Опередить смерть. Глава 13

13

«В тюрьме города Шамлу власти удерживают двенадцать заложников, которых в любое время могут продать для жертвоприношения. Где же демо-кратия, о которой так любят поговорить с высоких трибун? Где права челове-ка, соблюдением которых так гордятся наши власти? Там нет ни одного участника конфликта двух стран...»
Газета с подчеркнутым текстом лежала на столе полковника Зайналова.
Нет, пора этих правозащитников тоже подержать в блоке «Улдуз». Но как они пронюхали? Почему до того, как поместили там этого хулигана, ни-кто ничего не знал? Шайтан в образе курда. Вот от такого бы сотрудника я не отказался. Нет, надо было пристрелить этого бандита сразу. Как он ловко сломал Ахмету ногу. До сих пор в гипсе. Жадность подвела. Да и с Гюльнар не хотелось терять дружбу. Вот ведь, все-таки сумела связаться с отцом этого бандита. Тот начал шевелиться. Возможно, что-то и получится. Еще сэко-номлю. Плюс никто ни о чем не разнюхает. И не имело никакого смысла при-общать к личным делам своих коллег. Эта операция идет под шифром «Роза». Под грифом — «совершенно секретно». Личные разговоры были бы ни к че-му. Хотя в своем кресле полковник чувствовал вечную прочность, которую не могло бы поколебать любое землетрясение. На эту прочность он рассчи-тывал не без оснований...
Надо будет Гюльнар еще 50 000 тысяч подкинуть. На швейцарский ее счетик. Кое-что там есть. Не чужая все-таки. Вот и приданое будет. Интерес-но, а как эту новость принял Дед? Небось, доброжелатели уже оповестили. Все любят делать грязную работу чужими руками. А чуть что — ты сам же и расхлебывай…
На ковер к Деду ехали вместе с генералом Балом. Он ни о чем не спра-шивал, рассеянно смотрел сквозь тонированные стекла джипа на людные ули-цы, на пеструю и вольную в своем теченье толпу. Но он-то знал, что это воля воды, направленной в нужное русло. Вода будет бурлить, пениться, но течь туда, куда ее направили. Именно они и дают направление этим мутным пото-кам, превращая их то в неодолимую силу, то в брызги, то в пар, поднимаю-щийся к облакам и обжигающий пятки Аллаху. Это давало такое ощущение силы и собственной значимости, что даже будущий разнос у Деда по этому дурацкому поводу казался несущественным.  Генерал Бал упивался невиди-мой властью. Она более прочна и надежна. Она спокойно меняет символы и образы, выбирая то, что ей больше подходит в данный момент. Сегодня это дед, а завтра внук. Нет, этот приработок с заложниками надо прикрывать. Деньги мизерные, а вони на весь мир. Да и Зайналова пока надо держать. Много знает, а по некоторым источникам, вполне достоверным, даже слиш-ком много. Умеет набивать себе цену. Правда, после гибели сына уже не тот, что-то сломалось в нем. Но пока пригодится...
Известное генерал Бал всегда предпочитал неизвестному. Так же, как и полковник. Вероятно, именно поэтому они хорошо понимали друг друга.
Дед отрывался по полной программе. Видимо, ему тоже нужна была разрядка. Полковник и генерал стояли молча со смиренным выражением лиц и внимали порывам царского гнева. Для полковника могло все закончиться очень печально.
Но температура гнева, по опытному взгляду генерала, быстро понижа-лась и быстро достигла привычной величины.
Все еще размахивая перед носом полковника и его непосредственного начальника газетой, Дед громогласно возмущался:
— Вы, генерал, говорили, что никаких пленных нет! А тут уже двена-дцать заложников. Ты хоть можешь представить, что это значит для моего престижа? На нас смотрит весь мир! Мы форпост демократии на Кавказе! И почему двенадцать — это что, христианские апостолы? В мусульманской стране?
Громогласно — значит не страшно. Тем более с отчужденного «вы», пару раз проскочившего в самом начале, он сразу соскользнул к привычному «ты». Вот если Дед переходит на вкрадчивый и вежливый полушепот, тогда головы летят одна за другой.
— Чтобы сегодня же на моем столе был полный список этих мифиче-ских заложников! Считайте, что моя любимая внучка забыла этот нехороший эпизод из жизни нашего великого и многострадального народа!
