Опередить смерть. Глава 16

16
 
Как он добирался до пункта назначения — не забыть школьному учите-лю истории до конца своих дней. Кое-что он читал, о чем-то слышал или ви-дел по телевизору. Но все это были только песчинки той огромной беды, что в одночасье засыпала жизнь целого благодатного края. О такой нищете и за-пустении учитель не читал ни в одной книге. Такую нищету и запустение не-возможно представить человеку его поколения, не знавшего ужасов второй мировой войны. Любая книга или фильм выхватывают все же самое яркое, за-поминающееся в любой картине. А здесь без конца тянулся тоскливый лун-ный пейзаж, припорошенный пеплом пожарищ.
Поражало обилие оружия. Словно это была свалка военных отходов со всего мира. На обочинах дымились искореженные бронетранспортеры. Танки с перебитыми гусеницами и закопченной броней. Брошенные грузовики, на вид вполне пригодные, но мертво застывшие в бессмысленном ожидании. Уже никому не нужные орудия, минометы. Даже одна установка «Град». А за этой свалкой уже не нужной техники стоял труд тысяч людей, впустую по-тративших время своей жизни. Никому их напряженный и тяжелый труд не принес ни радости, ни счастья. О, тщета человеческих усилий, о безумие, ко-торым творец поражает своих тварей!
Поваленная набок полевая кухня глядела на дорогу огромной пустой глазницей. Зеленая краска облупилось. Но там, в этой глазнице что-то шеве-лилось. Приглядевшись, учитель разглядел собаку, что еще вылизывала стен-ки котла. Снаружи торчал только ее активно работающий хвост, словно по-вторяющий движения языка.
Печальная тишина стояла над  этим кладбищем железа. Нигде ни одной человеческой души. Неужели они все в этих свежих и, видимо, временных за-хоронениях?
Григорян сидел рядом с водителем и, привалившись к борту, добирал недоспанное под домашним кровом. Водитель тоже не обращал внимания на привычный придорожный пейзаж. Только учитель смотрел и смотрел сквозь стекло армейского уазика на неприглядные останки жизни, которая становит-ся потом удобной для изучения историей. Сухими страницами пожелтевших книг и романтическими словами преданий. А в начале именно это — смерть, смерть всего, что так хотело жить  и любить…
Место рядом с учителем пустовало. Казалось, что оно было приготов-лено специально для дядюшки Нана. А теперь на нем стояла какая-то короб-ка. Но все-таки хорошо, что старый человек не видит всего этого ужаса. Хотя, он ведь прошел войну, и его-то ничем не удивишь.
Уставая от безотрадного зрелища по сторонам дороги, учитель закры-вал глаза, тоже пытался подремать, но снова открывал их — с надеждой, что все виденное перед этим только дурной сон. А по краям дороги будут ухо-женные поля и счастливые люди, радующиеся каждому мгновенью своей жизни. Но пейзаж был все тот же, это была реальность. А, как известно, ника-кой, даже самый страшный сон не может с ней сравниться.
Наивные  и трогательные надежды нашего учителя никак не могли ока-заться действительностью. Потому что люди, которые когда-то превратили  междуречье Куры и Аракса в подобие библейского Эдема,— оставшиеся в живых люди — давно покинули эти места. Остатки  разрушенных и сгорев-ших поселений казались незаживающими язвами на измученном теле земли.
Впервые живая боль своего времени тронула сердце учителя истории. Он подумал, что именно эта боль и есть смысл истории, передаваемый из по-коления в поколение. А когда боль затихает, выветривается, Бог снова дает людям испытания и муки. Нет, он теперь понял, как надо преподавать свой предмет. Не даты, не имена, а вот эта непреходящая боль должна доходить до сердца каждого ученика. И только тогда что-то может и останется в их голо-вах.
Если бы не шалопай сын, учитель, возможно, так бы никогда и не ощу-тил этого горького и вечного смысла того увлекательного и — что таить — часто только развлекательного предмета, который он преподавал своим уче-никам уже тридцать с лишним лет. Ему вдруг стало стыдно: на что он потра-тил лучшие годы своей жизни! Как он терзал своих бедных учеников, добива-ясь четкости формулировок и безошибочности дат и имен…
Но вот, наконец, рядом с полуразрушенными домами и обгоревшими деревьями, на руинах прошлой жизни начали появляться люди, обросшие и настороженные люди с автоматами наперевес и запасными рожками, заткну-тыми за поясные ремни.
Они не останавливали колонну с гуманитарным грузом, не выражали никаких чувств, только молча наблюдали, как метр за метром преодолевают ревущие машины давно потерявшую свое назначение дорогу. Те, что стояли рядом с дорогой, ловко ловили пачки сигарет, которые регулярно выбрасыва-ли из проходящих машин. Но от выражения каких-либо чувств также воздер-живались. Гуманитарное участие большого мира огранивалось для них толь-ко этими дешевыми, с армейских складов сигаретами.
