О, Времена! О, Нравы!

               
             29-ое  сентября  2011-го  года.  Открыл  в  интернете  страницу  Димы  Вернера  с  подборкой  лучших  историй, рассказанных  читателями  29-го  сентября  разных  лет.

             Вот  история  от  29-го  сентября  2002-го  года.
             Рассказывается  о  том, как  один  наш  мужик  по  имени Макс, путешествуя  по  Германии, сел  в  поезд  и, в вагоне  для  курящих  поехал  в  Штуттгарт.  На  какой-то  станции  в  этот  вагон  входят,  шумно  хихикая, две  молодые  “симпотишные”  oсобы  и  говорят  меж  собой  по-русски. Сначала  присели  за  соседний  столик,  затем попросили  прикурить  и  подсели  к  нему. Макс  же  не  подаёт  виду, что  он  русский  и  слушает  их  разговор. Сам  листает  какой-то  немецкий  журнал. Вскоре  девицы  приходят  к  выводу, что  он, конечно, немец, хотя “он, вообще-то, ничего, для  немцев  редкость”. Дальше – больше: стали  обсуждать  его  внешность, одежду. Пошли  предположения, как  бы  он  целовался  с  ними  и  каким  мог  быть  в  постели.  Обсуждают  уже  и  более  интимные  подробности  постельных  сцен. И  всё  это  под  заливистый  хохот. Когда  до  Штуттгарта  оставалось  минут  десять, у  Макса  зазвонил  телефон. Звонит  его  приятель. Макс  же  отвечает  ему  по-немецки. Приятель  удивлён: “Ты  чегой  это, Макс, по-немецки  всё, пьяный  что  ли, весело  едешь?”  И  только  тогда  Макс  по-русски  ответил: “Да  уж, еду  весело – не то  слово!”  Вобщем, финальная  сцена  была  что  надо!  Девицы  были  в  ступоре – краснели, бледнели, а “их  челюсти, конечно  же, лежали  на  полу”.  С  тем  Макс  и  вышел  в  Штуттгарте.
 
               Прочитав  эту,  в  общем-то , занятную  историю, я  вспомнил  почти  такую  же, происшедшую  со  мной  в  далёком  1961-ом  году. В  тот  год  я  окончил  Ереванский  Политех  и  меня  с  несколькими  моими  однокурсниками, по  распределению, направили  в  только  что  созданный  Ереванский  филиал  проектного  института  “Гипроэнергопром”.  Там  ещё  не  очень  определились  с  тем, что  и  как  будут  проектировать, поэтому  меня  и  моего  друга  Серёжу  Меликяна  отправили  в  вояж  по  другим  филиалам, а  также  в  головной  институт. Он  находился  в  Москве  на  улице,  кажется, Куйбышева  почти  напротив  министерства  финансов. Это  было  красивое  старинное  здание. В  большом  зале, украшенном  лепниной, скульптурами, красивыми  внутренними  балконами  и  антресолями, работали  “головные” проектировщики. Точно  такой  же  зал , много  лет  спустя, я  видел  в  фильме  “Золотой  телёнок”, где  в фирме  “Геркулес”  за  одним  из  столов  работал  незаметный  бухгалтер  и, по  совместительству,  тайный  советский  миллионер  Корейко-Евстигнеев.
 
                В  головном  институте  тоже  не  знали, чему  могут  научить  нас за  насколько  дней, но  относились  к  нам, зелёным  молодым  специалистам,  добродушно  и  с  некоторым  сочувствием. Чтобы  немного  развлечь  нас, предложили  нам  два  билета  в “Лужники”  на  заключительный  день  чемпионата  мира  по  конькобежному  спорту. Билеты  распределялись  по  предприятиям  и учреждениям, поэтому  такой  подарок  мы  оценили  высоко.

                Был  декабрь 1961-го  года, погода  тоже  была  соответствующая – мороз  не менее  15-ти  градусов. Мы  с  Сергеем, конечно  же, пошли – когда ещё  такое, тем  более  у  нас  в  Ереване, увидишь!  Нашли  свои  места  на  трибунах, сели. Народ  пришёл  на  стадион  уже  хорошо “подогретым”. Чтобы  пили  на  трибунах, мы  не заметили. Видимо, со  спиртным  на  стадион  не  пускали. А  чтобы  не замёрзнуть, зрители, синхронно  раскачиваясь, сильно  толкали  плечами  друг-друга. И  тогда  те, кто  сидел  на  крайних  сиденьях  у  проходов, запросто  могли  вылететь  со  своих  мест. Мы  с  Сергеем  как-раз  сидели  на  таких  местах  и  отчаянно  упирались  ногами  в  передние  сидения.
 
