2-3-3. Третье послание Мухе в старости

    
                “Ты станешь старою калошей,
                я стану старым сапогом”.
                (“Второе послание” - ей же. 1948 г.

                “Дорогому старому сапогу - от старой
                калоши. Р. Муха. 5.11.2001”.

                (Дарственная авторская надпись
                на книге стихов “Гиппопопоэма”
                автору посланий).

                "Калоши настоящие,
                весёлые, блестящие...”
               
                Из песенки.
       *   *   *
Как сладко на сердце стало
от антитезы такой:
сапог я хотя и старый,
а всё-таки - дорогой!

Но вот что всего дороже:
хоть нынче не та пора -
не дешева и калоша,
а главное - не стара!

Пусть в обуви и одежде
иная мода теперь -
Калошенька! Ты, как прежде,
хорошенькая, поверь!

Не смяли нас годы, не сплющили,
и - пусть не в гладь и не в тишь,-
но я, Бог даст, поскриплю ещё,
а ты ещё поблестишь!

2001.

ЭПИЛОГ

 
 
   Что может быть эпилогом повести о школе? - Ну, конечно, выпускной вечер! Но вот его-то я как раз помню очень смутно. Чуть ли не единственный запавший в память эпизод - как я вручал букет цветов "химичке" Анне Ивановне: нашей "Тонно-Молекуле". Мы, несколько выпускников, распределяли, чуть ли не по жребию, кто кому должен цветы вручать, и мне "досталась" она, достался её душистый поцелуй! Первый поцелуй, которым меня удостоила учительница! (Кто ж знал, что на другой учительнице мне суждено жениться?!)
   Летом 1949 года выпускники советских школ сдавали экзамены в максимальном объёме, который и не снился ни их предшественникам, ни их преемникам. А на Украине (впрочем, может быть, и в других республиках) количество выпускных экзаменов было особенно велико: в него были включены также письменный и устный - по национальному языку республики. Итого, испытания на аттестат зрелости состояли из 13-ти (тринадцати!) экзаменов!
   Особенностью экзаменов письменных была централизация экзаменационных заданий и строгая секретность их содержания. Конверты с названиями тем сочинений по литературе и с текстами задач по математике вручались "вышестоящими" органами образования (ОблОНО, ГорОНО) лично директорам школ, которые имели право вскрытия этих опечатанных пакетов лишь непосредственно перед началом экзамена.. Тем не менее, уже за несколько дней до каждой письменной экзаменационной работы из уст в уста передавались "точные" сведения о содержании пакетов. А в канун экзамена выпускники всего города сбегались вечером к памятнику Шевченко: считалось, что здесь-то и станет известным подлинное содержание пакетов - общее для всего города. Самое интересное и загадочное, что эти ожидания оправдывались ВСЕГДА! Как это получалось - сказать не могу, но ведь получалось!
   Помню, что перед самым экзаменом по геометрии с применением тригонометрии, утром, примерно за час до его начала, ко мне прибежал Юрка Мурызин, покричал под балконом, я спустился - и он продиктовал мне задачу, очень лёгкую, которую я успел решить ещё дома. И именно эта задача была нам предложена!
   Всё-таки одну из разгадок я знаю и, поскольку давность события явно перекрывает срок уголовной ответственности виновников, да и главного "преступника" нет уже на свете, сейчас её раскрою.
