Глава 4. Сканирующий мальчик

Парень был как парень, но Сан Саныч, точно в том анекдоте про первую встречу с будущей невесткой, в котором - «мне она уже не нравится» - сразу почувствовал едкую неприязнь к этому долговязому мачо.
Во-первых, у него на голове были многочисленные мелкие завитушки – ну как это может нормальный пацан иметь такие кудрявые колечки вместо волос? А во-вторых, на затылке они были собраны в клубок и перетянуты яркой подозрительной резинкой. Не хватало только дырок в ушах.
Сан Саныч вспомнил, как на прошлой неделе его сотрудницы, намешивая себе мокачины на офисной кухоньке, мучительно больно делились впечатлениями о бесцельно проведенных девичьих выходных: слушай, у него такой хвостик, такой сексуальный... - И куда же он его прячет? - Он его не прячет. Он его резиночкой стягивает.
Сан Саныча тогда прямо передернуло. Нет, ну если у мальчугана хвостик чертов из одного места болтается – это еще так-сяк. Но резинкой от трусов его стягивать?

- Можно мне одну «корону», вон ту, - Сан Саныч кивнул продавцу на угрюмую коричневую папку, почившую на верхнем стеллаже за прилавком.
Трехмесячную справку о временной приостановке временного бессрочного запрета на работы, подписанную Чекушкой, нужно было быстро заверить в канцелярии Министерства. Для этого, естественно, требовались копии всех копий всех документов; и Сан Саныч быстро наксерил их в три цены на лотке в коридоре отдела. Но сложить этот ворох было некуда, и он выскочил на улицу в ближайший канцтоварный киоск, что стоял через дорогу от Министерства.
- Можно папочку, пожалуйста, вот эту, – махнул рукой Сан Саныч.
Работник прилавка поднял крышку сканера, перелистнул станицу и ткнул пальцем в клавиатуру.
- Мне папочку…
- Но я же занят, вы, что не видите, мужчина? – ожидаемо противным тоненьким голоском просверелькал юноша. - Вот за женщиной занимайте, - кивнул он на замершую в уголке тусклую бухгалтерскую особу.
Сканирует товарную книгу, понял Сан Саныч. Решила свой вопрос и ей теперь надо у инспектора подтверждение оставить.
С некоторых пор Министерство, как любили они там говорить, опять шагнуло в ногу со временем. Всю первичку по проверкам теперь, кроме заверенных ксерокопий, еще требовалось предоставлять и в электронном виде. Для упрощения учета и экономии времени, как они объясняли. Но электронных адресов инспекторов никто не знал, а может - их и не было вовсе, поэтому все файлы надо было приносить ногами, на флешках.
- Сколько страниц? – наклонился Сан Саныч к бухгалтерше.
- Шестьдесят четыре, - скорбящим шепотом ответила она.

Ну что ж, получается, у него теперь - личное задание. Он должен сделать все сам, его фирма к этому никого отношения иметь не должна. "Одиночный замер", как в Колымских рассказах: возить, кайлить, ссыпать, опять возить и опять кайлить, а вечером ждать нормировщика, который посчитает сделанное. Сколько тогда дал тот зек за шестнадцать часов каторжного труда – пятнадцать процентов нормы или двадцать пять? В памяти осталась только, как перед расстрелом он пожалел, что напрасно промучился последний день жизни.
А, все равно надо ехать. Ехать и выполнять «одиночный замер» этой Чекушки. Нельзя же взять вот так и бросить то, что делал всю жизнь. А люди? Просто взять и сказать им – все, финиш, девочки, финита ля кинокомедия?
Утром его в Министерство подвозил молодой таксист – такой ладный  парень, такой классный, абсолютно без кучеряшек. Уточнил известный всем частникам адрес, и они разговорились.
- У меня тоже до этого гемора с отдыхом было три фирмочки, - поделился он. – Крутился потихоньку. А как вышел этот первый декрет о мире, в котором мобилизацию объявили (какой умный мальчик, улыбнулся Сан Саныч) – так я собрал своих ребят и сказал – все, расходимся по домам, каждый сам за себя.
Я так не смог бы, подумал Сан Саныч.

Продавец не спеша послюнил палец и пошевелил губами, явно отсчитывая про себя количество перелопаченных страниц. Сан Саныч бросил взгляд на часы. Продавец надавил клавишу и, сложив руки на пупке, замер в виде Будды, размышляющего в стоящей позе. Сканер неохотно прожужжал свою часть замысловатой работенки.
Минута десять, опустил руку Сан Саныч.
- Тут без сдачи, - достал он купюру, но молодой работоборец не соизволил прервать таинство сканирующей медитации.

