Опредить смерть. Глава 21

21

После вчерашних волнений и раннего звонка полковник Зайналов чув-ствовал какое-то нездоровое возбуждение, которое то и дело поднимало его из-за стола и бросало мерить шагами кабинет. Возбуждение не смогла пога-сить даже тройная доза коньяка, с самого утра, чего он себе никогда не позво-лял. Вот не позволял, а теперь позволю, упрямо говорил сам себе разошед-шийся полковник.
В одну из таких пробежек по ковровой дорожке просторного кабинета, осторожно вошел капитан и молча положил на стол лист бумаги. Это был от-чет отца Артура, с которым сумела связаться Гюльнар. Она передавал ин-формацию его помощнику, избегая прямых контактов с дядей. Она только со-гласилась на имя «Роза», которые придумал ей полковник и которым она подписывала свои донесения. «Роза, но не потому, дорогая моя, что красива и ароматна, а потому что колюча». Она только сверкнула их фамильными гла-зами. Пусть себе сверкает, сколько хочет, лишь бы дело делала. Кто знает, возможно, ее сотрудничество этим эпизодом и не ограничится. И вырастет незаметно наша собственная Мата Хари… Из-за меня она бы так не хлопота-ла, вдруг печально подумал полковник. Сразу прочитать эту бумагу он не смог. Да тут еще и этот дурак торчит. Видит же, что дело приватное, интим-ное можно сказать. Полковник сделал жест, отпускающий капитана. Тот вы-шел с явным облегчением. Шеф не в форме и можно получить по первое чис-ло, даже не зная за что.
Не садясь, полковник взял бумагу. Шрифт именно тот и того размера, который он любит. Чувствуют черти. Он немного расслабился. Надо собрать-ся и прочитать. Ничего хуже того, что он уже знает, отец этого шайтана со-общить не может. Полковник заставил себя сесть за стол, расслабился. И, наконец, прочитал распечатку записи телефонного сообщения.
«Азат погиб вместе с экипажем танка. Выехав на перекресток, танк дол-го крутился на месте, словно нарочно подставляя себя под удар. Сам коман-дир бездумно торчал в открытом люке. После первого же попадания машина загорелась. Ребята начали выскакивать на броню. Их тут же положили авто-матными очередями. Весь экипаж.  Они похоронены в общей могиле на ста-ром мусульманском кладбище, номер захоронения — десять. Примите мои искренние соболезнования и проклятия тем, кто развязал эту братоубийствен-ную войну. Для подтверждения достоверности добытой информации привожу номер паспорта и военного билета. Дай бог вам силы перенести это последнее и не оставляющее никаких надежд известие».
«Не оставляющее никаких надежд известие…» Полковник склонил го-лову, потом уронил ее на стол, прижав лист головой к зеленому сукну. «Что мне теперь делать? — думал он, чувствуя, что постепенно теряет контроль над собой.— Меня обобрала собственная невестка (по совместительству лю-бовница). Сама себе назначила и выплатила гонорар, обеспечивающий ей без-бедную жизнь до конца дней. Бездарные подчиненные упустили арестантов. Граница похожа на проходной двор... Нигде никакого порядка. Дед занят сво-ими делами, детьми и внуками. Занят самовосхвалением… Единственный сын не внял советам отца. Ему не хватало в жизни только волнующей остроты... И вот теперь я сижу у разбитого корыта с кучей не нужной мне валюты. Зейнаб, подлая Зейнаб покинула меня и исчезла неизвестно где. Вот тот нелицеприят-ный баланс на сегодняшний день, и никаких надежд на то, что он может изме-ниться. Что дает мне эта власть, кроме бессмысленных и отвратных хлопот? Что мне дают деньги? Я не могу купить за них даже останков единственного сына. Я не могу купить за них даже любви той, что тронуло мое сердце и ублажила тело. Имею все и ничего не имею. Чем