   Мы уже окончили школу, учились в вузах, а те ребята, которые (помните?) были где-то в седьмом - восьмом классах осуждены за участие в воровской шайке, доучивались - кто где... Тот, кто у меня выведен под именем "Юра Симкин", учился в вечерней школе, директором которой был отец нашего выпускника Олега Стеценко из параллельного класса (вот он-то, Олег, как и его отец, к сожалению, и завершил уже давно свой жизненный путь) Симкин попросил Женьку Брона, Женя явился домой к Олегу, Олег достал из ящика письменного стола хранившийся у отца пакет - и, просветив его сильной лампой, они на вложенном туда листке сумели прочитать темы экзамена-ционных сочинений. Симкин с ребятами расплатился деньгами, и Брон позвал меня на улицу - вместе с ним пропить его долю! Я даже помню, что именно мы пили: грузинское сухое вино "Ркацители"!
   Самое пикантное в этой истории, пожалуй, вот что: заказчик преступления, Юра Симкин окончил потом юридический институт.
   В тот год, когда на аттестат экзамены сдавали мы, максимальным за весь период существования советской школы было не только их количество, но и объём сдаваемого учебного материала. Например, по истории знания проверялись за весь курс старших классов, начиная с восьмого. Вопросы были сосредоточены в 48-и экзаменационных билетах. Для подготовки к этому экзамену нам было отведено максимальное количество дней: четыре, - как ни на один другой предмет! И вот, занимаясь подготовкой с утра и до вечера, я успел за эти дни повторить материал лишь по четырём билетам.
   И. мне достался ... билет N 1 (!!!)
   Ясно, что при таком нагромождении учебного материала без шпаргалок обойтись было просто невозможно. После какого-то экзамена - кажется, по математике, но, возможно, и по физике, мы с Юрой Куюковым на углу улиц Анри Барбюса и Восьмого съезда Советов (ныне ул. Бориса Чичибабина) устроили своеобразное аутодафе: изничтожили все накопленные в карманах шпаргалеты, разорвав их в мелкие клочки. При этом я непредусмотрительно и непроницательно повторял, что расстаюсь с математикой и другими точными дисциплинами на всю последующую жизнь.
   О, мои юные читатели (если таковые найдутся!), как я был неправ! Великолепная русская пословица гласит: "Не плюй в колодец...". Через много лет после этого символического акта воинствующего невежества мне доведётся неожиданно пойти работать воспитателем в школу-интернат. Воспитатель обязан присутствовать в часы "самоподготовки" в классе, где учащиеся выполняют домашние задания, и оказывать помощь, особенно отстающим, отвечать на их вопросы. Дети, не обязанные знать мои гуманитарные предпочтения и с ними считаться, разумеется, стали подходить ко мне со своими недоумениями и затруднениями касательно алгебры, физики.... Вот когда я оценил, какие замечательные учителя учили нас! Даже в моей антиматематической голове сохранились остатки вдолблённых ими знаний! И я с удивлением обнаружил, что не только могу решать задачи и примеры по алгебре, но что мне это даже стало нравиться... через четверть века после выпускного школьного вечера!
   Тогда, на выпускном, лишь объявили, кто окончил школу с золотыми и серебряными медалями, но сами медали вручили только через год - и мы, уйдя в пустой класс, с азартом принялись играть в "доп-доп". Эта игра заключается в том, чтобы угадывать, под чьей ладошкой лежит монета - обычно пятак. Мы же использовали теперь вместо медного пятака золотую медаль Мони Канера
   А через два-три дня после нашего выпускного вечер для выпускников разных школ состоялся в детско-юношеском филиале библиотеки имени Короленко. И в тот вечер, в ту ночь (ибо вечер продолжался до утра) я впервые по-настоящему влюбился в девушку!
   Нет, не она стала моей женой, но мы, вместе с женой, дружим с нею всю жизнь Однако это уже совсем другая - и совсем не школьная история.
 
