Персональный ад

Этот Кот никогда не любил меня. Мама подобрала его на улице совсем крошечным: он сидел в сугробе и оглашал окрестности пронзительным мя-вом. Бедолагу, видимо, вышвырнули с балкона за неведомые, но, несомненно, тяжкие грехи. Вид мокрого, дрожащего комочка разбил сердце матери и она, не особо жалующая до этого кошек, решила взять его домой. Орал котёнок жутко и мама предупредила:
- Будешь орать – вышвырну обратно на улицу!
  Котёнок утих, и впредь уже громко никогда не орал, а мяукал тихо и интеллигентно, как бы шепотом. И ещё – он никогда не мурлыкал. Я впервые видел Кота, который не мурлычет, имея для этого все данные.
Я тогда жил отдельно от родителей и считал, что Кот не любит меня по тому, что редко видит и считает чужим. Лет через пять я переехал к родите-лям, но, даже через пару лет совместной жизни, кот продолжал относиться ко мне, как к злостному оккупанту: он шипел на меня, царапался и кусался, причём проделывал это совсем не шуточно, и вообще, на руках сидел только у матери. Кошки всегда любили меня, я отвечал взаимностью и, на этом фоне, иррациональная ненависть Кота временами меня просто бесила.
Однажды родители уехали в санаторий и я, на две недели, остался с котом наедине. Если раньше котяра позволял хоть какие-то вольности по отношению к себе, то теперь начал относиться ко мне как к немецко-фашистскому захватчику. Я, руководствуясь самыми добрыми побуждения-ми, кормил этого гада, убирал его лоток, а он шипел и бросался на меня, за что сразу и отхватил ногой под зад. Смекнув, что силы у оккупанта несравнимо больше, подлая животина ушла в глубокое подполье: кот делал набеги на кухню и туалет исключительно в моё отсутствие, до приезда родителей я его практически не видел, и оставалось только радоваться тому, что мой непримиримый партизан не приучен гадить в обувь.
Время шло, а причина нелюбви Кота оставалась тайной.


Небольшая комната была с одним окном, задёрнутым плотной грязно-оранжевой шторой, была заполнена, разного рода домашними и не очень, животными. Комнату заливал апельсиновый сумрак – создавалось впечатление, что за окном висит огромная светящаяся тыква. Животные, практически не двигаясь, неотрывно смотрели в центр комнаты.
На старом, шатком стуле, с потрескавшейся лакировкой, в неглубоком пластмассовом тазу, наполненном рваными газетами, сидела трёхцветная, гладкошерстная морская свинка. Она стояла в тазу на задних лапках, опираясь передними о край, и не мигая, внимательно смотрела чёрными глазами-бусинками. Шевелились лишь мягкие, раздвоенные, бархатные заячьи губы, что-то, быстро и тщательно, пережевывая…

…Когда мне было около трёх лет, родители завели морскую свинку. Возможно, они хотели, чтоб ребёнок приучался к заботе о домашних питомцах, любил братьев наших меньших – в любом случае, они хотели добра, но бедной свинюшке от этого было не слаще. Я не давал покоя бедному животному: таскал её по комнате, возил по полу, толкая под зад, как машинку, свинка пряталась, но я находил и продолжал «заботиться» о своём питомце. Вряд ли я был жесток тогда и понимал, что творю, но, как уже было сказано, свинке от этого было не легче. Однажды, я затолкал животину в наволочку и таскал её за собой повсюду. Когда мама отобрала у меня мою жертву, было уже поздно – свинка сдохла.

У порога двери, на старом лоскутном коврике, положив голову, с одним смешно торчащим ухом, на лапы, лежала небольшая чёрно-белая дворняжка. На шее у неё был старый, потёртый кожаный ошейник с длинным поводком, бока, покрытые короткой, жесткой шерстью, еле  заметно вздымались; она, как-то виновато моргая, смотрела грустными, карими глазами в центр комнаты…