«Какого народа именно»,— невольно задал себе вопрос Полковник. Ведь курдский еще более многострадальный. Сегодня Полковник невольно приглядывался к Деду, пытаясь найти в нем какие-то курдские черты. Но оче-видно, что принадлежал он лишь к одной национальности — молодых стари-ков, которые цепко и властно держатся за эту жизнь.
Видимо спасительный ангел в лице погибшего сына хранил полковника от гибели. Хотя, конечно, тут действовал более могущественный ангел — любимая внучка Деда, день рождения которой он широко и шумно отпразд-новал вчера. В сущности, этот был первый большой смотр нового окружения. Новой элиты, но, правда, в основном со старыми, хотя и раздобревшими ли-цами.
Деда никто никогда не перебивал. Но генерал Бал имел перед Дедом особые заслуги по укреплению его личной власти и мог высказываться, когда пожелает.
— Славный был праздник вчера,— по-домашнему непринужденно за-метил генерал Бал, словно ни о каких заложниках ни от кого ничего не слы-шал,— изумительный ребенок растет. Она затмит все розы Востока.
Дед тут же напрочь забыл о заложниках. Да и гневался он только отто-го, что его заставляют делать вид, будто его волнуют такие мелочи. Староват он уже для такого лицедейства, хочется подлинных чувств, того, что по-настоящему занимает ум и сердце.  Чем бы ни занимался Дед, он всегда с наслаждением предвкушал тот момент, когда окажется, наконец, в своем са-ду, в плетеном кресле-качалке, рядом со своей любимицей. Только тогда от-ступали все хвори и недомогания, сопутствующие возрасту и уже чрезмер-ным заботам.
Генерал хорошо знал эту единственную слабость грозного хозяина и вовремя нажимал на спасительную клавишу. Вот и сейчас сказанное генера-лом сразу заставило забыть о заложниках и легло бальзамом на его больное, то неожиданно частившее, то вдруг совсем замиравшее сердце.
— Да,— продолжал генерал,— праздник удался. Мы полностью забыли о всех заботах и волнениях. Да и виновница этого торжества запомнит его надолго. Будет рассказывать своим внукам, какой… — Генерал хотел сказать «был у нее дедушка», но вовремя сообразил, что прошедшее время может кольнуть Деда и возвратить того к жертвенным баранам-заложникам. Поэто-му он сделал вид что не может сразу найти слова, отражающего неординар-ность такого события.— …какой небывалый, грандиозный праздник устроил ей ее великий дедушка.
— А вы обратили внимание, мой генерал,— живо отозвался Дед,— как она ловко и смело оседлала пони, которого я ей подарил? Ей всего двенадцать лет, но держится как настоящая принцесса. Единственное, что меня беспоко-ит, это ее будущий супруг. Для кого мы готовим это неземное создание? Для политического авантюриста? Который будет использовать ее как лестницу на вершину власти? Иногда хочется, чтобы она была далека от этого мира, хо-чется, что бы узнала подлинные чувства. Чтобы ее также любили, как я любил свою незабвенную жену…
Дед достал белоснежный платок и приложил к глазам. Неизвестно, впи-тала ли тонкая батистовая ткань какую-либо влагу, но это уже был привыч-ный ритуал: стоило деду упомянуть о своей жене, как он тут же прикладывал-ся, пытаясь промокнуть должную появиться слезу. В этом не было лицеме-рия, просто ритуал так часто повторялся, что слезные железы не успевали обеспечить необходимой влагой это торжественно-скорбное мероприятие. Ведь у государственных людей мероприятием становится всё даже самое ин-тимное и трогательное. Тем самым оно автоматически лишается и своей ин-тимности и трогательности.
После смерти своей первой и единственной супруги у Деда женщин не было. Даже неофициально. Все попытки пристроить к нему какую-нибудь ба-бу, Дед брезгливо отвергал. Видно, остатки советского романтизма крепко сидели в подкорке у старика. В сущности, только гипертрофированное чув-ство долга по отношению к своему народу,— тому, к которому он себя при-числял официально,— заставляло его заниматься давно надоевшими государ-ственными делами. Конечно, это шло от слишком высокой самооценки и се-бя, и своего народа. Тоже пережиток романтической эпохи в политике. Но для прагматиков типа Бала это было даже удобно: существует еще одна кла-виша, на которую можно осторожно нажимать. О том, кому быть мужем принцессы, мудрый генерал тоже задумывался. Тем более что и у него был собственный внук. Правда, не ангел, далеко не ангел. Но и сам генерал в дет-стве был настоящим сорвиголовой. Знакомить его с принцессой генерал не торопился. Все надо делать вовремя. Но зерна взаимного интереса уже посе-ял.