Почему он не может просто взять и сделать такую маленькую работку, подумал Сан Саныч. Ему же делов всех – на одну секунду, а мне он полчаса сбережет. Ну, почему?
Да он просто не хочет переключаться, догадался Саныч. Энергию на это тратить не желает. Ему же после этой работы – всю ночь потом в ночном клубе отплясывать, шутками сыпать, энергетикой плескать налево и направо. Конечно, здесь, на работе, нужно беречь силы, поменьше шевелиться, как те подводники, которые лежат не двигаются, чтобы не потреблять драгоценный кислород понапрасну.
А он, Сан Саныч, вечно как жонглер на арене – десять дел в руках одновременно. Там подтолкнет, тут поджурит, здесь идейку подкинет – вот и двинулось все, крутилось. Как будто: подкинул шарик, второй, третий – и пока они в воздухе – еще пяток шаров – вверх, вверх!
- Мне только одну папку, юноша.
Продавец наконец оторвался от процесса ментального постижения тайн своей профессии.
- Я же работаю, - мучительно объяснил он очевидную для него истину.
- Пока оно жужжит. Вот деньги, вон папка.
Они схлестнулись глазами.
- Мужчина! Я же не могу прерваться, как вы не понимаете?!
Сканер жужжал уже совсем угрожающе.
- Это же секунда!
- Но я же – не могу!
- Почему? Ну почему же?
- Ну я же - собьюсь!

Какие мы нежные, блин, какие субтильные! А потому что слишком много учимся, подумал Сан Саныч. Двадцать четыре года оболтусу, а он на полном серьезе считает, что отсидеть шесть часов в сутки на мягкой попе в теплой аудитории; отсидеть, с ленцой послушивая, как кто-то читает ему и сотне его друзей-бездельников книжку с амвона – это и есть страшный труд! От которого потом надо отдыхать всю остальную часть дня и выходные.
Что-то я становлюсь брюзгой. Нет не брюзга, решил Сан Саныч. Они действительно не понимают основ, самого элементарного. Вот я, например, всегда знал – даю я или беру.
Вчера у него на собеседовании была светловолосая девушка со стразиком над левой бровью.
- Что вы дадите той фирме, в которой будете работать? – спросил он у нее.
- Я быстро учусь, - улыбнулась златовласка и блеснула брильянтиком.
- Нет - это то, что вы возьмете, - тоже улыбнулся Сан Саныч. – Это – вам. А от вас что будет, ну, что дадите вы?
- Ну, - пожала плечами светловолоска и, улыбнувшись в ответ Сан Санычу еще шире, потрогала диамантик: - Я же говорю: я быстро учусь.
Глаз-алмаз! Сан Саныч улыбнулся так широко, как только смог растянуть свои мышцы и попробовал опять объяснить про «дал-взял». Но белокурочка стояла на своем твердо: она будет учиться и это и есть ее работа, за которую Сан Саныч должен платить деньги.
Вечером он рассказал весь этот пин-понговый диалог жене, и Вера, домывая посуду, как всегда точно объяснила ему суть одной сухой фразой.
- Учеба – ведущая деятельность младших школьников, - не оборачиваясь, изрекла она. – Их за это хвалят.
- А поросят – за то, что они хорошо кушают?
Вера не ответила, но он не придал этому никого значения.
Да уж, ни дать, ни взять с этих инфантов, - подумал тогда Саныч.

- Подвезете меня…- Сан Саныч поперхнулся, наткнувшись на знакомый холодный взгляд.
Черт дернул меня голосовать, мелькнула мысль. Уже давно такси было проще вызвать по мобильному, но Сан Саныч, выскочив из Министерства, по старинке махнул рукой проезжающему потоку машин.
- Садитесь, садитесь, Горецкий, - кивнул инспектор. – Я как раз в ваши края, с удовольствием и вас подвезу.
Джип у него был гладкий и обтекаемый, как кашалот в расцвете своих кашалотных сил. Сан Саныч вскарабкался на высокую ступеньку и с величайшей предосторожностью потянул за ручку. Таксисты частенько журили его за то, что он, по неискоренимой жигулевской привычке советского человека, со всего размаха хлопал дверками иномарок.
- Что зеваете, Горецкий? Не выспались?
- Выспался, почему не выспался? – эту свою дурацкую привычку сразу все отрицать в разговоре с чиновниками Сан Саныч никак не мог искоренить в себе уже долгие годы.
- Ну-ну, лучше недоспать, чем переспать. Недосып можно ведь доспать, а вот пересып отоспать нельзя, да, Горецкий?
Когда они пробовали шутить, Сан Саныча всегда охватывала мучительная тоскливость. Подхихикнуть в ответ ему не позволяла гордость, а проявить любое другое чувство не давал инстинкт самосохранения.