больше твое имущество, тем меньше твое бытие. Да, старик Маркс понимал, что к чему и никогда не свя-зывался ни со службой, ни с деньгами. Но лучше бы писал сказки для своих дочек. Или стихи. И не затрахивал людям мозги. И жили бы они, как жили их родители и деды. Но Маркс-то гений, а я дурак, и вот остался с горем, с позо-ром, в одиночестве... Где бы, когда бы, каким бы ни был человек, он должен остановиться и подумать, что уже сделал, а что еще должен сделать... Но я никогда не останавливался и никогда не думал, меня просто несло, как щепку в дождевом потоке… Всегда хотелось получить от жизни еще больше... И это большее было в основном властью и деньгами, что одно и то же. И когда стал у берега реки, которую надо переплыть, оказалось, что я совершенно один и вдобавок не умею плавать... А за спиной горит земля... Идет лавина раскален-ной массы, словно только что извергшаяся из недр земли. И никакого спасе-ния. Что я скажу генералу Балу? Как он будет оправдываться, когда Дед узна-ет, что моя служба так позорно упустила этих бомжей? Что я скажу тому бе-долаге, который ради своего сына готов на все? Нет, сила человека не только во власти и деньгах... Деньги отвлекают от красоты мира. Чем больше денег, тем больше проблем. Самое страшное — когда остаешься наедине с самим собой. Когда не спрятаться от правды, не уйти от простых и однозначных от-ветов — на такие же вопросы. Да, мучительно стыдно за бессмысленно про-житые годы. Не те были цели и ориентиры. Стыдно даже перед этим капита-ном. Он ведь не уважает меня, хотя и боится до потери пульса. А деньги — просто бумажки. В каком-то фильме героиня просто бросала их в камин. Я бы так не смог. Даже сейчас. Цель моей жизни, оказывается, всего лишь простые бумажки. Горе моему роду, моей матери, отцу и всем, кто надеялся, что я стану человеком... Мне остается только сомнительное утешение, что я все-таки понял: до человека не дотянул. Потому что изначально двигался не в ту сторону. Мой потолок — сельский учитель, всегда окруженный детьми, ува-жением коллег и односельчан. Но ведь то пшеничное поле загорелось именно благодаря мне. Загорелось случайно, от окурка первой сигареты. Ты прошел только несколько шагов. Что-то мягко хлопнуло за спиной. Пламя рвануло так быстро, что уже ничего нельзя было сделать, и ты беспомощно топтал его, обжигаясь и задыхаясь от дыма. Всего лишь детская попытка покурить закончилась для тебя так жестоко. Это была первая и последняя сигарета. По-том возникла обида учителя физики, отцовская дружба с майром КГБ, и вот, в итоге, загубленная жизнь. А может, все и не так просто, как я тут все выстро-ил. Но все равно отвратно… Зейнаб, сука, что ж мне на старости лет к про-ституткам обращаться? Я достану тебя из-под земли, ****юшка ты моя не-наглядная… Невесточка моя дорогая… Очень, очень дорогая… за те 3—4 миллиона, что она уволокла я бы перетрахал все бордели Парижа…О как му-чительно тобою счастлив я;… Уж он-то меня понял, понял бы этот русский негр несчастного азербайджанца…
Помощник осторожно приоткрыл дверь, и ему показалось, что полков-ник заснул. Но тот с трудом оторвал голову от зеленого сукна и позвал его:
— Садись и пиши...
— Есть, господин...
— Не надо, дорогой. Какой из меня господин. Да из тебя тоже. Слиш-ком быстро вышли мы все в господа. А сермяжность-то в душе, ее никуда не спрячешь. Все, капитан, с господами покончено. Я сам себя разжаловал.
«Надолго ли?» — ухмыльнулся про себя капитан.
— Навсегда,— добавил полковник, словно прочитав его мысль. Но он просто продолжал собственную.
Помощник промолчал. Да, денек сегодня не простой, скорей бы он за-кончился.
