Опередить смерть. Глава 23

23

Когда Артуру стало немного получше и он смог вместо редких слов строить предложения и фразы, хотя лица окружающих были по-прежнему в тумане, он решил написать письмо родителям. Он долго сочинял его про се-бя. А потом попросил сестру записать то, что он продиктует. Вот только ад-рес Артур забыл начисто. Но ничего город маленький, все знают его отца. Не-сколько дней он диктовал сестре Маше,— она охотно отзывалась на это имя,— свои спутанные мысли.  Сначала это была просто информация — жив, здоров, в скором времени буду дома. Но каждый раз, как сестра усаживалась возле его постели и принималась записывать, Артура начинали одолевать но-вые и неожиданные для него чувства. Выразить их было непросто. Но сестра подсказывала ему слова, обороты. Так трудились они около недели. В итоге возник окончательный текст, который, перед тем, как запечатать в конверт, Маша зачитала ему еще раз:
 «Дорогая мама и отец! Дорогая бабушка! Я жив и здоров. Слишком много в своей жизни я совершил неправильных поступков, и слишком много не совершил — правильных. Видимо, именно поэтому я и оказался сейчас там, где нахожусь: в воен-ном госпитале города Минводы. Я виноват перед вами, перед людьми, которые знают меня, перед родными и близкими, которые с надеждой ждали от меня много хорошего. В свои тридцать лет я не смог определиться: что же мне надо? Исто-рия последних месяцев убедила меня, что моя судьба и судьба моих соотечественни-ков — это разменная монета в руках тех, кто прибрал к своим нечистым рукам все, что осталось от великой страны. Больше нет сил сопротивляться хаосу, в кото-рый мы погружены и мириться с тем, как на каждом шагу тебя унижают и оскорбляют. Ходишь по земле, а оказывается, и земля — чужая. Ее приватизирова-ли все, кому не лень. А я так и останусь на этой земле чужаком. Что бы я ни делал, где бы ни находился, все мы и наши соплеменники, лишенные своей родины,  всегда останемся чужими. Хотя мы ничуть не хуже любого другого народа, из живущих на этой земле. Из этой беды нет никакого выхода — во всяком случае, для меня. В кон-це тоннеля я не вижу никакого света. И я уже не верю, что он когда-нибудь появит-ся. Куда податься человеку с тяжким грузом боли и беспомощности? Каждый за себя. Как в лесу. Иногда кажется, что я навсегда заблудился в сумрачном лесу, среди вековых деревьев. И только сучья постоянно ранят тело. И тут ты тоже навсегда чужой и лишний.
 Поэтому, дорогие мои, возвращаться домой нет смысла. Простите меня, если сможете. Ваши родные лица и так стоят перед глазами. А глаза полны слез. Но ведь и у вас все изменилось не в лучшую сторону.  Я хочу, чтобы в памяти оста-лось то счастливое время, когда я рос в любви и радости под крылом моей прекрас-ной родины. Эта любовь была, как воздух, которого не замечают. Но когда он исче-зает, жизнь просто прекращается. С чужой чужбины возвращаться на родную? Я думаю, что этого делать не стоит. Это будет еще больнее. И мне, и вам. Во вся-ком случае, сейчас, в том состоянии духа, к которому я пришел за последние меся-цы. Но в этом состоянии больше правды и насущной необходимости, чем в той внешне красивой и приятной жизни, которая была до этого. Рано или поздно и у вас начнется то же самое. И прощаясь с вами, хочу уверить вас, что до конца своих дней буду раскаиваться перед вами, что не оправдал ваших надежд. Я не смог вер-нуть вам то тепло и добро, которое все эти годы получал от вас. Я буду бродить в городе Призраков и молиться Богу за вас и за всех людей, которые ищут свою меч-ту и никак не могут ее найти. Пусть я ошибался, но теперь я знаю суть своих бед и ваших тоже. И мне больно вдвойне. Куда ведут человечество его руководящие бара-ны, я не знаю. Зона города Призраков — единственное место в мире, где уже никто не сможет не допустить таких, как я. Зона, которая образовалась по вине тех, кто считал себя вершителями человеческих судеб. Может быть, там я найду то, чего мне так не доставало все эти годы. Я ни на кого не держу обиды. В конце концов, раньше или позже человек выходит из того тумана, в котором пребывает. Вина моя только в том, что в тумане привычных представлений я находился непрости-тельно долго. Но может быть, я сумею искупить свое бездумное неведенье. Во вся-ком случае, вернуться в ту жизнь, что я вел до своего приобщения к боли и страда-нию всех людей, я уже не могу. Это было бы предательством самого себя, тех про-зрений, за которые заплатил достаточно дорого, чтобы вот так сразу выбросить их в прошлое. Видимо все, что произошло со мной, имеет некий глубокий и высший смысл. Это не значит, что я стану исповедовать какую-то религию, но, безусловно, я буду с большим благоговением относиться к жизни, ко всему, что она дарит и всему, что забирает.