…Мне было пять лет, когда мы переехали в большой, интенсивно строящийся, микрорайон. О! Для ребёнка это был просто рай: здесь была огромная песчаная пустыня намывного песка, с котлованами и дикими собаками. Здесь было множество строящихся крупнопанельных многоэтажек, проникнуть на которые можно было практически беспрепятственно, а беготня от сторожа расценивалась, как дополнительный  бонус к нашим каждодневным детским приключениям. С одной стороны к микрорайону прилегало большое болото, с другой реликтовый лес и река – в общем, имелся полный набор условий, при которых ребёнок имел реальную возможность не дожить до школы. Папа работал, мама сидела дома с грудной сестрёнкой на руках, и я был полностью предоставлен себе и окружающим меня достопри-мечательностям. Сейчас трудно это себе представить, но шёл 1980-й год – эпоха блаженного и радостного застоя.
Я быстро обзавёлся друзьями, и мы весело проводили время со стройками, лесом, рекой, порванной одеждой, синяками, ссадинами, пробитыми головами, сломанными конечностями и родительскими истериками. Во время очередного научно-исследовательского похода по району, мы с коллегами где-то обнаружили дохлую собачку, в ошейнике и с поводком. Трудно сказать, какие тёмные стороны нашей детской души, сподвигли нас на дальнейшие действия – мы приняли мёртвую собачку в свою компанию и, около недели, она гуляла с нами. При всём богатстве воображения, мне очень трудно представить реакцию взрослых, которым встречалась наша дружная ватага с мёртвой собачкой, но можно сказать наверняка, что слезами умиле-ния эти встречи не сопровождались. В конце трудного рабочего дня, я заки-дывал уставшую дворняжку в мусоропровод, а следующим утром она опять извлекалась на свет Божий и шла с нами гулять. Мы таскали её по лесу, водили по стройкам, купали в котлованах, а потом она валялась с нами у костра и мы втыкали ей в живот, раскалённые в углях электроды.

На полу, под батареей центрального отопления, сидела большая, ярко-зелёная лягушка, с полосками на спине…

…В детстве я часто ездил в соседний город к дедушке с бабушкой. Однажды, гуляя по окрестностям, я поймал большую лягушку. Я вставил ей в задницу соломинку, надул, положил на кирпич и прихлопнул другим. Откуда это берётся в пустой, дурной, невинной детской голове?

На приоткрытой входной двери, нахохлившись, сидела ворона. Влажные перья иголками топорщились в стороны. Она смотрела в центр комнаты, чуть склонив голову набок и приоткрыв клюв…

…Я учился во втором классе, когда мы всей семьёй ездили в дом отдыха. В один из дней, я, гуляя по лесу, нашёл ворону. У птицы было сломано крыло, она была обессилевшей и почти не могла сопротивляться. Я принёс её к нам в домик, как мог выхаживал, кормил, поил, но всё равно, она через несколько дней сдохла.

У стены стояло старое пианино. На нём сидела небольшая, серо-рыжеватая, полосатая, гладкошерстная кошечка. Это была обычная, дворовая, беспородная кошка. Она смотрела с полуулыбкой, прикрыв глаза, и очень напоминала добрую, старенькую бабушку, с умилением наблюдающую за игрой маленького внука…

…Кошка Машка появилась у меня лет в восемь, и задержалась у нас на несколько лет. Я был страшным кошачником и тащил в дом каждую встречную кошку, которую мама, придя с работы, выкидывала обратно на улицу, невзирая на мои слёзы и клятвенные заверения в том, что это моя любимая и единственная кошка и жить дальше я без неё не смогу. Но Машка у нас почему-то задержалась. Любовь у нас была просто невообразимая: Машка ходила свободно гулять на улицу и, когда она пару дней не возвращалась домой, я лазил по всем окрестным подвалам и дворам, искал её и неизменно находил. Я роды у неё принимал! Вообще, в глазах мамы, это был самый главный Машкин минус. Имея неограниченный доступ на улицу, Машка, два-три раза в год, с бесящей маму регулярностью, притаскивала многочисленное (не менее трёх котят) потомство. Однажды Машка пропала, я горевал, около месяца искал её, но безуспешно. Прошло примерно полгода, и я нашёл её, причём в своей школе, в кабинете завуча! Это судьба! Мама была в шоке – только спустя лет десять-пятнадцать, она призналась мне, что сама увезла Машку на другой конец города. В конце концов, Машка всё-таки пропала, думаю, что она ушла умирать – она была уже довольно старенькая, по кошачьим меркам.

