Хиндустанский волк. Книга III. Глава 3

ХИНДУСТАНСКИЙ ВОЛК

Владимир П. Паркин

Роман.
Книга III
историко-приключенческого романа из пяти книг
«МЕЧ И КРЕСТ РОТМИСТРА КУДАШЕВА»
©  Владимир П.Паркин, автор, 2013.
©  Владимир П.Паркин, издатель, 2013.
ISBN 978-5-906066-06-0

***   *****   ***
***   *****   ***

ГЛАВА   3.
Долгая дорога в Персию. На борту "Императрицы Антуанетты".

*****

25 февраля 1912 года. Порт Красноводск.

Пароход «Геок-Тепе» покидает Красноводский залив.
 Под форштевнем ледяная шуга. Навигация на Каспии официально еще не начиналась. Был прогноз, что в ночь Каспий встанет. Астраханский порт еще не освободился ото льда. Был  риск. Была надежда, что пароход успеет прорваться к Баку, доставить для нужд «Персидской экспедиции» военный груз, а уж там и дозимует.

Кудашев не один. Вместе с ним отплывает его новый подчиненный телеграфист Владимир Гагринский. Гагринский простился со своей супругой Геленой еще в Асхабаде. Поднявшись на борт транспорта, на палубе не задержался, сразу проследовал в каюту.

Кудашев в цивильном. Мундир пришлось оставить дома. Ротмистру Отдельного корпуса жандармов Кудашеву Александру Георгиевичу уже никогда не увидеть себя в зеркале в синем мундире с аксельбантами и серебряными погонами в один просвет без звёздочек.

На пирсе остались Леночка, Татьяна Андреевна и Митьки – казаки Брянцев и Митрохин. С Митьками он еще встретится на «территории», но придут они на неё другим путем.
Еще в Асхабаде Александр Георгиевич пытался запретить Леночке провожать его до Красноводска, но не смог.
– Не спорь, – сказала Лена. – Со мной Татьяна Андреевна поедет и твои Митьки!
Так и сделали.

Леночка при прощании не плакала.
В самую последнюю минуту набралась храбрости и прошептала Кудашеву в ухо:
– У нас будет маленький! Я в поезде почувствовала. Хорошо, что не упала на улице…
У Кудашева перехватило дыхание. Глотнул холодного воздуха.
– Только не упади! – Леночка поцеловала мужа в щеку. – Нас теперь двое. Ждать будем. Возвращайся быстрее!
Кудашева бросило в пот.
– Я никуда не поеду…
Татьяна Андреевна, прощаясь, тоже обняла Александра Георгиевича:
– Храни тебя Господь, Саша! Поезжай, исполни свой долг. Может, нашего Максима Аверьяновича встретишь, обними его за нас всех, привет передай. Ждём, и будем ждать вас обоих!

Леночка снова прижалась к мужу. Оторвали ее от Александра Георгиевича с большим трудом. Под «отходный» гудок Кудашев бегом поднялся по трапу. В последний момент чуть было не вернулся назад. Все плыло в его глазах. Сколько, сколько можно быть сильным?! Александр Георгиевич стоял на корме, держась левой рукой за поручень, а правой посылая последний привет Леночке. Его лицо было мокрым. То ли от снега, то ли от... 
 
Быстро увеличивается между судном и пирсом полоса холодной темно-серой воды. Мощный пароходный гудок перекрывает голоса прощающихся.
 
Но Кудашев сердцем слышит Леночкин голос:
– Саша! Миленький! Возвращайся! Я всегда буду тебя ждать. Всегда! И никогда не буду плакать! Я тебя люблю!.. Жду!!! Жду!
А холодный северный ветер доносит до Леночки голос мужа, который так и не смог заглушить пароходный гудок:
– Леночка! Береги себя! И маленького! Я люблю вас!!!
 
Как часто они оба будут и во сне, и в явных грёзах вспоминать эту сцену, слышать родные любимые голоса...

  *****
Каспий пересекали ночью. Качка почти не чувствовалась.
Гагринский, укрывшись двумя солдатскими одеялами и свернувшись калачиком, спал без задних ног.

Кудашев, как ему самому казалось, не сомкнул глаз.
Снова и снова, бесконечным рефреном в его ушах слышались последние прощальные крики Леночки: «Саша! Миленький! Возвращайся! Я всегда буду тебя ждать. Всегда! И никогда не буду плакать! Я тебя люблю!.. Жду!!! Жду!»…
Снова и снова сквозь марево собственных слез и хлопьев мокрого снега он пытается поцеловать Леночку, но ее губы недоступны для поцелуя. Они шепчут: «У нас будет маленький! Нас теперь двое. Ждать будем. Возвращайся быстрее…».
Леночка пропадает во тьме.
Вдруг из мрака метели появляется освещенное огнём свечи лицо Владимира Георгиевича Дзебоева. Таким Кудашев видел его при прощании в последний день пребывания в Асхабаде. Дзебоев что-то говорит Кудашеву, но слов не слышно, истошный гудок заглушает все иные звуки. За спиной Дзебоева Асхабадский вокзал. Перрон. На перроне Кудашевы – отец и мама. Это проводы. Проводы вольноопределяющегося Кудашева в Маньчжурию! Они что-то кричат своему Саше. Слов не слышно. Паровозный гудок заглушает все звуки…  даже звуки духового оркестра с его бравурным маршем «Радецкий»! Выстрелы. Крики «ура». Вой снаряда… Сейчас будет взрыв. Сейчас…
– Я никуда не поеду! – кричит Кудашев.
Открывает глаза. Над ним Гагринский. В его руках фаянсовый бокал с горячим чаем.
– Александр Георгиевич! У вас жар. Выпейте горячего с малиной и коньяком. Капитан прислал!