Гуманитарный груз, гуманитарная помощь — учитель как-то никогда не задумывался над смыслом этих словосочетаний. Теперь он почти физически ощущал всю их гнусность. Сытые и благополучные люди просто дешево от-купались от чужой, часто ими же и подстроенной, беды. Но другие сытые и благополучные люди не хотели даже ничего слышать о чужой беде в далеком горном краю. Так что те люди, что все-таки делали вид, что сочувствуют по-добным себе, заслуживают некоторой благодарности. И за машины, и за про-дукты, и за медикаменты, пусть и с просроченными сроками годности, и за те же сигареты. Все это везли для тех людей, что остались в живых и не смогли никуда убежать, чтобы спастись от бед, которые накликал на себя этот рай-ский край. Да и куда бежать? Конечно, если ты богат, то купишь себе прилич-ное место в этом мире. Место, но не Родину. Многие просто предпочитали умереть здесь, чем после долгих мытарств на чужбине. Да и кому-то надо было защищать свои дома, свою землю, могилы отцов и дедов.
И все это происходило под высоким небом, под ясным солнцем, в не-давнем раю... Видел ли это Бог? Или его верный слуга Сатана пока еще не успел доложить о проделанной работе?
 — Отец, твое место назначения,— очнулся вдруг от дремоты, казалось ничего не замечающий Григорян.— Нам дальше.  Рядом с тобой ящик, возь-ми  сигареты. Это здесь как валюта. Бери сколько унесешь, не стесняйся. Си-гареты херовые, но лучших здесь нет. Удачи тебе, не принимай все так близко к сердцу, не сокращай себе жизнь.
Учитель с трудом выбрался из уазика. Ноги за время дороги затекли и ходить пока не хотели.
Григорян захлопнул дверцу и помахал ему рукой.
Караван прошел мимо, натужно ревя моторами, осторожно лавируя между воронками от снарядов.
Учитель стоял, держа в одной руке свой верный дипломат с запасом провизии и бутылкой коньяка, а на сгибе другой, как поленья, лежали три блока с сигаретами.
Полуразрушенный город встретил старого учителя тишиной и безлюдь-ем. Недалеко от него какой-то придурковато-улыбчивый старик одиноко си-дел на лавочке возле разрушенного дома. Правая рука опиралась на корявую палку, левая спокойно лежала на колене. Безмятежное спокойствие стояло на его лице. Как будто он сидел в какой-то богом забытой деревушке, где ничего не могло потревожить его старческого покоя.
Он словно не заметил, что дома нет. Словно не заметил, что нет и горо-да, только развалины.
А он сидит себе на осеннем солнышке и чему-то улыбается.
Учитель подошел к старику, поздоровался.
— А вы что — один во всем городе? — не нашел он лучшего вопроса.
— Боятся,— лаконично пояснил старик,— вон с той горки,— он протя-нул палку, на которую опирался,— постоянно стреляют. Только остановятся два-три человека, только поздороваются — им сразу и летит гостинец. Вот только что на том углу накрыло двоих. На моих глазах с самого утра уже че-ловек пять вознеслось.
— А вы, что же, тут все и сидите?
— Сижу. В подвале сыро, боюсь простудиться. Вы идите, идите, не стойте со мной. Они уже привыкли ко мне. Да кто знает, может, по новому человеку и шарахнут… Вижу, вы богаты на курево… Уже неделю не курил…
Учитель распечатал блок, подал старику пачку, остальные рассовал по карманам.
— Премного вам благодарен. Удачи вам! Вижу, человек вы не воен-ный… Да и, вроде, впервые в нашем прекрасном городе. Может, вам негде остановиться — буду рад предложить вам кров. Правда, без пищи…
Напоследок старик подсказал, где можно найти человека, фамилия ко-торого была на запечатанном конверте.
— Он тоже любит посидеть со мной. Хороший человек.
Но найти хорошего человека оказалась не так просто. Из одних разва-лин его посылали в другие, всюду он оставлял по пачке сигарет, а то и по две. Скоро у него остались только те, что рассовал по карманам.
— Только что был. Если поторопитесь, сможете догнать.
Но как учитель ни торопился, догнать пока не удавалось.
Правда, когда сигареты уже почти закончились, а сил уже не остава-лось, какой-то молодой человек привел его к тем же развалинам, на которые указал старик и от которых он начал свои поиски. Молодой человек провел его по траншее, в стенке которой обнаружился узкий вход в блиндаж.