Рядом с маленькой, старенькой кошечкой сидел большой, пушистый, красивый, серо-полосатый кот, с обрубком хвоста и кисточками на ушах…

…После очередных Машкиных родов, мы оставили одного, самого красивого котёнка. Вскоре, он стал больше Машки, но продолжал сосать титьку – картина была просто уморительная. Котёнка назвали Блин – он так живописно расползался в стороны, когда ложился на пол. Как-то раз он, будучи ещё котёнком, сидел на пороге балконной двери, когда её, вдруг, захлопнуло сквозняком. Блину перебило хвост, какое-то время он ходил с ним, но хвост не прижился и, однажды я нашёл обрубок в коридоре. Отсутствие хвоста добавляло коту шарма, а хвостик я долгое время хранил, как талисман.

Следующим на пианино сидел пушистый чёрно-белый кот со смешным чёрным пятном на мордочке…

… Машка в очередной раз окотилась, и я самозабвенно возился с четвёркой крохотных котят, довольный до соплей. Приблизительно в одно время с Машкой, у нас на этаже, за мусоропроводом разродилась ещё какая-то кошка. Кошка куда-то исчезла, а новорожденные котята, без материнского молока, начали умирать. В итоге остался один котёнок, который, не смотря на крошечный размер, орал так, что уши закладывало. После очередной бессонной ночи, материнское сердце не выдержало, и мама, взяв котёнка домой, подложила его к Машке. Не смотря на то, что котята появились на свет примерно в одно время, Подкидыш был раза в два меньше, худющий и грязный. Машка вылизала приёмыша и, благодаря зверскому аппетиту и огромному желанию жить, он быстро догнал в весе своих приёмных братьёв-сестёр, вырос красивым котом, и мы благополучно отдали его кому-то.

Недалеко от чёрно-белого кота сидела серо-полосатая с рыжиной кошечка…

…Очередной Машкин помёт с весёлым топотом носился по квартире, а я в панике одевался – я опаздывал на экзамен в училище. На днях папа приколотил новые уплотнители на дверь, и теперь, чтоб её закрыть надо было, со всей дури хлопнуть ею, а потом провернуть ключ в замке. Хлопая дверью я услышал жуткое «МЯУ!!!» - оказывается в дверь попала кошечка – самая шустрая из выводка. Я распахнул дверь обратно, кошку выбросило на лестничную клетку, и она забилась на бетоне, как попавшая на берег рыба. Передо мной встал выбор: либо заниматься кошечкой, либо идти на экзамен. Я закинул котёнка в прихожую, закрыл дверь и убежал – я выбрал экзамен. Домой шёл со страхом. Кошки очень живучи – девочка пролежала дня три, потом ещё с месяц ходила, как пьяная, но, в результате полностью восстано-вилась и мы смогли пристроить её в приёмную семью. Родителям я так ничего и не сказал, у нас под старым телевизором стоял стабилизатор напряжения с дырой в корпусе, и они подумали, что котёнка ударило током.

На кровати сидела маленькая белая собачка…

…Мне было лет одиннадцать, когда у нас появился Булька – смешная, лохматая дворняга, похожая на болонку, снежно белая, с единственным чёрным пятнышком под правым ушком. Назвали мы его так за то, что он смешно булькал, заслышав шум в подъезде. Не имея никакого опыта в общении с собаками, мы нещадно лупили бедолагу за то, что он гадит на палас, а он всё гадил и гадил. Кто ж знал, что собак надо выгуливать? – кошки вон сами гуляют. Булька выл, подпевая маме, и смешно вытирался, ползая по паласу после купания. Он потерялся, когда мама гуляла с ним – просто убежал за кем-то и пропал. Милая была тварь, хоть и безмозглая.

Под потолком, на антресолях, сидел обычный сизый голубь…

…Мне было лет двадцать, и я зачем-то полез на чердак нашего дома. Там я включил фонарик и начал продвигаться в дальний конец. На чердаке жило множество диких голубей и, стоило мне включить фонарик, их сообще-ство активизировалось, а некоторые так и норовили влететь мне прямо в ли-цо. Я огляделся в поисках оружия и нашёл старое, сломанное детское ружьё. Взяв его за дуло, как дубинку, я двинулся дальше. За пределами луча фона-рика, тьма была кромешная, и я неиллюзорно ссыканул, когда из темноты, прямо мне в лицо, неожиданно ринулась птица мира. Вообще-то, трофей-ным ружьём, я планировал только отгонять птиц, но я, со страху, вмазал со всей дури, прямо по голубю. Когда я наклонился, он был уже мёртв. Через чердачное окно, я отпустил его в последний полёт.

