Витюшкины истории. История восьмая - деревенская

     Сколько авторов посвящали отдельные строки, а то и целые произведения маминым рукам! Но, пожалуй одно из лучших посвящений принадлежит перу Александра Фадеева в романе "Молодая гвардия". Помните: "Мама, мама! Я помню руки твои с того мгновения, как я стал сознавать себя на свете…"
     А вот Витюшке почему-то больше запомнились бабушкины руки. Они смиренно лежали на коленях, когда в редкие минуты отдыха она со вздохом присаживалась на кухонную табуретку передохнуть после того, как управится с печью, прикрыв жар заслонкой и выставив на шесток чугунки с супом, кашей и топлёным молоком, покрытым сверху бурой пахучей пенкой. Кисти рук в набухших узловатых сосудах, пальцы утолщённые, опухшие в суставах, кожа уже местами покрыта бурыми пятнышками старческой "гречки", коротко остриженные ногти не округлые и розовые, как у самого Витюшки, а какие-то белёсые и больше похожие на перевёрнутые совочки с прямым краем.
     Сколько же этим рукам досталось за долгую и нелёгкую жизнь их хозяйки! Витюшка любил наблюдать, как бабушка ближе к зиме, садясь возле окна и водрузив на нос очки, бралась за вязание. Четыре стальные блестящие спицы с нанизанными на них петлями заготовки носка образовывали квадрат, а пятая мелькала в бабушкиных руках и шерстяная нитка из овечьей шерсти тёмно-коричневого цвета, вытягиваясь из клубка, лежащего в чашке на полу, превращалась на глазах в резинку. Раз рядок, два рядок, и вот уже свисающее со спиц творение повторяет форму подъёма Витюшкиной ноги, а через каких-то пару часов носок готов. Бабушка примеряет его на ноге внука, удовлетворённо улыбается, стараясь мимоходом погладить вихры на голове мальца, особенно самый непослушный, торчащий на макушке, а затем берётся за второй носок:
     - Ну-ко, внучок, теперь айда примерим оба. Не жмёт?
     И довольный Витюшка чувствует, как ноги в носках моментально согреваются, а шаги его по домотканым половикам становятся мягкими и неслышными, как у кошки Муськи.
     - А ну, надень валенки, посмотрим, как в них будет.
     Убедившись, что ноги в носках как влитые помещаются в чёрных, подшитых дратвой толстыми войлочными подошвами валенках – их всегда подшивал папа, для чего у него было всё необходимое, от стальной лапы, зажимаемой им в работе между коленями, и специального сапожного ножа до вара, которым перед шитьём натиралась дратва – бабушка ласково шлёпала внука по попе и опять отправлялась на кухню к своим чугункам...
     До первого Витюшкиного класса бабушка, папина мама, потерявшая мужа ещё до войны в тридцатые годы, жила в деревне Песьяна в двадцати километрах от посёлка, куда его отправляли на лето пару раз. Впервые Витюшка попал в эту самую деревню в шесть лет – родители отвезли его туда подкормиться на бабушкиных харчах. Деревня была небольшая, дворов на пятьдесят, и растянулась она вдоль ручья без названия километра на два. А вот дом бабушки стоял на отшибе от остальных в самом начале деревни, так что ехавшие сюда со стороны посёлка, сперва видели её подворье слева от  дороги, а потом уже метров через триста начиналась и сама деревня, состоявшая из одной улицы, прерываемой то тут то там пустырями и утыкавшейся другим своим боком в опушку леса.
     На бабушкином дворе было, собственно, два дома – жилая изба и пропахшая мешковиной летняя, в которой она обычно держала муку и всякую хозяйственную всячину. Хлебные караваи бабушка пекла сама в русской печи. Хлеб был ржаной, потому что на севере в те времена предпочитали сеять именно рожь, более устойчивую к заморозкам и менее прихотливую к погодным условиям, нежели пшеница. Сероватые заготовки  караваев выкладывались на большие капустные листья и таким манером задвигались на предварительно подметённый гусиным крылышком горячий печной под, на котором помещалось до четырёх круглых хлебов, покрывавшихся после выпечки румяной тёмно-коричневой корочкой. А как пах этот хлеб, когда бабушка нарезала его перед едой на длинные ломти! Она наливала внуку полную кружку топлёного, ещё не остывшего молока с особенно любимой внуком поджаристой пенкой. Хлебная корочка хрустела на зубах, и Витюшке казалось, что нет на свете ничего вкуснее. А если на столе бабушкиными стараниями оказывалась тарелка с горкой душистой земляники, собранной накануне на ближайшей лесной опушке, то что ещё могло сравниться с этим божественным угощением! И то, что в каравае частенько попадалась ячменная ость, не умаляло его качеств для набегавшегося и проголодавшегося мальчишки.
