Наскальные рисунки. Отрывок

Был уже некогда отроком я, был и девой когда-то,
Был и кустом, был и птицей, я рыбой морской бессловесной…
Эмпедокл.

Что за нелепость ощущать себя наскальным рисунком. С чем можно сравнить существование первого года жизни, как ни с этими ритуальными приплясами племени вокруг собственной персоны.


А ты висишь на тёмной стене в окружении таких же приговорённых к неподвижности. До поры до времени, до поры до времени...

Тут много разных, есть и мои родственницы антилопы, капризные в своей грациозности. Дуновение воздуха, поднимает вверх золотистые песчинки огня, они летают в пространстве пещеры и кажется, что это волшебные монетки, высекаемые стройным копытцами. Их становится всё больше и больше…я знаю эту сказку, её читают вслух иногда. Она похожа на правду. Когда огонь прячется под пепел, всё становится глиняным и теряет теплоту света.

Чуть поодаль сопит зубр. Его косматое изобилие пугает поначалу, но флегматичное пережёвывание призрачной травы, вызывает печаль. Мощь его тела скрывает хрупкую растительную душу и сможет ли он защититься от саблезубых клыков тигра, притаившегося поблизости.

Кажется, он спит, но и во сне вздрагивает элегантно, выпускает когти и судорога насторожённой готовности к аллегро нарушает симметрию тёмных полос прорезающих охристую шкуру. Я наблюдаю за ним и неожиданно ощущаю себя втянутой в зрачок жёлто-зелёного глаза.

По глупейшему не-до-разумению не испытываю страха, имея подобный же в наличии, меня не удивишь такими гляделками. Моя бабка была пантера и капли её буйной крови её, ещё не раз удивят своей неожиданной бравадой.


Здесь нас много, иных, очерченных чётко и ждущих своего часа, когда можно будет уйти в другую жизнь, других, уже стёртых с этой стены, уже перешедших в другое измерение, оставивших лишь следы, едва различимые в сполохах огня.


Но не подумайте, что стена пустеет, она дышит. С каждым вздохом, то с ровным, чистым детским, то с натужным, вязким, как утренний кашель курильщика, то с тяжким дыханием марафонца, на стене воплощаются всё новые экзистенции.
Иные украшены всяческими прекрасными душевными финтифлюшками, мыслят исключительно стихотворной строфой или музыкальной фразой, а то и куплетом. А иные наполнены миазмами порока, порок более разнообразно безграничен, но для меня он безымянен ещё.

Это полюса, где обретаются разные виды гениев, их всего два, а посередине и протекает бытие маленького человека, так он обозначен в большой литературе. Он находится под властью муссонов и пассатов, солнечных ветров и парадов планет, приливов и отливов, которые и заносят его иной раз в опасную близость макушки земли, но обыкновенней всё балансирует на середине, не всегда золотой.


Чья это воля? Незамысловато было бы думать, что воля людей начертила этих милых представителей фауны, каждый из которых обладает присущим лишь ему характером, неких типажей, обрастающих постепенно хитиновыми пластинами условностей и чешуёй предрассудков. И засасывают их океанские пучины, словно кистепёрых рыб, у которых уже появились зачатки рук да ног, а кровь холодна и рыбья, а мозг коварен и извилист, как змеиный выполз.
И кто сказал, что многих не ждёт крах к финальной сцене с подобными душевными качествами.
Добрый человек не позволил бы так фатально обращаться со своим собратом, не правда ли?

Но для взгляда широкого и лишённого предрассудков и условностей, эти морские пучины вполне не пугающи ибо любому младенцу известно, что жизнь произрастает из воды, как и мои слова, залившие вокруг всё пространство, но так и не добравшиеся до прекрасного антуража событий, обрамлящих мою новенькую жизнь, пока козлёнка...
Главное - не оставаться в этом холодном равнодушии воды.

Ого! вот рядом со мной телёночек, спрыгнул недавно со стены и побаивается отойти от неё, вступить в ярко очерченный круг огня и поиграть с тенями. Ха, да это и не мальчишка вовсе, а моя старшая сестрица, мы с ней хоть и родные, но сходство наше ограничено одним гнездом. А потом начинаются удивления незнакомой птицы, разглядывающей вылупившегося из яйца птенца и недоумевающей, и откуда же взялось такое чудище. Она и не догадывается за своей суетливостью о происках кукушки… известной шельмовицы и путаницы листов генеалогических дерев.

Это у меня возникает такая мысль, когда я чувствую волну недовольства, просто раскалённую, направленную на меня, хуже того, она щиплется! Она всё время подкрадывается ко мне, разглядывает внимательно моё лицо и старается сделать какую-то маленькую пакость, или отобрать у меня бутылочку, сдвинуть мою трещотку, чтобы я не могла её увидеть, если я хитрю и делаю вид, что сплю, начинает меня тискать, пока возмущённая подобной бесцеремонной жестокостью не начинаю орать. Иные действия пока недоступны, лишь вертеть головой, да пускать пузыри обиды мой удел. Матрица тела диктует жёсткую форму существования. И всё в ней упорядочено и из одного вытекает последующее…


И я понимаю в чём тут дело, я слышала, что об этом тихонько шепталась Анечка со своими сестрицами, отголоски этих мыслей пролетали ещё и раньше, когда я парилав тёплой темноте околоплодных вод…

Обложка.Художник Павел Челищев.