Долголетие

Мама прекратила готовить, как только Таня перестала работать, проработав после оформления пенсии шесть лет, маме в это время исполнилось 85 лет.  До этого кухня была в ее безраздельном владении. Она варила супы, щи с толстым слоем плавающего по поверхности жира. Тане было трудно справляться с таким количеством жира, побаливала печень, но ела, не пропадать же добру. Младший сын Тани Толик,  живший с ними, предпочитал обедать на работе.
Зато пироги Пелагея Ильинична пекла отменные.  Пекла их, обычно, в большом количестве, на выпекание уходил почти весь день, но они долго могли храниться в холодильнике, не черствея и не теряя вкуса. Этими пирогами мать снабжала сыновей Тани, когда они учились в Саратове, угощала гостей, соседей. Таня брала их иногда на работу, всем очень нравилось, хвалили, просили рецепт, но не всем этот рецепт подходил – дорого. Мать не жалела яиц, молока, маргарина, начинку подбирала очень вкусную. Вот только котлеты мама всегда просила жарить Таню, говорила, что у нее лучше получается.

Ну а теперь мама сдала Тане все бразды правления, сидела на диване перед телевизором, раскладывала пасьянсы. Книги она читала,  чаще всего, ночью, перечитывала по много раз одни и те же детективы. Иногда прогуливалась с соседкой перед домом, но сидеть на скамейке у подъезда с другими старушками и обсуждать все текущие новости и всех жильцов не любила. Играла в карты с подругами Тани, часто переспрашивая, какая это масть и какая карта. Один глаз у нее не видел совсем -  глаукома, во второй она постоянно капала капли, чтобы не ослепнуть окончательно. Встречаться со своими немногими оставшимися подругами Пелагея Ильинична не могла, трудно добираться друг к другу, перезванивались по телефону.  Спускаться вниз и подниматься на третий этаж, где была расположена их квартира, ей становилось все тяжелее. Настало время, когда она почти совсем перестала выходить из дома. Разве что старший сын Тани Андрюша на машине подвезет. О своем здоровье Пелагея Ильинична заботилась своеобразно, поглощала в больших количествах изюм, курагу для хорошей работы сердца, ела много фруктов: киви, груши, мандарины и обязательно требовала каждый день котлеты из лучших сортов мяса, никакие полуфабрикаты и готовый магазинный фарш не признавала. Зубы у нее давно выпали, протезы плохо подходили, да и не очень-то хотелось к ним привыкать, разминала пищу пальцами, перетирала деснами.

Таня бурчала себе под нос, выметая в кухне крошки после каждой трапезы матери, пережидая в узких коридорах «хрущевки», когда та медленно проковыляет, постанывая и покачиваясь. Таскала с рынка и из магазина неподъемные сумки с продуктами, варила свои супы и щи, тщательно проваривая  картошку, протирая на терке морковь для заправки. Мать стонала, жаловалась на давление, боли в сердце, но мгновенно настораживалась, когда кто-нибудь приходил или звонил по телефону, встревала в каждый разговор, не отходила ни на шаг от гостей дочери.  Если Таня задерживалась где-нибудь, начинались тревожные звонки: «Где ты? Ничего не случилось? Когда ты придешь?» Таню тяготила такая постоянная опека, но что-то объяснить и доказать Пелагее было просто невозможно.  Это продолжалось три года, все это время Пелагея Ильинична занималась только своим здоровьем.  Ей приносили какие-то травы. Она мелко резала и настаивала алоэ, пила этот настой. Ела мед, запивая натуральным, жирным молоком. Что-то делала с погибшими, засохшими пчелами. Лекарств Таня  покупала ей каждый месяц большой полиэтиленовый пакет.

Время от времени  начинались «умирания». Пелагея Ильинична жаловалась на сердце, заставляла Таню вызывать Скорую помощь. Врачи приезжали, прослушивали сердце, мерили давление, иногда снимали кардиограмму. Не находили ничего экстренного, советовали обратиться к участковому врачу, запомнили уже мнительную истеричную старуху.

Но настало время, когда Пелагея Ильинична совсем перестала выходить из квартиры, только сидела или лежала на диване, регулярно наведываясь на кухню. У нее начался сухой мучительный кашель. Таня покупала ей сироп, какие-то  таблетки, кашель не проходил, вставать утром Пелагее было все труднее. Пришлось вызвать участкового врача.  Та пришла, отругала за то, что не обратились раньше, назначила уколы, таблетки, велела обязательно проколоть десять дней, после этого снова позвонить в поликлинику.

