Культура европейской повседневности 5

Ковалева М.В. Очерки по истории европейской культуры повседневности XVII века. - Орел: издательство ФБГОУ ВПО "Госуниверситет - УНПК". 20013.

Сноски и иллюстрации по техническим причинам не воспроизводятся. Надписи под иллюстрациями оставлены с целью облегчить их нахождение, если читатель захочет их увидеть.


Восприятие возрастов человека
Детство и юность

       XVII в. впервые глубоко проявляет интерес к детским и отроче-ским годам человека. Хотя детей много рождалось и также много умирало, осознаётся ценность раннего возраста, что выражалось в частом заказе портретов младенцев. И это не только дети высокопо-ставленных лиц и правителей (Тиберио ди Тито «Принц Леопольдо де Медичи в колыбели», 1617 г., Галерея Палатина, Флоренция; Не-известный художник. «Портрет Карла II в возрасте одного года. 1630». Национальная портретная галерея, Лондон; Неизвестный немецкий художник XVII века. «Портрет принца Фридриха Людвига Вюртембергского» (1698 – 1731), 1699. Музей искусств Нассау), но и людей среднего достатка из ремесленной среды (Соломон де Брэй «Близнецы Клара и Альберт де Брэй», 1646 г., Национальная галерея Шотландии, Эдинбург). Любящие родители, возлагая на отпрысков большие надежды, требовали от художников то придать детям герои-ческие черты, как, например, на портрете сыновей лорда Колерэна, где два младенца изображены в качестве руководителей блестящей охоты (Неизвестный английский художник. Люциус и Монтегю Хэр: сыновья Генри Хэра, 2-го лорда Колерэна из Брюс Кастла. 1675 – 1680. Музей Брюс Кастла) , то черты мифологических персонажей наподобие Купидона или похищаемого орлом Ганимеда. 
Смертность детей до года в среднем составляла 25%. До 10 лет не доживало почти 50% детей.  Даже большое количество детей со-вершенно не гарантировало с уверенностью продолжение рода. Из-вестный испанский драматург Лопе де Вега (1562 – 1635) имел восемь законных и незаконных детей. Из них четверо умерли в детском возрасте, единственный сын погиб в возрасте 28 лет, одна дочь ушла в монахини и одна вышла замуж. У писателя был один внук. Из четырёх законных детей художника Рембрандта ван Рейна (1606 – 1669), пережил младенческий возраст и достиг совершеннолетия один сын, умерший в возрасте 27 лет и оставивший одну дочь. У Рембрандта также была одна незаконнорожденная дочь, имевшая двоих детей. Кардинал де Жуайёз при жизни прославился «непостоянством в отношении к нему фортуны», так как «из пяти его братьев, среди которых лишь он один служил Церкви, трое погибли в сражениях и на дуэлях; четвёртый умер капуцином, все четверо не оставили после себя потомства», и лишь старший имел одну дочь.
Жена английского посла в Испании, леди Фэншэв, излагая в мемуарах для сына историю своей семьи, писала: «Мой дорогой муж имел шесть сыновей и восемь дочерей, рождённых и окрещённых, и потерял более шести, трёх в разное время, а также трёх сыновей, когда я была в среднем возрасте. Харрисон, мой старший сын, и Генри, мой второй сын; Ричард, мой третий; Генри, мой четвёртый; и Ричард, мой пятый, все умерли; мой второй сын похоронен во дворе протестантской церкви в Париже графом Бристоля; моя старшая дочь Энн похоронена в приходской церкви Танкерсли, в Йоркшире, где она умерла; Элизабет лежит в часовне Французского госпиталя в Мадриде, где она умерла от лихорадки в возрасте 10 дней; моя следующая дочь с таким же именем похоронена в приходской церкви Фут Крэй, в Кенте, возде Фрог-Пул, дома моего брата Варвика, где она умерла; и моя дочь Мэри лежит в склепе моего отца в Эртфорде, с моим первым сыном Генри ; мой старший похоронен в приходской церкви колледжа св. Джона в Оксфорде, где он родился; и мой второй Ричард лежит в церкви Эсперанцы в Лиссабоне в Португалии, он родился за десять недель до того времени, как я появилась там при дворе. Я благодарю Господа за живущих -  тебя, твою незамужнюю сестру Кэтрин,  Маргарет, вышедшую замуж за Винсента Грэнтхэма, эсквайра Гулто, Энн и Элизабет».
Желание защитить своё потомство отразилось в обычаях при-своения имён. Выбор имени у католиков означал, прежде всего, выбор небесного покровителя – святого или святой. Когда необходимость в защите была особенно сильной, обращались к Богоматери. Если девочка могла получить имя Мария напрямую, то мальчику её имя присоединяли к мужскому имени. Увеличить количество святых заступников можно было путём увеличения количества даваемых имён. В Испании обычные дворяне имели право на 6 имён, гранды – на 12, а наиболее знатные могли не ограничиваться никакими рамками. Это привело к появлению насмешливой сказки, где дворянин, желая укрыться от непогоды в бедной хижине, начинает перечислять все свои имена, а бедная старушка-хозяйка отвечает, что столько народу у неё не поместится. Правда, незнатные европейцы, желая привлечь на свою сторону всю небесную рать, нашли выход в образовании имени со значением «Все святые», например, Сантос – в Испании, Душ-Сантуш – в Португалии, Туссен – во Франции. В XVII в. протестанты брали имена из Библии, например: Адам, Абрахам (Авраам), Джошуа (Иешуа), Джонатан (Ионафан), Дэвид (Давид), Мозес (Моисей), Ребекка (Ревекка), Рахел (Рахиль). В их среде создавались новые имена с религиозным уклоном, например, Готлиб (Бог + любовь), Христлиб (Христос  + Любовь). 
