Самый счастливый 3-3

                Самый счастливый 3-3

     Во-первых, что касается бизнеса, раз уж мы  мелкие предприниматели, то любой бизнес начинается с капитала, пусть и мелкого. У меня его никогда не было, потому что я не художник, я просто продаю картины. За эти прошедших семнадцать лет картины превратились в картинки, а картинки в принты. У кого был капитал - наработанные годами картины - стал продавать принты со своих картин  и называть их оригиналами. Первой в кустарном масштабе это сделала Алла. И вот на Гавелак вернулась Надя, сказавшая сыну сакраменальную фразу "три года тираж лежит, я хочу назад хотя бы свои деньги", и Дима- гладиатор продал мне и подвернувшейся Миракян, по двадцать четыре первых работы по себестоимости, потому что Дима это сделал в промышленном масштабе, в типографии, на бумаге, которая используется на плакаты, в два раза дешевле, чем это вышло бы любому из художников, делающему принты со своих картин в кустарном масштабе. То есть, то, что любому из них стоит сто крон, и даже самые лучшие из них хотят на свою стовку еще стовку, когда дают работы на комиссию, мне и Миракян от Димы, по себестоимости, досталось за пятьдесят крон. Как только это до меня дошло, а доходило полгода, не меньше, я запросила у Димы все работы коллекции в десяти экземплярах.
     - О, - сказал Дима, - у меня, может, столько уже и нету, некоторых. Давай сделаем так. Ты мне закажешь паспарту у Сережи тридцать листов на большой, средний и малый формат, а на сумму, сколько это выйдет, я принесу тебе, что скажешь.
     Я пласталась целый день, пересчитывая работы большого формата, их всего двадцать четыре вида, но некоторых не осталось ни одной, а некоторых скопилось до шести. Я их номеров наизусть не помню, приходится сверяться с каталогом.  Звонит Сережа и говорит, что за заказом можно придти завтра с утра и будет это стоить 1800 крон. Я пересчитываю работы, которые бы хотела заказать у Димы, их получается пятьдесят две штуки, и - без паспарту это тридцать пять крон, а не пятьдесят! - у меня получается 1820 крон.
     Потом я целый вечер думаю, а вдруг у Димы не окажется столько больших работ.
     Я пластаюсь еще один день, пересчитывая работы среднего формата - они в двух вариантах, и в первом много недостает, а второй почти цел, и в итоге их  получается семьдесят одна штука, и - без паcпарту это двадцать крон, а не двадцать пять! - у меня получается тысячу четыреста двадцать крон. Недолго думая, я присоединяю к заказу пятьдесят маленьках работ - без паспарту это восемь крон, а не десять! - у меня получается тех же 1820 крон. Только я заканчиваю этот увлекательнейший урок арифметики, как появляется Дима, забирает свой заказ, забирает мой заказ, смотрит в мои два листочка, и произносит:
     - Попробую сделать все, что смогу.

     Целый вечер я пью за Димино здоровье.
      На следующее утро он приносит работ на 3000 крон. Весь заказ на работы большого формата, весь заказ на маленькие работы, и остаток - на средние.  Я доплачиваю недостающих 1200 крон.
     - Теперь ты владелец капитала, пусть и мелкого, - радовался Али вечером, на веранде шикарного ресторана, где мы сидим совершено одни и все пледы к нашим услугам, - за три тысячи достать пятьдесят - это можно уже без забот перезимовать.
     Еще один урок арифметики мне не под силу.
     Я поднимаю бокал.

     Во-вторых, что касается семьи, раз уж дом не развалился, дети накормлены и обласканы. Наташа, наслушавшись, что все на Гавелаке покупают наборы кухонных ножей, просто поветрие какое-то,  заявила мне вечером, у склада:
     - Вот о чем жалею, что не взяла с собой - это набор кухонных ножей, который ты мне подарила на двадцатитрехлетие,  и малиновые шторы, которые мне дед подарил на свадьбу.
     - Ты пока что дом не развалила, - прошипела я ей в лифте, - дети накормлены и обласканы. Ты пока что разрушила только свою жизнь. Когда тебе удастся разрушить дом, забирай что хочешь.
     - Для начала я заберу детей, - сказала дочь, - и это произойдет быстрее, чем ты думаешь, -  и дверь лифта открылась.

     Я еще что-то пыталась лаять ей в спину, но бесполезно.
     А в четверг она пришла за мной, и попросила:
     - Дай мне тысячу крон в долг, мама, и отдай ее Франте на накуп*, а я тебе ее в воскресенье отработаю, на твоем станке, если, конечно, позволишь.
     - Что?! - орал Али вечером, на той же веранде, - ты опять покрываешь ее?!
     - Прекрати, - сказала я, - хоть так. В конце-концов, это моя единственная дочь.
     Потому что дом там, где мама.
     Мужу ей стыдно признаться, что проиграла.
     Мне нет. И слава богу.
     Может, мне тоже признаться во всем маме - и вернуться домой, в Челябинск?

     В третьих, эти занятия любовью, ах, эти занятия любовью, мне как-то не до них. Или я все-таки стыжусь Франты. Ведь он в соседней комнате, и уже третий месяц спит один в супружеской постели. Лучше поговорить об ужинах, которые я обещала готовить каждый вторник и пятницу. Всегда все любили мою стряпню.
     Тут один раз стало с грибами. Белыми. Сто восемьдесят крон килограмм. Я сварила грибницу. Франтик даже не попробовал, только понюхал, и сказал "Фуй". Франта добавил "То, что Вам вкусно - кому-то может быть не вкусно", и наделал Франтику бутербродов,  в результате я ела эту грибницу сама, три дня, а остатки вылила в раковину. Другой раз приготовила макароны по-флотски, опять же Франтику что-то не показалось. Может, макароны были старые, сказал Франта, и опять наделал ему бутербродов. Владик ест, что дашь. Но он мой, просто тотально мой, как раб. А у Франтика есть Франта. И вот Франтику все до школы, а у Владика нет спортивной обуви на урок физкультуры. Оказывается, детей нужно не только кормить, но и обувать.
     Наташа обещала Владику купить кеды.
     У меня на станке она заработала пятьсот крон.
     - Все, что тебе могу вернуть пока, - сказала, протягивая деньги.
    - Купи Владику кеды, - сказала я.

    Так вернемся на закладну**, как говорят чехи.
     Это мы уже так два года боремся с моей русской зависимостью от алкоголя?!