Казачья сказка

(отрывок из повести "Набат")

Казачьему роду нет переводу!

За окошком сделалось черно. Дед Алексей склонился, чтобы поправить подушку Васятки.
– Просто беда с тобой, неслух: ночь на дворе, а ты всё балуешь, – с напускной строгостью ворчал он. – Давай-ка, спи-лежи – государь пришлёт казны.
Но семилетний казачонок явно не собирался спать, и в его зелёных глазах кошачьим блеском сверкало плохо скрываемое лукавство.
–  Дедуля, а откуда мы – казаки взялись?
Старик потурсучил седую бородёнку, поглядел слезящимися глазами на мерцающую под Спасом лампадку и негромко произнёс:
–  А мы, внучек, всегда были, мы ныне есть и вечно будем! Ещё мой дед говаривал: «Казачьему роду нет переводу!» Наш служивый народ прежде всех в Господа Бога уверовал и добровольно принял обет оборонять Русь от поганых  и супостатов. Ради этого и ты явился на белый свет. Люби, родимый, всё, что с ранних лет кровью впитал в вольных степях наших. Люби Россию, ибо она – матерь твоя, и ничто в мире не заменит её.
 Старик поправил нательный медный крест на гайтане, сплетённом из суровой нити, и продолжил:
– Когда исполнится твой год идти на службу, не посрами наше Донское войско. Выше всех благ и самой жизни ставь казачью волю! Только знай: воля – не своеволие! Лихость – не разбой, а доблесть – не жестокость. Помни: храбрые – завсегда добрые, потому как они – сильные! Не трать души на ненависть. Не мсти, а оставляй врага своего на суд Божий, и будет он скор да справедлив…
Старец вспомнил, как ему самому пришёл срок отправляться на службу. День тогда уже перемахнул через свою серёдку и стал коситься на закат. Зной помаленьку убывал, но западающее солнце ещё щедро изливало живительную патоку на благодатную донскую землю. Они с отцом встречали на пороге гостей и родню словами: «Богу хвала, а вам – честь и слава», – и провожали их к столу. Женщины суетились с чугунками, глиняными мисками и деревянными ложками. Вот все чиновно расселись. В переднем углу, возле главы семейства, оставили место для виновника торжества. Возле печи, дабы никто «не печалился», гостей не усаживали. Наконец, отец встал, оглядел собравшихся и произнёс:
– Запомни мой родительский наказ, Алёшка: казаком нужно родиться, казаком нужно стать, казаком нужно быть! – пророкотал он. – Желай по силам и тянись по достатку. Чего сам не любишь, того и другим не чини. За себя постоять сумей, да за слабого заступись. Исполняй, что обещал и что тебе велено. Опасайся трусости и измены, в неправое дело не мешайся, никого не обижай и на чужое не льстись, дабы Бога не прогневить и души своей не погубить. Служи всем сердцем, верой и правдой, а в бою будь твёрд и бейся храбро, пока стоишь на ногах…
– Деда, – словно прочитав мысли старика, испуганным шёпотом промолвил малыш, – а ведь на войне меня могут убить…
– Бояться смерти – глупо, – немного помолчав, ответил тот, – от неё, внучек, не убережёшься. Смерть – дело рядовое: Бог вкладывает в нас душу, Он же и вынимает. Иное дело, знать: "как" и "за что" пропадать. А умереть в задоре боя, да ещё на глазах станичников не страшно. К тому же храбрец погибает лишь после третьей смертельной раны. Я сам тому свидетель…
Заметив, как от удивления широко распахнулись глаза мальчугана, дедушка кашлянул в кулак и продолжил:
– Давно это было. Я даже год запамятовал… Служил в нашей сотне вахмистр Смекалов. Седой уже был мужчина, но крепкий: врага, случись, мог до седла разрубить. Вот как-то раз пошли мы в дозор и наткнулись на турок. Недолгим был тот бой, но дюже кровавым. Я дрался рядом и потому хорошо видел, как он отбивался одновременно от четырёх басурман. Одного Смекалов заколол пикой, другого зарубил шашкой, третьего выбил из седла кулаком, а сам умер только после третьего выстрела в грудь.
Дедушка замолк, неподвижно и сосредоточенно вглядываясь в лоскутное одеяло внука и, видно, увязнув памятью в чём-то ужасно далёком, заветном, но жизненно важном. Ему припомнился, слышанный ещё в юности, сказ о четырёх окриках :