Во Франции младенец проходил малый и большой обряд кре-щения. Второй обряд, при котором давалось личное имя,  мог откла-дываться. Дворяне в быту именовались не по личным именам, а по своим титулам, часто включавшим название наибольшего из их вла-дений, поэтому то титульное имя, что мы принимаем за фамилию, у членов одной и той же семьи могло звучать по-разному. Этот обычай привёл к курьёзному случаю, который описывает в своих мемуарах герцог де Сен-Симон. Граф де Шарлю и его супруга только при со-ставлении брачного контракта своего сына, маркиза де Леви, спохва-тились, что у него нет крёстного имени. Возник вопрос, был ли он вообще крещён. Пришлось обратиться к кормилице маркиза, которая сообщила о том, что вскоре после рождения её воспитанника родители отправились в имение к его деду, который хотел стать крёстным отцом. По дороге они остановились у епископа Осерра, который, обеспокоенный тем, что младенца столь нежного возраста взяли в до-рогу, предложил совершить малое крещение, но родители отказались. Однако епископ, озабоченный спасением души младенца, приказал кормилице тайно прийти к нему с ребёнком и совершил обряд. В имении деда же крещение долго откладывалось по разным причинам, а там и вовсе было позабыто.
Любовь к детям с разной силой выражалась разными европей-скими нациями. В то время как в Испании и Италии сильная материн-ская любовь казалась естественной, во Франции её принимали за «привязанность и нежность, которые безраздельно властвуют в сердце слабой натуры».  Считалось, что преодолеть этот недостаток возможно, если женщина прислушается к подаваемым ей добрым со-ветам. Властным и суровым было отношение к детям в Англии. На-против, мягким и потакающим было воспитание в Голландии.
Отношение к смерти детей изменилось в течение столетия. В начале века это событие было горем, перед которым следовало сми-риться, ибо оно было частым и обычным. Основатель французского классицизма Франсуа Малерб (1555 – 1628), обращаясь к другу Депе-рье, потерявшему 5-летнюю дочь, указывал, что он сам потерял двоих детей, но нашёл утешение в осознании бесполезности возмущения перед лицом смерти и в покорности провидению.  Король Генрих IV упрекал свою жену в равнодушном отношении к серьёзной болезни сына. Кардинал Ришелье в своих мемуарах оправдывает её поведение: «Но тот, кто умеет читать в прошлом и настоящем, поймёт причину: она дорожила сыном по смерти отца больше, чем при жизни того, ведь теперь она не могла больше иметь детей».  Постепенно утверждается мысль о неповторимости и невозможности замещения одного ребёнка другим, какого бы возраста он ни был. Переживание утраты становится более острым и отчаянным. Мольер (1622 – 1673), посвящая сонет отцу своего друга,  аббата Ле-Вайе, советует ему не скрывать своего горя и не обращать внимания на приличия, ибо умерший унёс с собой не только сокровища своего ума и сердца, но и все родительские надежды.  Когда герцог де Грамон, маршал, узнал о смерти своего сына, графа де Гиша, то, «оставшись наедине со святым отцом, бросился ему на шею, говоря, что тотчас  догадался, какую весть тот ему принёс; что он принимает этот смертельный удар  от Бога; что он теряет единственный предмет всей его нежности, всей присущей ему привязанности; что он никогда во всей своей жизни не испытал ни одной радости и ни одного огорчения, помимо своего сына». Герцог и священник отправились в церковь, где служили панихиду по графу: «Маршал вошёл туда дрожа, падая, его скорее поддерживали и подталкивали, чем носили его собственные ноги; его лицо было неузнаваемо… Он как человек, приговорённый к смерти».  Госпожа де Лонгвиль, получив сведения, что её сын погиб в бою, «то билась в судорогах, то лежала в обмороке, то из груди её вырывались подавленные крики, то она молчала, как могила, она заливалась слезами, она взывала к  Богу с тихой и нежной жалобой».
В начале XVII в. ещё сохранялся средневековый взгляд на се-мью, отрицающий ценность жизни в браке по сравнению с жизнью в  безбрачии. Фрэнсис Бэкон (1561 – 1626), указывал, что великие люди не имели семей и детей, «что самые благородные дела и начинания происходят от тех людей, у которых нет детей, и которые стремятся оставить потомкам образы своего духа, раз уж им не удалось оставить им образы своего тела». Вместе с тем он считал, что дети, увеличивая тяготы жизни, смягчают мысль о смерти. Он отмечал, что в современных ему семьях отношение родителей к детям во многих случаях неодинаково: «В доме, полном детей, можно видеть, что од-ного или двух старших уважают, а самых младших балуют; однако из средних детей, которых как бы забывают, не раз между тем выходили самые лучшие люди».  Философ осуждает скупость родителей в от-ношении потомства, так как она «делает детей бесчестными, толкает их на хитрости, вынуждает связываться с дурной компанией и заставляет больше предаваться излишествам, когда они становятся богатыми».   Он советует родителям заботиться, чтобы привязанность детей к ним покоилась на авторитете, а не на кошельке.
Детский возраст рассматривался период, когда человек ведет себя естественно, отличается переменчивостью настроений и мнений, и совершает вследствие своей неопытности многочисленные ошибки. Однако ребёнок прелестен в своей непосредственности. Франсуа де Ларошфуко (1613 – 1680) писал: «Дети большей частью потому так милы, что ни в чём не отступают от своей природы, ибо другого по-ведения и другой манеры, кроме присущих им, они ещё не знают. Став взрослыми, они их меняют и этим всё портят: им кажется, что они должны подражать окружающим, но подражание их неумело, на нём лежит печать неуверенности и фальши».
Госпожа де Севинье обменивается с дочерью мнением о своих внуках: «Вы пишете, что ваш сын становится не так хорош собой, достоинства больше; жалею о его красоте и радуюсь его пристрастию к вину: частичка Бретани и Бургундии вместе с благоразумием де Гриньянов произведёт прекрасный эффект. Ваша дочь составляет противоположность этому: она становится с каждым днём красивее, а её хорошие качества уменьшаются. Уверяю вас, что она очень хороша, но зато упряма, как маленький демон; у неё есть своя маленькая воля и свои маленькие фантазии. Она меня очень забавляет».  В другом месте она добавляет, что внучка «умеет показывать всевозможные вещи: она говорит, ласкается, дерётся, крестится, извиняется, кланяется, целует руку, пожимает плечами, танцует, ластится; словом, она мила во всём, и я часами играю с нею».