Кудашев привстал. Его подушка и сама нательная рубаха была мокры от холодного пота.
Прильнул сухими губами к горячему фаянсу, сделал несколько глотков, вернул чай Гагринскому.
– Благодарю, Владимир Михайлович. Помогите переодеться. В саквояже чистая сорочка!
Переодевшись, медленно, маленькими глоточками допивал чай.
Гагринский уже снова спал.

Кудашев вспоминал свой недавний бред… К чему такие сны снятся? С Леночкой все понятно. И с родителями тоже. Хорошо, что приснились. Чувство осталось доброе. Значит, все будет хорошо! А что во сне говорил Дзебоев? Не вспомнил. Зато припомнилась последняя с ним встреча на Козелковской.

Ужинали, пили чай.
– Значит, едешь, Саша? – спросил Дзебоев.
– Значит, еду Владимир Георгиевич! Группа готова, я тоже. С планом операции ознакомился, внутреннего сопротивления не ощущаю. Подписку о неразглашении не нарушу, если сообщу вам, что в основе операции – ваша «Стратагема»! Никаких задач, связанных с насилием. Только наблюдение и связь. Легенда лично для меня – старая, но уже проверенная, и территорией происхождения подтвержденная. Полагаю, проблем не будет. Через год вернусь, встретимся!

Дзебоев курил. Дымил в распахнутую топившуюся печь. Горестно вздохнул.
– Через год… Это и много, и мало. Я даже думать боюсь, что будет через год!

– Что было, то и будет, – попытался улыбнуться Кудашев.

– Твоими бы устами да мёд пить! Знаешь, какой кошмар меня по ночам мучает? Стою я с револьвером в руке на площади Скобелева. Позади меня эскадрон казаков и весь личный состав городской полиции. А через площадь на нас надвигается толпа рабочих из паровозоремонтного депо. Среди них и дети, и женщины, и старики с клюшками. В меня уже булыжники летят.  А я никак не могу дать команду «оружие к бою, целься, пли!». Просыпаюсь в поту. Сердце колотится, боль в груди…

Дзебоев бросил в пламя печи окурок, закрыл дверцу. Кудашев молчал.

– Что делать, ума не приложу, – продолжил Дзебоев. – Нет уже у меня ни веры, ни надежды. Медленно, но верно Европа втягивается в большую войну. Не думаю, что в ней будут победители. Побежденных будет много. Очень много. Поражения на фронтах перерастут в национальные революции в масштабах, какие Робеспьеру и Наполеону и не снились. А восстания девятьсот пятого-шестого годов в России нам покажутся лёгкой репетицией предстоящей трагедии.

– Неужели так мрачно? – тихо спросил Кудашев. – Ведь должны же работать аналитики на государственном уровне?! Как я понимаю, и моя собственная предстоящая миссия имеет задачу стратегическую – предотвращение сепаратных сделок между Германией и Англией. Правда, на локальной территории – Персии! Это же ваша идея, Владимир Георгиевич!

– И это тоже правда, – сказал Дзебоев. – Ладно, не будем о грустном.
Выдвинул ящик стола, достал лист бумаги, протянул Кудашеву: – Читай, Саша. Это моё завещание на тебя и на Чермена в равных долях. Нотариус только что ушел. Бумаги на банковский вклад, на этот асхабадский дом и земельный надел в Осетии лежат в нотариальной конторе. Подлинник завещания тоже там.

Кудашев молчал. Не знал, что сказать. Дзебоев понял его состояние. Помолчали. Дзебоев продолжил:
– Увязли мы в Персидском Курдистане… От Максима известий нет. Провожу тебя, начну выяснять. Сам то как? Может, откажешься? Кто осудит? Тебе и так уже пенсион обеспечен. В Персии не только пули свистят. На югах и малярия смертельна! Пойдешь по статской, закончишь университет. Как георгиевский кавалер с офицерским крестом имеешь право на личное дворянское звание. Карьера судейского обеспечена! Давай, а?! Мне больно будет, если раньше меня погибнешь! 


Кудашев попробовал улыбнуться:
– Какой из меня судейский! «Не судите, да не судимы будете!», так сказал Спаситель. Мне моя предстоящая миссия интересна. Кроме того, есть еще задача, планом операции не предусмотренная. Уверен, именно там появится возможность её выполнить!

– Ты о Чермене? – спросил Дзебоев.

– Да, – ответил Кудашев. – Мне судьба дала в руки нить, ведущую к нему. Мне и распутывать этот клубок. Больше некому. Я все сказал!

