Опередить смерть. Глава 17

17

После разговора с женой, сообщившей ему об исчезновении Зейнаб, тревога уже не покидала полковника Зайналова. Он пытался выплеснуть ее вместе с раздражением на своих подчиненных, но не получалось: мутный и самый ядовитый остаток постоянно оставался на дне и снова травил душу. И чем больше он раздражался, тем острее и болезненней отзывалось в нем неожиданное сообщение жены. Но раздражение плескало и на нее: надо же, эта дура не в состоянии была устеречь собственную невестку. Как ни успока-ивал себя полковник, все же досидеть до конца рабочего дня не смог. Все за-планированные встречи перенес на завтра. Такого он себе еще никогда не поз-волял. Дурные предчувствия буквально замучили его. Сначала заломило за-тылок, а потом боль ударила в руку, противно зашевелилась за грудиной. Он слушал и не слышал, смотрел и не видел. Домой, скорее домой! Но что до-мой? Ведь его тайной радости, Зейнаб, там уже нет. Только старая полу-безумная женщина, что была когда-то его женой…
Впервые за последние годы полковник возвратился с работы рано — так как возвращаются обыкновенные люди, которые ходят на работу только за своей зарплатой. На заплывшем лице жены мелькнуло какое-то подобие ра-дости:
— Слава Аллаху, впервые ты пришел домой вовремя.
Но, поймав его раздражение, Фатима тут же испуганно спросила:
— Что случилось?
— Это ты у меня спрашиваешь, что случилось? — вспыхнул полков-ник, давая полную волю накопившимся отрицательным эмоциям.— Един-ственную невестку и ту не уберегла!
— А ты хотел бы иметь целый гарем? — неожиданно энергично и твер-до спросила его покорная и робкая Фатима.
Полковник застыл в изумлении. Вот уж, действительно, денек. Ослица заговорила. Все же не зря прожила 30 лет рядом с выдающимся чекистом наших дней. Он ничего не ответил, только более пристально, чем обычно глянул на верную и безропотную еще недавно спутницу жизни. И тут начи-наются проблемы. Вот жизнь собачья. Полковник заторопился в кабинет. Шах, радостно ткнувшийся ему в ноги, тут же отлетел в сторону и, поскули-вая, забился под лестницу. За что же я так своего единственного верного дру-га? Да, друга, который тоже предал его — как он с курдом этим вонючим ли-зался. В полутьме полковник наткнулся на пылесос, ударил голень. Выругал-ся. Грубо и грязно, как давно не ругался. Облегчения это не принесло: только добавило злости, уже на самого себя. На ночь глядя осквернил уста. Дверь в кабинет была приоткрыта.
Следуя противному предчувствию, полковник устремился  к письмен-ному столу. Выдвинул верхний ящик стола и замер. Все так и есть. То есть, конечно, нету.
— Фатима,— негромко позвал он сразу севшим голосом.— И тут же яростно крикнул: — Фатима!
Никакой реакции.
— Фатима, шайтан тебя побери! — полковник выскочил в коридор. В конце коридора медленно колыхалась расплывшаяся фигура в бесформенном халате. Колыхалась не к нему, а от него.
— Ты что, оглохла, идиотка!
Фигура продолжала удаляться.
Полковник рванулся за ней, догнал, дернул за руку — Фатима вскрик-нула, обернулась и плеснула в него таким яростным взглядом, что он на мгновенье даже растерялся. «Какова!» — шевельнулось в нем невольное вос-хищение.
Не отпуская ее руку, приказал уже немного спокойнее:
 — Ты что-нибудь трогала в кабинете? Отвечай, если тебя спрашивают! — полковник сильно сжал ее пухлую ладонь.
— Пусти, больно! — гордо ответила его вчерашняя рабыня.
— Я тебя спрашиваю,— очень тихо произнес полковник,— ты что-нибудь трогала в кабинете?
—Я даже туда не заходила!
— А кто заходил?
— Как всегда, твоя Зейнаб.
— Я же просил, чтобы ты всегда находилась в моем кабинете, если там кто-то чужой!
Фатима взглянула него как на недоумка и произнесла внятно и очень спокойно, словно объясняя что-то ребенку.