Шарль Перро (1628 – 1703), как многие из современников, по-лагал, что ребёнок в целом отличается от взрослого только большей слабостью тела и ума, но эти недостатки исчезают по мере взросления. В принципе, он может понять любой предмет так же, как и взрослый, нужно лишь, применяясь к возрасту, объяснять ему кратко и просто, в занимательной форме: «Не достойны ли похвалы родители, которые своим детям, ещё не способным воспринимать истины существенные и ничем не приукрашенные, уже внушают к ним любовь и дают, так сказать, отведать их, облекая в форму рассказов занимательных и приспособленных к их слабому младенческому разумению». Душа ребёнка ещё не испорчена и невинна. 
Вместе с тем постепенно приходило осознание отличий психо-логии детей от взрослых. Жан де Лабрюйер (1645 – 1696), француз-ский моралист, обращал внимание на такие особенности детского возраста как наблюдательность, меткость определений, обострённое чувство справедливости. Он выступал за соразмерность наказания за проступки, указывая, что чрезмерная жестокость портит детей так же, как и безнаказанность.  Рене Декарт отмечал, что дети легко плачут, но, в отличие от стариков, плачущих от сильной любви и радости, чаще всего делают это от печали, даже когда она не сопровождается любовью. При этом некоторые дети, когда сердятся, не плачут, а бледнеют. Это может быть свидетельством их рассудительности и храбрости, если они, уподобляясь взрослым, готовятся оказать сопро-тивление серьёзному злу, но чаще бывает следствием дурного харак-тера, проявления страха и зависти.
Подростковый возраст как таковой не отделялся от детства. Игры детей считались делом несерьёзным, поэтому особенную цен-ность представляет для нас стихотворение испанского поэта Луиса де Гонгоры-и-Арготе (1561 – 1627), в котором описываются детские за-бавы тринадцатилетних испанцев, которых мы бы сейчас отнесли к подросткам:
Праздники, Марика!
Праздники, сестрица!
Значит, нам с тобою завтра не учиться.
Ты корсаж наденешь,
Будешь в тонкой токе,
Новенькая юбка,
Воротник высокий.
Я же покрасуюсь
В выходной рубашке,
В курточке из шерсти,
В башмаках на пряжке.
Будет вёдро, выйду
Я в суконной шапке –
Это мне подарок
От синьоры бабки;
Образок подвешу
С алою тесьмою,
Дядей привезённый
Прошлою весною.
Если мессу в храме
Простоим мы тихо,
Даст нам полпесетки
Тётушка портниха.
И тайком мы купим
На те полпесеты
Бобов два кулёчка
И по две конфеты.
Мы пойдём с тобою
Вечерком на угол,
Я – играть в корриду,
Ты – понятно, в кукол
С сестрами Хуаной
И малышкой Росой;
Выйдут и кузины –
Линда с длинноносой.
Мама кастаньеты
Даст, и ты немного
Их красиво вскинув,
Спляшешь у порога,
И Андреа с бубном
Выйдет и споёт нам.
Я не верю, мама,
Зельям приворотным.
Мантию я ловко
Из бумаги склею
И покрасить соком
Тутовым сумею;
Смастерив, надену
Шлем в зубцах узорных
И его украшу
Парой перьев чёрных –
Их на огороде
Мне петух подарит:
Пост пройдёт – беднягу
Всё равно зажарят;
На высоком древке
Подниму я знамя
И шнурок кручёный
С белыми кистями;
Из тесненной кожи
Голова гнедого,
Взял кусок верёвки –
И узда готова;
А потом пройдём мы
Улицею в марше –
Все, кому тринадцать
Или чуть постарше,
И турнир устроим –
Пусть Барбола выйдет
И меня в сраженье
На коне увидит. (Пер. М. Самаева)
Период юности считался временем необузданных страстей, с которыми молодой человек не только не может справиться, но  и не стремится к этому. Матео Алеман (1447 – 1614) писал: «Таков и без-рассудный задор молодости: словно сверкающая молния, он избегает целей простых, доступных и обычных и устремляется к величайшим трудностям и сумасбродствам. Молодость не знает закона, не боится греха. Словно необъезженный конь, несётся она вскачь, не разбирая дороги, неведомо куда; вся во власти слепых порывов, она не даёт ра-зуму оседлать её  и испуганно шарахается от самой лёгкой ноши. Бе-зумие её так велико, что даже исполнения всех прихотей ей мало». Отсюда следует вывод о необходимости держать юношей под кон-тролем и подавлять их порывы, приучая к смирению и покорности, которые должны возобладать в более зрелом возрасте.
Фрэнсис Бэкон, подмечая незрелость мыслей юношей, отмечал их большую изобретательность и деятельность при условии, что они имеют уравновешенный характер. Те же, кто не способен управлять своими желаниями и чувствами, не готовы и к серьёзным делам: «Молодые люди, ведя свои дела и управляя ими, захватывают больше, чем могут удержать; будоражат больше, чем могут успокоить; несутся к цели, не обращая внимания на средства и желая достичь её сразу, одним махом; слепо следуют каким-то нескольким принципам, на которые они случайно наткнулись; легкомысленно вводят новшества, которые повлекут за собой непредвиденные неудобства; прибегают сразу к крайним мерам и – что усугубляет все их ошибки – не признают ошибок и не исправляют их; не идут на попятную, как не-тренированная лошадь, которую не остановишь и не повернёшь». В серьёзных начинаниях Бэкон призывал сочетать деятелей разных воз-растов, чтобы старшие и младшие могли скрадывать недостатки друг друга и взаимно дополнять достоинства, свойственные разным пе-риодам жизни человека, «ибо старики пользуются авторитетом, а мо-лодёжь – любовью и популярностью». 
Франсуа де Ларошфуко полагал, что молодость – «это постоян-ное опьянение, горячка рассудка», безудержное наслаждение жизнью. Указывая на стремление подростков выглядеть взрослыми и уверен-ными в себе, он подчёркивал их неумение сделать это: «Юношам часто кажется, что они естественны, тогда как на самом деле они просто невоспитанны и грубы».  Жан де Лабрюйер также полагал необуз-данность страстей и желаний отличительной чертой молодости. Не-опытность и наивность юноши - государя в делах часто ведёт к ис-пользованию этих качеств людьми более старшими и коварными: «Молодость государя – источник многих крупных состояний».