— Вот бы прожить еще годков десять, выдать это небесное создание замуж, и уж тогда — к Аллаху...
— Что вы такое говорите? Надо еще правнуков дождаться. Да еще столько дел на ваших плечах, что вы! Аллах подождет!
О заложниках Дед благополучно забыл. Да и проблема выеденного яйца не стоит. С ней справится и сам полковник. Этим несчастным просто повезло, что нашли убежище в наших стенах. Фанатичная толпа забила бы их камнями. Ненависть к чужакам должна периодически выплескиваться. Возрастает един-ство и мощь народа. Если все будет идти так, как осторожно предполагает ге-нерал Бал, делая для этого незаметные, но своевременные усилия, то у них с Дедом будут общие правнуки. Но это дальняя цель. Ближайшая — удержать-ся на завоеванных рубежах. Ведь как ни крепка их дружба, все же она закон-чится вместе с жизнью Деда. А жизнь его висит на волоске. Но захочет ли старик сделать его своим наследником, генерал пока не знает. Затрагивать эту тему, даже осторожно, никогда себе не позволяет. Как только Дед запеленгует эту мысль, а локатор у него будь здоров, дни генерала сочтены. И планы Деда насчет полковника вполне могут задевать и его, Бала, интересы. Зато тогда он вволю наиграется со своим внуком, который не станет тогда мужем принцес-сы. Возможно, к счастью для себя…
Вот уже Дед обнимает генерала на прощанье, троекратно целует. Как приучил Леонид Ильич, так никак не отвыкнет. Потом целованью подвергает-ся полковник. Значит, все грехи отпущены и можно грешить снова. Неизвест-но, как для генерала, но для полковника эти поцелуи были самым трудным делом в его службе. Хотелось тут же, по мусульманскому обычаю, совер-шить омовение или хотя бы прополоскать рот хорошей порцией армянского коньяка.
— Растут у тебя хорошие кадры, генерал,— Дед похлопал по плечу полковника,— бери его с собой в поездки, и в Стамбул, и в Вашингтон. Я давно присматриваюсь к нему... Есть в моей старой голове кое-какие мысли. Береги его...
— Если полковников не беречь, то откуда генералы будут? — пошутил Бал тем же домашним и благодушным голосом, хотя эти слова Деда и под-тверждали кое-какие его подозрения. Ох, старый цековский интриган, никак не угомонится. Пора бы уже успокоиться. Горбатого могила исправит…
Полковник почтительно молчал, изображая глубокое уважение и бес-конечную преданность. Пожалуй, главным фундаментом в карьере бывшего второгодника оказались его артистические способности, которые он не без успеха демонстрировал на школьной сцене. Хотя, конечно, больше они при-годились ему в жизни. Он всегда умел быть таким, каким требовала от него ситуация. С дураками дурак, с умными умный. С царями раб, с рабами царь. Правда, иногда ему тоже хотелось быть самим собой, но эта роль была, по-жалуй, самой трудной. И как ее сыграть, он уже не представлял. Ведь обстоя-тельства не требовали ее исполнения. А навязывать себя обстоятельствам бы-ло просто глупо. И что же такое быть самим собой? В редкие часы досуга он задумывался над этим, но толком ничего решить не мог. Пара философских книг, которые он полистал, только усилили его подозрения, что, собственно говоря, он и не существует как личность. Полковник Зайналов есть, а вот че-ловека с такой фамилией нет. Бред собачий… До чего только не додумаются эти праздномыслящие. Был ли тот же Диоген самим собой или просто при-способился к бочке? Человека ли он искал? А может, именно тару, в которой мог бы спрятаться от жизни?..
Надо признать, что иногда в голову полковника приходили и не сосем полковничьи мысли.
Дед, улыбаясь, проводил своих собеседников до дверей кабинета. Это тоже был жест расположения, которого постоянно удостаивался только гене-рал Бал.  Полковник подумал, что Дед тоже артист. Большой. Заслуженный. А играть в жизни — для этого требуется куда больший талант, чем на теат-ральной сцене.
Спускаясь по широкой мраморной лестнице, Бал миролюбиво заметил все тем же домашним голосом:
— Вот и пронесло. Нет, Дед наш мужик, что надо. С таким не пропа-дем.
Кто бы спорил, только не полковник Зайналов.