Учитель осторожно спустился по дощатым ступенькам. Целых пять.
— Сокол, тут человек к тебе!
За обычным письменным столом сидел внушительный мужчина, просто богатырь, в армейской камуфляжной форме без знаков различия. На столе го-рела старая керосиновая лампа. Она высвечивала угрюмое и небритое лицо с набрякшими веками. Но глаза доброжелательно поблескивали в колеблю-щемся свете лампы.
— Докладывали, что кто-то меня усердно ищет и раздает всем сигаре-ты… Да и мне-то, в конце концов, тоже захотелось закурить.
Мягкий бас добродушно пророкотал эти слова и учитель понял, что ему опять повезло.
Он торопливо достал три последние пачки и положил перед Соколом, одна к одной, как карты. Три карты. Тройка, семерка и туз.
Говорить он уже не мог.
— Э, отец, ты чуть живой. Садись,   опять пророкотал богатырь,   Что тебя привело ко мне? Или просто решил угостить сигаретами?
Учитель достал из правого внутреннего кармана пиджака конверт и молча протянул Соколу. Тот грубо вспорол его и принял читать послание полковника из Еревана.
— Вспоминают, когда им надо… — Сокол поднял глаза на учителя и строго спросил: — Скажи честно, папаша, дал на лапу?
— Пробовал, не получилось. Он сказал, что деньги пригодятся здесь. Вы не волнуйтесь, они у меня в целости и сохранности.
Учитель скользнул  правой рукой в левый внутренний карман пиджака, прочно застегнутый булавкой. Но сразу отстегнуть не смог, жена застегивала старательно.
— Ты что, отец! — почти прошептал Сокол.— Ты за кого меня прини-маешь? Я что, здесь бизнес делаю? Слезами и кровью торгую? Уходи. Заби-рай свои сигареты, проваливай. Ашот, помоги этому взяточнику выбраться!
Подошел молодой парень и осторожно взял его за локоть.
 — Если бы вы знали какого человека обидели…
Учитель встал, он пытался что-то сказать. Но только что-то мямлил и заикался.
— Товарищ, товарищ… Простите… Сын…
Руки, протянутые к Соколу, дрожали. По щекам катились слезы.
— Ты что, отец!? Перестань! Ну, виноват, не поняли друг друга.
— Сын…
Сокол поднялся, взял учителя за руки и осторожно усадил рядом с со-бой.
— Ашот, налей нам для разрядки.
Молодой парень исчез в темноте и снова возник. На пальце левой руки болтались две алюминиевых кружки, а в правой влажно поблескивал банка с какой—то горячительной жидкостью. Он осторожно поставил ее на стол и звякнул кружками.
— А пожевать? Ашот!
— Есть у меня! — откликнулся учитель и сноровисто достал из дипло-мата домашнюю снедь вместе с припасенной бутылкой коньяка.— Вот! — торжественно водрузил он ее на стол.
— Ашот, отставить! Хорошо вы там живете, отец. А у нас все консер-вы, то немецкие, то американские. Правда, вино наше. Ты не думай, что я уж совсем чурбан, солдафон какой-нибудь. Я ведь тоже учитель, физику препо-давал, даже в дурном сне не думал, что буду сидеть в этой дыре. В своем родном городе не могу спокойно ходить, все перебежками!
Учитель разлил коньяк, несколько смущаясь теми емкостями, в кото-рые приходится наливать.
— Лей, лей не стесняйся.
Сокол поднес кружку к губам, глотнул.
— О, настоящий армянский! Ашот, иди сюда, попробуй!
— На работе не пью,— донеслось из темного угла.
— А я что — пью по твоему? Ты еще не знаешь, что такое пить. Мой ученик, а, видите, воспитывает. Да, не очень мы ценили наш национальный напиток до перестройки. Считали, что просто коньяк. Такое производство угробили, уже тогда можно было догадаться, до чего дойдут наши пастухи. Уничтожать виноградники! А главное, конечно, что мы позволили им это. Вот в чем беда. Да, только теперь понимаем что мы потеряли, какую страну, какое будущее… Такого предательства своего собственного народа еще не было в истории…
Сокол сделал большой глоток и опустил кружку на стол.