   В заключение хочу составить вот какой список.
   1) . Отец моего школьного друга Юры - Дмитрий Фёдорович Куюков, узнав о том, что я сдаю вступительные экзамены на филологический факультет педагогического института, велел мне предупреждать его перед каждым моим устным экзаменом. Его служебный кабинет помещался в те дни как раз в здании пединститута, а по занимаемой должности он общался с членами экзаменационной комиссии. Дмитрий Фёдорович договаривался о том, чтобы меня на экзамене не заваливали!
   Но 8 мая 1950 года, после экзамена по географии, на котором мой ответ был не только объективно оценен высшим баллом, но и особо расхвален экзаменатором, - случилось ужасное: моих родителей арестовало МГБ. Поэтому перед экзаменом следующим (по украинской литературе) я не зашёл к Дмитрию Фёдоровичу, чтобы, не дай Бог, не подвести его "под монастырь"... И - получил тройку! Этого оказалось достаточно, чтобы не пройти в институт по конкурсу, хотя все остальные предметы были мною сданы на "пять"..
   Узнав об этом при случайной встрече со мной в коридоре, Куюков повёл меня к декану вечернего отделения Михаилу Васильевичу Чеху - и попросил разрешить мне посещать лекции на правах "вольнослушателя", с тем, чтобы я был туда принят, если кто-то из поступивших на первый курс будет отчислен за непосещение лекций. Так потом и произошло, в результате чего я получил высшее литературное образование.
   Ко времени этого своего ходатайства Д. Ф. Куюков уже был осведомлён о нашей семейной трагедии. Он сильно рисковал. И тем не менее решился на то, чтобы оказать помощь сыну репрессированных "врагов".
   Юра, как ни в чём не бывало, продолжал со мною общаться и дружить. Он первый из всех друзей посетил наш зачумленный дом.
   2) Мама Валерия Волоцкого -Лидия Савельевна явилась к нам в квартиру буквально на следующее же утро после ареста родителей, о котором она узнала от мужа, Валеркиного папы, Марка Израилевича, работавшего в одном учреждении с моим отцом. Единственной целью её прихода было - подбодрить меня, высказать сочувствие, вселить искру надежды. До конца своих дней не забуду простого и трогательного поступка этой женщины. Пусть будет ей пухом земля!
   3) С благоговением вспоминаю и о Людмиле Михайловне - маме Виктора Канторовича! В 1958 году у нас с Инной родился сын - и через месяц оказалось, что у него врождённое сужение привратника желудка. Лечение этой болезни - только оперативное, притом - по жизненным показаниям: если не прооперировать - ребёнок неизбежно умирает от истощения и обезвоживания организма.. Куда поместить 30-дневного малютку, уже успевшего потерять КИЛОГРАММ весу? Было две возможности: в дальнюю больницу на Холодную гору - и в очень от нас близкую детскую хирургическую клинику медицинского института. Специалисты в обоих учреждениях отличные, но нам удобнее было, конечно, посещать ребёнка в ближнем из них. И дело не только в простом удобстве. Жена моя была обессилена тяжёлым послеродовым воспалением, и ездить на другой конец города в трескучие морозы ей было бы попросту опасно. Однако по жёсткому установлению медицинских властей клиника мединститута обслуживала не город, а область, нам же надлежало везти ребёнка именно на Холодную гору. Я обратился к Людмиле Михайловне - .детскому врачу: она имела большие связи. Оказалось, что заведующая детской хирургией "клингородка" д-р Воскобойникова - старинная, ещё с гимназических лет, подруга Людмилы Михайловны. Этого оказалось достаточно - наш ребёнок был принят и прооперирован. Правда, затем последовал длительный, трёхмесячный период борьбы за его жизнь, но в результате он был спасён.
   О том внимании, которое оказал мне её сын Витя, не забыв, после ареста моих родителей, о моём дне рождения и организовав его празднование, я уже рассказывал.. После ареста и осуждения родителей нас с сестрой и старую бабушку выселили из ведомственной квартиры, предоставив маленькую, площадью в 10 кв. метров, каморку в перенаселённой коммуналке типа "воронья слободка". С "идеологической" должности старшего пионервожатого школы меня изгнали, а с "хозяйственной", куда я было устроился (агентом по сбору утильсырья), ушёл сам (обо всём об этом подробно рассказано в третьей книге моих записок - см. главы "Гроза и Буря", "Голуби мира" и "Кавалер Импозанто..."). Денег на переезд не было. Случайно нашёл в старой книжке завалявшиеся 80 рублей, которых хватило на то, чтобы нанять грузовик. А вот на грузчиков не хватило..Помогли школьные друзья: Толя Бобров и Жора Боровик (классом младше нас), бывшие одноклассники: Женя Брон, Миша Берлин, Игорь Гасско, ещё кто-то... Ну, и сам я, конечно, тоже таскал нехитрые наши пожитки. Ещё немного раньше книжный шкаф, сохранившийся с довоенных лет, купил у меня по дешёвке Мирон Черненко, и мы с ним вдвоём отнесли этот шкаф на руках из "Красного Промышленника" мимо Госпрома, по аллеям сада Шевченко, к Мирону на Рымарскую - на верхотуру, в его мансарду.
   5) Вернулся я из армии - и столкнулся с проблемой трудоустройства (об этом тоже рассказ впереди - в книге "Грудь четвёртого человека"). Наконец, стало мне известно, что подходящая для меня работа есть на заводе имени Малышева, но как туда попасть? К тому времени на этом заводе работал уже по институтскому распределению Толя Новик - и даже был членом заводского комитета комсомола. Он использовал свои внутризаводские связи для того, чтобы со мною хотя бы поговорили... На просьбу Толи откликнулся секретарь комитета комсомола, а потом и заместитель секретаря парткома. Пустяковое совпадение моих "объективных данных" с их сиюминутными интересами решило вопрос: я был принят на должность редактора заводского радиовещания. Это определило мою судьбу не только на ближайшие 15 лет (столько я проработал там), но и на всю жизнь: журналистика стала моей профессией.
   Друзья удивляются остроте моей памяти. Но простительно ли забывать такие важные вещи, как оказанное тебе добро?
   Вот таков эпилог моей мужской школы. Но - не весь. Его продолжение - во всех последующих пяти книгах моих записок о прожитой жизни
П Р И Л О Ж Е Н И Я

