингс (порог), третий механик закрыл дверь снаружи. Элмеху это не понравилось и он начал пытаться открыть дверь, но не тут то было! Буфетчица уже лежала в койке, а уборщица только готовилась отойти ко сну. Она и разоралась себе на горе. Дверь, наконец, открылась и элмех выскочил в коридор, но уборщица выскочила следом, продолжая орать, что она лишит всех визы и это будет только началом, а что будет потом – лучше им и не знать!
Не сговариваясь, оба механика взяли уборщицу за руки и за ноги и понесли к борту. Сидящий на корме боцман ковырял спичкой в зубах и приговаривал:
- Правильно! Правильно!
Конечно же, никто не собирался выбрасывать уборщицу за борт, г...о ведь не тонет, чего же зря стараться? Но об палубу её шмякнули с удовольствием.
Такая вот страшилка произошла. Слово взял третий электромеханик и... проговорил больше часа. Суть его речи сводилась к тому, что капитан так вознёс над экипажем уборщицу, что она с этой высоты может лишить визы любого члена экипажа и что действия по «транспортировке тела» были вызваны негодованием от того, что уборщицу никто и не трогал, а она крыла матом, как последний биндюжник из знаменитой песенки про «шаланды полные фекалий»!
- Как это так – меня, капитан-лейтенанта, человека с двумя высшими образованиями уборщица кроет матом, грозится лишить визы и выгнать из партии? Я ведь ей и слова не сказал! – возмущался элмех.
Вся кают-компания загалдела и галдёж был не в пользу капитана.
- Я закрываю собрание! – объявил растерявшийся от такого поворота событий капитан.
- А я? – подал я свой голос, - Про меня забыли!
Тут вообще такое поднялось! Оказалось, что экипаж спокойно спит, только когда я на вахте и т.д.и т.п. Врать не буду, мне было приятно!
Это только один эпизод, а за рейс их было несколько десятков – тема для плохого романа.
Вторая история будет покороче, но тоже имеет право лечь на бумагу.
Я отработал одиннадцать лет капитаном и вдруг «выпал из обоймы». Выпал совершенно предсказуемо, но не думал, что придётся долгих три года работать старпомом. Поверьте, психологически это очень трудно – голова ведь капитанская осталась. И мысли больше капитанские, чем старпомовские, что, впрочем, абсолютно неправильно – мысли должны селиться в голове в соответствии с занимаемой должностью! Из-за этой головы у меня часто возникали проблемы даже с самим собой, не говоря уже о взаимоотношениях с капитанами, ведь любое капитанское решение я механически переключал на себя и почти всегда получалось, что я бы сделал лучше. Это, конечно, моё субъективное мнение, но из песни слов не выкинешь.
Мы прилетели в Шанхай, где на ремонте стояло моё очередное судно. Капитан – мощный и высокорослый – сразу вызвал у меня симпатию и я в душе порадовался за себя. Впереди ведь полгода пахоты и очень важно, когда тобой командует грамотный командир.
Как же жестоко я ошибся! О какой грамотности могла идти речь, если капитан на полном серьёзе утверждал, что циклон – это хорошо, а антициклон -  плохо, потому что он, гад, против циклона! Я сначала думал, что Александр Сергеевич шутит...
Любимым словом в лексиконе капитана было слово «Я»:
- Я был лучшим блокирующим в волейбольной сборной города Клайпеда!
- На городском турнире по шахматам я дошёл до финала, но был вызван в рейс, поэтому не взял первый приз!
- Я так выдрессировал свою овчарку, что она, когда я в море, всегда спит в кровати на моём месте!...
Он приходил на мостик в пол-седьмого, усаживался на капитанский стул и начинал рассказывать о том, какой он грамотный и как ему с его умищем тяжело жить в скопище идиотов, каковым он считал свои экипажи.
Грустно... Я обычно старался находиться от него как можно дальше, не в силах ощущать амбре, исходящего от долгое время нестиранной футболки и убийственного запаха изо рта:
- Я лечу зубы у лучшего дантиста города, который сказал, что чистить зубы исключительно вредно!
В филлипинском порту Давао мы взяли груз бананов и повезли его в Иран. Бананы – специфический груз и требует к себе самого пристального внимания, иначе его можно легко испортить. После того, как включили охлаждение в трюмах, я полез по трюмам для  замера температур и не поверил глазам – по всем помещениям температуры были на пять-шесть градусов ниже положенных по инструкции. Я пулей выскочил из последнего трюма и понёсся к  капитану с докладом.
В каюте капитан и стармех были уже в состоянии, близком к ауту. Мои многократные попытки объяснить им, что мы убиваем груз, ни к чему не привели. Пришлось бежать в машинное отделение и совместно с вахтенным механиком переустанавливать  температурный режим.
Груз был сдан почти нормально, а стармех, размазывая очередные пьяные слёзы, как-то признался, что никогда не возил бананы и следовал только указаниям капитана.