— Если я оставляла Зейнаб наедине с тобой даже в спальне, то какой-смысл мне было следить за ней наедине с пылесосом?
— Но я же просил, в кабинете…
Жена еще раз взглянула на него и промолчала. Да и то, видит Аллах, столько слов зараз она никогда и не произносила. А тут во взгляде появилась даже какая-то ирония, превосходство. Да, она явно больна, и серьезно. Запу-стил, списал на горе с сыном. Лечить, надо лечить, у нас есть хорошая клини-ка, там очень хорошо успокаивают.
— Фатима,— произнес полковник опять тихо и как можно ласковей,— все очень серьезно. Ответь мне только на один вопрос, простым «да» или «нет». Ты брала шкатулку с ключами?
— Зачем мне она? Я в твоем этом лабиринте и десяти шагов не сделаю, как потеряюсь.
— Ни ключей, ни шкатулки ты не брала?
— Нет, конечно.
Никакого другого ответа от нее он и не ждал. Полковник медленно и обреченно шел по своему дому, не испытывая, как раньше, никакой радости от многочисленных предметов антиквариата, расставленных, как показалось ему сейчас, без всякого вкуса и понимания. А подарки, которые вручали на работе, это вообще черт знает что, кто их только покупал. Эти монструозные вазы, похожие то ли на биде, то ли на унитазы. Немедленно все повыбрасы-вать, избавиться от этого дерьма. Голова как чугунная. Боль отдает в руку. Прилечь бы. Да нет, уж надо все осмотреть.
Хитроумными переходами — с этажа на этаж — полковник спустился наконец в подвал, к началу своего лабиринта. Автоматически сделал привыч-ное число поворотов направо, один налево и снова направо. Включил свет, отодвинул маскирующий легкий щит с наклеенной политической картой мира образца 1980 года. Сердце его колотилось так, что какое-то время не мог до-тронуться до ручки сейфа. Потом все же рискнул. Как и предполагал, дверца легко подалась. Сейф был вскрыт и основательно распотрошен. Не было ме-таллической коробочки из нержавейки,— в таких кипятят шприцы,— в кото-рой хранились бриллианты. В ящике с валютой также была видна недостача. Да, оставшуюся жизнь Зейнаб может прожить честным человеком. Вдруг пришло спасительное спокойствие и равнодушие. Захотелось коньяка.
Раздались шаги. Кто это?
Полковник медленно с холодком страха в сердце, обернулся.
Вошла Фатима с вожделенной бутылкой. Вот что такое все-таки жена. Полковник почувствовал на глазах слезы.
— Фатима, прости,— сказал он и протянул руку к спасительной бутыл-ке.— А говорила что заблудишься. Она воровка, наша невестка. Я ее найду, из-под земли достану. А с твоими родственниками, что подсунули нам эту сволочь, я даже не знаю, что сделаю. Я всех поднял, чтобы найти ее мужа, а она ворует, ведь все это ей и так досталось бы. Зачем она это сделала? Не по-нимаю...
— Она ждет ребенка,— тоже тихо и печально произнесла Фатима.
— Какого ребенка? Что ты говоришь такое! Ты совсем уже…
— Обыкновенного ребенка. Наверное, твоего. Я думала, что он будет похож на Азата. Мы бы еще вырастили его.
— Моего? Да у меня не может быть детей! Она путалась со всеми, с кем только могла!
Хотя он в сердцах и говорил такое, но знал, что ребенок, конечно, от этого шайтана в образе курда. Вот наказание Господне. Да за грехи, видно, за грехи.
— Азат любил ее,— печально произнесла Фатима,— я молилась, чтобы ты сделал ей ребенка. А ты даже этого не смог. Зато ты сделал ее воровкой, нашу бедную несчастную девочку.
— Может, и несчастной, а вот уж бедной ее никак не назовешь. Когда она исчезла?
— Три дня назад. Ушла только с сумочкой и пакетом. Поцеловала меня. Я даже удивилась — никогда прежде она тменя не целовала.
— Отчего ж и не поцеловать за такие деньги. Есть за что… Поцелуй этот обошелся нам миллиона в три. К сватам поедем?