1.

"Перекличка"


   От автора: Стихотворение "Перекличка" написано в феврале 1975 г специально. к юбилейному вечеру выпускников 1949 года, проводившемуся в честь 25-летия окончания школы, и зачитано автором на банкете в ресторане "Старе мiсто". Там присутствовали бывшие ученики обоих классов нашего выпуска, однако в перекличке упомянуты только "аковцы", с которыми я вместе учился. В это число вошли и те из нашего 10-го "А", кто по каким-либо причинам оставили 131-ю школу в 10-м классе и доучивались в других средних учебных заведениях. Из параллельного класса ("бековцев") упомянут (по своему прозвищу) только Женя Сатановский, так как именно он (хотя также оканчивал другую школу) был ведущим на этом вечере. После стихотворения помещён мой комментарий, где содержатся сведения о каждом из упомянутых. В некоторых из этих "досье" есть факты, подробнее раскрытые в книге, однако оставляю этот комментарий без существенной редактуры (он был составлен на много лет раньше, чем написана книга). Обновлены лишь некоторые данные (например, об изменении стран проживания и о...смерти!)
   Для меня воспоминания об этом вечере особенно дороги ещё и потому, что, приняв в его подготовке деятельное участие, я накануне встречи вдруг заболел и слёг. У меня была банальная, но сильная простуда с высоченной температурой. Нельзя было и мечтать, что на другой день буду здоров. Но именно это случилось! Днём температура вдруг упала до нормы. Ко мне подошла жена, и я буквально взмолился: "Отпусти! Я всё-таки пойду!" Умница и золотое сердце, она не нашла в себе сил противоречить. Я поехал в школу, где у нас была назначена официально-торжественная часть. Собрался чуть ли не полный состав выпуска, пришли бывший директор школы Тимофей Николаевич Николов, наш последний завуч Ещенко, учителя: физики - А. В. Тарасенко, математики - Н. М. Дорогая-Ратнер, географии - Н. П. Кизей, физкультуры - Л. Кацман, украинского языка - Ф. Е. Пушкарёва. Был февраль, лежал снег, щипал морозец, но все выскочили на улицу фотографироваться у входа в школу без пальто - и я, как все... Думал: семь бед - один ответ! Но выздоровел, как оказалось, прочно. Вот что значит радость встречи с друзьями!
   После этой официальной или, точнее, полу-официальной части отправились через весь город пешком в центр - "пьянствовать". Там-то я и прочёл для всех мой "шедевр", который затем был размножен и вручён каждому участнику встречи. Вот он - с незначительными изменениями:
 
 
Алфёров, Берлин, Брон, Братута,

   Бобович, Воронов, Волоцкий...
 
   Ходукин? Ба!!! И ты, брат, тута
   В своей тельняге краснофлотской!?
 
   К едрене-фене алфавит!
   С младых ногтей я враг ранжиру.
   Будь сановит, будь мал на вид -
   Нам не до жиру - быть бы живу!
 
   Ты жив, mon camarade "Гастон"!?
   Пусть ты торчишь сегодня в Минске,
   Но я и в ресторанной миске
   Узрю твой лик, как бы сквозь сон.
 
   Бис-браво, кинорежиссёр!
   С тебя, конечно, взятки гладки:
   В дощечки бей, кричи: "Мотор!" -
   Но свой "мотор" держи в порядке.
   Ах, сердце друга! Я успел
   Не раз теплом его согреться.
 
   Храни своё больное сердце
   Для новых встреч, для новых дел!
 
   Илюха Воронов! Я рад
   Тебя, старик, тряхнуть за ворот.
   Приветствуй мой родимый город -
   Раздольно-стройный Ленинград...
 
   Лимоны водятся в Ташкенте...
   Привет тебе, "Лимон"-Лахтюк!
   Давненько не слыхать о шкете...
   Издай хоть звук, - ну, хоть матюк!
 
   И вам, Курганов и Кулинский, -
   Не потому, что рядом в списке,
   А оттого, что вы "в бегах",
   Напоминаем о долгах.
 