                Сами  соревнования  были  очень  интересными. Выступали  все  знаменитые  конькобежцы. Публика  громко  поддерживала  не  только  своих, но  и  всех  участников, вообще. Когда  бежал  знаменитый  голландец  Ван Дер Грифт, зрители  кричали : “Ваня-а-а, Ваня-а-а, дава-а-ай!”  Другой  конькобежец,   китаец, имя (или  фамилия) которого  тоже  начиналась  с  “Ван”, тоже  удостаивался  такой  громкой  поддержки  “Ваня-а-а!”.

                Нашего  знаменитого  Евгения  Гришина, который  накануне  установил  новый  мировой  рекорд  на 500-метровой  дистанции, крик       Женя-а-а!”  сопровождал  и  в этот  день. Абсолютным  чемпионом  мира  в  тот  день  стал  наш  Виктор  Косичкин. Это  был  уже  последний  абсолютный  чемпион  от нашей  страны. Многократные  абсолютные  чемпионы  Борис  Шилков  и  Олег  Гончаренко  к  тому  времени  уже  завершили  свою  спортивную  карьеру. А  новых  абсолютных  чемпионов  у  нас  нет  до  сих  пор.
 
                Как  мы  с  Сергеем  тогда, на  морозном  стадионе, не  заболели  уже  в  прямом  смысле, не  знаю.

                Через  пару  дней  мы  должны  были  разъезжаться  и  наша  первая  в  жизни  командировка  продолжалась  уже  поодиночке. Серёжа  уезжал, кажется, в  Саратовский  филиал  “Гипроэнергопрома”, a  я  в  Ленинград, в  тамошний  филиал.
 
               Но  перед этим  мне  предстояло  съездить  из  Москвы  в  Серпухов  и  там  на  одном  заводе  получить  чертежи  УТП – утюга  с  терморегулятором  и  подпаривателем, чуда  тогдашней  бытовой  техники. Этот утюг  должны  были  выпускать  на  заводе, который  только  проектировался  нашим, Ереванским  “Гипро”.
 
                Вот  тут  только  и  начинается  та  история, которую  я  хотел  рассказать, прочитав  про  Макса, ехавшего  в  Штуттгарт.

                Итак, рано  утром  приезжаю  на Курский  вокзал, откуда  мне  предстоит  электричкой  ехать  в  Серпухов. Пассажиры  ждут  электричку  не  на  перроне, а в тоннелях  под  платформани – там не так  холодно. Когда, наконец, подали  поезд  под  посадку, люди  ринулись  наверх  и, сразу  же, за  считанные  секунды, заполнили  вагоны. Я  не  ожидал  такой  прыти  от  будущих  попутчиков , оказался  в  числе  последних  и  смог  только  с  трудом  втиснуться  в  тамбур  одного  из  вагонов. Люди  стояли  плотно  прижатые  друг  к  другу. И  только  холодная  погода  спасала  пассажиров  от  перегрева  в  такой  тесноте.
 
               Поезд  тронулся  и  только  тогда  я  увидел, что  стою  лицом  к  лицу  с  группой  из  четырёх  девочек-армянок. Девчёнкам  лет по 15-17, не  более. Весёлые, довольные, что  смогли  сесть  в  вагон. Говорят, конечно, по-армянски  и  довольно  громко, уверенные, что  их  никто  не  понимает. Девочки  и  по  виду, и  по  разговору – не городские. В  лучшем  случае  из  каких-нибудь  райцентров  Армении. Это  потом  я  сначала  догадался, а  затем  и уточнил, что  они  студентки  Ереванского  химтехникума, а  в  Серпухов  их  прислали  на  практику.Говорят  о  том, что    опаздывают  к  началу  рабочего  дня  и  что  они  скажут  руководителю  практики. Наконец, они  договорились  как  будут  оправдываться  и  немного  успокоились. И  тогда  их  разговор  перешёл  на  обсуждение  внешности  “русского  мальчика”, к  которому  они  так тесно прижаты (мне 24 года и я, действительно, наполовину  русский). Я  не подаю вида, что  их  понимаю. Думаю, послушаю  лучше , о  чём  они  будут  говорить. И ещё думаю, раскрыться  мне  или  немного подождать. И  тут  очень скоро  разговор  моих  юных  соотечественниц  принимает  оборот, которого  я не ожидал.

