Ступени бытия

Паровоз попыхтел, попыхтел и, подтянув вагоны к станции с названием «Лихая», остановился. Из вагонов посыпались люди, разморенные невыносимой жарой и долгой дорогой из Москвы. Выходя на перрон, они, в первую очередь, побросав чемоданы, кошелки с остатками провианта,  сумки, мешки, вытирая платками  лица и шеи  и вертя головами, стали искать струю свежего воздуха. Тщетно: перрон дышал раскаленным асфальтом и гарью от паровозов. В числе сошедших с поезда  была молодая семья –  муж с женой и сын, лет четырех. Глава семейства – среднего роста, коренастый,  широкоскулый, лысоватый, с большими зелено-серыми глазами, выделяющимися на открытом  загорелом лице,  в  расстегнутой, выбившейся из-под брюк рубашке, явно не вписывался в стандарты внешности местных мужчин и потому привлекал внимание окружающих. Жена, в желтенькой маечке и  коротенькой юбочке в белых ромашках по желтому полю,  казалась хрупким цветком, безжалостно брошенным на раскаленную платформу.   Коротко стриженные, волнистые, темно-русые  волосы прилипли к вискам, из-под тяжелых ресниц настороженно смотрели усталые глаза. Ее  сынок,  с беленьким, коротко постриженным чубчиком и огромными черными глазами  жался к матери, озираясь вокруг и недоумевая, почему они оказались в этом пекле среди незнакомых людей.
Женщина села на чемодан, посадила на колени сына и стала смотреть по сторонам, вглядываясь в лица встречающих. Почему их никто не встречает, хотя все было заранее оговорено? Но она гнала дурные мысли, успокаиваясь тем, что  автобус, которым должна  приехать сестра, мог  задержаться.  Муж ушел узнавать расписание автобусов, а она обреченно смотрела на рельсы, на пожухлую от жгучего солнца траву, опущенные ветки какого-то незнакомого ей дерева с серыми  листьями, на обесцвеченный  флаг,  тряпкой свисавший на одиноком флагштоке.
Казалось, жара накалила  вокруг все, и нет от нее никакого спасения.  Представила, как  придется жить в этой выжженной солнцем местности, и невольно соленые слезы потекли по щекам. Откуда они взялись, когда жара выпила вся влагу? Слезы текли и текли, а сын, глядя на мать, тоже заплакал и стал испачканным за дорогу платком вытирать ее щеки и глаза, уговаривая  не плакать.  Горькая идиллия  продолжалась недолго:  по перрону, широко расставив руки,  уже бежала встречающая их сестра. Она так быстро семенила  короткими, толстыми ножками, что за ней едва поспевал ходивший «в разведку» муж. Слезы горечи  сменились слезами радости встречи, и вот уже две сестры, взяв часть багажа, поспешили на переходной мост, за которым стоял рейсовый автобус. Сын бежал вприпрыжку впереди, неся привезенную  теткой в подарок игрушку - машинку с подъемным краном. Его отец пыхтел сзади, взгромоздив на себя огромный чемодан семейного скарба, необходимого для обживания  нового места жительства.
В автобусе тоже была жара, но сквозной ветер облегчал ее восприятие. Ребенок быстро уснул, и, прилепив взмокшую от пота головку к груди матери, мирно посапывал.  Сестра рассказывала  зятю о возможных перспективах трудоустройства, а Лида (так звали молодую женщину) смотрела в окно автобуса.  Ей было очень грустно. Кругом выжженная степь, нет привычной среднерусской растительности, разве что кое-где вдоль дороги - лесополосы,  и те в основном из корявой акации и пожухлого кустарника.  Маленькие  домики  изредка  кучковались  на склонах оврагов, как бы сползая вниз от прямых лучей безжалостного южного солнца.
Она закрыла глаза и предалась воспоминаниям.
Рыбновск, такой милый  сердцу, уплывал от нее навсегда. Далеко позади  осталась  Вожа с  прохладной и чистой водой, куда с подругами бегали купаться. Как здорово было утром шлепать босиком по росистой траве казавшихся нескончаемыми заливных лугов, как легко  дышать наполненным ароматом трав  воздухом, как интересно ходить в лес по грибы!  А незабудки! Нежно-голубые,  заполняющие своей непорочной чистотой  всю низину возле железнодорожного моста через  Вожу!   Сюда по весне ходили  влюбленные за небесной негой.
