Эчки-даг

Молодость живет сердцем, зрелость – разумом, а старость – воспоминаниями. Для охотника Али время воспоминаний еще не наступило. Жизнь короткая пролетела, вспоминать не о чем. Все остальное, как за углом дома, увидишь, когда завернешь! Время рассудительности только означало свой приход, как на пороге дома чувяки сняло, а вот куда поставить еще не решилось. Пробивался разум  тонюсенькими жалкими росточками. А вот сердце билось, как и положено в молодости, сильно и радостно. И дышалось легко – полной грудью. Жизнь требовала многих желаний.
 Закрыл глаза: «она передо мной,
Нет радости в глазах ее – печальна.
Не назову любимую женой,
Хоть предназначена была мне изначально.

Смерть не страшна, коль жизни нет,
Безумие всегда наедине со мною.
И сколько бы не прожил лет,
Не назову любимую женою.
И в Отузах и Козах хорошо знали  охотника Али. Кто не знает, скажу тем, что  Отуз и Козы – два больших селения, давших название одноименным долинам: отузской и козской, разделяет эти долины Гора Эчкидаг, не  до небес гора, но иногда тучи цепляются за нее, хлопьями спускаются в долину, мелким-мелким дождиком сеясь. По склону Эчкидага  дорога проходила из Отуз к Судаку.  Прежде, когда охотой занимались немногие, когда охота делом удальцов считалась,  на Эчкидаге коз много горных паслось, Татары называют коз тех –«караджа».Охотники говорили, что много коз гибнет, когда они в провал падают. Где тот провал находится, никому не говорили. Но, татары говорят, что между двумя вершинами горы действительно существует провал без дна, который они называют – «Ухом земли». Провал  тот косо направляется к подземной пещере, конца которой никто не знает. Говорят, доходит пещерная щель до самого сердца земли; будто бы хочет земля знать, что на ней делается: лучше ли живут люди, чем прежде, или по-прежнему вздорят, жадничают, убивают и себя и других. Говорили также в нашем селении, что знает об «Ухе земли» один самый удачливый  из охотников, промышляющий охотой на диких коз – «караджа»
Владеть оружием – работа,
Но всякой силе есть предел,
Будь то – любимая охота,
Иль может воина удел.

Есть, точно, правила охоты,
Охотник сдерживает пыл,
У Бога тоже  есть  забота,
Чтоб корень жизни не убил
Али, красавца Али, долго  помнила наша деревня, и рассказ о нем, передаваясь из уст в уста, дошел до дней, наших, когда Яйла услышала гудки автомобиля и шуршание колес по асфальту, когда выше гор, стальные птицы летать стали, а управлять ими  взялся бесстрашный человек.
Не знаю, обогнал бы Али автомобиль на своем скакуне, но, знаю точно, он мог скорее загнать любимого коня и погубить себя, чем поступиться славой первого джигита.
Быстрее ветра носил горный конь своего хозяина, и завидовала козская и отузская молодежь, глядя, как гарцевал Али на своем скакуне, и как без промаха бил любую птицу на лету.
Недаром считался Али первым стрелком на всю долину и никогда не возвращался домой с пустой сумкой.
Трепетали дикие козы, когда на вершинах Эчкидага из-за неприступных скал, появлялся Али с карабином на плече.
Только ни разу не тронула рука благородного охотника газели, которая кормила дитя. Ибо благородство Али касалось не только человека.
И вот как-то, когда в горах заблеяли молодые козочки, когда охотиться на них было позором для охотника, заглянул Али в саклю к Урмие. Кто не знал тогда красавицу Урмие?
Умна и красива Урмие. Жила одиноко в сакле с дочкой лет семи. Многие сохли, видя, как стройны и гибки движения тела ее в танце, но сурова была вдова с вздыхателя-ми. Одному Али было позволено приходить к ней.
Урмие, молодая вдова, умащивала себя благовониями для Али, требуя за это от него беспрекословного исполнения ее женских причуд.
Вот и сегодня она лукаво посмотрела на Али, как делала всегда, когда хотела попросить что-нибудь исключительное, и сказала:.
- Принеси мне завтра караджа.
- Нельзя. Не время бить коз. Только начали кормить они козлят, сама ведь знаешь, - заметил Али, удивившись странной просьбе.
- А я хочу. Для меня мог бы сделать исключение.
- Не могу.
- Ну, тогда уходи! О чем нам разговаривать?..
Пожал плечами Али, не ожидая такого поворота событий, повернулся к двери, и сказал досадливо:
- Глупая баба.
- Зачем к глупой ходишь?  Вот Сеит-Мемет никогда не говорит мне так. Не один ты на свете… Поступай, как знаешь? Не принесешь ты, принесет другой, а караджа будет у меня…
Вернулся Али домой мрачный, прилег и задумался. В лесу заливался трелями соловей, в виноградниках звенели в любовной игре цикады, по небу бегали одна к другой на свидание яркие звезды. Никто не спал, не мог заснуть и Али. Клял коварную Урмие, знал, что характер у нее несговорчивый, задумает что-то, не отступится. Клял ее, но знал, что, в конце-концов, уступит ей, ибо тянуло ее, как нектар цветка притягивает к себе пчелу.
Вспоминал последние сказанные Урмие слова: «Не ты, принесет другой!»
«Нет, никто не принесет караджа ей раньше меня!» - решил охотник
Только рассвет забрезжил, Али вышел из сакли своей. Пока шел к горе, восток окрасился в розово-красный свет, приникая к вершине горы первым поцелуем. Тропы все знакомы.
Близко Эчкидаг. Отлично знает Али, где козы пасутся. Осторожны козы, кормящие козлят. Прямо к себе не подпустят. Чтобы вернуться с добычей, нужно подняться на одну из вершин горы, у другой теперь много диких коз, караджа. Нужно пройти «Ухо земли»… Подошел Али к провалу и увидел возле него древнего старика с такой длинной белой бородой, что конец ее уходил в провал.