               Одна  из  них  заявляет  подружкам, как  она  “чувствует”  меня  и что  бы  она хотела, чтобы  я  сделал  с  ней. Говорит  это  открытым  текстом. Другие   тоже  изливают  свои  эротико-сексуальные  фантазии.  Да  так, что  я никогда не  слышал, чтобы  ребята  или  взрослые  мужики, в  минуту  откровения, доверяли  друг  другу  свои  потаённые  мысли  о  похоти. Я  слушаю  всё  это  минут  десять  и  думаю, как  всё-таки  среагировать. Наконец, напустив  на себя, насколько  возможно, серьёзный  вид  и  еле  сдерживаясь, чтобы  не  расхохотаться, придумав  заранее  “убийственную”  фразу, говорю (по-армянски, конечно): “Девочки, а  дома  в  Ереване и  в  вашем  техникуме  вы ведёте  себя  так  же?”

                Надо  было  видеть, что  произошло  при  этих  моих  словах. Все  четыре  сексуально  озабоченные  студентки  закрывают  ладонями  свои  лица  и с  возгласом  “вуй!”  мгновенно  отворачиваются. Так  они  продолжают  стоять  и  я  вижу  только  их  затылки. Они, видимо, готовы  провалиться  сквозь  пол  вагона  или  бежать. Но  теснота в  тамбуре  не  позволяет  им  даже  сдвинуться  с  места. Я  же, как  садист, продолжаю  добивать  их: “Я  обязательно  зайду  и скажу  директору  техникума  и  секретарю  комсомола  как  вы  ведёте  себя. И  попрошу, чтобы  дали  знать  и  вашим  родителям  тоже”.

                Девчёнки, наконец, поворачиваются  ко  мне. Все  они  зарёваны  и  на  них, как  говорится, лица  нет. Одна  из  них  говорит: “Дзадза  джан, прости  нас, мы  г...но  съели, прости!” В  те  времена, а может  быть  и  в  наши  дни, в Армении  к  взрослому  мужчине  часто  обращались  употребляя  русское  “дядя”, a  к  женщине  “тётя”  или  “тота”.  Но  негородские  вместо  “дядя”  говорили  “дзадза”.

     В  сознании  девчёнок с  моим  возрастом  тоже  произошла  какая-то  метаморфоза:  из  русского  мальчика  я  превратился  во  взрослого  дзадза. На  просьбу  простить   их  я  ответил  “решительным  отказом”,  обещая  довести  сказанное  мной  до  конца.
 
                Стоявшие  рядом  с  нами  другие  пассажиры  поглядывали  на  нас  и  не  понимали  с  чем  связана  такая  сцена: вдруг  весёлые  девчушки  сначала  отвернулись, разревелись, а  потом  слёзно  умоляли  этого  молодого  человека  о  чём-то.
 
                Доехали  до  Серпухова. Я  вышел, спросил  у  кого-то, как  найти  такой-то  завод.  Оказалось, совсем  недалеко. Идти  по  улице  вдоль  железной  дороги  минут  пятнадцать. Я  иду, за  мной  идут  девчёнки  и  всю  дорогу  канючат, чтобы  я  их  простил.
                Дошёл  до  проходной  завода, где  уже  был  готов  мой  пропуск. Пришлось  немного  подождать, пока  прислали  сопровождающего, вернее, сопровождающую – молодую женщину  в  военной  форме. Завод, оказывается, был  секретным (утюг  и  военный  завод – дело для  тех  лет  обычное). Пришли  в  тот  отдел,  где  я  должен  был  получить  чертежи  того  самого  утюга. Проверил  комплетность. Сопровождающая  повела  меня  в  другой  отдел, там чертежи  уложили  в  специальный  пакет, опечатали  и  выдали  пропуск  на  вынос. Всё  это  заняло  чуть  больше  часа.
 