Боже! Сколько чистого, светлого, трепетного испытала душа в этих краях!

Ей вспомнилось  Константиново.  Еще школьницей  с одноклассниками  ездила в  «страну березового ситца», воспетую  Сергеем Есениным, чье творчество было выброшено из школьной программы, но всегда жило  в сердцах  его  земляков.

- Неужели я навсегда осяду в этой высохшей степи, где и взгляд-то зацепить не за что? -
Тоскливый вопрос не получил ответа - сестра толкнула в плечо:
-Смотри, Калитва показалась, до Шолоховки чуть больше тридцати километров.
Калитва появилась как-то неожиданно, из-за бугра. Казачьи курени лепились к  Северскому Донцу, сверкавшему в отраженных лучах  солнца, и казалось, что в них  поселилась та самая спасительная  прохлада, о которой мечтал каждый пассажир автобуса. Все, как завороженные, смотрели на воду. Мальчик  проснулся:
-Приехали?
-Поспи еще – немного осталось.
Мать вытерла покрывшийся капельками пота лоб сына и расстегнула последнюю пуговичку на его рубашке.
Проскочив Калитву, водитель прибавил скорость, словно спешил уехать от соблазнительной прохлады, способной  поманить и обмануть. Он гнал автобус все быстрее, в шахтерский поселок, где ждала семья и отдых от дальней  тяжелой  дороги. Да и пассажиры со своими сумками и сетками, наполненными московскими покупками,  жаждали скорее добраться до дома и порадовать домочадцев.
Казалось, этим тридцати километрам не будет конца. Но вот проехали Пятидомики, затем по дощатому мостику - речку Калитва, в которой омывали  свои «кудри» ветвистые ивы.
Хутор Крутинский  проводил автобус недоброжелательными взглядами староверов.
.
-Мама, мамочка, смотри, горы!   
-Это не горы, а терриконы, детка. Я о них тебе потом  расскажу.
Тетка была довольна, что может хоть чем-то привлечь внимание племянника. Мальчик посмотрел на нее недоверчиво, но перечить не стал.  Пока он обдумывал значение непонятного слова, на горизонте показалось интересное сооружение – по канатной дороге  перемещались  вагонетки. Достигнув крайней точки, они переворачивались и высыпали породу в отвал. «Сев на своего конька», тетка в доступной форме рассказывала, что такое обогатительная фабрика, как по канатной дороге вывозят породу, куда девают обогащенный уголь, а заодно объяснила, что такое терриконы.
Уже подъехали к поселку, а вопросам племянника  не было конца. С ними добрались и до дома, где их встречала взволнованная бабушка. Она обняла дочь:
-Как хорошо, что мы снова все вместе! Счастливая улыбка озарила ее лицо. Что она пережила за эти четыре года разлуки с дочерью – знала только она одна.
У дочери с души свалился камень: мама рядом - можно начинать новую жизнь. 

                ***
Поселок небольшой: за полчаса пешком пересечешь  вдоль,  за пятнадцать – поперек. Аккуратный, чистый, зеленый, он выглядел оазисом в раскаленной пустыне.  Трехэтажные  дома из силикатного кирпича, выкрашенные в абрикосовый цвет «болгарские» двухэтажки,  коттеджи с «цветистыми» палисадниками, частные подворья перекочевавших из соседних хуторов казаков, ставших шахтерами, выстроились в стройные  ряды улиц, придавая поселку городской вид. Побеленные бордюры и стволы деревьев, газоны с островками цветов, тенистый парк, дворики с ярко выкрашенными детскими площадками – все говорило о наличии в поселке  ответственной исполнительной власти, проявляющей заботу о семьях шахтеров. И только большие ящики  во дворах с приготовленным на зиму углем  портили общий вид коммунального благополучия.