Дорогие мои, еще раз простите меня, что я доставил вам так много пережи-ваний. Я только что обрел душевное равновесие, но оно еще так неустойчиво. Я хочу устояться в себе самом. Город Призраков и зона отчуждения — это не то место, куда можно пригласить своих. Я вас туда и не приглашаю. Оставайтесь с миром. Всегда любящий вас, безмерно благодарный за ту жизнь, что вы мне подарили,— хотя эта жизни и непроста, а иногда и мучительна. Но выбор у нас только между этой единственно возможной жизнью и небытием. Прощайте, дорогие мои. Ваш блудный сын Артур».
Таких длинных писем Артур никогда не писал. А уж тем более родите-лям. Город Призраков — это тот поселок энергетиков, который обслуживал Чернобыльскую АЭС. Артуру довелось там побывать. Нет, он не был ликви-датором. Коллега из турфирмы в Киеве предложил ему посмотреть этот объ-ект. Возможно, московский коллега тоже сможет что-то заработать на этих экскурсиях. У них в Киеве они пользуются спросом, особенно у иностранцев и новых русских. За одну экипировку ликвидатора выкладывают 500 баксов. А этим добром мы по дешевке запаслись лет на 20. А это значит — валюта. Объединив капиталы, мы могли бы сделать на этой базе даже что-то еще боле прибыльное. Ведь Освенцим показывают, а мы что — хуже? Ведь это еще страшнее.
Ничего не сказал тогда Артур своему бойкому коллеге, но от участия уклонился. Даже не знает почему. А теперь пейзажи зоны отчуждения стояли перед глазами и манили, как пропасть. Да, только там, в полном одиночестве, он и смог бы теперь жить. Без Маши. И даже без Гульнар. Вот Шуна там была бы очень к месту. Ее молчание не нарушало бы скорбной тишины. Что с ней, где она? Сестричка обещала узнать… Был бы там к месту и Алесь. На родину он не поехал, а пристроился в госпитале, при кухне. Иногда заходил, вспоми-нал их житье в заключении. Снова пересказывал историю их побега. Оказыва-ется уже есть, что вспомнить. Маша тоже слушала его истории, становилась невольной соучастницей и свидетельницей всего, что они пережили. Она уже хорошо представляла себе и одноногого Тороса, и смешного Седрака, и угрюмого Молчуна, и безумную красавицу Шуну с бедным Кареном. К де-вушке она испытывала не только жалость, но и ревность. Ей тоже хотелось быть рядом с Артуром в такие опасные для него минуты. Да и на сборе вино-града она хотела быть с ним рядом — пить домашнее вино с овечьим сыром. Вызывал симпатию и дядя Камал. Ведь именно благодаря ему все узнали о каких-то заложниках, предназначенных для жертвоприношения. Было жалко даже Аршака. А рассказ о побеге Маша всегда слушала с неподдельным вол-нением. Ведь главным действующим героем был Артур. Тем более что Алесь не скупился на краски. Действительно, выходило что этот беспомощный и не-уверенно передвигающийся человек — настоящий герой. Регулярное напоми-нание об этом нужно было и самому Артуру — для того, чтобы снова пове-рить в свои силы, в самого себя.