   Курганов! В нашей давней ссоре,
   В том богословском важном споре,
   Я, каюсь, был кругом неправ.
   Да, признаю, есть Бог над нами,
   И это докажу стихами,
   Пример поярче подобрав:
   Ходукин, наш "пенитель моря",
   Век обречён, сопя от горя,
   Изобретать велосипед.
   Ты ж, рыцарь сухопутных странствий,
   Пошёл трудиться в "Водный
   транспорт"...
   А нам твердят, что Бога нет!
   Кулинский! Новый сибиряк!
   Скажи, кого ты нынче лечишь?
   Кому усердно так лепечешь
   Скороговорки натощак?
   На Вольку-сколько-ни-молись,
   Всё-будет-мало, всё-вполстолька...
   О, наш "Ботвинник", длинный Волька!
   О, наш врождённый медалист!
   Кто дальше? Ржавский. Тоже врач.
   Я вспоминаю вес той лапы...
   Из лап такого эскулапа
   Не ускользнёшь, хоть ты заплачь!
 
   Иногородних исчерпали?
   Вернёмся в Харьков. Боже мой!
   "Неум Неумнихес!" Родной!
   Какими мудрыми мы стали!
   Прими мой братский поцелуй -
   Он, право, что-нибудь да значит.
   Ач-тач, наш Нёма! Потанцуй!
   А мы от радости поплачем...
 
   Глагол времён, металла звон
   В твоей фамилии, Брон-Брон!
   Как хорошо, что злое время
   Тебе лишь обнажило темя,
   А голова ещё цела.
   Здорово, Женя! Как дела?
 
   Таких друзей не сдашь в музей,
   Не разменяешь по привычке.
   О, доброта моих друзей
   Ты тоже здесь, на перекличке.
 
   Когда внезапно грянул гром
   Над головой моей пацаньей,
   Когда бедой, шальной и ранней,
   Запахло в воздухе моём,
   Когда я плакал у окошка
   (В дому - разгром, на сердце - кошки,
   А за окошком - топтуны), --
   Кто рядом был? - Вы, пацаны!
   Мне не забыть, как в час печальный,
   Когда едва хватало сил,
   О, Куюков! "мой дом опальный"
   Тогда "ты первый посетил"!
 
   Волоцкий! Ласковый Валерка!
   Котёнок бывший, ныне - муж!
   Ты знаешь, то была поверка
   Людских поступков, дел и душ.
   Что значит слово утешенья!
   Оно тем твёрже, чем нежней.
   И было мне тогда явленье
   Бесценной матери твоей!
   Она волнуясь говорила:
   "Мужайся, мальчик! Не горюй!" -
   И материнский поцелуй
   Мне на прощанье подарила.
 
   Я буду помнить до кончины,
   Как мне мой "Киса" дорогой,
   Болея за меня душой,
   Мои отгрохал именины!
 
   О, Канторович! Рабинович!
   А вместе с вами и Бобович!
   Источник вечных рифм моих!
   Троих приветствует мой стих!
 
 
 
   Девица Новик, мой сосед,
   Мой закадычный, неразлучный,
   Всю жизнь душе моей созвучный, -
   Тебе особый шлю привет!
 
   Алфёров, Салтовки отец,
   Градостроительный творец!
   Да, натворил ты, брат, немало...
   Всё шутишь, шутишь, "Крокодил", -
   Уж целый город нашутил
   Микрорайонов и кварталов!
 
   А я на Салтовке живу -
   В окошке вижу наяву
   Твои, Лаврентьев, сны чумные...
   О, наши зодчие чудные!
   Мы, без излишеств и прикрас,
   Гордимся вами, любим вас!
 
   Гаркуша, добрая душа!
   Люблю я вкус твоей беседы,
   Тебе внимаю не спеша -
   Особенно после обеда.
   Будь счастлив, милый оптимист,
   И если день не слишком сладок -
   Не огорчайся, подтянись,
   И, право, всё придёт в порядок.
 
   Звигольский! Что за славный звук...
   Своей фамилии протяжной
   Зря изменил ты, добрый друг...
   Но, впрочем, это и неважно:
   Для нас, по-братски и по-свойски,
   Навек остался ты "Зви-и-го-о-льский"!
 
   Ну, не забыть теперь себя:
   Ты приболел, мой Феля Рахлин?
   Тебя особенно любя,
   Давай пошлём друг друга на хрен!
 
   "Кофок", "Кирилка", Шелгунов,
   Мурызин, Фурман и "Болото",
   Борис Панасенко! Без счёта
   Целую вас, без лишних слов!
   Вас, Берлин, Жихарев и "Жук",
   Вас, "Канер-Нос", "Гаркон" и
   "Цыпа"!
   В моей душе - подобье всхлипа,
   Сентиментальный, жалкий звук...
   Ну, что ж, простите старику:
   Мы все с годами тонкослёзы.
   Без церемоний и без позы
   Вам слово вещее реку:
 
   Промчится снова четверть века,
   И если в сей кабак придут
   Из вас хоть два-три человека, -
   Они и нас с собой возьмут.
 