В калитку постучали. Из окна, выходящего во двор, было видно: служанка впустила в дом военного в армейской шинели с погонами подполковника. Это был Калинин.
  *****

В пять утра Кудашева и Гагринского разбудил вахтенный матрос:
– Господа! Подъем! Порт Баку через двадцать минут. Можно умыться. Вода в умывальнике тёплая и пресная.
Кудашев умылся, но бриться не стал. Глянул в зеркало. Увидел в нём самого себя, постаревшего в одну ночь на десять лет. Таким он помнил своего отца – усы с проседью, волосы – соль с перцем!

  *****
В Баку Кудашев и Гагринский не задержались. На перекладных всеми видами транспорта, от дилижансов и авто до железной дороги, добрались через Тифлис и Зугдиди в порт Сухум-Кале. Из Сухум-Кале почтовым пароходом через Новороссийск далее. Третьего марта были в Одессе и покупали билеты на «Императрицу Антуанетту».

Семьсот пятьдесят рублей золотом двухместная каюта первого класса до Стамбула, две тысячи четыреста – до Марселя. Пассажирам трюма соответственно семьдесят пять и  двести сорок рублей – матрац на двухъярусной железной койке. Белье, уборка, питание, пресная вода – и богатым, и бедным – согласно отдельного счету. Впрочем, в рейсе на седьмое марта остановка в порту Стамбул не предполагалась.

До дня отъезда жили в пригороде на частной квартире, в городе не болтались. По трапу на борт взошли, предъявив документы на имена Семёна Коротича и Альфреда Грингарда российского подданства, маклеров Бакинской нефтяной компании Тагиева.
  *****

7 марта 1912 года. Вечер.
Морской порт «Одесса». Борт торгово-пассажирского парохода «Императрица Антуанетта» — «L'imp;ratrice Antoinette» французской компании «Мессажери Маритим». Порт приписки:  Франция, Марсель. Производство судостроительной верфи «Джорджа Брауна и К;» в Глазго (Шотландия). Водоизмещение 9200 тонн. Длина 118 метров, ширина 15 метров, осадка — 6,2 метра. Скорость — 16 узлов.

Идет погрузка.
Семен Коротич и Альфред Грингард уже прошли таможенный терминал, обживают каюту.
Просторно. Два иллюминатора. Ковры, мишура с кисточками, позолоченная лепнина, восковые цветы в хрустальных вазочках. На столе – бутылка «Ch;teau Lafite-Rothschild» – «Шато Лафит-Ротшильд» и два бокала. Две бутылки газированной воды. На стене картина маслом. Техника живописи непривычна для глаза: маленькими разноцветными мазочками. В близи – ничего не понять. А отойти к противоположной стене – пейзаж с горами, полями, коровами и подсолнухами!  В общем, излишества всякие буржуазные. Постели хороши. Белье свежее отглаженное. Шерстяные одеяла в льняных расшитых шёлком пододеяльниках. Нормально, тараканов и клопов нет. Жить можно. Правда, радости в душе никакой.
  *****

Обедали уже на борту. 
– Je peux proposer frit de grenouille du jambonneau, – предложил официант. – Могу предложить жареные лягушачьи окорочка!
– «Началось!», – подумал Коротич-Кудашев.
– Soyez aimables! Будьте любезны! – улыбнувшись, ответил официанту Грингард-Гагринский.

– Chateau-Chalon? Cremant du Jura? – Шато-Шалон? Креман-дю-Юра? – продолжил белоснежно-накрахмаленный гарсон.

– Нет, не нужно вина. И лягушек тоже. Лечиться едем. У товарища язва. Цыпленка нам с рисом, апельсиновый сок и кофе!

Ресторан понемногу наполнялся пассажирами. Состоятельная публика. Многоязычная речь. Французы, бельгийцы, эльзасские немцы, богатые евреи… Незнакомая речь: арабский! Яркая компания туземцев французских заморских департаментов: Алжир, Марокко. Большое русское семейство с детьми…

Маленький судовой оркестр «Марсельезой» поднял публику на ноги, но через двенадцать тактов непринужденно перешел на веселые куплеты в исполнении певички в декольте, словно сошедшей с литографий Тулуз Лотрека, хорошо известного в богемной среде и в России.

Синее море, белый пароход.
Триколор украсил
Фок, бизань и грот.
Золотом сверкает
Имя на борту.
Ах, «Антуанетта»,
Краше всех в порту!

В потолок полетели пробки шампанских французских вин, не облагаемых таможенным сбором. «Моэт-э-Шандо», «Вдова Клико», «Боллинже Гранде»…

– Господи, – сказал на русском Кудашеву Гагринский, – по-моему, мы уже во Франции! Послушайте, что она исполняет: уже пела арии из «Мадам Ардишюк» Оффенбаха, из «Мадмуазель Нитуш» господина Эрве, а сейчас поет из «Жирофле-Жирофля» Шарля Лекока! Вам нравится?

– Конечно, как может не нравиться. Но должен признаться, по мелодии никогда не смог бы отличить Баха от Оффенбаха. Имена знаю, музыки просто никогда не слышал. Где мог слышать? В Кизил-Арвате? В Казани? В Маньчжурии? В Асхабаде даже пластинок не купить. Да и что на пластинке услышишь, отрывки из арий на пять минут. Иметь полную оперу – это сундук граммофонных пластинок – целое состояние!