     За бабушкиным двором тянулся большой огород, спускавшийся к ручью и окружённый изгородью из кривых и потемневших от времени жердей, на котором она выращивала помимо традиционной картошки, капусты, морковки да прочего небогатого уральского набора овощей и ту самую рожь, сжинаемую после поспевания серпом. Сжатое бабушка вязала в снопы, перевязываемые пучком ржаной соломы. Снопы собирались по нескольку штук в пирамиды-суслоны колосьями вверх для просушки. Сверху суслон накрывался ещё одним снопом от нечаянного дождя, только колосьями уже вниз. Когда рожь в суслонах окончательно досыхала, она убиралась во двор под навес сарая, где расстилался брезентовый полог и по нему развязанные снопы выстилались тонким слоем, после чего из колосьев цепом выбивалось зерно. Затем оно на специальном приспособлении, стоявшем во дворе, провеивалось для отделения половы, собиралось в мешок и отвозилось на мельницу для помола. Конечно, зерна с огорода не хватало, но бабушка за работу в колхозе получала не деньги, а трудодни по так называемой "палочной" системе: за каждый отработанный от зари до зари день – одна палочка, а уж за совсем ударный труд можно было получить полторы палочки, то есть полтора трудодня. Кстати, когда бабушка вышла на пенсию, она получала её, заслуженную долгим и тяжким трудом, в количестве аж двенадцати рублей!
     Так вот, в качестве натуроплаты за эти самые трудодни выдавали в колхозе зерно. Только зерно это почему-то было прямо в колосьях да пополам с ячменём. Перед тем как везти его на мельницу, бабушка обрушивала колоски в огромной по детским представлениям чугунной ступе, с которой Витюшка, как только приезжал в деревню, мерялся ростом. Вот и получался хлеб с неотвеянной ячменной остью. Зато полезно, не то что нынешний мягчайший, можно даже сказать "пушистый" и белейший хлеб на турецкой "Пакмайе" и прочих разрыхлителях. Никакой работы для желудочно-кишечного тракта – прямой путь к гастриту, так сказать!
     Из живности держала бабушка на своём дворе корову, десятка три кур да пару гусей. Корова летом паслась тут же возле дома на лугу, благо трава там была всегда богатая, а на зиму бабушка косила сено, которое после уборки урожая и освобождения площади смётывалось в стог в огороде прямо за летней избой – бери деревянными вилами сколько надо и корми бурёнку, обитавшую в холода в хлеву под сараем. В качестве охранника этой компании, а также и самого дома, в будке возле ворот гремел цепью беспородный косолапый чёрной масти пёс Тузик, встречавший Витюшку после беготни заливистым приветственным лаем и улыбкой во всю собачью морду.
     Время в деревне Витюшка проводил в ловле краснопёрки на литровую банку в ручье, что журчал своими прозрачными водами за бабушкиным огородом, а ближе к осени бегал с деревенскими пацанами в ближайший лесок по грибы, принося в лукошке маслята, рыжики, синявки, то бишь сыроежки. Бегал везде босиком, как и большинство деревенских приятелей. И вот тут-то на бабушкином огороде он впервые попробовал, что значит босому ходить по стерне, когда подошву больно колют высохшие остатки стеблей ржи, торчащие из земли после жатвы, как они неприятно пролезают между пальцами ног, мешая идти. После такого хождения ступни саднило, а бабушка ходила по огороду как ни в чём не бывало. Оказалось, что ступни её ног в отличие от розовых и мягких Витюшкиных были сплошь покрыты жёлтыми твёрдыми мозолями и стерне просто невозможно было их уколоть. Облазал Витюшка на бабушкином дворе все закоулки. Особенно нравилось ему, забравшись на приставленную к дому со стороны чердака деревянную лестницу, прыгать в кучу песка, представляя себя бесстрашным парашютистом. Ну, и допрыгался однажды во второй и последний свой приезд – левая нога подвернулась в лодыжке, острая боль пронзила мозг. Попробовал, поднявшись кое-как, наступить на ногу – не тут-то было. Бабушка всполошилась, уложив внука в постель и перевязав ему ступню капустным листом, чтобы хоть как-то унять боль. Хорошо, что на следующий день за ним приехал папа, чтобы забрать сына домой – чуть больше, чем через месяц уже в школу надо было собираться. А нога-то болит – почти всю ночь малец промаялся без сна, переворачиваясь с боку на бок.