Хотелось мирного неба и я много раз пытался наладить ровные отношения с командиром, но всегда что-то мешало:
- Александр Сергеевич, а как вы относитесь к творчеству Высоцкого?
- У меня лучшая в городе фонотека с записями Высоцкого!
Да не спрашиваю я тебя про фонотеку! Как ты сам относишься?
И так во всём.
Многочисленные грузы сдавались нормально, я планировал получить характеристику-рекомендацию на капитана и занять своё место в ряду капитанов-самодуров, о которых сейчас пишу.
В аргентинском порту Сан-Антонио мы погрузили много всякого: ананасы, арбузы, яблоки, груши и ещё чего-то на Испанию и Италию и стояли в ожидании документов на груз. Дело в том, что в любой документ по грузу необходимо вносить капитанские оговорки, в которых указывать, что, например, некоторые ящики повреждены, тара помята и так далее. Это общепринятая практика и она позволяет защищать интересы судна, если в портах выгрузки будут какие-нибудь претензии к грузу. Например, грузополучатель заявляет, что мешки сырые, а судно тут же показывает уже внесённую оговорку – извините, мол, ошибочка не наша.
Так вот, я подписал порту бумагу по учёту стояночного времени судна (таймшит), который был на испанском языке. Порт меня заверил, что грузовые документы принесут к отходу, вот мы и ждали. Как оказалось, этот таймшит и есть основной документ, а его копию без оговорок я уже отдал грузоотправителю! Сложно понять береговому человеку, но это был огромный ляп с моей стороны! Это значило, что груз принят к перевозке в идеальном состоянии  и все претензии в порту выгрузки будут напрямую к судну.
Это был удар! Такой удар, что я неделю ходил сам не свой. Более того, я сразу же подал рапорт капитану о возложении на меня всего, что может возникнуть в портах выгрузки, включая материальное наказание.
Необходимо сказать, что у капитана настроение менялось в соответствии с лунными фазами. Например, когда луна «наполовину», он был почти демократичен, но когда наступало полнолуние или новолуние, то всё, полный атас!
Дней через десять после выхода из Аргентины капитан пришёл на мостик ко мне на вахту и сразу от дверей начал орать, что я его подставил, что таких, как я, списывать надо, что...
Я сначала молчал. Потом попытался его урезонить:
- Александр Сергеевич, я переживаю не менее вашего и рапорт лежит у вас на столе. Я признаю полностью свою ошибку, так зачем вы добиваете лежачего? Будет порт, будет выгрузка, а там вы решите, что со мной делать. Дайте нормально нести вахту!
Но капитана понесло. Он орал долго и почти без перерывов на очередной глоток воздуха (и как у него это получалось?) и доорался до фразы, на которую я не ответить не смог:
- За четыре месяца рейса ты ни разу не обратился ко мне по имени-отчеству!
В моих традициях всегда было и есть настраивать штурманов на уважительное обращение друг к другу как при визуальном общении, так и во время радиопереговоров. Согласитесь, ведь всегда приятно, если к тебе обращаются по имени, а не по должности. И в этом контракте мы шли по протоптанной мной тропинке, называя капитана «Александр Сергеевич», старпома «Виктор Александрович», а младших штурманов только по имени.
В общем, это была наглая и чудовищная ложь человека, в голову которого попала полная луна, и я сказал буквально следующую фразу:
- Это чушь собачья и вы об этом прекрасно знаете! Но с этого дня больше никаких неофициальных отношений! Я к вам, господин капитан, буду обращаться только по должности, которую вы необоснованно занимаете!
Капитана вынесло на левое крыло мостика. Там он принял позу гориллы  - полуприсел, почти касаясь руками палубы и заорал:
- Какие такие отношения? О чём это ты тут сейчас? У меня совсем другая сексуальная ориентация!
Если сказать, что кровь бросилась мне в голову, значит, не сказать ничего. Она вскипела во всём организме и я до сих пор не понимаю, как и что меня удержало от адекватной мужской реакции.
- У меня совсем другая сексуальная ориентация! – проорал он во второй раз, тыча пальцем-сарделькой в моём направлении.
Я почувствовал вдруг, что начинаю успокаиваться. Даже сейчас не могу объяснить, что произошло со мной в этот момент. Просто я вдруг успокоился и стал терпеливо дожидаться окончания спектакля.
- У меня совсем другая сексуальная ориентация, чем у тебя!
После третьего раза мне стало стыдно. Стыдно за себя. Вот так работаешь, работаешь – вахты, грузы, бумаги... А что творится вокруг – замечаешь только изредка да и то не всегда. А ведь вокруг люди и у каждого свои проблемы, своя жизнь, свои убеждения. Это в советское время комиссары копались в душах моряков и в их личных делах. Сейчас ведь на флоте сплошное безкоммисарье и каждый варится в собственном соку, как может.
Подумав так, я сказал капитану, как можно душевней:
- Александр Сергеевич, простите меня, пожалуйста! Я ведь не знал, что вы педераст!
Не получил я характеристику-рекомендацию... Не подскажете, почему?


07.10.2013
Пролив Каттегат