Гагринский был сконфужен.
– Александр Георгиевич! Я не хотел вас унизить. Просто, у меня была возможность в Петербурге, пока учился в Политехническом. Электриком в консерватории подрабатывал!

– Ладно, Владимир Михайлович! Ни вам, ни мне не нужно оправдываться. Приедем в Париж, у нас будет десять дней для адаптации. Будем вживаться в наши новые образы, в новую среду. От нас с вами еще долго Кизил-Арватом отдавать будет. Если пообедали, идемте на палубу. Слышите гудок? Пора с Россией прощаться!

  *****
Склянки. Двадцать два часа. Долгий прощальный гудок.
Два мощных винта вспенивают морскую воду за кормой парохода. Огни славного вольного города Одессы, мало-помалу, тают в синей дали.
Прощай, Одесса. До свидания, Россия!

Где еще, как ни на борту иностранного корабля за пределами своей отчизны, взгрустнуть о покинутой Родине?!

Даже в Маньчжурии Кудашева ни разу не посещала мысль, что он, в сущности, живёт и воюет на чужой ему территории, за границей. Наверное, виной появлению такого чувства явилось море. Одно дело, когда, сев в железнодорожный вагон на одной станции, выходишь на другой станции, расположенной уже за тысячу вёрст, но похожей на первую, как похожи друг на друга, родные сёстры. Слышишь родную речь, видишь привычные лица…
Совсем другое, когда русский порт, русский берег уходят от тебя все дальше и дальше за горизонт, а потом и вовсе исчезают в морской дали…  А у тебя под ногами покачивающаяся палуба французского судна, на спасательном круге надпись «L'imp;ratrice Antoinette».
Пожилой безногий музыкант в форме морского канонира играет на концертино модный шансон. Хрупкая, уже не молодая парижанка поет бесконечно длинную народную провансальскую песню, каждый куплет которой заканчивается словом Амор! И тёплый южный ветер с запахом соли и йода играет флагом французским… Прекрасный вечер. Весна.

Прощай, Одесса. До свидания, Россия!

Весь следующий день плавания Кудашев так и простоял на свежем воздухе. Кормил печеньем чаек, пока не кончилась вся пачка. Вспоминал, как, вместе с Леночкой кормили чаек в Красноводском порту… 

  *****
В этот самый час Леночка тоже вспоминала счастливое утро в Красноводске. Да, два месяца пролетели, как сон. 25 февраля 1912 года в том же порту Леночка провожала Кудашева в его новую командировку. Как сказал Кудашев, надолго. На целый год. Но так и не сказал, куда он едет. Пароход «Геок-Тепе». Курс на Баку. А потом?..

  *****

Хорошая погода лишь первый день и продержалась. К полуночи на девятое марта, откуда ни возьмись, налетел холодный северный ветер. Дождь со снегом. Шторм не шторм, но его сила в два-три балла многим пассажирам вывернула желудки на изнанку. Кудашеву шторм был нипочем. А вот Гагринскому пришлось отстрадать по полной. Ресторан был практически пуст. Френч шампань спросом не пользовался до самого Босфора.
*****

9 марта 1912 года. Снова солнечно!
Склянки. Кудашев щелкнул стальной крышкой своего морского хронометра. Полдень. Тридцать восемь часов в пути.
Вот уже и Черное море за кормой. Прямо по курсу парохода «Проливы» – Босфор и Дарданеллы.
Черные базальтовые скалы изрезаны огромными колоннами и пещерами.  Серайский Мыс. Слева по курсу азиатский анатолийский берег с маяком под названием «Анадолу Фенери». Справа – берег Европы. Тоже возвышается башня маяка. Соответственно и называется «Румели Фенери». «Фенери», они «фонари» и есть.

Долгий гудок. «Императрица Антуанетта» вошла в Босфор. За штурвалом сам капитан. Не простой маневр. Опасный берег. Опасный курс. Сильное и очень сложное течение от берега к берегу. Верхнее – из Черного моря в Мраморное, и нижнее – в обратную сторону – из Мраморного в Черное. В проливе полно турецких парусных разнокалиберных лодок – фелюг. Того и гляди, кто-то под форштевень угодит. На фоке «Антуанетты» два флага – французский и турецкий красный с золотым полумесяцем. Здесь так принято.

Тихо, солнечно.
Пассажиры облепили оба борта. В руках многих дам театральные бинокли.
В руках первого помощника капитана господина Анри Жерома мощный морской десятикратный бинокль Карла Цейса. Вокруг него одни женщины. Говорит, изрядно грассируя. Его слушают, но смотрят на берег.

Помощник капитана на публике не просто так. Он работает. Снимает фактор возможного напряжения в обществе. Вся команда на постах по расписанию.

Жестикулируя правой рукой в белой перчатке, помощник капитана говорит, словно читает книгу:
–  Дамы и господа! Наш пароход вошёл в «Боспор Фракийский» – пролив между Европой и Малой Азией, соединяющий Чёрное море с Мраморным. «Боспорус», на греческом – «Коровий брод»,   на турецком – «Istanbul Bogaz;» – «Стамбульский пролив». Ближе к морю Мраморному оба берега Боспора застроены одним городом – Истанбулом. Стамбул, столица Турции, бывшей Оттоманской Империи. Он же – историческая столица Византии – Константинополь.