— Как хочешь…
— Честно говоря, не хочу. Не люблю бессмысленных поступков. Но, видимо, надо. Все-таки, может, они что-нибудь знают, может, помогут вер-нуть ее в наш осиротевший дом. Ведь у нас больше никого нет... Беда... Мир перевернулся... Никому нельзя верить. Иди, приведи себя в порядок, а я пока прилягу. Часика через два и отправимся. Скажи Ахмету, чтобы вызвал маши-ну.
Неожиданный визит встревожил сватов. Пока двоюродные сестры об-нимались со слезами на глазах — не виделись уже несколько лет,— полков-ник прохаживался с отцом Зейнаб по саду. Фамильное сходство с дочерью, проскальзывающее в чертах еще не старого мужчины, немного радовало ду-шу. Хорошо, конечно, что сват не догадывается о его отношениях с невест-кой. Хотя, что он, собственно, мог бы сделать? Только склонить свою краси-вую голову и промолчать. Полковнику Зейналову никто не указ. Никто. Кро-ме Деда. Ну да, раньше мог бы написать в партком. Да и то…
Зейнаб, оказывается, укатила в очередную экскурсию. На две недели, не больше. Вроде бы спокойно объяснила сватья. Никакого багажа у нее не бы-ло, только сумка и пакет. Ну да, и синий дипломатический паспорт, избавля-ющий от досмотра. Может, и дождемся когда-нибудь. Хотя мать, видимо, знает больше, по глазам видно. Отцу же ничего не говорили. Да пусть их, ма-ленькие хитрости маленьких людей. Все они так прозрачны, что просто скуч-но. Мать, конечно, поняла подоплеку их визита. А вот до отца ничего и не дошло. Просто, мол, провели приятно время, надо бы встречаться почаще. Устроится сама, а потом вызовет и родителей. Вот на их хвосте мы и приле-тим к тебе, дорогая невесточка. А может, и дадим тебе спокойно жить, рас-тить и холить свое курдское наследство. Будь проклят тот миг, когда пришла ему в голову эта затея с похищением армянина. Сэкономить решил. На курде. Век живи, век учись, чтобы, в конце концов, помереть таким же дураком, ка-ким и родился.
В гостях у сватов полковник совсем успокоился. Выпил еще грамм три-ста коньяка. С аппетитом поел, плов готовить сватья мастерица. А, будь что будет, на все воля Аллаха.
Сидя на заднем сиденье, везшей их домой казенной машины, полковник неожиданно положил руку на плечо жены и почувствовал, как оно податливо дрогнуло и размякло.
Впервые за последние годы супруги спали в одной постели.
— А я думала, что это из-за меня у нас не было больше детей,— тихо сказала Фатима, когда он выпустил ее из своих объятий.— Почему ты не ска-зал мне этого раньше?
— Да все как-то некогда было.
— Все это работа твоя, будь она неладна. Вот и жизнь пролетела, а сча-стья и не видела…

В шесть часов утра разбудил Ахмет — срочное сообщение. Пришлось встать. Вот и сюрприз, неприятности, оказывается, еще только начинаются: машина с арестантами не дошла до места назначения. Проверили дорогу — никаких следов, как сквозь землю провалилась. Полковник был вынужден объявить республиканский розыск. На вероятных направлениях усилена охрана границы.
После оперативного совещания, на котором, вопреки ожиданию при-тихших сотрудников, он никого не разносил и ни на кого не кричал, полков-ник, оставшись наедине с сами собой, сказал вслух, четко и ясно, как перед микрофоном:
— В государстве, где из одного места в другое нельзя перевезти десять человек, жить невозможно. В государстве, где женщина обворовывает своих благодетелей, жить невозможно. В таком государстве разрушается все, что еще даже и не начали строить. Такого на моей памяти никогда не было. Ниче-го хорошего в таком государстве быть не может.
Полковник подумал, что эти слова все же кто-то услышит и кто-то ко-му-то о них доложит. Но это его уже совсем не волнует. Что хочу, то и гово-рю. Хочу и говорю. Хочу и буду. А вы делайте со мной, что хотите.