После четвертого укола Пелагея Ильинична почувствовала себя очень плохо, стала задыхаться, жаловаться на тошноту.  Таня вызвала Скорую помощь, те приехали, померили   давление, послушали сердце,  как обычно не нашли ничего экстренного, сделали успокаивающие уколы и уехали. Мать уснула, но через какое-то время проснулось и началось все то же самое. Опять звонок в Скорую, на этот раз приехала другая бригада. Сняли кардиограмму, обнаружили сильную аритмию, уколы не помогали, предложили везти в больницу: «Ищите соседей, кто может помочь перенести, у нас только водитель». Четверо мужчин с трудом донесли ее до машины, на машине ее отвезли в реанимацию.  Два дня Таня периодически звонила в реанимационное отделение, выслушивая односложные ответы: «Состояние тяжелое. Сейчас немного лучше. Тяжеловатое состояние».  Наконец ответили, что состояние стабилизировалось, возможно,  скоро Пелагею Ильиничну переведут в кардиологию.  Вскоре позвонила заведующая  кардиологическим отделением  и предложила Тане  на выбор либо  находиться круглосуточно с матерью в отделении, либо забрать ее домой, схема лечения будет подробно расписана.  Таня пообещала забрать мать домой, позвонила старшему сыну и побежала в кардиологию за схемой лечения.  Перевозили мать вдвоем с Андрюшей, на третий этаж она поднималась сама потихонечку, часто останавливаясь и отдыхая.

Сначала Пелагея долго спала, потом проснулась,  и начались непрерывные стоны, крики, причитания. Она постоянно спрашивала,  где она находится, сколько ей лет, какое сейчас время года.  Твердила постоянно о Тимофее Марковиче – отце ее мужа, которого она никогда не видела, он умер, когда Павлу исполнилось 17 лет. Пелагее запомнилось по рассказам, что он был очень вспыльчивый, даже на родительские собрания никогда не ходил, боялся потом в гневе покалечить детей.

«А Павел в меня вцепился и не отпустил! А я же не знала,  какой у него отец, он только потом рассказал! Таня, береги детей от Тимофея Марковича!  Зинаида Петровна (свекровь) была такая хорошая, она нас защищала. И почему я не послушалась свою мать, уехала сюда из Сибири, она же плакала, просила не уезжать!»

И так без остановки, час за часом. Голова у Тани распухла, вот-вот взорвется. Сколько же она еще сможет выдержать? Где найти в себе силы? Этот кошмар похож на предсмертные мучения ведьмы. Говорят, они мучаются, пока не передадут кому-то свое колдовство. Передают внучке, а у Тани дочерей нет, только сыновья, и у нее самой уже поднялось давление, она на грани обморока , хочется вскочить и выпрыгнуть с балкона или сделать с собой что-то еще.

На громкие стоны и причитания у мамы уже нет сил, что-то шепчет потихоньку: «Куда-то я ходила. К маме. Почему она меня отпустила? Света не отпустила».

Таня зажмуривает глаза:
 «Молю Бога, чтобы простил и успокоил. Как же она мучается! Зачем нужно продлевать такие мучения? Прости меня, мамочка, за все злые мысли и упреки. Все мы слабые и неразумные. Прошу для нее успокоения и света.
Время как-то движется, уже вторая половина дня. Откуда-то вылетела здоровенная оса, ползает по стеклу. Они меня и так в этом году пять раз кусали, просто какой-то осиный год. Все равно холодно в квартире, мерзнут ноги в теплых  носках.
Не очень-то нам дают право выбора, но такого долголетия я бы не хотела. Стоит ли продлять и продлять жизнь, которая все равно должна закончиться, чтобы вот так мучиться и мучить окружающих? Если уходить, то так, как Иван Иванович – пока на ногах, есть силы и даже в отсутствие любимой единственной дочери.
Мне понравилась книга Татьяны Соломатиной «Комунна». Это уже третья ее книга, которую я читаю. Интересны рассуждения 22-хлетней героини: этот возраст уже половина хорошей поры, которую можно назвать молодостью. И вся-то наша жизнь 4 раза по 22. 44 – пожилая женщина, 66 – древняя старуха, 88 – живая мумия, если живая. Я по этой шкале как раз древняя старуха, а мать – живая мумия.
Пользоваться памперсами она не может, все равно каждый раз усаживается на судно, поднимать ее так тяжело.
Все нужные лекарства я ей дала, а она опять продолжает стонать.   Как к этому привыкают?»

Мама слабела, на стоны и причитания уже не хватало сил, но чуть ли не каждые пять минут требовала судно, долго сидела на нем, выдавливая из себя по капле, а потом ее надо было переворачивать, укладывать на подушки.