   Сквозь годы вижу: дымный зал...
   Официанты, словно черти...
   Стол грешников (салфет в куверте!),
   И - "Сатана" там правит бал!!!
   Харьков, феваль 1975 г.
 
 
   АВТОРСКИЙ КОММЕНТАРИЙ
   В момент, когда писалось стихотворение, все были живы... Но вот прошло ещё 30 лет... Назовём тех, "чей глас умолк на братской перекличке".
 
   Игорь Гасско (он же "Гастон" - школьная кличка, возникшая в 5-м классе под влиянием уроков французского, по созвучию этого имени с его фамилией (там, в учебнике, была фраза "Bonjour, camarade Gaston!" - "Здравствуй, товарищ Гастон!"). Учился в Харьковском институте инженеров коммунального строительства, потом перешёл на факультет органических технологий Политехнического института, окончил его, но инженером-химиком работал недолго: увлекся теле- и кинодокументалистикой, работал на Харьковском, затем на Крымском телевидении. Заочно учась в Киеве, приобрёл квалификацию кинорежиссёра и несколько лет жил в Минске, работая на киностудии. Дважды перенёс операции на открытом сердце по пересадке искусственных сердечных клапанов. В последние годы жизни - автор краеведческих брошюр о Крыме. Скончался в Симферополе в 1987. Его жена, дочь, зять и внук уже много лет живут в Израиле.
   Юрий Курганов - журналист, в последние годы жизни был заместителем редактора всесоюзного журнала "Журналист", а перед тем - редактором ведомственной центральной газеты речников "Водный транспорт". Ещё раньше - редактор Горьковской областной молодёжной газеты "Ленинская смена". Мой школьный конфликт с ним подробно описан в этой книге - в главе "Есть ли Бог?" Юрий Курганов "был найден мертвым ( официальный диагноз - инфаркт) в гостинице Вильнюса за несколько часов перед встречей с Бразаускасом", пишет мне его сын Сергей. Это произошло, по-моему, в конце 70-х или начале 80-х г.г. прошлого века.
 
   Игорь Алфёров, окончив Харьковский инженерно-строительный институт, стал видным, преуспевающим архитектором. Несколько лет работал в Северном Вьетнаме, где по его проектам были построены в Ханое целые районы, впоследствии уничтоженные американскими бомбардировками. Много лет потом был главным архитектором Харькова, под его руководством был решён целый ряд градостроительных задач, в том числе - по возведению. гигантского Салтовского жилого массива. В последний период жизни первый заместитель председателя Госстроя Украинской ССР. В школе выпускал сатирическую стенную газету "Крокодил". Скончался от саркомы в начале 80-х гг.
   Эммануил (Моня) Канер ("Канер-Нос" - по созвучию с названием мыса: Канин нос) - физик-теоретик, видный специалист в области физики твёрдого тела, член-корреспондент академии наук Украинской ССР.
   Эдуард Ходукин. Бессменный классный староста. Заместитель главного конструктора Харьковского велосипедного завода. См. о нём подробно в главе "Парта Ходукина".
   Наум (Нёма) Мунихес. Придуманная мною для него ещё в школе каламбурная кличка "Неум Неумнихес" крайне несправедлива. Это был добрый, самоотверженный человек замечательной душевной привязанности и верности близким. В школе, выходя к доске для устного ответа, незаметно для учителя бодро подтанцовывал, веселя класс и приговаривая: "Ач-тач! Ач-тач!" Скончался (кажется, от рака) где-то на переломе двух тысячелетий...
   Павел (Павлик) Гаркуша, "Гаркон" - инженер-машиностроитель, один из серебряных (вместе с Кулинским, Новиком, Кирилловым) медалистов нашего класса (золотые медали получили Канер и Канторович). Как и мы с Новиком, работал на заводе им. Малышева и одно время каждый раз после обеда заходил ко мне в редакцию заводского радио - поболтать. Во время моего второго приезда в Харьков из Израиля (май 2001) устроил в мою честь очень тёплый "приём", на котором присутствовали ещё несколько ребят из нашего класса, наш общий приятель по заводу Малышева Лёня Вайсфельд и мы с сестрой. Вторым браком был женат на вдове своего двоюродного брата Юры Курганова - Лене. Первая жена, Галя, и один из сыновей репатриировались в Израиль. Павлик умер в конце 2003 или начале 2004, - как рассказывают, от несчастного случая: отравившись бытовым газом.
   Евгений Сатановский - единственный из всех названных учился не в нашем классе, а в параллельном, причём аттестат зрелости он получил почему-то вообще не в нашей школе, хотя всегда великолепно учился. Он был одним из активнейших организаторов встречи, так как почти до самого окончания школы учился именно в 131-ой. Инженер. В последние годы жил в Нью-Йорке, там и скончался
 