Если о способности принимать разумные и взвешенные решения юношей современные писатели были невысокого мнения, то об уме молодых девушек – ещё более низкого: «Ведь молодые девушки неразумны, они не умеют сами отличать дурное от хорошего, падки на всё, что блестит; они думают, что в замужестве всё сладко, а всё горькое и кислое бывает только дома у отца и матери».
В испанской художественной литературе ранее всех прочих ев-ропейских литератур начинает подробно освещаться происхождение героя, его рождение и годы, проведённые в школе, колледже и уни-верситете, показывается влияние раннего жизненного опыта на даль-нейшую жизнь человека и роль в его формировании окружающей среды. Самым первым романом, где прослеживается эта линия, явля-ется «Жизнь Ласарильо с Тормеса», вышедшая ещё в 1554 г.
Ласаро, герой «Жизни Ласарильо с Тормеса», оставшись в дет-стве сиротой, после смерти отца и отчима-мавра, оказывается отдан-ным матерью в услужение слепцу. Хозяин обходится с ним жестоко: постоянно бьёт и морит голодом. Это заставляет мальчика искать лю-бые средства к выживанию. Он подсовывает слепцу гнилую репу вместо жареной колбасы, пьёт через соломинку вино, кувшин с кото-рым тот не выпускает из рук. В конечном счёте, пытаясь избавиться от своего мучителя, мальчик убеждает слепца, что им нужно пере-прыгнуть через ручей, в то время как ставит его перед столбом. Тот прыгает и падает с разбитой головой, а Ласаро убегает.
Второй хозяин, необычайно скупой священник, оказывается не лучше первого: он держит еду, запертую от слуг, в сундуке. Ласаро удается хитростью изготовить ключ, но священник быстро узнает об уменьшении своих запасов. Находчивый слуга имитирует порчу про-дуктов мышами. Ему достаются надкусанные куски, а хозяин помещает в сундук мышеловки. Поскольку мыши в них не попадаются, священник предполагает, что на его запасы покушается змея. Боясь, что хозяин обнаружит ключ, Ласаро стал хранить его по ночам во рту. Воздух, проходя через ключ, свистел. Этот свист был принят священником за шипение змеи, в результате чего слуга получил по-среди ночи удар дубиной, а затем, после выздоровления, оказался на улице.
Неудачи преследуют Ласаро и на службе у дворянина, бежав-шего из родных краёв за то, что он не снял шляпу перед вышестоящим лицом. На людях новый господин разыгрывает зажиточного человека, а дома едва не умирает с голоду. Он бросает слугу на произвол судьбы и кредиторов, пришедших требовать плату за дом и мебель. Не лучший опыт ждёт героя с новыми хозяевами – монахом, гулякой и обжорой, а также с продавцом папских грамот. Оставив надежду на обеспеченное и привольное житьё, Ласаро становится водовозом и за четыре года неустанного труда скапливает денег на поношенную, но приличного вида одежду, которая позволяет ему стать городским глашатаем и жениться на служанке настоятеля церкви.
Уроки герою романа преподносят голод и нужда. Он познает, насколько иллюзорны понятия совести, долга и чести, насколько от-носительны репутации и правила нравственности. Помочь выжить в этой крайне неблагоприятной среде ему помогают изворотливость и практицизм. Ласаро извлекает урок, что необходимо «побеждать враждебную фортуну с помощью хитрости и обмана, соревнуясь с себе подобными в алчности и бесцеремонности».
Пример описания детства и юности рубежа XVI – XVII вв. даёт Матео Алеман в «Жизнеописании Гусмана де Альфараче, наблюдателя жизни человеческой». Его герой – незаконнорожденный сын обес-печенного знатного человека, который ни в чём не знает отказа. Гусман получает домашнее воспитание и покидает родной дом ради поисков приключений только лишь от пресыщения. Он не учится в колледже, а после многочисленных перипетий поступает в пажи к итальянскому кардиналу. Пажи выполняли разные поручения своего господина по дому и за его пределами. В обмен они получали образование с помощью наставника и воспитание, которое позволяло им научиться правилам поведения в обществе и любезному обхождению. К примеру, испанский драматург Лопе де Вега состоял в пажах у епископа Авильского. Матео Алеман пишет со знанием дела о положении своего героя в роли пажа: «Каждый день мы, пажи, занимались науками – два часа утром и два часа вечером – с приставленным к нам учителем. На этих уроках я порядочно изучил латынь и немного ознакомился с греческим и древнееврейским. Прислуживание хозяину отнимало совсем немного времени, и на досуге мы читали книги, разучивали новые песни, играли в разные игры».
Покинув службу вследствие своего неспокойного характера, Гусман в конце концов приходит к мысли, что только университет по-настоящему откроет ему путь к обеспеченному и прочному поло-жению. Он отправляется в Алькала-де-Энарес, университет которого был основан в 1508 г.: «В Алькала меня все знали: я жил там уже семь лет, одевался всегда хорошо, считался одним из лучших студентов университета…» Однако, как оказалось, знания и способности без денег ничего не стоят: «Деньги у меня ещё были, но мало, слишком мало для посвящения в сан, а я не мог получить степень бакалавра богословских наук до того, как стану священником, что было никак невозможно для человека, не имеющего капеллании».  Капеллания представляла собой денежное вознаграждение, которое получал свя-щенник за службу в известной капелле или у алтаря. Богатые люди учреждали её для себя сами. Без капеллании путь к званию священника закрывался.
Жизнь ребёнка и подростка из нижней части среднего город-ского класса рисует в своём романе «История жизни пройдохи по имени дон Паблос» Франсиско де Кеведо-и-Вильегас (1580 – 1645). Родители Паблоса – брадобрей и сводня, промышляющая колдовст-вом, которая к тому же имела в роду то ли обращённых мавров, то ли евреев. В отличие от матери Ласаро, они способны отправить своего сына в городскую школу. Это жестокий мир, где ребёнок должен са-моутвердиться и найти своё место. Достаточно сказать, что хорошие ученики получали от учителя привилегию наказывать своих прови-нившихся товарищей линейкой.