— Вот ты говоришь, сын… — Сокол обхватил кружку ладонями, наклонил лохматую голову. Отражая свет лампы, она светилась мягким лун-ным сиянием, хотя борода была черна и курчава.  — И я не с неба спустился... Недалеко отсюда стоял мой дом, построенный еще прадедом. Прилетел с горки снаряд и от дома осталась только воронка. Ты понимаешь, что это та-кое, когда вдруг остаешься совершено один? Ни дома, ни семьи? Каждый из нас ходит со скрытой раной внутри... А надо жить, воевать, защищать эти развалины, ведь это наша земля, политая  потом и кровью предков. А теперь и нашей кровью…Твой-то, может, еще живой. А моих уже никто не вернет, ни сына, ни дочь, ни жену. Плакал бы, да не могу. Все выгорело. Не знаю, как буду жить, когда закончится война. Не скоро люди поймут, какая трагедия произошла. Это война, настоящая война. А тех, кто ее развязал, Бог накажет, обязательно накажет. Не отвертятся.  Есть высший суд, как бы его ни называ-ли. Всем достанется: и Деду, и меченому, и международному алкоголику, а не им, так на их детях отзовется, на внуках. Такое безнаказанно не проходит…
Сокол залпом допил свой коньяк. Учитель тоже последовал его приме-ру. Хотелось  во всем соответствовать такому человеку. Но доза была убой-ной и он задохнулся после первого глотка. «Даже в этом я не могу сравнять с ним»,— грустно подумал учитель и осторожно отставил кружку.
— Зайналов, говоришь? Ашот, дай ящик на «З»!
Учитель внутренне содрогнулся: целый ящик! Сколько же там горя и материнских слез…
Ашот опять возник из темноты и поставил на стол узкий металлический ящик, наверное, от каких-нибудь боеприпасов.
Сокол начал перебирать вставленные в него бумажки.
— Не вы первый, отец, обращаетесь с подобной просьбой. Сначала, бы-ло, решили не вести никакой документации. Не до бумаг, когда льется кровь. Потом все же одумались: в чем виноваты простые люди? Только в том, что послушно идут на смерть, сами не понимая ради чего.  Забужко… Надо же, и хохол затесался, уж они-то что тут забыли… Все деньги эти проклятые…  Зайналов Хасан… Ахмет… распространенная фамилия…Ну  вот и ваш Азат.
Сокол достал небольшой пакетик с какими темными пятнами, такие же пятна были и на других паспортах и военных билетах, еще советского образ-ца.
— Да, отец, кровь это,— ответил Сокол на незаданный вопрос.— Так, значит… Азат Зайналов… дата… в тот день на перекрестке был уничтожен их танк… А, помню, он как-то бестолково крутился, словно подставляясь. Они даже такой прекрасной техникой управлять не могут. Командир почему-то торчал в башне. Танк загорелся, они начали выпрыгивать, тут их и пощелка-ли. Молодые симпатичные ребята…
— Что, можно это взять? — осторожно спросил учитель.
— Брать нельзя, но можно переписать все, что вас интересует. А вот это — справка о том, что они были похоронены на местном старом кладбище в общей могиле номер десять... Вот и все, что осталось от их буйно цветущей молодой жизни. Запишите номера военных билетов, паспортов. Да, всего эки-пажа, конечно, ведь у них тоже есть родные.
Пока учитель аккуратно переписывал полученные сведения, Сокол угощался тем, что стояло на столе и пахло утраченным домом и мирной жиз-нью, растаявшей, как дым.
Когда отец Артура переписал все, что было возможно, и еще раз прове-рил записанное, он тоже закурил, уже успокоенно, умиротворенно. Хотя по-следнее время активно боролся с этой вредной привычкой. Только в минуты сильного волнения он забывал о том, что курить вредно. Все-таки что ни го-вори, а сигарета успокаивала. Но видно было, что учитель все же еще чем-то озабочен — хочет о чем-то спросить, но не отваживается.
— Давай, отец, не стесняйся. Если смогу, отвечу,— пришел ему на по-мощь Сокол.
— Скажите, это правда, ну,  насчет жертвоприношений, говорят, что на кладбищах, на могилах погибших...
Он не смог закончить, опять полились слезы.
— Во многом — сказки... Да, было, добивали... Но так — не знаю... Слышал, но не видел. Если бы меня спросили, я — против... А вот тех, кто за-валил землю оружием, а выручку прячет за границей, для них любое наказа-ние мало. Я не знаю, чтобы с ними сделал… Дай Бог, чтобы трагедия с вашим сыном благополучно завершилась. Кто его знает... У каждого своя судьба... На рассвете назад, как тут говорят, на Большую землю. Здесь опасно оста-ваться... Вас проведут к дому того старика, который встретил вас на лавочке. По его дому почему-то не стреляют. Да и захватите свои гостинцы, побалуете его домашними деликатесами, один живет. Сына убили, а невестка с детьми уехала. Вот такая наша жизнь, рад, что чем-то удалось помочь своему колле-ге по мирной жизни. Не поминайте лихом Сокола...
Сжимая двумя руками могучую ладонь своего благодетеля, учитель опять прослезился. Но все-таки в главном он прав: мир держится на хороших людях. Или просто плохие здесь не задерживаются?