Забота о шахтерах чувствовалась во всем: продуктовые магазины своим содержанием могли поразить любого горожанина из средней полосы России. Каких только колбас не было на прилавках! Вареные: «Докторская, «Останкинская, «Любительская», «Чайная»,  «Языковая», «Ветчинно-рубленная», «Телячья»... Копченые: «Московская»,  «Краковская», «Одесская»,  «Украинская», «Полтавская», «Охотничья» и др. Масло, молоко, сметана, сливки…-  все свежее, вкусное, изготовленное по отечественным  рецептам.. А о булочках, пирожках, печеньях, пирожных и других сладостях  говорить не приходилось – огромное разнообразие. Этот продуктовый рай поселился здесь навсегда – так думали люди, жившие  в поселке в 50-х -60-х годах.
Все хорошо, но жить у сестры, где ее муж  с первых дней косо смотрит на обосновавшихся гостей, нелегко.
Через пару дней после приезда чета молодых учителей отправилась искать работу. В поселке   три  школы: средняя, восьмилетняя и школа-интернат. Будучи оба учителями физики, они  не рассчитывали на удачу для двоих. Так и вышло.
В средней школе директорствовал Юров Виктор Степанович, на вид суровый, казачьих кровей, из соседнего хутора  Рудаков. Все знали, что он  фронтовик, майор, командовавший во время войны  штрафной ротой. Крутой нравом, высокий, поджарый, как скаковой жеребец, с жесткими черными усами,  директор  всем  видом  устрашал учителей и учеников. Его боялись, и об этом уже знали новоявленные претенденты на учительские места.
Но их  никто не ждал. В вестибюле на стремянке, в черном, забрызганном побелкой и краской, халате стоял директор с малярной кистью и красил стену. Он сурово взглянул на топтавшихся претендентов.
- Чего рот разинули?  Держите  ведро, я спущусь.
Тон был категоричен, и Лида поняла, что ей-то уж точно ничего  не светит. Так и вышло: муж был сразу принят на вакантное место учителя физики, а она получила  отказ.
- У меня своих таких пигалиц хоть отбавляй.
Лида залилась краской возмущения, не смея сказать, что три года работы в школе рабочей молодежи дают ей право на более почтительное обращение - уж слишком жестким был  отказ. Повернувшись на каблучках и не дожидаясь мужа, она  выскочила на улицу.
-Оставь характер для себя, еще пригодится! – летело ей вслед, но она уже не слышала этих слов: ее колотило от такой безапелляционности.
А он   как в воду смотрел – именно характер оказался в жизни ее стержнем.


- Здравствуйте, ребята!
Класс  встал.
- Садитесь!
Захлопали крышки парт. Шестиклассники уселись на место и уставили свои любопытные глаза на новую учительницу.  Молодая, стройная.  Ситцевое платье в сине-белую полоску с белым  воротником-апаш  и узким пояском, подчеркивающим тонкую талию, делали ее похожей на школьницу. Только выражение лица  спокойное, а взгляд уверенный. Таким взглядом на учеников 6 «в» класса  учителя еще не смотрели.
- Зовут меня Лидия Владимировна. Я буду вести математику. С вами  познакомлюсь в процессе работы, а сейчас откройте тетради и запишите тему урока. Она выбрала тактику, что называется «с места в карьер». Этот прием  удавался в ШРМ, и Лида решила применить его в дневной школе.
Повернувшись лицом к доске, стала писать тему урока. Не успели и два слова появиться  из-под мела, как кто-то несколько раз хлопнул крышкой. Развернувшись на 180 градусов, учительница окинула взглядом класс и  строго посмотрела на задние парты. Но там  все спокойно: ученики делали вид, что пишут. Посчитав стук случайностью, Лида вновь повернулась к доске и стала продолжать запись.  Хлопанье крышкой повторилось, но еще громче и настойчивее. На сей  раз учительница уловила источник звука – последняя парта среднего ряда. За ней сидел симпатичный паренек с кудрявой головой и светло-серыми озорными глазами. Хитрая  улыбка еще не успела сойти с  лица. Класс в ожидании замер. Сразу видно, что эта выходка для них не была в новинку.
- Как тебя зовут?
Никакой реакции. Ученик смотрел на учительницу  невинными глазами и молчал. Она дважды повторила вопрос. Ответа не последовало. Лида повторила его уже для класса, но ученики молчали, опустив глаза. Она поняла - эта солидарность вызвана скорее боязнью, чем уважением к однокласснику, и что имеет дело не со взрослым учеником вечерней школы, а с трудным подростком, каких в школах  немало и о работе с которыми много говорили на лекциях по педагогике.