   Итак, по меньшей мере семеро из тридцати выпускников нашего класса - около четверти состава - покончили счёты с жизнью. Возможно, есть и ещё потери, но мы здесь будем считать, что все остальные живы..
   Владимир (Волик) Кулинский - профессор, доктор медицинских наук, после ряда лет успешной работы в Харькове переехал в Сибирь (в Иркутск и/или в Красноярск) В юности увлекался шахматами и преуспевал в серьёзнейших турнирах. Был примечателен невероятно быстрым темпом речи ("строчил, как из пулемёта"). В классе пользовался необычайным уважением и авторитетом за острый ум и неизменное дружелюбие.
 
   Вадим Ржавский - один из силачей класса, стал врачом, уехал из Харькова в другой город.
   Ростислав Лахтюк ("Лимон") - геолог, уехал, по слухам, куда-то в Среднюю Азию, чем и объясняется моё упоминание о Ташкенте. Однако на школьном вечере мы повстречались, и оказалось, что он живёт и работает в Талды-Кургане (Казахстан). Переделывать строчки было уже некогда - и ведь Талды-Курган со "шкетом" не рифмуются...
   Евгений Брон - один из моих близких друзей, химик-технолог. Ныне, как и Михаил Берлин (инженер-машиностроитель), живёт в Израиле. Таким образом, нас, одноклассников, здесь трое: десятая часть класса. Не так мало...
   "Брон-Брон", - так однажды в спортивном зале приговаривал зашедший туда директор школы, "Тим", в такт телодвиженеиям Жени, который в это время раскачивался на параллельных брусьях. Я стоял рядом и слышал, как Тим с улыбкой бормочет себе под.нос: "Брон - Брон!"
   Юрий Куюков ("Жук") - также один из ближайших друзей моего отрочества, по образованию инженер-механик, а фактически специалист широчайшего диапазона: каждое из своих жизненных увлечений (а он и страстный автомобилист, и фото-, и радиолюбитель) освоил досконально. Живёт в Харькове.
   Эдуард Братута ("Патитурин") - специалист по термодинамике, о которой написал учебное пособие в...стихах! Профессор, доктор наук и т. д. Живёт в Харькове.
   Виктор Конторович ("Киса") - физик-теоретик, профессор, доктор физико-математических наук. Живёт в Харькове. Неоднократно бывал в Израиле. Также один из моих ближайших школьных друзей.
   Валерий Волоцкий - инженер, в школе - спортсмен-волейболист, наши отцы в 1950 работали вместе. . Мать Валерика, Лидия Савельевна, ныне давно покойная, узнав от мужа об аресте моих родителей, не побоялась на другой же день проведать меня, чтобы ободрить и утешить Валерий живёт в Харькове..
   Леонид Бобович окончил после школы военное училище, служил офицером в артиллерии, потом, демобилизовавшись, был инженером телецентра, радиозавода. Его первая жена, Марина, работала учительницей в нашей школе. Как мне рассказали, вместе с дочерью живёт в Израиле, сам же Леонид со второй женой - в Германии.
   Мейнфрид (Фред) Рабинович - инженер по вычислительной технике. В школьные и студенческие годы великолепный спортсмен. Кроме всех других качеств, анекдотически примечателен тем, что, при столь еврейской фамилии, он - русский. Много лет работал начальником вычислительного центра в НИИ растениеводства, селекции и генетики, директором которого был несколько лет проучившийся в нашем классе Борис Гурьев. Повздорив с этим начальником-однокорытником, Фред вспылил и подал заявление с просьбой об увольнении. Увольняться на самом деле он не хотел и рассчитывал, что Боря пойдёт на попятный. Но тот увольнение подписал, и Фред неожиданно очутился "на улице". Вот тут-то он и постиг, что значит быть Рабиновичем в СССР 60-х - 70-х годов! (Как тут не вспомнить знаменитый анекдот про начальника отдела кадров, к которому обратился с просьбой об устройстве на работу русский по фамилии Рабинович. "Уж если брать Рабиновича, - сказал кадровик, - то мы предпочтём еврея!") В течение почти месяца, обладая высокой квалификацией и богатым опытом работы по дефицитной специальности, он в большом промышленном городе долго нигде не мог устроиться на работу! По советским законам, месяц перерыва в трудовом стаже прерывал приобретённое длительным сроком непрерывной работы право на 100-процентную оплату больничных листов. Фред всё же смог устроиться на 30-й день после увольнения в вычислительный центр домостроительного комбината лишь при активной помощи нашего одноклассника Игоря Алфёрова - главного архитектора Харькова! Я встретил Рабиновича случайно в Харькове во время своей первой поездки туда из Израиля - в 1995 году. Он мне с гордостью сказал, что занимается бизнесом.