– Эй, малец!
– Чего?
– Беги домой! Тебе отец длинные шаровары с гамазина привёз !
– Эй, казак!
– Я здесь!
– Ступай в сотню, твой полк в поход уходит!
– Эй, кавалер!
– Я тут!
– Иди домой. Тебя за выслугой лет вчистую уволили!
– Эй, старик!
– Нет, это не меня! Почему так скоро?
– Вот чудак. Тебя, тебя! Это же я – смерть…
 «Как же быстро ты промелькнула, моя жизнь! – с грустью думалось деду Алексею. – Сверкнула, как обнажённый клинок на солнце, и вот пришла пора вкладывать тебя обратно в тесные чёрные ножны. Да, пора «под заступ»: тело в тесноту, а душу на простор…»
– Ну, ты – дремай, а то подпружкой получишь, –  обратился он к внуку, заметив, как шаловливо поблескивают его глаза.
Васятка улёгся удобней, придал своему личику выражение, будто вот-вот заплачет, и заканючил:
– Дедуля, расскажи ещё!
– Тогда, егоза, послухай сказку, – улыбнулся тот, посветлев в лице. Глубокие складки вокруг его рта разгладились, а от мгновенно помолодевших глаз, как от солнышка, потянулись в стороны морщинки-лучики. Ласково потрепав заскорузлой ладонью выгоревшие вихры внука, дед напевно начал:
– В стародавние времена, когда злые басурмане и латиняне задумали изничтожить истинную Православную Веру, спустился Христос на землю и стал искать себе защитников.
Вот воззвал Спаситель к дворянам, забавлявшимся в ту пору охотой:
– Кто хочет встать за Правду Христову?
И ответили дворяне:
– Мы! У нас и доспехи боевые, и любое оружье, и добрые кони! Вот только сперва охотничьих собак соберём, а то они дюже дорогие.
И воззвал тогда Христос к купцам, а те загуторили:
– Мы готовы! Зараз только барыши посчитаем, лавки запрём, опосля можно и в бой!
И воззвал Христос к крестьянам:
– Кто пойдет на битву за Веру Православную?
– Какая битва?! – удивились мужики, почесав затылки. – Неужели нельзя всё миром уладить? У нас пашня простаивает – сеять пора.
Тогда пришел Он к ремесленникам и молвил:
– Кто станет в защиту Мою?
Но ремесленники из-за грохота машин и молотов его даже не услыхали.
Заплакал Христос и воскликнул со слезами:
– Где вы, рыцари мои? Есть ли кто на Руси, чтобы постоять за Веру Христову?
И услышали казаки. Вмиг кинули они все дела и встали, кто где был и в чём есть. Рыбак оставил сети, охотник ловы, пастух стадо, отец – свой дом, жену и детей. И все разом ответили:
– Вот мы, Господи!
И сказал тогда Христос:
– До той поры не исчезнет с лика земли народ сей, доколе готов он будет по первому же зову вставать за Веру Христову и Русь Православную! Да не пресечётся век его, и на страшном суде за это от многих прегрешений, вольных и невольных, оправдан будет!
Дед Алексей поглядел на внука. Тот лежал тихо, хоть и не спал. Видимо, сказка затронула нужные струнки его детской души. «Смышлёный хлопец, – с теплотой подумал о нём старик, – пора отдавать его в ученье, а там, глядишь, служба не за горами…» – и вздохнул.
Васятка вскоре задремал, и привиделось ему, будто ходит он по людной Богоявленской ярмарке, о которой сказывал дед, и выбирает себе сласти. Но странное дело: сосёт он сахарных петушков, а вкуса не чувствует, кусает пряники, а сытости нет. И тут навстречу ему идёт цыган с кудрявой чёрной бородой и ведёт под уздцы статного вороного жеребца. Конь взбрыкивает и дыбится, храпит и сверкает своими злющими глазами. Подходит цыган к Васятке и предлагает:
– Бери, Василь Василич, по случаю именин, строевого скакуна, за одну денежку!
– Рановато мне ещё на службу, – отвечает ему Васятка, – да и дикий он у тебя какой-то: не имается никак. Я его маленько боюсь.
– Не рано, а в самый срок, – говорит цыган. – Меня сам Христос послал – ему вскоре твоя защита потребуется, – сказал, да вмиг пропал.
И увидел себя Васятка парящим над полем битвы на горячем скакуне, а вместо тонкого прутика в его руке блистает дедова шашка на георгиевском темляке . Ужасные рогатые вороги от его взмахов снопами падают к ногам богатырского коня…