Но то письмо, которое они писали вместе с Артуром, Маша, конечно, никуда не послала. В сущности, ведь это было не письмо, а странички из дневника, то, что необходимо пишется только для самого себя — чтобы по-метить какую-то веху духовного пути. Но Артур писал до этого, хотя и ред-ко, только письма, и поэтому назвал письмом то, что у него накопилось в душе за последние два месяца.
Маша спрятала его текст, а написала просто письмо, от имени его дав-ней подруги, которая волею судеб оказалась рядом с Артуром в военном гос-питале. Маша просто и ясно изложила положение дел, обрисовала физическое и душевное состояние их сына, раненного при переходе границы. Она убеди-тельно писала, что приезжать не нужно, это только бы усугубило состояние Артура. Во всем они могут положиться на нее. Если понадобится какая-то экстренная помощь, она сообщит. С лекарствами пока нормально. Никому ничего платить не нужно. Все-таки военный госпиталь. Питание нормальное, витаминов хватает. Скоро Артур сможет ходить и тогда, конечно, приедет к родителям.
Письмо дышало покоем и уверенностью в полном выздоровлении. Пу-гать родителей городом Призраков — это было еще большей жестокостью и эгоизмом, чем те, которые Артур уже успел продемонстрировать. Если те-лесное здоровье понемногу приходило в норму, то со здоровьем душевным были проблемы. Груз пережитого снова всплывал в сознании и нарушал ду-шевное равновесие. Необходимо было время для полной реабилитации.
Немного позже, уже сам, Артур решил написать письмо и Берте Соло-моновне. О городе Призраков там уже ничего не было. Но присутствовала настоятельная просьба подыскивать, не торопясь, покупателя для их фирмы. А также просьба выслать некоторую сумму денег. Незадолго перед этим Ма-ша разговаривала с Бертой Соломоновной, рассказала, как обстоят дела с Ар-туром и что, вероятно, свой бизнес он все-таки оставит. Но решение будет принято только после полного выздоровления, а на это уйдет не меньше года. Так что заботы о фирме будут пока лежать целиком на ней. Необходимо бу-дет обговорить новые, более приемлемые для нее условия оплаты. Потребу-ется, конечно, отчет о проделанной работе во время вынужденного отсут-ствия Артура.
Но за всеми эти мелкими хлопотами и привычными заботами по уходу за раненым, Машу волновало только одно: узнал ли ее Артур, или просто привязался к ней как к нежной и заботливой медсестре? Сама она на эту тему не заговаривала. Узнал или не узнал — какая разница? Его нужно лечить, из-бегая любых, даже положительных стрессов. Но все же она часто задавала се-бе вопрос: Артур не узнает меня или не хочет узнавать? Когда она сказала как-то, что один человек называл ее МММ — Маша, Медичка-Милиционер — он замолчал и ничего не сказал. Потом обронил: «Ну, это на поверхности. Я тоже так называл одну девушку». Окончательное выяснение этого вопроса она откладывала до нормализации зрения. Специалисты по микрохирургии глаза, вроде, пока не понадобятся,— во всяком случае, на этой стадии лече-ния. Московский специалист из центра Федорова осмотрел Артура и нашел состояние удовлетворительным. Да и сам Артур жаждал, как можно скорее выбраться из того тумана, в котором оказался. Какое же лицо у этой нежной и такой заботливой сестры милосердия?
Маша тоже с нетерпением ждала того момента, когда Артур сможет четко различать лица. Сколько же, бедный, он вынес. Может, она все-таки была не права? И надо было находиться рядом, терпеть и ждать? Этот вопрос тоже мучил ее. Значит, она тоже эгоистка, тоже не способна любить другого  больше, чем себя. То есть, не способна любить вообще. Но сегодняшний Ар-тур нравился ей больше, чем тот, самовлюбленно-лощеный красавец, покори-тель сердец и истязатель тел. В его любви не было нежности, но только неутомимая работа хорошо отлаженного механизма. А теперь, кажется, Ар-тур стал похож на человека. Как он нежно гладит ее по руке, когда говорит, о том, что у него тоже была когда-то девушка по имени Маша. Да, это ее трога-ет, хотя прошло два года, как они расстались. И были увлечения, была лю-бовь, но после того, как капитана Измайлова в клочья разорвало на ее глазах, Маша не может никого любить. Ей просто страшно. Слишком они здесь близ-ко — любовь и смерть. Вызывая одну, ты одновременно невольно зовешь и другую.