Пожилая дама подняла руку в шёлковой перчатке:
– Месье де Жером! Позвольте вопрос. Как долго мы будем стоять в Стамбуле? Я забыла дать из Одессы в Марсель телеграмму!
Помощник кивком головы поклонился даме:

– Мадам! «Императрица Антуанетта» проследует в порт Марсель без захода в Стамбул. Следующая стоянка только в порту Пирей, в Греции!
Подумал и добавил:
– Если нас к стоянке не вынудит погода. А телеграмму вы можете дать хоть сегодня прямо с борта!

***** 

Босфор прошли за полтора часа. Лоцмана не брали. Капитан хорошо знал фарватер.
Стамбул, или Истанбул, внимания заслуживает. Этого зрелища не пропустил ни один пассажир первого класса. Что могли увидеть из трюма пассажиры третьего класса, чистую публику не интересовало.
Стамбул, как и Красноводск, как и Владивосток, своими строениями амфитеатром поднимается по склонам холмов. Его улицы террасами спускаются вниз. Волшебной красоты город из сказок «Тысячи и одной ночи»!
В порт «Стамбул» залива Золотой Рог не зашли.
Гагринский был разочарован. Надо же! Мимо проплывают крепость Румели-Хисар, православный храм Святой Софии, превращенный в мечеть Айя-София … А вот на мысу Золотого Рога и султанский дворец Сераль!
Эх, когда еще удастся ступить на эту землю!

Кудашев взял Гагринского за руку. Указательным пальцем отстучал ему по запястью морзянкой: «Успокойся! Не привлекай к себе внимания».
Четыре часа двадцать минут понадобились «Антуанетте» на переход Мраморного моря. Достигли нового разлома в известковых скалах, разделившего Европу и Азию – Дарданеллы. Только слепой мог не увидеть удивительное, почти идентичное повторение линий европейского и азиатского берегов. Так идентичны линии двух половинок сломанной черепичной плитки.




Кудашев глянул на хронометр, засек время.

– Уже работаем, Александр Георгиевич? – решил пошутить Гагринский.

– Уважаемый господин Грингард, – ответил ему маклер Бакинской нефтяной компании Тагиева Семен Коротич, – мой опыт подсказывает мне: в делах нашего углеводородного бизнеса шутки неуместны. Они могут привести к большому пожару на нефтепромыслах.

– Понял, больше не буду. Но если вы посмотрите выше капитанской рубки, увидите кое-что интересное! – кивком головы Гагринский указал на верхнюю палубу.

Кудашев, не поворачиваясь, одним взглядом оценил обстановку. На «скайдеке» – самой верхней палубе, где пассажирам запрещено появление, и хранятся спасательные круги и шлюпки, трое мужчин в форме рядовых матросов. Один крутит ручку камеры. Синема! Второй ведет наблюдение через стереотрубу. Третий пишет на большом, с газету, листе бумаги.

– Уходим, – приказал Кудашев Гагринскому. – Медленно и спокойно. В каюту.

В каюте Кудашева ждал сюрприз. Все вещи были на месте, вот только на паркете под чемоданом – пятнышко рассыпанного зубного порошка. Кудашев вынул из кармана лупу, осмотрел замки чемодана. Так и есть: исчезла «пломба» - волосок самого Кудашева, что был петелькой вставлен в замочную скважину.

– И что? – спросил Гагринский.

– Моя мина для любопытных сработала, – в полголоса ответил Кудашев. – Обыск был у нас. Полагаю, если ничего не пропало, были не воры.
Открыл чемодан. Осторожно осмотрел вещи.
Гагринский тоже полюбопытствовал.
Вещи были в сохранности. В потертом кожаном портмоне десяток визитных карточек российских торговых домов, отдельных купцов, врачей, адвокатов и банкнота в сто рублей – «Катенька». Несколько номеров «Биржевых ведомостей», две колоды игральных карт, томик Пушкина, журнал эротических фотографий, четыре смены белья, несколько галстуков…

– Все на месте! Теперь гляньте свои вещи, господин Грингард!

У Гагринского тоже ничего не пропало. Но на белоснежной сорочке лежала кучка сигаретного пепла.
Гагринский был расстроен. Кудашев, напротив, успокоился.
– Прошу не переживать, господин Грингард! Наше путешествие только начинается. Уважаю французскую контрразведку. На каких дальних подступах к Франции начинают работать! А работы много… Они же весь пароход переворошить, верно, успели. Устали, закурили, пепел в ваш чемоданчик уронили… Все, по человечески, понятно. Беспокоиться не будем, но не будем и расслабляться. Шутить будем, когда домой вернемся в Россию!

– Прошу прощения, господин Коротич! – Гагринский не смел поднять глаз. – Я научусь. Всему научусь. Не расскажете мне, что происходило сегодня на «скайдеке» – самой верхней палубе? Почему мы ушли?