Пабло, отличаясь невысоким социальным положением и по-дозрительным происхождением, находит выход в дружбе с более знатным и богатым учеником Дьего де Суньига: «Он очень полюбил меня, ибо я всегда уступал ему мои волчки, если они были лучше, угощал его своим завтраком и не просил у него ничего из того, чем лакомился он сам. Я покупал ему картинки, учил его драться, играл с ним в бой быков и всячески, заметив, как его увеселяло моё общество, почти всегда просил моих родителей, чтобы они разрешали мне оставаться у них обедать, ужинать и даже ночевать».
Окончание школы разделяет Дьего и Паблоса на ступеньках социальной лестницы. В следующее за школой учебное заведение, пансион для дворянских детей, где готовили в университет, они едут как господин и слуга. Подобные пансионы были любимым предметом шуток испанских писателей, высмеивавших их хозяев за скудное питание учеников.
Следующая ступень в образовании – университет. Испания славилась множеством знаменитых университетов, но Паблос с хо-зяином едут в Алькала-де-Энарес, Как и другие, им подобные, они снимают комнаты для проживания. Среди студентов, носящих плащи и сутаны, процветает иерархичность, старшие студенты вымогают у младших деньги: «Барина моего сразу взяли под своё покровительство несколько стипендиатов, а я, вынужденный начать своё учение на другом курсе и, почувствовав себя одиноким, начал дрожать от стра-ха».  Страхи Паблоса оказываются ненапрасными, но ему помогает его привычка приспосабливаться к среде. Вскоре он вписывается в компанию бесшабашных студентов и учится компенсировать недос-таток средств, утаивая хозяйское имущество, делая набеги на соседские огороды и мастерски обворовывая торговцев: «Пословица говорит, и говорит правильно: с волками жить, по-волчьи выть. Глубоко вдумавшись в неё, пришёл я к решению быть плутом с плутами, и ещё большим, если смогу, чем все остальные».  Разудалая юность Пабло оканчивается пришедшей вестью о том, что его отец повешен и четвертован, а мать взята инквизицией.
Городская школа или домашний наставник, воспитание в доме знатного вельможи или колледж, а затем университет или военная служба – вот обычный путь молодого человека XVII в., принадлежа-щего к среднему или высшему классу, к взрослой жизни.
Начальная ступень образования в разных европейских странах находилась в руках местных властей или духовенства, или различных общин. Его задача состояла в том, чтобы дать ребёнку в первую оче-редь навыки знаний о религии и поведении, а также научить его азам чтения, письма и счёта. Результат, главным образом, ожидался от мальчиков. Не во всех европейских странах ставился вопрос о необ-ходимости обучения девочек. Даже в такой  не самой консервативной в данном вопросе стране, как Англия, по подсчётам Р. Перри, в конце XVII в. число неграмотных женщин равнялось 52%, а в провинции -  -80%. В то же время число неграмотных мужчин равнялось 30%.
В Испании  начальные школы были частными. Первым учителем Лопе де Вега был Висенте Эспинель, который за два реала в месяц обучал детей пению, письму, основам кастильского языка и латыни.  Девочки получали домашнее обучение, если их родители были сами достаточно просвещёнными. Очень многие отцы семейств продолжали придерживаться мнения, что излишние знания портят нравственность женщин.
В Италии начальное народное образование находилось на попе-чении благотворительных религиозных организаций или частных лиц. В Риме существовали благотворительные школы, курируемые духовными лицами, которые готовили талантливых бедных мальчиков для поступления в иезуитские колледжи. Девочки могли рассчитывать, главным образом, на домашнее образование или монастырскую школу.
В Голландии учителем мог стать каждый, кто получил свидетель-ство после письменного подтверждения исповедания реформатской веры и принесения присяги. Учителями работали как мужчины, так и женщины. Дети 3-7 лет обоего пола заучивали молитвы, алфавит и пели псалмы. Затем они переходили в школу, где обучались чтению, письму и четырём арифметическим действиям, основам религии и правилам поведения. Обучение проходило коллективно (дети хором повторяли за учителем) и индивидуально (ученики по очереди подхо-дили к учителю, отвечали урок или получали задание). Занятия в го-роде проходили в доме учителя, а в деревне – в сарае или амбаре.
Получили распространение «французские» школы, где беженцы-гугеноты, кроме обычной программы, преподавали свой родной французский язык, считавшийся языком международного общения.
 Во Франции начальное образование полностью находилось в ру-ках церкви. В деревнях учителя избирала община. Её выбор подтвер-ждался епископом. Чаще всего учителями избирались деревенские нотариус или церковный кантор. Дети сначала учились читать на ла-тыни, знанию литургических текстов, молитв и стихов, произносимых во время мессы. После их обучали чтению на родном языке, письму и правилам поведения.
В городе обучиться писать можно было у профессиональных пи-сарей, а также у содержавших частные школы письма и счёта учителей-каллиграфов. Ремесленники отвечали за обучение своих подмастерьев чтению, письму и счёту. Существовали школы, куда ходили учиться по вечерам взрослые и дети после работы в мастерских. Для беднейших устраивались школы для преподавания азов религии, чте-ния и письма, чтобы они могли стать хорошими слугами.  Население всё больше осознавало необходимость знаний для успешной со-циализации детей в жизни: «В конце XVII в. в Руане свидетельство о браке подписывают собственноручно 100% именитых граждан, 85% лавочников, 75% ремесленников и 38% рабочих».
Движение по распространению начального образования во Фран-ции возглавил французский священник Жан Батист Ла Салль (1651 – 1719). Его начало связано с группой из пяти учителей, которые обя-зались обучать детей в школах для бедных в Реймсе в 1679 году. Три года спустя благодаря Ла Саллю их почин завершился формулирова-нием установлений новой организации, которая бы способствовала оказанию помощи бедным в получении образования. В 1684 г. Ла Саллем была создана  организация «Братство христианских школ». Поскольку новые школы оказались востребованы, они вскоре распро-странились не только в окрестностях Реймса, но и в церковных при-ходах Парижа. Чтобы восполнить недостаток учителей, в 1684 г. Ла Салль создал учительскую семинарию. Для честолюбивых и талант-ливых бедных юношей под эгидой братства была открыта «Христи-анская академия», где они могли обучаться рисованию, геометрии и архитектуре по воскресеньям.