— Здравствуй, Али, — окликнул охотник старик. — Что-то ты рано коз стрелять пришел?

— Нужно, вот и пришел. – недружелюбно ответил Али.

— Напрасно так рано встал, напрасно шагал сюда, все равно не убьешь ни одной.
На лице старика коварная улыбка видна.

Подошел ближе Али к старику, спросил.

— Ты кто будешь?

Не ответил старик, в провале исчез, только сорвавшиеся камни полетели в провал; слушал, слушал Али и не мог услышать, где они остановились. Посмотрел охотник  на гору. Стоит стройная коза, на него смотрит,  прервав свой завтрак, уши наставила.
Прицелился Али, уже хотел на курок нажать, и вдруг видит, что у козы кто-то сидит и доит ее; женщина, как будто бы знакомая. Точно, на покойную его сестру похожая.

Опустил он  карабин, протирать  глаза стал тыльной стороной руки. Протер глаза, поглядел - коза стоит на месте, никого подле нее нет.
Прицелился вновь, и опять у козы женщина. Оглянулась даже на Али. Побледнел Али. Узнал мать такой, какой помнил ее в детстве. Покачала укоризненно головой мать. Опустил Али карабин.

— Матушка родная! - крикнул охотник с тоской охотник
Тень пронеслась по земле, пылью рассыпалась у подножия скалы. Стоит опять коза одна, не шевелится,

— Сплю я, что ли, — подумал Али, и прицелился в третий раз.

Коза одна, но только в двух шагах от нее ягненок появился. «Значит причудилось все это мне!» - вздохнул Али и навел карабин, чтобы вернее, без промаха, убить животное прямо в сердце.

Хотел нажать на курок, но увидел, что коза кормит девочку дочку Урмие, которую любил и баловал Али как свою дочь.

Задрожал Али, похолодел весь. Чуть не убил маленькую Урмие.

Обезумев от ужаса, упал на землю и долго лежал, ничего не помня. Вернулся в саклю свою, собрал кое-что из вещей, и исчез.
Больше жители деревни не видели Али. Стали думать, что упал со скалы и убился. Другие убеждали, что Али в «Ухо земли» направился. А раз так, то и искать нечего.
Так прошло много лет.

Урмие, к которой ходил Али, стала дряхлой старухой, у маленькой Урмие роди-лись дети и внуки; сошли в могилу сверстники джигита, и народившиеся поколения знали о нем только то, что дошло до них из уст отцов и где было столько же правды, сколько и народного вымысла.

И вот раз вернулся в деревню хаджи Асан, столетний старик, долгое время оста-вавшийся в священной Мекке. Много рассказал своим Асан, много чудесного услышали от него, но чудеснее всего было то, что Асан сам, своими глазами видел и узнал Али, пропавшего охотника.. А дело было так:
В Стамбуле, в монастыре дервишей происходило торжественное служение. Были беи и султаны, были принцы, много франков было и весь пашалык. Били барабаны, играли флейты, все ускоряя темп,  и закружились в экстазе священной пляски-молитвы святые монахи. Но бешенее всех кружился один старик. Как горный вихрь, мелькал он в глазах восторженных зрителей, унося мысль их от земных помыслов, но силой всего своего существа отдававшийся страсти своего духа.

— Али, — позвал  Асан громко. Глянул на Асана  дервиш, задержался на мгнове-ние взглядом, и снова бешеным порывом ушел в экстаз молитвы.