– И это понятно. Понятно, почему отменена традиционная остановка в порте Стамбул. Французская военно-морская разведка под прикрытием пассажирского рейса работала. Почти не скрываясь. Французам, конечно, «Проливы» знакомы несравненно лучше, чем нам. В Крымской войне 1853-1856-го союзниками Турции против России выступили и Франция, и Англия. Полагаю, Турция получала полную военную поддержку, включая и инженерную. Следовательно, система инженерно-оборонительных сооружений в Дарданеллах Франции известна очень хорошо. На сегодняшний день политическая ситуация изменилась. Франция – союзница России по договору 1904 года, а договор 1907 года с Англией окончательно сформировал военно-политический союз Антанты – «Сердечного согласия»!  У Турции с Германией нет своего договора о военно-политическом союзе, но они прекрасно обходятся договорами локальными о военном сотрудничестве на поставку артиллерийских орудий Круппа, винтовок Маузера, на обучение офицерского состава турецкой армии. И, конечно, на модернизацию инженерно-оборонительных сооружений. Думаю, модернизация проведена турками не слабая. Если стальные пушки Круппа уже в Энзели появились, то здесь - и подавно!
Кудашев аккуратно, под лупой, снова вставил свою «пломбочку» в замок, запер чемодан. Продолжил:
 – Вот мы с вами, господин Грингард, и стали невольными свидетелями интереса французской военной разведки к Дарданеллам. Шло уточнение известной информации. Потому мы и ушли. Кому нужны непрошенные свидетели?! У нас своя задача. Пока – добраться до места живыми и не «засвеченными». Уже одно это – будет совсем не просто!

– Интересно. Укрепления, оборонительные сооружения… Я во все глаза смотрел. Правда, без бинокля. Я не близорук, но видел только одну полуразрушенную средневековую башню… И все!

– И в бинокль бы не увидели. Вы не военный человек. Я сам только сегодня понял, почему в русско-турецкой войне 1877-78-го Босфор и Дарданеллы не были атакованы «в лоб». Мощная береговая артиллерия хорошо укрыта в глубинах многоярусных скальных казематов. Легко выдвигается и легко укрывается. Скалы монолитного известняка и базальта. Это не кирпичная кладка, не бетон, не «мыльный камень» Сапун-горы. С верхних ярусов орудия будут бить прямой наводкой по палубам броненосцев. Одно прямое попадание – и противник ляжет на дно. Здесь хорошо пристрелян каждый квадратный метр. В военном отношении лобовой штурм бессмыслен. В ставке это знали. Ладно, проехали. Едем дальше! Позаботимся, лучше, о самих себе!


  *****
Четыре с половиной часа затратила «Антуанетта» на проход Дарданелл. Всего на Проливы – десять часов.

Выйдя на простор Эгейского моря, почувствовали: стало намного теплее. Комфортнее.
Верхняя палуба усыпана пассажирами. Все гуляют, любуются морским пейзажем. Синее море, беломраморные острова, цветущие пальмы…
Здесь оживленно. Всегда в поле зрения парусники. Время от времени встречные пароходы гудками приветствуют «Антуанетту».

На всем дневном пути играет французский оркестр. И уже не Оффенбаха – Чайковского, Варламова, Алябьева, русские романсы, вальсы и марши. Чаще других – «Варяга»! Правда, за русские рубли. Было, кому заказывать музыку. Ну и что… Традиция. Знай наших!

Еще четырнадцать часов плавания, и «Императрица Антуанетта» входит в порт Пирей.
9 марта 1912 года. Поздний вечер. 22 часа. Греция. Афины. Стоянка двенадцать часов!

В пять утра стюард разбудил господ нефтепромышленников. Подал в каюту легкий завтрак на двоих, кофе.
В половине шестого уже светало, когда Коротич и Грингард не спеша, прогуливаясь по палубе, вышли к трапу. Их обогнали трое мужчин в форме офицеров русского флота. Два мичмана и капитан-лейтенант. Каждый с чемоданом. Один из мичманов еще и с большим кожаным футляром. Синема-камера! На трапе оступился, стукнул футляром о поручень. Чертыхнулся по-русски.
Гагринский, узнав в мичмане с камерой французского матроса, снимавшего скалы Дарданелл, чуть было не дёрнул Кудашева за полу пиджака, но сдержался.
Спустились. Прошли вслед за моряками по пирсу к таможенному посту. Заспанный грек в форменной фуражке не глядя поставил в паспортах по оттиску личного штемпеля.
На портовой площади русских офицеров флота ждал автомобиль. К Коротичу и Грингарду подкатила коляска.
– Хайре! – приветствовал пассажиров извозчик.
– Хайре! – приветствовал извозчика Кудашев. – Парфенон, плиз!

Восход солнца Кудашев и Гагринский встречали на высоте холма Акрополя у подножия мраморных колонн  главного входа – Пропилей – Парфенона,  храма Афины Паллады.

– Вы молчите? Ничего не скажете? – спросил Кудашева Гагринский.

– Нет слов, – ответил Кудашев. – Нам судьбой даровано счастье прикоснуться к самим истокам всей европейской культуры!

– Я не о культуре, не о древнеримских греках! – Гагринский был явно возбужден. – Я о русских моряках, снимавших турецкие военные укрепления с французского пассажирского парохода!

– И что? – Кудашев явно не собирался комментировать это событие.