Квартира похожа на самый паршивый полевой лазарет, кругом пеленки, памперсы, лекарства, тряпки. Пелагея громоздилась и громоздилась на это судно, не слушая никаких уговоров, причитая, чтобы сдали ее в интернат или дали каких-нибудь таблеток. Бормотала предупреждения: «Бойтесь мужчин – котов!» Это она Сашу, друга Татьяны имеет в виду.  Жадный, приходит поесть, но это никого не касается,  в конце концов!  Должно быть Татьяна сама  кошка, поэтому и попадаются сплошные мужчины – коты.

Тане  вдруг припомнился этот маленький котенок в  старом  двухэтажном доме. Они жили там,  на верхнем этаже, внизу жила сестра отца с сыном Сережей.  Сережа заходил позвонить по телефону, хлопнул при выходе тяжелой наборной дверью, а котенок в это время сунулся в проход, его ударило дверью. Что-то ему перебило, он лежал, задние лапы не двигались.  Но поднимался и полз судорожными рывками на передних лапах к своему лотку.  Мать кричала, заставила тетю Нину забрать его и выхаживать у себя. Тетя Нина  с Сережей  выходили его, он вроде бы даже стал вставать. А куда потом делся: подох ли, выкинули? Таня не выкидывала, если только мать…

Мама уже воду глотает с трудом, но поднимается и садится на судно. Все одеяла под ней сбились и скомкались, не получается поправить. Для этого надо ее сдвинуть, а она слишком тяжелая. И все время причитания: «Павел вцепился… Тимофей Маркович… Какой страшный человек… Почему я не послушалась маму…» Но ведь никто в нее не вцеплялся, не держал, она сама висела на отце и изводила его своей ревностью, своими истериками.   Отец был вспыльчивым, но очень добрым человеком.  К старости стал сильно выпивать и покончил жизнь самоубийством после одной из ссор. Мать гораздо злее и злопамятнее, годами помнит свои обиды, ненавидела тетю Нину, Сережу, жаловалась какая она несчастная, прожила со свекровью 13 лет.

 Эта агония длится уже вторую неделю, судно, причитания, болит уже каждая мышца рук, спины, шеи. Таня не выдерживает, у нее начинается дикая истерика, она рыдает и кричит что-то невообразимое: «Что за невозможный человек! Ты же убиваешь всех, кто находится рядом с тобой! Почему ты не убила меня сразу, ты же хотела сделать аборт, не получилось! Ты убивала моих детей! Папочка, милый папочка, зачем ты привез ее сюда, зачем мне этот крест? Ты смог выдержать только 40 лет, а я уже сколько терплю!  Не трогай моих детей, оставь в покое моих детей!»

Не зря во всех сказках баба Яга самовлюбленная, безжалостная старуха. И есть еще молодые, красивые ведьмы.

 «Баба Яга моя мать, баба Яга и я сама, такая же дурра и истеричка. Я всегда думала, что умру раньше, чем она, пусть так и будет. Никогда я не цеплялась за эту жизнь, но не хочу самоубийством наносить травму детям, как это сделал отец.
Пусть уходит к своему сыну, к своей матери, отцу, пусть не трогает больше моего отца. Пусть оставит его в покое хотя бы там.
Она так и уйдет, ничего не поняв, не раскаявшись. Почему я должна лгать перед лицом смерти?
Толик любит ее, называл тоже мамой. Она сидела с ним, когда я работала по 12 часов в перестройку. Но знал бы он, сколько сил она приложила к тому, чтобы его не было. Ей никогда не были нужны дети.
Прости меня, господи, за такие мысли и слова. Но сколько можно винить отца и Тимофея Марковича!  Они давно ответили за свои грехи. Если нет, буду отвечать я и мои дети, она здесь не причем.
Вот и не выдержала я никаких испытаний, такая же, как все, жалкая, самовлюбленная тварь. Где же мне взять еще терпения? От отца – бешеный нрав Тимофея Марковича, от матери – истеричность и глупость. Разве у нее хватало терпения на нас с братом, когда она орала так, что падала на пол и теряла сознание? И кем же я буду в следующей жизни? Безмозглой ослицей? Мерзким навозным червем?  Это что-то в духе триллеров Стивена Кинга. И никто не поможет. И я, и она наедине с адом. Она просит смерти, я тоже. Великий грех.
Опять ночь с урывочным сном. Отец и Слава ушли от такого. Ушли ли? Говорят, для самоубийц тот кошмар, который они не выдержали и постарались оборвать, длится и длится вечно.
А она упрекает меня в злости и ненависти: «Меня так ненавидят, а я живу». Называла миленькой доченькой, а я сорвалась и устроила истерику. Сколько же таких истерик устраивала она? Нет числа. Разве можно назвать это любовью?
Ей странным образом стало лучше после моего срыва, как будто ей добавилась энергия, которую она забрала у меня.
Почему ее так все время тянет в туалет? Может быть,  это действие этих дурацких таблеток? Чем нас только сейчас не травят! Аптек развелось неимоверное количество, и все так дорого! Испытывают на нас все эти дико дорогие лекарства, как на подопытных кроликах».