Но, протягивая руку из машины, генерал строгим служебным голосом отчеканил:
— Срочно разберись со списками и ко мне в кабинет. Пресс-конференция в 17.00. Я должен заткнуть им глотки. Надо бы парочку право-защитников неделю-другую подержать в подвале. Чтобы понюхали запах свободы. Пожелание на будущее. Но сделать умно. С липким, очень липким компроматом.  Чтобы отмывались до конца своих дней…
Когда на стол полковника лег список, в котором оказалось всего лишь 10 арестантов, он пришел в ярость, хотя, собственно, какая разница. Но гнев был оттого, что кто-то из нижестоящих считал себя умнее. Такое самомнение полковник всегда пресекал. И довольно жестоко.
Раздувая ноздри, но все еще сдерживаясь, прохрипел засуетившемуся капитану:
 — Где еще два? — спросил он.— Я вам говорил, чтобы только по мое-му приказу?!
— Говорили...— виновато-покорно согласился тот.
— Что с ними?
— Один умер своей смертью, в блоке. Другой умер… не своей смер-тью. Местная инициатива. Каждый сам себе господин. Демократия, господин полковник.
— Нет, с этими людьми нельзя работать! Срочно свяжитесь с началь-ником тюрьмы и предупредите, что  за курда он отвечает головой. Ничего без моего приказа с ним не делать.
— А если ему захочется переломать им всем ноги?
— Это было бы неплохо. Свяжитесь немедленно.
— Слушаюсь, господин полковник.
— А эти откуда? Что, у них нет адреса, нет дома? — водя пальцем по списку, спросил полковник.
— В этом списке только трое оттуда. Можно считать и этого курда. Остальные наши. Бомжи, одним словом...
— Тогда вот что. Если у тебя нет фантазии, делай, как я говорю. Бери карту, выбирай адреса и срочно готовый список мне на стол.
— Есть, господин полковник, вы, как всегда, на коне...
— Поворачивайся живее, господин капитан, а то мой конь сегодня уже в мыле. Так и норовит взбрыкнуть.
— Ваш юмор, господи полковник, делает работу с вами просто удо-вольствием,— осклабился капитан. Но про себя добавил — юмор то лошади-ный. А копыта, конечно, что надо. С литыми подковами. Если приложится, но запомнишь надолго. Не зря же и кличка у него — Лягун…
— С удовольствием, но быстро! — бросил он в спину капитана.
    Надо бы, конечно, заменить этого дешевого подхалима. Но на кого? Лучше мириться с плохим, но известным, чем опять рисковать. Во всяком случае, я знаю, куда от него утекает вся информация. А также и регулярная деза, которой полковник фарширует своих наблюдателей.
По внутренней связи опять объявился капитан.
— Господин полковник…
— Ну, что непонятно?
— Звонила жена. Просит позвонить домой. Я сказал, что вы у генерала.
— Молодец. На работе никаких жен.
Фатима и сама никогда не звонила ему на службу. Что там стряслось? Какой-то сумасшедший день. То Дед, то жена, то заложники…
    Поколебавшись, полковник все же набрал номер домашнего телефо-на.
— Ахмет, что там у вас? Опять твой любимый курд объявился? — Возможно, полковник слишком часто напоминал этому недотепе, как тот об-лажался. Но если не напоминать, то он и забудет, опять начнет задирать нос.— Ладно, соедини… Фатима, дорогая, ты что-то хотела мне сказать? Да… да… Пока никаких новостей. Связь установлена. Да, надежным челове-ком, у него есть свой дополнительный интерес. Обойдется немного дешевле. Я не скуплюсь, но у всего есть своя цена, и я ее знаю. Ну, диктую, какая раз-ница. Человек с той стороны работает... Это не женское дело... Всегда успе-ем... Я сегодня буду очень поздно… Ну а Зейнаб для чего? Она пока еще наша невестка, должна помогать… Как это нет? Я ее тоже последние дни не видел… Видела ее три дня назад, когда делала уборку у меня в кабинете?.. С тобой?.. Сколько раз говорилось: никто, понимаешь, никто не должен нахо-диться без присмотра в моем кабинете. Да… да… Умница. Это же твои род-ственники. И что они сказали?.. На экскурсию, в Турцию?.. Ничего не сказав ни мне, ни тебе. Это что-то новое… Еще неизвестно, какая у сына судьба, а его ветреная жена отправляется на экскурсию, даже не считая нужным поста-вить нас в известность… Ведь она же нам не чужая… А тебе сказала, что бу-дет у родителей? Да… хорошие новости… И ты только через три дня соизво-лила поинтересоваться, где твоя невестка?.. Ну да, жена нашего сына. Ладно, горе мое, я сам займусь этим… молодец что позвонила. Я уже соскучился по тебе… Что?.. Тогда она и твои любимые родственники сгниют у меня под но-гами! Да! Да! Нет!..