– Как что! Это разведка! Русская. А вы предположили, что французская.

– Возможно, ошибся, возможно – нет. Нас с вами это событие не касается. В противном случае мы, как непрошенные свидетели, подлежим ликвидации. У них – своя свадьба, у нас – своя. Нам не следовало пересекаться. Радуйтесь, что вы ещё живы, Владимир Михайлович! Повторяю: у нас задача прибыть к месту назначения живыми, здоровыми и не «засвеченными»! Сейчас возвращаемся на «Антуанетту» через ближайший трактир. Едем с шампанским в руках, горланим на все Афины «Из-за острова на стрежень!». Понятно?

Так и сделали. На борт парохода успели вовремя.
Десятого марта в десять ноль ноль «Императрица Антуанетта» покинула порт Пирей и вышла в открытое море курсом на Палермо.
Вернулись в каюту. Кудашев проверил свои «пломбочки». Обыска не было. Все чисто. Произведена уборка. На столе свежие цветы в вазе. Пачка газет: греческая «Ризоспастис», итальянские «Карьере делля сера» и «Миссаджеро», французские «Матен», «Пти журналь», «Пти Паризьен».
Кудашев полистал газеты, мельком просмотрел фотографии. Однако! Как мало в Европе владеть только английским!

Гагринский взял «Пти Паризьен», отошел к закрытому иллюминатору.
– Какие новости, Владимир Михайлович? – спросил Кудашев.

– Не готовы мы к совместной работе на «территории», Александр Георгиевич, – не глядя на Кудашева, заявил Гагринский.

– Вы о языке общения?

– О нём, родимом. По легенде мы с вами родственники. Оба Котовичи. И оба белорусского языка не знаем. Русский на людях исключается. Я говорю на французском, вы – на английском! Как быть? И в таком серьезном деле – русский «авось»! Провалимся!

– Остановитесь, господин Грингард! Не нарушайте условий контракта с Бакинской нефтяной компанией Тагиева! Вы не в своем собственном доме, а на территории Республики Франция. Здесь за нас заступиться будет некому. Примите этот выговор как взыскание. Вернемся в Россию – отсидите сутки под домашним арестом.

– Мои извинения, господин Коротич! Вырвалось…

– Принято. Однако, в сложившейся ситуации есть и моя вина. Ваша роль – немого слуги, в театре называлась бы «кушать подано!». Технический работник – лаборант. Фотография, микроскоп, пробирки, полевые изыскания… Контакты в обществе не предполагаются. Однако, если возник вопрос, нужно искать на него ответ. Решение будет таким: с этой минуты русский в общении только как средство изучения французского языка мною и английского – вами. Через месяц будем говорить свободно. Мы в Европе, не в Кизил-Арвате! Прошу, читайте и переводите свой «Пти Паризьен»!

– Благодарю, господин Коротич! Люблю, когда меня понимают. Месяц не месяц, но за три управимся, это точно. Я не забыл, как вы за час «Азбуку Морзе» осилили!
  *****
Того же дня десятого марта в двадцать три часа «Императрица Антуанетта» вошла в итальянский порт Палермо острова Сицилия. Кудашев сделал отметку в собственной памяти: чистых тринадцать часов ходу.

На берег в этот раз не выходили. Гагринский читал на английском «Библию», принесённую стюардом.  Кудашев «штудировал» «Библию» на французском. Его экземпляр для изучения был более удачен. Французский текст был сопровожден латинским. А с «лингва латина» у Кудашева, как у юриста, проблем не было!
Однако, трудности в изучении языков возникли с первых же строк чтения у обоих. Сбивали с толку разности в произношении и в правописании, как в английском, так и во французском. Пришлось помогать друг другу. Сели за стол рядом. Раскрыли книги в одной главе. Гагринский раза три-четыре читал стих на французском, Кудашев повторял. Потом Кудашев читал тот же стих на английском. Через два часа упражнений взмокли оба. Пошли прогуляться на палубу.

– Истинно, «Царство Небесное силою берётся!» – процитировал из «Библии» Гагринский. 
– «The Kingdom of Heaven suffers violence!» – перевел на английский Кудашев. – Мы продолжим наши труды. Еще эллины говорили – «Сколько языков знаешь, столько раз ты – человек!».

В семь утра одиннадцатого марта снялись с якоря. Впереди перед Марселем только одна остановка.  Четырнадцать часов открытого моря. В девять вечера пароход пришвартовался к пирсу порта Ливорно.

«Однако, какая железнодорожная точность! –подумал Кудашев. – Будто и не по морю идем».

В Ливорно задержались на сутки. С извинениями в каюту пожаловал сам первый помощник капитана в сопровождении двух чинов итальянской морской полиции.
– Миль пардон, месье! Прошу ваши билеты и паспорта. Понимаете, Италия в состоянии войны с Турцией… Здесь боятся шпионов, контрабандистов, саботажников. Уже сняли с борта семью алжирских аристократов! Позор. Однако, не извольте беспокоиться, мы придем в Марсель по расписанию. Хорошая погода дала судну добрую фору по времени!

Полицейские спокойно просмотрели паспорта. Багаж проверять не стали. Господин де Жером еще раз извинился и откланялся.