     Дома повёзли его почему-то не в больницу, а к двум старушкам-монашкам, жившим на Одуе в проулке недалеко от школы. В домишке их было полно икон и пахло ладаном. Витюшка, никогда до этого в церкви не бывавший, с любопытством рассматривал тёмные лики святых, с укором смотревших на него со стен в отблесках пламени лампад и словно впрошавших: "Ну что, добегался, сорванец?". Папа с мамой богомольными не были, да и некуда было в церковь ходить – из храма в посёлке устроили ещё до войны ремесленное училище, которое стояло за рекой в центре, грозя небу обезкуполенной квадратной клокольней-пальцем  из красного кирпича. Однако Витюшка в годовалом возрасте был ими всё же тайно крещён в деревенской церкви, что сохранилась ещё в недалёких Ромашах, правда, крестик латунный не носил, он хранился у мамы вместе с его свидетельством о рождении – в те времена крестик на шее сына был чреват для родителей всяческими неприятностями от вездесущих и всё видящих партийных властей. Сам он по малости своей этого факта собственной биографии не помнил, но по рассказам родителей знал, что когда его, голенького и орущего что есть мочи, опускали в купель, Витюшка инстинктивно вцепился в бороду державшему его на руках батюшке, словно Бога за бороду ухватил. Причастился, так сказать…
     Старушки в чёрных монашеских одеждах усадили его на табуретку, а разутую больную ногу заставили положить на вторую такую же и, прочитав над пацаном молитву, обложили опухшую и посиневшую лодыжку берёзовым лубком, крепко перевязав поверх берёсты ступню марлей. Зажило – через пару недель Витюшка уже носился, как ни в чём не бывало, по улице и в школу пошёл, не хромая. Правда, потом  всю жизнь время от  времени нога подворачивалась – связки, видимо, так и остались растянутыми.
     Говорят же, не было бы счастья, да несчастье помогло. Нога подвернулась, если можно так сказать, вовремя, и как раз вовремя Витюшку "эвакуировали" из деревни: 6 августа 1961 года, аккурат во время суточного полёта вокруг Земли космонавта № 2 Германа Титова, бабушкин дом в деревне сгорел – кто-то ночью поджёг стог сена в огороде, пламя перекинулось на летнюю избу, а с неё и на другие деревянные постройки, горевшие как порох. Сгорело всё вместе со всей живностью, за исключением того небогатого скарба, который проснувшаяся от треска полыхавшего во дворе огня и звона лопавшихся от жара оконных стёкол бабушка успела вытащить из дому. Одним словом, когда получившие известие Рычаговы пригнали из посёлка взятый на заводе грузовик, всё спасённое заняло едва ли две трети деревянного кузова ЗиСа. И остались от бабушкиного дома только обугленные и наполовину сгоревшие столбы ворот, долго ещё торчавшие среди поросшего бурьяном пепелища печальным памятником бившей когда-то на этом месте ключом жизни нескольких поколений Витюшкиных предков.
     И приютили Рычаговы, потеснившись, бабушку у себя, где же ей ещё оставалось жить! А через пару дней прибежал к ним Тузик с обгоревшим левым боком, гремя обрывком цепи на ошейнике – все решили, что и пёс тоже погиб в огне, а он спасся, порвав цепь и убежал со страху в поле, где отлёживался, зализывая ожог, а потом два десятка километров пробирался, руководствуясь собачьим чутьём, лесной дорогой к посёлку. Выжил псина, только шкура на морде поседела, и жил у Рычаговых потом до самой своей собачьей смерти по старости ещё лет пять.
     Поджигателей не нашли, да и не искал их никто особенно-то. Бабушкина голова и так сизая от седины, после пожара стала совсем белой. И спрятала она беду эту где-то в глубине души, вылив всю свою недорастраченную любовь и энергию на внука, оставив ему на всю жизнь память о своих натруженных заботливых тёплых руках…

23.09...14.10.2013