Срок контракта у Маши кончился за неделю до того, как привезли Ар-тура. Просто коллега попросила еще немного поработать, пока она вернется из отпуска. А тут и Артур. Вот, мол, привезли боевика. Опять мы должны выхаживать, тратит на него дорогие лекарства и еще более дорогие  чувства. Чтобы он с новыми силами принялся воевать с нами парнями. Судя по про-стреленной пятке, опять из лап наших садистов.
Артур боевик? Бред сумасшедшего. Но ведь и она оказалась там, где и не думала никогда оказаться. Почему же она исключает такую возможность для Артура?
Маша узнала его сразу. Потому что он был без сознания, а она в свое время любила смотреть на него, когда он спит. Да, признаемся, немного ума-ляя мужские достоинства Артура: после близости с ним она часто не могла уснуть. Даже если он все выполнял по протоколу. Этот ее раздражающий и вроде бы смешной вопрос — а что мы будем делать? — должен был подска-зать ему, что кое-где, а точнее кое в чем, супермен наш не дотягивает. Но об этом Артур не задумывался. Секс с постоянной женщиной требует гораздо большего искусства, если не любви, чем со случайными партнершами. Только в постоянном союзе и можно достичь вершин телесной радости. Ведь без нее и полнота душевного единения будет неполной. А для этого нужна все та же любовь.
Маша вспоминала, как она печально глядела на уснувшего Артура. Из-влечь из ее тела так нужную для нее мелодию он все никак не мог. В лучшем случае два-три аккорда из джентльменского набора, которых ему хватало на все случаи жизни. Но Маша хотела собственной музыки. Она все не звучала. Отношения заходили в тупик. Маша исчезала на неделю, на две. Но опять возвращалась, когда вспоминала его лицо во сне — оно казалось тогда гораз-до значительнее и старше. Теперь у него и тогда, когда не спит, такое же му-жественное и значительное лицо. Да, он волнует ее опять, рождает надежды. Капитан Измайлов тоже был немного похож на Артура. Неужели это судьба? Убежать от благополучного и избалованного, самоуверенно-грубоватого, чтобы снова встретить измученного и чуть живого? Судя по его письму, жизнь основательно приложила его. Неужели те испытания, через которые прошел Артур, именно она и накликала на него?
Увы, так бывает только в романах. Тем не менее, как пишет ее любимая поэтесса, стихи которой попались ей именно здесь, вдали от России, «судьба дается соразмерно тем силам, что в себе таишь».; Только бы выбраться отсю-да живыми, понемногу забыть этот ад. Как она прожила здесь два года? Она чувствовала, что уже все, больше не может, подошла к пределу собственных сил и возможностей. Ушла способность сострадать. А без этого нет успешно-го врачевания. Если раньше она устремлялась навстречу чужому страданию, то теперь ей хочется спрятаться от чужой боли. У нее нет сил лелеять даже собственную боль. Ей хочется простых и понятных радостей, обычного, но недоступного здесь комфорта. Хочется для начала просто-напросто выспать-ся. Кажется, она спала бы неделю, не меньше. А потом пошла бы в театр, в кино, в ресторан. Хочется нарядных платьев, музыки, смеха, вида беспечных и ничего не боящихся людей.
 И надо же, именно в этот момент появляется Артур.  На носилках, без сознания. Со своей болью и полной беспомощностью. Никогда не верила ни в какие чудеса, а тут невольно задумаешься. Кто играет так нашими судьбами? Вчера впервые, по собственной надобе, зашла в храм и поставила свечку.

Хочу, чтобы все было хорошо. Хочу, чтобы Артур узнал меня. Хочу, чтобы он полюбил меня. Хочу, чтобы он забыл имена всех женщин, которые повторяет во сне. И особенно это, звучащее чаще всех — Гюльнар. Чужое, совсем не нужное ему имя. Господи, дай нам немного счастья, дай дитя, по-хожее на Артура…