– Хочу на берег! – заявил Гагринский. – Осточертела вечно качающаяся под ногами палуба. Мозги взбиты, как заварной крем. Ничего не соображаю.
– Берег, так берег, – сказал Кудашев.

  *****
Гуляли по набережной. В обед зашли в портовую таверну. От блюд типа «Frutti di Mare»* отказались решительно. Трактирщик не обиделся, тут же распорядился подать господам равиоли из свинины и бараний окорок-гриль! Кувшинчик белого вина в счет включен не был. Презент русским от чистого итальянского сердца!

……………………………………
* «фрутти ди маре» – дары моря, блюда с использованием морепродуктов, как супы, так и «паста» - макароны, лапша с рыбой, креветками, устрицами, морскими ежами и проч.
……………………………………..

После обеда продолжили свой променад. Гагринский купил в книжной лавочке добротный альбом для рисования и коробку цветной пастели. Кудашев – девятый том «Жизни животных (Насекомые)» Альфреда Эдмунда Брема под редакцией магистра зоологии Сентъ-Илера на французском и совершенно роскошное издание с цветными иллюстрациями «Butterflies of Europe» –  «Бабочки Европы» доктора Ф. Борециуса. На английском.
Присели на лавочку. Пока Кудашев с детским любопытством рассматривал цветные хромолитографированные таблицы и рисунки бабочек и их гусениц, Гагринский успел набросать в альбоме две «марины» – залив с парусниками и пароходами и морскую цитадель – крепость шестнадцатого века времен правления герцога Пизы Козимо Первого, сооруженную трудами градостроителя Бернардо Буонталенти.

Увидев морские пейзажи в исполнении своего подчиненного вольноопределяющегося Гагринского, Кудашев не скрыл ни своего удивления, ни восхищения. Владимир Михайлович был заметно обрадован.
Правда, Кудашеву удалось заметно приубавить его чисто творческий пыл:
– Это хорошо. Замечательное прикрытие для разведчика-наблюдателя. Талант не вызывает подозрения!

Взяли такси. Съездили в Пизу. На падающую башню подниматься не стали. На её фоне фотографироваться у местных фотографов отказались. Посидели в кафе. Гагринский успел сделать набросок.
Вернувшись на пароход, продолжили занятия по изучению языков.
11 марта 1912 года в 21 час отшли от пирса. Последняя дистанция. Курс – Марсель!

  *****

12 марта 1912 года.
Марсель. Полдень. Дождь.

«Императрица Антуанетта» пришвартовалась к третьему пирсу морского пассажирского вокзала под звуки «Марсельезы», исполняемой и собственным пароходным оркестром, и оркестром портовой пожарной команды, музыканты которой выстроились на пристани.
Марсель. Франция! Море цветов в руках встречающих. На фронтоне беломраморного здания морского вокзала барельефная надпись на латыни и на французском:
– «ACTIBUS IMMENSIS URBS FULGET MASSILIENSIS».
– «La ville de Marseille brille par ses hauts faits».

– «Марсель сверкает своими высокими фактами», – одновременно перевели на русский Гагринский с французского, а Кудашев с «linqua Latina».
Да… Без знания языков в путешествие лучше не отправляться.
…………………………………………
Лат. – «linqua Latina»* - латынь.
…………………………………………
Господ маклеров из Одессы не встречает никто. Таможенный чиновник, не глядя, отметил меловыми крестами их убогие кустарные асхабадские чемоданчики, поставил в паспорта соответствующие отметки о прибытии.
Покинули морской вокзал.   
Вышли на площадь.
Подъехал серый «Рено» по всему кузову опоясанный лентой шахматных клеток – «Taxi» c металлической корзиной на крыше – багажник. Набежали мальчишки, отворили двери, забросили в багажник чемоданчики,  поздоровались на русском:
– Бонжур, книазъ! Мы бистро!
Гагринский сунул первому в руку русские серебряные двадцать копеек. Услышал в ответ:
– Мерси, месье!
Сели, поехали.
Не поворачивая головы, шофер, глядя в зеркало, спросил пассажиров на русском же:
 – В отель? На вокзал, месье?

 

Вернувшись в Асхабад на Андижанскую, Леночка убрала мундир мужа в сундук. Она будет беречь его много лет. Пересыпать от моли добротное шерстяное английское сукно сначала лавандой, потом табаком, а в годы, когда табак стал дороже хлеба, просто сухими листьями айлантуса. Плохо пахнет, зато мундир цел. Кто бы мог предсказать, что настанет день, когда не только жандармский мундир, но обыкновенная  фотография мужа в этом мундире могла стать основанием для уничтожения всей семьи! Мундир и шёлковые аксельбанты были сожжены в печи. Но до своей глубокой старости Леночка сохранит в жестяной коробке георгиевские кресты мужа. Серебряные карандаши-наконечники к аксельбантам сохранить не удастся. В страшный двадцатый год, превращенные в лом, наконечники позволят купить полпуда овса, и овсяная каша позволит продержаться ей и их детям голодную зиму до весны…

Кто бы знал свою судьбу заранее! Но нужно ли это знание?..
***  *****  ***
***  *****  ***

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ

***  *****  ***
***  *****  ***