                Выхожу  из  проходной. На  улице, на  морозе, стоят  “мои”  девчёнки. Тот  же  страдальческий  вид  и  тот  же  умоляющий  взгляд.  Разве  что  не  плачут. Да  и  сердце  моё  не  камень. Я  “амнистирую”  их. Они  заверяют  меня, что  такого  г...на  они  больше  есть  не  будут. Именно  в  таких  словах  некоторые  совестливые  сельчане  выражали  своё  искреннее  раскаяние  в  плохих  поступках. Так  сказать, самокритика  высшей  пробы!

                Прощённые  студентки, вроде  бы  немного  успокоенные, провожают  меня  до  вокзала  и  я  как  раз  успеваю  на  электричку  до  Москвы.

                И  тогда, возвращаясь  в  Москву  и  много  позже, вспоминая  эту  историю, я корил  себя. Ну  зачем  я  разыграл  этот  спектакль  с  “правильным  воспитателем”?  Не  собирался  же я, в  самом  деле, “стучать”  на  этих  девчёнок. Их, раннеспелых  девочек, вырвавшихся  из  строгой  армянской  провинциальной  среды, вот  таким  боком  коснулась  надвигавшаяся  сексуальная  революция. И  вылилось  это  только  лишь  в  словесное  озорство  в  тесном  тамбуре  электрички. Я  так  думаю!  А  ведь в тот  день, уже  после  избавления  от строгого  дзадза, им  предстояла  взбучка  от  руководителя  практики  уже не за опоздание, а за прогул.
 
                В  тот  же день  ночным  поездом  уезжаю  в Лининград.

                Ленинградский  “Гипро...”  находился  в одном из флигелей  знаменитого  Михайловского  замка. У  входа  красовалось  ещё с  пол  дюжины  вывесок  разных  организаций, оккупировавших  это здание. В  то  время в некоторых, а  может  быть и  во  многих, исторических  зданиях  раполагались  подобные  конторы. Так, в  Гатчинском  дворце  находился  НИИ  “Электронстандарт”, куда  я  тоже  в  дальнейшем  наведывался. Правда, для  этого  НИИ  потом  выстроили  новое  современное  здание  на  площади  Победы, как  раз  напротив  гостиницы  “Пулковская”.
 
               С  мрачной  историей  замка  я  был  уже  знаком  из  литературы   (“Mихайловский  замок”  Ольги  Форш). Из  отдела  в  отдел  по  разным  этажам  я  ходил  по  каким-то  узким  винтовым  лестницам  и  коридорам  и  живо  представлял, как  по  таким же  тайным  проходам  идут  заговорщики  убивать  бедного  императора  Павла.
 
                Получив  в  этом  проектном  институте  нужную  документацию, я  на другой  же  день  улетел  в  Ереван.                Впрочем,  в  нашем  “Гипро” я проработал  всего  около  года. Я  был  напрочь  не  готов  проектировать  то, о  чём  имел  очень  смутное  представление.  Моя  московская  родственница, работавшая  в  Госплане, была  знакома  с  управляющим  кадрами  того  ведомства, куда  входил  наш  проектный  институт. Она  добилась  открепления  меня, молодого  специалиста, и  перевода  в  распоряжение  Армянского  Совнархоза  (тогда  окончившие  ВУЗ  были  обязаны  проработать  по  распределению  не  менее  трёх  лет). Совнархоз  направил  меня  работать  на  Армэлектрозавод – крупнейшее машиностроительное  предприятие  Закавказья. И  только  там  я прошёл  настоящую  производственную  и  жизненную  школу  и    состоялся  как  инженер.
 
               Работая  в  электротехнической  и, далее, в  одном  из  НИИ  электронной  промышленности, я  по  делам  службы  побывал  на  многих  предприятиях   и  исколесил  пол  страны. Сейчас  я  не  смогу  вспомнить  и  половины  мест, куда  я  ездил  в  рабочие  командировки.  Но  ту, мою  первую  командировку, я  помню  так  хорошо, как  будто  она  завершилась  только  вчера.
 
                **********************
 
                А  примерно  двумя  годами  ранее  я  оценил  скромность  и  неприступность  наших  ереванских,  в  этом  случае  городских,  девушек.

