Хочу любить!

   Как я хочу любить!
Проводить по его волосам и небритой щеке чуть влажной рукой. Заглядывать в бездонный омут его глаз. Какие же мне хочется его глаза?  Вытянутой миндалевидной формы; расширенным раскалённым зрачком в голубой оболочке. Нет, лучше в стальной. С обрамлением чёрных стрел-ресниц. Д-а-а - размечталась. Эти глаза для сумасшедших жарких ночей. А для тянущихся рабочих дней и серых вечеров, где борщи и телевизор? Конечно, не подойдут. Никакого колдовского омута  – сплошная трясина.
Хорошо. Пусть будут белёсые ресницы и брови, лысина (небольшая), но тогда уж обязательно с волосатыми мускулистыми руками. И ноги-столбы с маленькой попкой. Широченные  плечи и твёрдая грудь.
Эх, опять заносит в ночь томительную, с запахами и звуками любви.…   А как же будни? А никак!  Вот, присела на минуточку, расслабилась.  Запахи, звуки…
…звук поворота ключей в замке входной двери, кряхтение, возня с пальто и тапками и приближающееся шарканье ног.  Так, ну и кто предо мной? Что-то серое, бесформенное рухнувшее на диван. От застывшего тела отделяется рука, привычным движением нащупывает пульт…
При первом же звуке включающегося телевизора, я несусь в кухню, к плите. Толком не переодетая,  такая как есть: в белой блузе с брошью, с причёской для работы, но босяком – разогреваю, режу, раскладываю красиво по тарелочкам, наливаю, насыпаю и размешиваю. Остаётся только позвать – всё готово. Но звать не надо, тело идёт всё так же,  шаркая ногами, само.  Последний штрих  на край стола – свежая газета, и мне здесь уже нечего делать.  Я можно сказать, вообще не существую. Даже нечего пытаться обращать на себя внимание. Глаза любимого с жаром охватывают еду,  газету, им, карим не до меня.
Пойду, сниму рабочий прикид, закутаюсь в любимый халатик, и  послушаю её - ту, которая у меня внутри. Какого ей ещё принца надо? А?!