Полковник тяжело остановил красные от недосыпа и переживаний глаза на лице капитана и медленно произнес:
— Сегодня же, сейчас же через нашего человека отправьте пятьдесят тысяч долларов этому бедолаге за выяснение обстоятельств гибели моего сы-на. Снимешь со спецсчета. Вот документ с моим автографом. Есть банки, ко-торые это делают в течение дня.  Немедленно передайте эту информацию «Розе». Все остатки со счета перевести на счет…
Полковник продиктовал номер счета Гюльнар в швейцарском банке. Остатки — мягко сказано. Полмиллиона. Он оставил свои автографы и на этих документах. Все законно и открыто. Агенту Розе. Свадебный подарок от старого дяди. За счет министерства безопасности. Бедная глупая девочка, сно-ва остается одна в этом жестоком мире…
Помощник вышел. Тут же раздался требовательный звонок по внутрен-ней связи. Ну, вот, по мою душу, усмехнулся полковник. А я уже ничего не боюсь.
Да, так и есть, генерал Бал.
—Что стряслось? — спросил генерал как-то холодновато-отстраненно.
— Мои придурки облажались, двое погибли...
— Не понял: что, беглецы их убили, полковник? — уже не скрывая раз-дражения, спросил генерал.
— Нет, на границе... после перехода границы машину накрыло залпом с вертолета. Да, российского. Чего ради мы должны охранять их границу. Остались только запчасти и фрагменты тел. Видимо, и беглецы погибли...
— Это точно?
— Точнее не бывает...
— В четыре к Деду. Будет шкуру снимать. А может, и до голов добе-рется,— уже как-то примирительно произнес генерал. Видимо, его как при-ободрило спокойствие полковника. Уж если младший по званию не боится, то чего уж тогда и ему дрожать.— Если повезет и пронесет и на этот  раз, счи-тай, что родился в рубашке.
— Ну да, военного образца и со звездами на погонах,— совсем уж об-наглел полковник. Его раскованная реплика несколько встревожила генерала. Уж не собираются ли сделать именно из старого друга великого Деда сего-дняшнего козла отпущения?
Генерал помолчал в трубку. И медленно опустил ее на рычаги допотоп-ного, еще начала века аппарата. Он любил старые вещи.
Полковник вдруг почувствовал боль за грудиной. Непривычно сильную и жгучую боль. Словно кто-то спокойно приложил каленым железом. Он осторожно откинулся на спинку кожаного кресла и закрыл глаза. «Вот, види-мо, и все. Так ничего и не понял, где теряешь, а где находишь. Пусто вокруг и в душе пусто...»
Полковник потянул на себя ящик стола. Там всегда лежал инкрустиро-ванный пистолет. Подарок Деда.
Дед тогда сказал:
— Ваша преданность заслуживает самой высокой оценки. Спасибо, полковник... Нет, нет, я не ошибся... С этого дня вы полковник... Досрочно, как полагается... И пожелание: пусть этот пистолет стреляет только по мере надобности или пусть не стреляет никогда...
Это было четыре года назад. Зайналов получил, наконец, все, к чему так стремился,— реальную власть, деньги, известность... Вот перевел полмилли-она на спецсчет агента «Розы» и никто ничего не сможет сделать. Эти денежки уже на ее счету. Снять их сможет только она. Вместе с пистолетом он сразу получил всё. Но с того дня он, Зайналов, потерял нечто такое, чего нельзя возместить ничем и никогда. Это «нечто» находится внутри человека. Оно называется иногда честью, иногда совестью. Отношения с ней стали очень простые и не обременяющие. Правда, и раньше она уже была чем-то вроде старой и надоевшей жены, а с того дня, когда получил именное оружие, он даже перестал делать вид, что они состоят в каких-то и к чему-то обязываю-щих отношениях.
Пистолет был не просто оружием, но символом новой жизни. Из него он мог безнаказанно пристрелить любого человека. Именное оружие демон-стрировало причастность к новому кругу людей — таких как Бал и даже как сам Дед.  Зайналов до этого был на службе у власти, теперь сам стал властью. А это дает совсем другое самоощущение. Именно после торжественного вру-чения инкрустированного пистолета, отмеченного небольшим возлиянием в кругу самых доверенных лиц, полковник — уже полковник! — вошел в спальню невестки, хотя до этого он и подумать об этом не смел.