                В  Ленинграде  проводилось  очередное  первенство  страны  по  фехтованию  спортивного  общества  “Буревестник”.  Команда  Армении  направлялась  на  этот  чемпионат. 20 человек – 16 спортсменов  и  4 тренера. Ехали  туда  поездом – три  дня  из  Еревана  до  Москвы  и  дальше  до  Питера. Разместили  нашу  команду  в  гостинице  “Московская” , что  возле  Московского  вокзала. Поскольку  спортобщество  было  студенческим, то и участников  соревнований  распихали  по  студенческим  общежитиям  Ленинграда. А  по  какой-то  причине  для  нас  в  общежитиях  не  хватило  мест, то  организаторам  пришлось, прибывшую  с  опозданием  команду  Армении, устраивать  в  гостинице. Мы, конечно, на  это  не  обиделись.

                Команда  состояла, в  основном, из студентов  Политехнического  и,  частично, из  студентов  института  физкультуры. Женская  рапира  была  представлена  поровну:  две  девушки-армянки  из  Политеха (назовём  их  Анаит  и  Карине), а  Белова (имени не  помню)  и  Татьяна  Контрфестенштейн (фамилие  такое)  из  физкультурного. Почему  имена  первых  двух  изменил, будет  понятно  из  продолжения  этого  рассказа. Таня  же  была  ленинградкой.  Её, по  прибытии, на  вокзале  встретили  родители  и,  получив  указания  тренеров, увезли  к  себе  домой. Как  и  почему  эта  девочка  из  Северной  Пальмиры  попала  в  Ереванский  институт – не  знаю. Обычно  едут  поступать  с  юга  в  столичные  ВУЗы.
 
                На  следующее  утро  тренеры, побывав  на  каком-то  коротком  совещании,  сказали  нам, что  на  сегодня  мы  все  свободны, можем  погулять  по  городу. Вернуться  в  гостиницу  надо  не  позже  десяти  часов  вечера,  а  завтра  утром  парад  открытия  соревнований  и  в  первый  же  день – мужская  рапира (я – рапирист). На  том  и  разбежались  кто  куда.

                Роберт  Арутюнян  (тоже  из Политеха) попросил  меня  составить  ему  компанию. Его  брат  учится  в  аспирантуре  Горного  института  и  живёт  в  общежитии  недалеко  от  учёбы. Его  нужно  найти  и  что-то  передать. По  адресу  выходило, что  искать  надо  на  Васильевском  острове. Но, по  незнанию, проплутав  по  бесчисленным  Линиям, мы, наконец, нашли  общежитие. Братская  встреча  немного  затянулась.  Поэтому  уже  под  вечер  мы  отправились  в  обратный  путь. Оказалось, что  брата  можно  было  найти  просто:  перейти  мост  Лейтенанта  Шмидта  и – вот тебе  общежитие.
 
                Вышли  на  набережную, издали  уже  видим  памятник  Петру  Первому, любуемся  красотами  ленинградской  архитектуры. Вобщем,  прогулка  как  прогулка. Только  бы  не  опоздать  в  гостиницу.

                Набережная  немноголюдна.  Впереди  нас  в  том  же  направлении  идёт  четвёрка: по  бокам  два  высоченных  белокурых  матроса,  а  в  середине  девушки. Девушки  нормального  роста, но  едва  достигают  до  плеч  моряков. А  моряки  во  всей  своей  красе – брюки клёш,  безкозырки  с  лентеми. И  идут  как    положено  морякам – вразвалку и  обняв  девушек. От  разницы  в  росте  кажется, что  девушек  они  не  обнимают, а  несут  у  себя  в  “подмышках”. Ноги  девушек  едва  касаются  земли.

                Такой  картинки,  да  ещё  с  моряками , у  нас  в  Ереване  не  увидишь!  Поэтому, постепенно  нагоняя  эту  четвёрку, мы  с  интересом  разглядываем  их. И  чем  ближе  подходим,  тем  отчётливее  чувствуем  что-то  знакомое  в  самих  девушках.
 
                Первым  подал  голос  Роберт:  “Костя,  смотри, а  не  похожи  ли  эти  девушки  на  наших  Анаит  и  Карине?”  Я  подтверждаю  его  догадку. И  тогда, не  сговариваясь, мы, прибавив  шагу, обходим  эту  милую  процессию  с  флангов. И  обойдя, раскрыв  наши  удивлённые  глаза  и  разинув  рты,  всматриваемся  в  лица. Конечно  же, это  они!  Но  на  их  лицах  ни  тени  смущения,  ни  удивления!