Образовательные цели «христианских братьев» были преимуще-ственно религиозными. К теоретическим предметам они прибавляли практические занятия. Дети изучали чтение, письмо, арифметику, ре-лигию, наставления в поведении, историю, математику, ботанику, географию, рисование, архитектуру, гидрографию, навигацию, раз-личные технические предметы. Практиковались ручной труд и про-фессиональное обучение.
Движение, связанное с распространением начального образования, охватило и Германию. В 1619 г. герцог Веймарский издал указ о том, что все дети, как мальчики, так и девочки, должны с 6 до 12 лет посещать школу. Это был первый обязательный закон об образовании, охватывавший детей всех классов. В 1642 г. герцог Эрнст Готский принял  новый школьный устав, согласно которому в его владениях каждый ребёнок должен был ходить в школу, начиная с шести лет и оставаться там до тех пор, пока  не научится хорошо читать на языке своей матери, считать, писать, петь псалмы. Также он был обязан усвоить основы религии.
Главным дефектом начального образования в Германии было от-сутствие компетентных учителей. В их число попадали отставные солдаты, студенты-неудачники, опустившиеся ремесленники – все, кто хоть немного умел читать и писать, а также знал азы музыки. Профессия учителя была низкооплачиваемой.
В Англии начальное образование дети обоих полов получали в приходской школе, где их должны были обучить основам религии. В то время как мальчики дополнительно занимались чтением, счётом и письмом, девочки, в основном, обучались вязанию и прядению. Редко кто из них умел читать, и почти никто писать. При желании состоя-тельные родители могли нанять учителей и дать им дополнительное образование дома. Имелось небольшое количество чисто женских учебных заведений, где детей до семи лет учили рукоделию, иногда чтению и письму. К концу XVII в. в Англии была  291 начальная школа.
¬Получить сразу среднее и высшее образование во многих евро-пейских странах можно было в колледже (коллеже), входившем в со-став университета. В католических странах лучшие из них принадле-жали иезуитам. Иезуиты сами не занимались начальным образованием. Дети, поступающие в их учебные заведения, должны были уметь читать и писать. Иезуитское образование состояло из низшего кол-леджа с гимназическим курсом и высшего колледжа, дававшего уни-верситетское образование. В низший колледж поступали мальчики с 10 до 14 лет, которые обучались там 5-6 лет. Первые три класса тща-тельно изучалась латинская грамматика, а также немного греческий язык. В четвёртом читали латинских и греческих поэтов и историков. В последнем классе, где учились два года, происходило изучение классических авторов с риторическим уклоном. Полный курс высшего колледжа длился 7-9 лет. Первые три  года изучалась философия с присвоением звания магистр искусств, а следующие 4-6 лет – бого-словие. Многие иезуиты по окончании курса философии несколько лет проводили в колледжах с юридическим уклоном, прежде чем приступить к богословскому курсу. Кроме теологии, богословский курс предусматривал изучение восточных языков, включая еврейский, Церковной истории, разных религиозных направлений. Один или несколько учеников могли быть избраны для дальнейшего углубления знаний и приготовления тезисов. После публичного экзамена счастливый кандидат получал степень доктора богословия. Полный курс обучения у иезуитов, таким образом, мог длиться 18-20 лет.
Технология обучения заключалась в устном объяснении, которое затем заучивалось или записывалось. Вначале учитель знакомил уча-щихся с основным значением отрывка или предложения, затем де-тально разбиралась конструкция и фразеология, с приведением по-добных конструкций в текстах других авторов. Следом  шёл инфор-мационный комментарий, изучались риторические фигуры и извле-кался моральный урок. Обучение у иезуитов требовало большого на-пряжения памяти. Переработать большой объём материала помогали короткие по длительности занятия и смена предметов. Проверки зна-ний были частыми и систематическими. Каждый день начинался с повторения изученного накануне и заканчивался проверкой изучен-ного только что. Неделя завершалась проверкой того, что было изу-чено за этот срок. Последний месяц каждого года проверялись знания за год. Также в обучении использовались методы соперничества (де-ления учащихся на пары «соперников», которые должны были кон-тролировать поведение и обучение друг друга), наград и наказаний, организации публичных диспутов между двумя спорящими сторонами. Ученики, проявлявшие способности и желание учиться, пользо-вались большей свободой в школе, чем остальные.
Система воспитания иезуитов базировалась на абсолютном под-чинении и строгости, подавлении индивидуальности и своеволия. В небольших колледжах обучалось в среднем 300 учеников, в то время как в больших учебных заведениях их могло быть до 1-2 тысяч.
 В Испании значительная часть средних учебных заведений для мальчиков находилась под руководством ордена иезуитов. Лопе де Вега учился в Королевском колледже ордена иезуитов в Мадриде (основан в 1572 году), куда принимали детей богатых дворян, а также талантливых юношей, не имевших собственных средств для обучения. Учащиеся в этом учебном заведении могли получить денежное вспомоществование  на покупку одежды и книг. В колледже, главным образом, изучались гуманитарные науки: теология, античная литера-тура, латынь. Учеников знакомили с основными понятиями евклидо-вой геометрии и началами философии. Они участвовали в театральных постановках. Физическое воспитание осуществлялось через обучение танцам и фехтованию.
В Италии также были распространены иезуитские колледжи. Од-ним из самых знаменитых был Испанский колледж в Болонье, осно-ванный кардиналом Альборносом. Он готовил чиновников и юристов во все доминионы короля Испании в Италии (Милан, королевство Неаполь, Сицилия). Колледж имел красивое здание с церковью. Его украшали портреты выпускников, занявших видные должности. Никто не мог жить на территории учебного заведения, кроме природных испанцев (за исключением священников), и те испанцы должны были иметь степень докторов права. Учащиеся тщательно изучали язык и обычаи той страны, где им надлежало работать. Колледж владел двумя каретами. В нём останавливались все проезжие испанские послы, кардиналы и прелаты.
Во Франции иезуиты лишь частично контролировали обучение и воспитание мальчиков и подростков. Поступали в коллежи в возрасте 8-9 лет и большинстве покидали их в возрасте 15-16 лет.