На подоконнике сидели рядышком пушистый, чёрный, зеленоглазый кот и белая, худющая, длиннохвостая кошка…

…Когда мы начали жить вместе с будущей женой, я подарил ей котён-ка. Котяра был чёрный как смоль, пушистый, с красивыми зелёными глазищами, помесь ангорки и перса. Мы назвали его бес, чисто за внешний вид, т.к. характер у кота был ленивый и добродушный. Вскоре мы подобрали на улице белую кошечку, которую назвали Клава. Характер у Клавы был из се-рии «шило в жопе» и они с Бесом прекрасно дополняли друг друга. Перед рождением дочери, мы отдали Клаву знакомым, а Бес сдох от мочекаменной болезни, когда дочке было около года, и она успела-таки потаскать его за хвост. Я отвёз Беса на работу и сжег в мусорной яме.

Рядом с кошками, на подоконнике сидели два одинаковых, голубых, волнистых попугайчика…

…Гоша-1 умел говорить и бухать. Он говорил словосочетание «пить будешь?» и слова «Гоша», «птичка», «****юк», причём последнее слово он выдавал обоймой из нескольких штук, потому что я, обучая его, так же обоймами и проговаривал – думал, что так быстрее усвоится. Передовая ме-тодика дала плоды. Гошу-1 загрызла Клава.
Гошу-2 я купил, когда дочке было около двух лет. Он не успел научиться говорить – дочь свернула ему шею.

Курить вредно. Я знал это, но никогда не предполагал, что до такой степени. И мало кто предполагает.

Я вышел на балкон, постоял, разминая сигарету, за приоткрытой створкой остекления стоял погожий денёк конца сентября, тёплый, золотой, грустно-радостно-бархатный.
И тут, я услышал отчаянно взывающее, полушепотом выдавленное, смертельно тоскливое: - Ммммяяяяуууууу!!!
Снаружи! Из-за окна! Восьмой этаж!!! Я, похолодев, рывком высунул-ся наружу. От окна к боковой стенке балкона, вдоль рамы остекления, шла узкая, сантиметров пять, полоска. Кот, мудила грешный, руководствуясь непонятными побуждениями, дошёл по перилам до стенки, стоял теперь там, не имея возможности развернуться и мяучил своим хриплым шепотом. Надо было доставать этого идиота. Расстояние до кота было около полутора метров, и я начал тянуться, постепенно высовываясь из окна. Ближе всего был хвост, но, как только я коснулся его кончика, кот дёрнулся, прижал хвост к боку, посмотрел на меня своими злющими, зелёными глазищами и зашипел, обнажив клыки. Я выматерился, сел на перила, левой рукой взялся за раму, а правой потянулся опять к коту. Глупое животное, видимо совсем ошалевшее от страха, наоборот вжималось в стену, максимально отодвигаясь от меня. Я всё больше высовывался из окна. Балкон мы стеклили лет двадцать назад и деревянные рамы уже изрядно состарились, почернели и, местами прогнили. Затем, одновременно случилось несколько вещей: я психанул и, рванувшись вперёд, схватил кота за шкуру на заднице, кот хрипло зашипел, извернулся, вцепился когтями обеих передних лап мне в руку и, в следующее мгновение, сорвался с перил. С треском и звоном сломалась старая рама.

Казалось, что мы с котом зависли в вязком осеннем воздухе, и последнее, что я видел, были зелёные глаза Кота, и мне показалось, что злость в них сменилась бесконечно доброй грустью. Этот Кот никогда не любил меня…

… И не было никакого света в конце тоннеля, ни апостола Петра, ни привидений умерших родственников, ни райских кущ, ни адских котлов. Была только небольшая, залитая апельсиновыми сумерками, комната, заполненная моими животными. Они смотрели на моё обнаженное Я, такими грустными, добрыми, всепрощающими глазами. На меня смотрело и прощало моё прошлое, а впереди была вечность.

Комнату заполнял густой, тёплый, бархатный звук – свернувшись во-круг меня, лежал кот. Он громко и упоительно мурлыкал.

Теперь было можно.

Он сделал, что должно.

И впереди были восемь жизней.