Инспектор, переключая радиостанции, слегка потыкал в лобастую сенсорную панельку. Полдюжины вякнувших голосов попытались донести сквозь эфир свою неугомонную певичью боль и радость, но были раздавлены указательным пальцем инспектора. Он остановил приемник только на скороговорке возбужденного диктора. «Пробка-радио» была первая автомобильная волна, которая додумалась в отчете о заторах перечислять не те улицы, на которых движение было заблокировано, а те, по которым еще можно было проехать. Время репортажа сократилось всемеро, и его хоть стало возможно слушать без злости.
- Что вы такой угрюмый, Горецкий? Жизнь не радует?
От общего к частному. Легкие удары по касательной, наблюдение за реакцией соперника, прощупывание слабых мест. Все знакомо, все это не раз уже было в его веселой жизни. Он старался, как мог, избегать таких ситуаций. Он даже как-то подумывал бросить курить, чтобы спокойно отказываться от этих «давайте выйдем покурим на лестницу».

- Так что, Горецкий, ваши вопросы уже решены все?
Ничто так не дергало Сан Саныча, как эти два простых слова. Он просто сатанел, когда слышал про «решение вопроса». Все остальное, даже хамоватое «договоримся» или «спасибо на хлеб не намажешь» - бесило его гораздо меньше.
Запретить им, что ли, произносить их любимое «предложение интересное, но требует доработки» или «нужно оказать содействие в реализации», подумал Сан Саныч. Ой, начнут подмигивать или пальцами щёлкать – только и делов.
В принципе, схема такого разговора всегда предопределена заранее. В нужном месте ты просто вставляешь нужные слова. Сан Саныч вспомнил, как однажды он по неопытности сломал этот пчелиный инстинкт.
«Даже и не знаю, чем вам помочь» - сказала одна насекомная дама, после того, как обрисовала Сан Санычу масштабы его проблем. Понятное дело, после этого он был обязан предложить варианты помощи самому себе со стороны доброй дамы. Но он промолчал. «Даже и не знаю, чем вам помочь» - повторила она, не меняя интонации. Сан Саныч не пошевелился. Шесть раз, шесть одинаковых раз с упорством самки лосося на нересте она долбила об Сан Саныча эту фразу…

- Так вы что, временное разрешение получили у Елены Леонидовны?
Надо было уже отвечать. Тупить нужно в меру, с инспектором полного олигофрена включать нельзя, разозлится.
- Да, получил. На три месяца.
- Ого! Максимальный срок! Чем вы ее подкупили, Горецкий?
Инспектора подрезал кабриолет с номерами службы разведки и он что-то нервно пробормотал про себя.

- Я зайду к вам на следующей неделе, Горецкий. Обсудим детали новой инструкции выходного дня.
Все равно узнает, подумал Сан Саныч. Из отпускной сводки или из справки той же поликлиники, когда медкомиссию перед отпуском он проходить станет.
- Меня не будет. Я уезжаю.
- Надолго?
- На месяц.
- На месяц? Куда? Зачем?
О цели визита Сан Саныч должен был молчать намертво. Особенно Чекушка предостерегала от своих сослуживцев. Никто из Министерства не должен был догадываться об истинной цели поездки Сан Саныча.

- Мы же не будем вам сканирование мозга делать, Горецкий?
Сан Саныч вздрогнул и покосился на инспектора. Лицо его, серое и невзрачное, отличалось полным отсутствием выражения. Но в глазах-буравчиках таилась какая-то сдерживаемая страсть, перед которой Сан Саныч чувствовал себя бессильной букашкой.
А ведь он меня умнее меня, намного умнее, подумал Сан Саныч.
- В отпуск я еду. На месяц.
- Ну и отпуск вы себе выписали, Горецкий!
- Законодательством не возбраняется максимальный срок использовать.
- Да? А за себя кого оставите? Отсканируете копию?
Оставить действительно было некого.

- Приехали, Горецкий, выходим!
Сан Саныч даже вздрогнул от этой конвойной фразы. Он приоткрыл дверь джипа и уже собирался вежливо попрощаться, как вдруг инспектор произнес:
- А у вас дочь, Горецкий, уже отдыхоспособная?
- Причем тут это?
- Все причем, дорогой Сан Саныч, все у всех теперь причем!
Сан Саныч закрыл дверь и, развернувшись в просторном кожаном ложе, в упор посмотрел на инспектора.

Продолжение следует...