Университетский квартал в Париже занимал почти четверть города и был густонаселённым. В описании Парижа от 1687 г. сообщается, что в нём насчитывалось тридцать коллежей, в девяти из которых сохранялись низшие классы.  Богословие преподавалось пре-имущественно в Сорбонне и Наваррском коллежах. Гражданское и каноническое право изучали в коллеже Бовэ. Французское право изу-чали в коллеже Камбрэ.  В коллеже на улице Бушери осваивали медицину и имели собственный медицинский амфитеатр для вскрытия тел.   Бернардинский коллеж, основанный папой Бенедиктом XII, поражал всех толщиной и прочностью своих стен. При нём была за-мечательная готическая церковь. Учебный корпус с необычайно вы-сокой крышей окружали часовни. Он служил для образования тех, кто связывал себя с орденом цистерцианцев.
Наваррский коллеж считался наиболее прекрасным и обширным. Он был основан королевой Жанной Наваррской, женой Филиппа Красивого в 1304 году. В коллеж принимали учащихся разного про-исхождения. Четыре профессора читали в нём богословие – два утром и два после полудня. 
 Кардинал Ришелье обучался в Наваррском коллеже, курс наук в котором делился на три цикла: грамматику, искусства и философию. Каждый цикл был рассчитан на два года. Большая часть учащихся за-канчивала только первые два цикла. В коллеже говорили только на латыни. Помимо основ религии ученики изучали греческий язык, со-временные языки (итальянский, испанский), читали античных авторов. От них требовалось уметь полемизировать, литературно излагать свои мысли, сочинять стихи. На третьем цикле происходило изучение логики и основ наук, углубленное чтение сочинений Аристотеля.
Шарль Перро и его братья учились в коллеже Бовэ, в котором было четыре факультета: искусств, медицины, права и теологии. Ру-ководитель учебного заведения, Жан Гриншер, использовал для обучения латыни книги Яна Амоса Коменского и грамматики, написанные на французском языке. Ученикам рассказывали о природе и стихиях. Перро не закончил коллежа, так как его родители сочли ненужными расходы на защиту диссертации. В результате домашнего само-образования он подготовился и сдал экстерном экзамен на лиценциата права в Орлеанском университете.
Коллеж Клермон находился в руках иезуитов. Он был основан Гильомом Дюпра, епископом Клермона, и первоначально располагался в его доме. По завещанию епископа учебное заведение получило 3000 ливров ренты и значительную сумму денег, на которую был куплен участок земли на улице Сен-Жак. Здесь ученики получали гу-манитарное образование. Особое внимание уделялось сохранению чистоты религии. В Клермоне насчитывалось до 2-3 тысяч учеников, многие из которых приезжали из-за границы. Ученики изучали разом и религиозные, и светские дисциплины. Здесь изучались богословие, философия и математика, но лишь теми, кто собирался стать иезуитом или не собирался получать степень в университете. Те же, кто хотел стать магистром или доктором, обязаны были изучать данные науки в коллежах университета. Иезуиты тщательно следили за тем, чтобы их ученики каждый месяц ходили к исповеди и славились качеством обучения.
Коллеж Мармутье славился редкой библиотекой, в которой были не только древнееврейские древние манускрипты, но и книги по ис-тории Испании и её провинций. В нём хранилась коллекция древних медалей. Среди преподавателей было много авторов знаменитых в своё время сочинений. Учащиеся Мармутье ставили небольшие трагедии, на которые приглашались зрители. После Пасхи объявлялся конкурс трудных вопросов, за ответ на которые полагались призы. Проводилась защита тезисов. Случалось, что призы вручал сам ко-роль. Самым грандиозным представлением коллежа была ежегодная постановка в августе большой трагедии, для чего двор превращался в сцену. Актёрами были ученики, преимущественно сыновья знатных персон. В перерывах между актами танцевали балет.
Коллеж Сорбонна считался одним из главных украшений Парижа. Его прекрасный внешний вид сравнивали с великолепной репутацией его выпускников. Первое здание коллежа было построено Робером де Сорбонн, духовником короля Людовика Святого. Впоследствии кардинал Ришелье перестроил здание. Библиотека коллежа рас-полагалась в двух больших комнатах, в которых проходили богослов-ские диспуты и защита тезисов. В ней хранилось два тома «Истории Рима» Тита Ливия, написанные на пергамене и переведённые на французский язык для короля Карла V. Каждая глава «Истории» от-крывалась миниатюрой и украшалась цветочной вязью, выполненной золотом. Кроме того, библиотека содержала обширную богословскую литературу. Сорбонна считалась одной из лучших богословских школ.
В дневнике англичанина Д. Эвелина сохранилось описание занятий в Сорбонне, куда он отправился послушать лекции с ирландским джентльменом Дж. Воллом, который прежде был монахом в испан-ском монастыре, а ныне пребывал наёмным солдатом, капитаном ка-валерийских войск в Германии: «Мы вошли в школу, и на занятии по богословию нашли важного доктора в его кресле с многочисленными слушателями, которые все писали то, что он диктовал; это у них на-зывалось курсом. Мы посидели немного, и наш кавалер (ирландец – авт.) начал диспут в грубом тоне с доктором; и особенно потому, что он был одет в испанском стиле, который почитается в Париже подоб-ным пугалу, студенты и доктор покатились со смеху, так что никто не мог услышать, что говорит другой; но тишина была достигнута, он начал говорить на латыни, и произнёс апологию таким хорошим сти-лем, что их насмешки сменились восхищением; начав обсуждение, он так сбил с толку профессора, что они поднялись с всеобщими апло-дисментами и воздали ему великие почести, поджидали на улице нас и нашу карету, и выказывали великое удовольствие».
Коллеж Трезорьер обучал богословию приезжих из-за границы. Здесь лекции читали шесть докторов – три с утра и три после обеда. Трезорьер считался очень хорошей школой. Он организовывал пуб-личную защиту тезисов.
Коллеж Аркур считался одним из лучших в университете в пре-подавании права. Он был полон приезжих иностранных студентов
Коллеж Четырёх наций был основан на деньги кардинала Маза-рини и открылся в 1689 году. Он получил библиотеку кардинала, ко-торая два раза в неделю была доступна и посторонним лицам. Коллеж предназначался для дворян из недавно присоединённых к Франции провинций – Артуа, Эльзаса, Пиньероля и Руссильона. Размещённый в великолепном здании с двумя павильонами и высокой церковью, украшенной портиком с коринфскими пилястрами, он дугообразными крыльями обнимал открытый двор.