Осмысливая ситуацию, подошла к парте.
-Встань!
Спокойный тон, видимо, удивил мальчика. Он поднял  глаза, и она поняла – наступил момент психологического поединка. Глаза в глаза не поубавили желания паренька противостоять учителю. В ее голове в  считанные секунды проскочили все возможные стандартные варианты воздействия на  нарушителя  дисциплины.
Взяв мальчика за локоть, учительница попробовала его поднять из-за парты, но он вцепился в крышку ставшими, как клещи, пальцами.
В ней все закипело,  разумные варианты мгновенно покинули  голову. Вцепившись в ученика, Лида изо всех сил (откуда только взялись!) дернула мальчика. Не удержавшись, тот буквально вывалился  со скамейки, видимо,  не ожидая подобного действия молодой учительницы.  Мальчик не успел обдумать своего следующего шага, как  Лида подхватила его под мышки, приподняла и со всей силой толкнула к доске. Паркетные полы, накануне натертые мастикой, были слишком скользкими, чтобы на них можно  удержаться. Славик (именно так звали его одноклассники) «влетел» в доску и упал на «пятую точку». Учительница в ярости (чего за собой никогда раньше  не замечала) подскочила, схватила за шиворот клетчатой рубашки, подняла  и  толкнула  его, теперь уже по направлению к двустворчатой двери, являвшейся выходом в актовый зал. Двери распахнулись под импульсом приданной ученику силы, и он, не удержавшись на ногах, поехал по паркету под дружный хохот  одноклассников.
Лида  подошла к двери,  закрыла ее  и, насколько могла сделать тон спокойным,   произнесла:
-А теперь будем работать.
Урок шел, как «по маслу»:  ученики внимательно слушали,  а ее вдохновению, казалось, не бвло предела. Но это только казалось. Лида закончила урок с мыслью, что этот  первый день станет последним в ее педагогической деятельности. Ни с кем из педагогов не обсуждая свои первые  «успехи»,  сославшись на домашние дела, поспешила домой.
Бессонная ночь прошла в препарировании своего поведения. Она понимала, что не должна была так поступать. А как? Так и не найдя ответа, страдалица только к утру забылась в тяжелом сне. На второй урок Лида предстала перед учениками с темными кругами под глазами, имея намерение извиниться перед ними за непозволительное поведение, а затем  пойти к директору и подать заявление об уходе из школы.
Ее удивлению не было предела, когда изгнанный с урока жестоким образом  Славик Карпов поднялся из-за парты и, потупив голову, выдавил из себя:
- Не гоните меня. Я больше  не буду.
Почти сорок пар глаз впились в нее, ожидая приговора своему товарищу. Учительница молчала, оценивая ситуацию. Такого поворота событий она не ждала. Что это? Неужели Славик взял на себя всю вину за случившийся эпизод? Тогда он просто благородный человек. Что я ему должна сказать?
Пауза явно затянулась. Выход из нее нашли сами ученики:
- Лидия Владимировна, простите его!
Она, как замороженная, подошла к последней парте, положила руку на голову мальчика и, наклонившись, прошептала  на ухо:
- Мы оба были неправы. Давай друг друга простим и останемся друзьями.
Славик шмыгнул носом и полез в  портфель за тетрадью.
Вот так неожиданно закончился этот конфликт. Удивительно то, что он не нашел огласки ни среди учеников, ни среди учителей.  Родителей у Славика не было, а его бабушка  впоследствии много раз благодарила Лиду за выучку ее непослушного и ленивого на учебу внука. Славик с удовольствием посещал  уроки, и с «четверкой» по математике закончив восемь классов, поступил в строительное ПТУ.  Даже спустя годы, завидев свою учительницу, он снимал кепку и раскланивался перед ней, искренне радуясь встрече.
Педагогическая карьера молодой учительницы была спасена и затем уже  складывалась весьма успешно, но логичного объяснения поступку Славы Карпова она не нашла.   
Объяснение пришло значительно позже, когда Лида оказалась волею судьбы в сфере совсем другого вида деятельности, среди людей взрослых, образованных, игравших куда более значительные роли, чем роль простого ученика общеобразовательной школы.

(Продолжение следует)