Полковник Зайналов гневно бросил трубку и крутнулся вокруг оси в своем вращающемся кресле.
— К сожалению, нельзя быть хорошим, не причиняя людям зла!
Это была одна из любимых мыслей полковника.
Если исходить из этого критерия, то человеком полковник Зайналов был очень хорошим.
Он крутнулся еще раз. Хорошее упражнение. Но сегодня что-то сразу закружилась голова, какая-то противная слабость с испариной. Да, в космо-навты уже не попасть. А хотелось бы напоследок глянуть на нашу планету со стороны. Говорят, красота неописуемая…
Полковник достал из ящика стола солдатскую фляжку с коньяком. Со-держание должно всегда превосходить форму. Особенно в их работе. А рабо-та не простая. Его предшественник — способный и перспективный майор Са-биров — застрелился в этом же кабинете. Злые языки говорили, что Сабирову не за что было убивать себя. Значит, его убрали. Был, видимо, слишком пер-спективный. Дед, говорят, очень горевал.  Он постоянно хвалил его, пригла-шал домой. Целовал, конечно. Тоже видно не без умысла. Знал, что кому-то эти поцелуи ножом по сердцу. Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев и барская любовь. Хороший поэт, а тоже вел себя как дурак. Но, может, так и надо было, такая роль была. Да и как же иначе негр мог стать национальным русским поэтом? Загадочная, безумная страна. Вовремя мы от нее отдели-лись... Но с ней было лучше. Ничего я в этом мире уже не понимаю. Ну и су-ка эта Зейнаб! Она у меня дождется. Я ей все припомню, и курда этого пога-ного, и господина капитана!..
Гнев полковника Зайналова объяснялся еще и тем, что именно сегодня он собирался встретиться со своей невесткой на конспиративной квартире. А она, оказывается, на экскурсии. Могла ничего не сказать Фатиме, но не сооб-щить ему заранее о заграничном вояже… Тем более, что полковник всегда давал ей небольшие, но очень важные поручения. О них никто не должен был даже догадываться. Да, здесь кроется что-то серьезное. Со времени появления этого курда, они еще ни разу не встречались. И вот сегодня, когда он уже предвкушал блаженный отдых в ее объятьях, эта неприятная новость… Да, денек на выносливость.
Но было что-то и приятное. Хотя одновременно и тревожное. Туманное обещание Деда невольно заставляло задуматься. Какой же сюрприз тот при-готовил для него?.. Или это его очередной хитрый трюк? Именно так он до-бивается, чтобы подчиненные всегда пребывали в состоянии преданной го-товности. Чтобы  не дремали, а служили верой и правдой всемогущему вла-дыке и его семье... А болтовня по поводу народа, его благосостояния и вели-кого будущего — для мечтательных дураков. Ведь мы-то живем хорошо именно сегодня. Благодаря тому же народу, которому только обещаем рай-скую жизнь. Кстати, чтобы не забыть, с этими правозащитниками… Точнее, сделать вид, что забыл. Все любят чужими руками жар загребать. Но неплохо бы и мне на этом дельце заработать кое-какой капитал. Может приходиться. Особенно в свете сегодняшних туманных обещаний. А парочку уголовников-наркоманов надо подыскать. И воткнуть их в какую-нибудь правозащитную организацию. На месяц-другой. Полковник сделал только ему одному понят-ную пометку в календаре. Да, это вонючее слово свобода. Все уже нанюха-лись… «И вперемежку дышим мы то затхлым воздухом свободы, то вольным воздухом тюрьмы.»; Вроде бы тоже Пушкин… Великий, великий поэт…
Вошел капитан со списком.
Полковник глянул на часы.
— Уложился за 26 минут. Могут люди работать, когда захотят.
Полковник еще раз медленно прошелся по списку.
— Хорошо. Дальше: всех этих бродяг переведите в другое место. Я ду-маю, что ты помнишь, в какое. Чтобы ни одна собака не знала, где они и кто они. До поры до времени... Отвечаешь головой!
— Будет сделано, господин полковник!
«Господин полковник!», а сам, сволочь, доволен тем, что мне рога наставляет. Зачем я все это терплю? Да, жить — это и значит терпеть… Ну если только подкинет мне какой-нибудь триперочек, вылетит, как пробка!