Снова дни и ночи, похожие одни на другие. В комнате летает оса, прячется где-то в занавесках, опять вылетает. Ждет момента тяпнуть? В муках рождаемся, в муках умираем. Но роды все-таки не длятся неделями и месяцами. Нужно забыть о поездках в лес, прогулках на лыжах, сидеть дома, обжираясь и набирая вес. Ну не Толика же заставлять подавать ей судно!

Жутко, что наблюдая такие мучения, Таня вынуждена думать о том, что лучше бы матери  дожить до 10 числа, когда принесут пенсию, потому что нет денег на похороны. Богатые люди испытывают мучения разве что моральные, им не надо выносить судно и ворочать неподъемное тело. Да уж, каждой старухе, прежде чем разъедаться до безобразия стоит подумать,  как за ней будут ухаживать. А Таня сама сейчас вынуждена сидеть дома и мысли о том, что бы такое съесть. Идти надо есть, кстати, пока она спит.

«Я уже не держу тебя, мамочка, прости. Ты так уже устала и намучилась, отдохни. Не бойся Тимофея Марковича, он не страшный, он просто больной и несчастный человек.  Ты  к нему не пойдешь, ты пойдешь к своей маме. Не бойся за детей и внуков, у них все будет хорошо. Ничего не бойся. Я люблю тебя, ни на что не сержусь, ни на что не обижаюсь. Я скоро приду к тебе. Не мучайся, отдохни, успокойся. Там не будет боли и слез. Ни о чем не жалей и ничего не бойся. Все твои близкие и любимые будут с тобой. Прости меня за мою слабость, не переживай ни за что,  я со всем справлюсь. Успокойся, отдохни, не мучайся.
Господи, прости меня за грешные мысли о деньгах. Прости и прими мою молитву, не дай ей больше мучиться, она так устала. Прости меня, грешную и неразумную, помоги ей, избавь от боли и страданий. Прости ее, Господи! Прости меня, Господи! Спаси и помилуй».

А матери опять становится легче, она уже сидит на диване, стрижет ногти и требует, чтобы ей помыли голову. Таня отказывается, говорит, что не справится, тогда Пелагея заставляет Толика позвонить Андрюше, заводит с ним разговор об интернате, жалуется на дочь. Чтобы оформиться в интернат, надо отдать квартиру, потом отдавать 75% пенсии. Все в  старом  доме  давно пропито братом Тани, дом продан матерью. Андрюша много лет жил  с семьей в подвальчике дома бабушки жены. Не оставлять же без крыши над головой второго сына. Да и кто там за ней будет так ухаживать,  выполнять ее капризы? У Тани все время высокое давление, она боится, что свалится, и у Толика на руках будут уже две лежачие старухи.

Звонит по скайпу из Сибири племянница Пелагеи Ильиничны.  Летом она приезжала в гости с мужем, дочерью и матерью, сестрой Пелагеи Ильиничны. Пелагея начинает надрывно плакать и кричать: «Света! Заберите меня отсюда! Меня здесь все ненавидят и ждут моей смерти! Мне очень тошно здесь! Заберите, Света! Только не обманите меня опять! Скажи, что не обманешь!»

Опять силы появляются после этого разговора. Начинает ждать Свету, садится, выдерживает мытье головы, даже просит накрутить ей несколько бигуди. Большая активность у нее проявляется к вечеру и ночью, они привыкли с Толиком вести ночной образ жизни. Тот сидит за компьютером, мать перечитывала по много раз детективы Донцовой.  Таня так не может, на ней все хозяйство, надо ходить по магазинам, готовить, убирать, стирать. А теперь еще постоянно вставать ночью, бродить, как сомнамбула, с судном, водой, лекарствами. Какая Света! Они с мужем работают, дочка оканчивает одиннадцатый класс. Тете Маше 78 лет, хорошо еще себя пока сама обслуживает.  И снова день за днем, ночь за ночью, похожие друг на друга.

Таня умирает от инсульта через месяц, Пелагея Ильинична живет еще три года, умирает в возрасте 91 год.