Зайналов со слезами глядел на красивую и бесполезную игрушку. По-думал почему-то, что скоро встретится со своим сыном. В глазах полковника появились слезы. Да, встретится со своим сыном. Таким молодым и непо-слушным. А главное ему не придется оправдываться перед Дедом, врать, иг-рать порядком надоевшую и убогую роль, делая вид, что он еще надеется на какие-то милости. Нет, полковник Зайналов уже ничего не хотел от жизни. Он чувствовал, да что там — знал, что прожил ее так же глупо, как и большин-ство людей, и теперь готов был проститься со всем, что было когда-то для не-го дорого и важно.
 Только одна фраза крутилась у него в голове — словно заело пластин-ку его жизни, и она с визгом выдавала одно и тоже: «Мэн даха дилхор олм-шам, мэн даха дилхор олмшам...»;
Позвонить Фатиме, сказать прощай? Зачем? Что она скажет, и захочет ли сказать что-нибудь? Нет, пусть это будет для нее сюрпризом.
Он снял пистолет с предохранителя, подержал на ладони, сжал рукоять, вытянул руку и прицелился в портрет Деда. Захотелось разрядить в него всю обойму. Но вспомнил о Фатиме. Она-то наследует и его славу, и его позор. Нет, не будем создавать ей ненужных проблем. На те деньги, что остались, она сможет спокойно жить, вспоминать лучшее, что у них было — было? — и убеждать себя, что прожила по-настоящему счастливую жизнь. И жить уже так, как хочется только ей…
Полковник Зайналов медленно, превозмогая страшную слабость, уткнул дуло пистолета в висок. Точнее — он просто уперся виском в дуло. Локоть стоял на столе, и со стороны можно было предположить, что хозяин просто задумался. Но это движение исчерпало весь запас его сил. На курок нажать он не смог. Сердце трепетало в груди, как пойманная птица. «Сейчас, сейчас, улетишь на волю, и я вместе с тобой…» — наверное, это и была по-следняя сознательная мысль полковника Зайналова.
Пистолет глухо упал на ковер, а голова полковника ударилась лбом о столешницу, затянутую зеленым сукном. Струйка крови из уголка губ сколь-знула по подбородку и начала расползаться темным пятном по ткани.
Единственное, что он успел сделать — рефлекторно, отработанным за годы движением нажал левой рукой кнопку вызова помощника.
Только заглянув в кабинет, тот сразу бросился к телефону. Вызвал ско-рую. Потом вошел снова, осторожно обошел вокруг полковника. Заметил на ковре пистолет. Наклонился и поднял его. Красивая игрушка. Надо сохранить на память о полковнике. Спрятал в карман. Врачи скорой из ведомственной поликлиники появились через пять минут. Но они могли и не торопиться: он умер мгновенно. Сделали кардиограмму каким-то портативным японским приборчиком. Потом другим прибором просветили его мозг.
Пожилой врач  только развел руками:
— Случай уникальный! Одновременно обширный инфаркт и двусто-ронний инсульт. Сосуды изношены до предела. Увы, никакая медицина ему ничем не смогла бы помочь. Он умер еще при жизни. Даже непонятно, на чем он держался.
И похоронят полковника Зайналова со всеми почестями, как человека, который отдал всю свою жизнь — без остатка — на благо своего народа, оли-цетворением которого и был единственный человек — Дед. То есть можно просто сказать, что полковник Зайналов отдал свою жизнь делу укрепления его авторитета и власти. Ведь народ без власти — просто стадо баранов, ко-торое бессмысленно мечется туда и сюда. А с властью — мирно пасется, оде-ляя пастухов шерстью и мясом.

И ушел к Аллаху человек, который до последнего хранил в сейфе свой красный партийный билет, хотя, вроде, документ этот и не располагал к дружбе с Богом. Но, тем не менее, именно истовые коммунисты в один миг нацепили крестики на шеи и осенили себя крестами. Что, конечно, доказыва-ло, хотя и задним числом, что мировоззрение, которое они исповедовали, то-же было религиозным. С пантеоном собственных и рукотворных богов. А с любыми богами надо периодически расставаться. Ведь явленная в них миру живая истина, тоже, в конце концов, стареет и умирает.
И успел полковник в мир иной налегке, оставив на этой грешной земле все, к чему он так стремился...
И хорошо, что в последние минуты подумал, что жизнь, возможно, прожита зря: ведь Аллах отнял у него даже сына.