   Анатолий Новик - с конца 8-го по 10 класс мой ближайший, неразлучный друг. Мы не теряли связи в течение всей дальнейшей жизни и сейчас регулярно переписываемся. Человек высокой нравственной чистоты, талантливый инженер. Всю жизнь проработал на Харьковском заводе им. Малышева в конструкторском отделе по тепловозостроению, а после прекращения выпуска локомотивов на этом предприятии (в основном - танкостроительном) - в других его отделах.. Сейчас живёт в Филадельфии (США).
   Игорь Лаврентьев - видный харьковский архитектор, один из "отцов" (вместе с Алфёровым и другими) - гигантской городской "спальни": Салтовского жилого массива.
   Геннадий Звигольский - инженер. В классе посмеивались над его манерой протяжно произносить свою фамилию. Перед экзаменом на аттестат зрелости он неожиданно сменил её на фамилию Бундур - возможно, для унификации личных документов.
   Борис Панасенко - подобно Ходукину, человек одного мощного жизненного увлечения, только не морским флотом, а - воздушным. Окончил авиационный институт и много лет в нём работал. А в последнее время, "на склоне лет", занялся конструированием детских игр, которые выпускаются промышленностью и пользуются потребительских спросом
   .Юрий Мурызин - инженер-строитель. Жил все годы в Харькове.
   Евгений Шелгунов после окончания школы поступил в военное училище. Дальнейших сведений о нём не имею.
   Красенко (имени не помню, кажется, Женя), он же "Кофок". См о нём в главе "От стуколок до мордобоя". О его судьбе после окончания школы мне ничего не известно.
   Александр (Шурик) ЦитленОк (в школе его фамилию произносили "ЦитлЁнок"), он же - "Цыпа" - рослый, спортивный парень, окончил геологический факультет, о его дальнейшей судьбе не знаю ничего.
   Владимир Фурман - инженер, сочинитель и исполнитель песен под гитару.
   Владимир Кириллов - один из скромнейших и способнейших учеников в классе, радиоинженер. Много лет проработал на Харьковском телецентре.
   Владимир Болотников ("Болото") - инженер, много лет работавший в институте "Южгипрошахт".
   Станислав Жихарев, если правильно помню, учился у нас недолго. В первом варианте стихотворения, читанном мною на юбилейном вечере, я о нём не упоминал. Вспомнил, что был такой - и вставил в текст. Знаю о нём лишь то, что он был офицером МВД и служил в начсоставе исправительно-трудовой колонии, где моя сестра работала учительницей вечерней школы.
   Феликс (Феля) Рахлин - журналист и педагог, с 1990 г. в Израиле.
 
   Таким образом, в "перекличке" упомянуто 29 выпускников 1949 года, окончивших 131-ю школу, двое (Гасско и Берлин), перешедшие на финише в вечернюю школу, и один из параллельного класса (Женя Сатановский), получивший аттестат зрелости в какой-то другой школе, но, тем не менее, - тамада нашего вечера. Если кого-то из одноклассников я забыл, то, право, не нарочно. Простите великодушно, друзья!
   

                Конец книги "Мужская школа"

УВАЖАЕМЫЙ ЧИТАТЕЛЬ! В ГРАФЕ "РЕЦЕНЗИИ" НАПИШИ НЕСКОЛЬКО СТРОК О ПРОЧИТАННОМ: МНЕ ВАЖНО ЗНАТЬ ТВОЁ МНЕНИЕ И ЗАМЕЧАНИЯ! Спасибо.

Cледующее произведение - продолжение мемуарного цикла "Повторение пройденного" - его третья книга "В стране Гергесинской", названная так по заголовку одного из входящих в неё очерков. Подзаголовок книги - "Очерки нравов ХХ века". Её начало: http://proza.ru/2011/06/03/719