Ученики коллежей могли проживать в специальных общежитиях, приходили на учёбу из дома, могли жить у родственников, снимать комнаты или квартиры в городе, а также поселиться в доме главы коллежа.
Вариант католического образования, противоположный иезуит-скому, был представлен школами янсенистов. Доктрина янсенизма, враждебная учению иезуитов, была сформулирована в 1621 г. Корне-лисом Янсеном, профессором Лувенского университета. Она высту-пала за то, что Христос принял муки отнюдь не за всех людей, и бла-годать его коснётся лишь истинно верующих, строго выполняющих заповеди религии. Оплотом янсенизма во Франции стал монастырь Пор-Рояль в Шеврёзе. При монастыре была основана школа, подобные которой быстро появились и в окрестностях. В каждой училось  не больше 20-25 человек. На одного учителя приходилось по 5-6 мальчиков, за которыми учитель осуществлял круглосуточный кон-троль. Обучение начиналось не с латыни, а с родного языка. Латынь изучали через минимум грамматики. Написанное по-французски пе-реводили на латынь и обратно. Сходным способом изучали греческий. Курс был более литературным и не годился для тех, кто хотел бы в дальнейшем заняться наукой. Старшим ученикам преподавались логика и геометрия. Из методики преподавания почти полностью ис-ключались соперничество и награды. Такие школы с их более мягкими и свободными нравами были не способны обеспечить порядок, серьёзность и благочестивый настрой, царившие в иезуитских кол-леджах.  Они были закрыты в 1661 г. указом Людовика XIV благодаря влиянию иезуитов.
Для протестантов существовали похожие на католические колле-жи академии, где за счёт философии увеличивалось время на изучение теологии.
Подготовку к армии во Франции осуществляли различные во-енные академии. Академия Антуана дю Плювинеля, одного из воспи-тателей Людовика  XIII, занималась подготовкой кавалерийских офи-церов.  Она открылась в 1594 году. В академии обучали прикладной математике, фортификации, фехтованию, верховой езде, танцам, ге-ральдике, игре на лютне.
Существовала Королевская Академия при королевских ко-нюшнях. Там обучали фехтованию, верховой езде, письму, математике, рисунку, танцам и военным наукам. Академии как вид учебных заведений исчезли в XVIII веке.
В Англии знаменитые университеты также состояли из кол-леджей. Итальянский путешественник Коронелли, посетив Оксфорд, отметил, что в городе проживает 10000 жителей, а число студентов временами достигает 3000 человек. Он называет следующие колледжи, входившие в состав университета: Мертон, Балиол, Эксетер, Ориэл, колледж Королевы, Новый колледж, Линкольн, колледж Всех Святых, колледж Магдалины, Брэйзеноуз, Тела Христова, Крайст-Чёрч, Тринити, святого Иоанна, Иисуса, Пембрук. Существовало семь общежитий, где студенты жили на собственные средства. Самая крупная библиотека университета была основана дипломатом и учё-ным Томасом Бодли. Её зал украшали портреты знаменитых профес-соров. Кроме того, имелись свои библиотеки в каждом колледже и у каждого студента. Университет владел кабинетом медалей и неболь-шим музеем редкостей. Генри Данвер, граф Данби, подарил универ-ситету ботанический сад, обнесённый каменной стеной, который рас-полагался на берегу реки. Здесь составлялись гербарии, а медики раз-водили лекарственные травы. Имелась химическая лаборатория с пе-чами и инструментами. В прилегающей к ней комнате находился склад необходимых материалов и библиотека книг по химии, натуральной истории, философии и другим наукам.
Кембриджский университет славился не меньше Оксфордского. Он состоял из 12 колледжей и 4 общежитий.
В Италии славился Падуанский университет, где обучали всем наукам. Анатомический театр там появился ещё в 1594 году. 25 июня 1678 г. в Падуанском университете впервые получила докторскую степень женщина – Елена Корнаро Пископия (1646 – 1684). Её отец был знатный венецианец, занимавший последовательно должности прокуратора Пескьеры, капитана Бергамо и одного из пяти прокураторов Сан Марко в Венеции. Способности Елены проявились рано. Она с успехом освоила греческий и латынь. Круг интересов девушки включал  французский и испанский языки, математику, натуральные науки, географию, астрономию. После этого Елена перебралась в Па-дуанский университет и приступила к изучению теологии, для чего выучила ещё и еврейский. Органистка Маддалена Каппелли помогла ей в изучении музыки.
Елена Корнаро хотела держать экзамен на докторскую степень по теологии, но епископ Падуанский Грегорио Барбариго отказал ей. Тогда 26 июня 1678 г. она с успехом выдержала экзамен на доктор-скую степень по философии. Корнаро была членом литературных академий пяти городов: Падуи, Рима, Сиены, Брешии и Венеции. Она была монахиней в миру бенедиктинского ордена. Когда она умерла 26 июля 1684 г., в последний путь Елену проводили 37 членов и док-торов философского факультета, члены местных монашеских орденов и толпа горожан.
Среди испанских университетов наиболее уважаемыми являлись Саламанка и Алькала, оплоты богословия, но их методы преподавания под влиянием целенаправленной политики властей, опасавшихся новшеств, становились всё более схоластическими. Преподаватель, как в средние века, читал свой курс, а после уроков ждал студентов у колонны, где они могли задать ему вопросы. Университет Вальядолида славился преподаванием римского и национального права, а университет Валенсии – преподаванием медицины. Богатые студенты проживали в университетских общежитиях, в то время как бедные снимали жильё в пансионах в городе.
Девочки-подростки получали образование дома или в монастыре. Главный упор при этом делался на религиозное воспитание и рукоделие. Также их обучали чтению, письму и счёту. Иногда роди-тели добавляли к перечисленным предметам пение, музыку и танцы. Все эти ухищрения должны были помочь подросшей девушке «пой-мать» выгодного жениха, выйти замуж и стать хорошей женой.
В Англии во второй половине XVII в. получили распространение женские школы, где воспитанницы проводили от 20 дней до не-скольких лет. Кроме религиозных наставлений, чтения, письма и счёта они изучали иностранные языки, немного историю и географию, а также обучались танцам, музыке и рисованию.