                Вобщем – я  не  я!
                Не  сбавляя  скорости  мы  с  Робертом  идём  дальше.

                Вот  это  да-а-а!  Вот  это  наши  скромницы!  Обмениваемся  впечатлениями  от  увиденного. И  теперь,  смеясь,  вспоминаем, как  на  тренировках  в  институтском  спортзале  мы разговаривали  с  ними  на  невинные  темы  и  как, потупив  взор, смущаясь  и  краснея, они  нам  отвечали. А  совсем  на-днях,  в  поезде, когда  мы  завтракали  и  нам  понадобилась  соль, мы  долго  стучались  девушкам  в  купе  и  сквозь  закрытую  дверь  объясняли, что  нам  нужно. И  только  чуть-чуть  приоткрыв  дверь, чья-то  рука  передала  нам  солонку. И  опять  из-за  закрытой  двери  просили  у  них  извинения  за  беспокойство.   А  тут  такое!  В  таком  обескураженном  состоянии  мы, наконец, дошли  до  гостиницы.
 
                Опоздали  всего-то  на  чуть-чуть. В  фойе  на  нашем  этаже  сидел  наш  тренер. Он  спросил, не  знаем  ли  мы, где  девушки.  Мы, естественно, не  знали.  Не  будем  же говорить, что  видели  их  в  нежных  объятьях  моряков-балтийцев. Когда  они  вернулись  и  что  им  было  за  опоздание, не  знаем.
 
                Утром, получив  талоны  на  питание, пошли  в  столовую.  Там  мы  и  увидели  наших  невозмутимых  скромниц. Нас  так  и  подмывало  задать  им  ехидные  вопросы, но  мы  поняли, что  это  бесполезно. Их  реноме  было  настолько  безупречным, что  мы  с  Робертом  рисковали  быть  осмеянными  и  получить  звание  кляузников.И  было бы  нам,  как  говорится,  поделом!

                И  мы, и  девушки  были  уже  достаточно  взрослыми  людьми  и  имели  право  распоряжаться  своим  временем, не  спрашивая  в  данном  случае  разрешения  у  тренера  или  у  товарищей  по  оружию. Мы  же  с  Робертом  тогда  были, видимо, в  плену  ненужных  уже  понятий  о  ложной  скромности, бытовавших  в  наших  южных  краях. А  прогулка  по  набережной  Невы  с  матросами  была  не  более  чем  экзотическим  приключением  для  наших  южанок.
 
                Вернусь  к  соревнованиям.  Поскольку  в  первый  день  были  соревнования  рапиристов,  то  мы,закончив  свои  бои и, погуляв  ещё  день  по Ленинграду, уехали. Каждый,  получив  деньги  на  обратный  путь, выбирал  себе  маршрут  сам. Возвратившись  в  Ереван, и  я, и  Роберт  вскоре  уехали  на  преддипломную  практику. Учились  мы  на  разных  факультетах  и  в  институте  встречались  редко. Из-за  работы  над  дипломными  проектами, защиты  их, на  тренировки  тоже  не  ходили. А  Анаит  и  Карине  я  встречал  редко. Они  тоже  учились  на  другом  факультете  и  их  учёба  проходила  совсем  в  другом  корпусе.

 
                Закончив  институт, ни  я, ни  Роберт  фехтованием  уже  не  занимались. Изредка  встречались  на  республиканских  соревнованиях, где  были  уже  только  зрителями  или  же  нас  приглашали  в  качестве  боковых  судей  на  фехтовальных  дорожках.
 
                Вспоминали  ли  мы  Ленинградский  эпизод? Не  помню. Вряд  ли  вспоминали. По  прошествии  лет  нравы  в  нашем  родном  Ереване  тоже  значительно  изменились  и  приблизились,  так  сказать,  к  международным  стандартам.  Так  что  вспоминать  столь  экзотическое  и  неординарное  по  тем  временам  поведение  наших, воспитанных  в  строгости  и  патриархальной  среде,  девушек, было  уже  неактуально.
 
                Действительно – О, времена!  О, нравы!