Альби. глава 1

               
Было уже совсем темно, когда, миновав каменный крест – последний на этой дороге – Карл де Монвалан пересек границу своих владений. Дело, заставившее графа покинуть замок в столь неурочный час, было в высшей степени серьезным. Незадолго до захода солнца он получил письмо от графа Раймунда, чьим другом и советником он был много лет. Тревожное, страшное письмо. А события, которые предвидел Карл, могут быть куда ужаснее.
 
Теплый ветер налетал порывами из темноты, сырой и душный одновременно, как всегда весной в этой приморской стране. По сторонам тянулись распаханные поля, сильно пахло землей.  Кое-где торчали молодые деревца, устремляя вверх пики голых ветвей.
 
Кони шли рысью по раскисшей после недавнего дождя дороге. С графом было несколько верных рыцарей. С таким сопровождением нечего и думать о нападении разбойников в лесу, что стеной вставал сразу за Жеронской пустошью. Но, думал Карл де Монвалан совсем о другом.


***


Мари склонилась над матерью. В тускло-золотых отблесках огня лицо Бриджит казалось старше и значительнее – неверный свет все искажал. Мари не хотела думать, что Бриджит уходит, что это ее последний день на земле. К такой потере юная Мари не была готова.

Они бежали из самого Пуатье, где провели последние три месяца. Их преследователи – служители церкви – шли по пятам, как гончие. Девятнадцатилетняя Мари, Бриджит и дядюшка Бенедикт по прозвищу Книжник – вот и все, что осталось от большой семьи.
Они покинули Париж пять лет назад. И с тех пор ни в Бургундии, ни в Провансе или Наварре не было им места. Отовсюду их гнали как еретиков.

Таких, как они, было немало. Юная Мари видела, как гибнут ни в чем не повинные люди в тисках католической церкви. Она на всю жизнь запомнила, как убили ее отца.
А теперь вот добрались до матери.

Когда они с умирающей Бриджит пришли в селение, начинался дождь. Их приняли в этой бедной лачуге, хотя было видно, что путники и сами бедняки и взять с них нечего. Бриджит сильно страдала от полученных ран, платье ее было бурым от подсыхающей крови…

Потом долго бушевал ливень. Его отдаленный шум перерос в сплошной монотонный гул. Всюду: в природе и в душе Мари был серый тоскливый хаос.
 
Мари снова посмотрела на мать и закрыла лицо руками. Она верила в безграничную любовь Христа, в его жертву. Но как же тяжело расставаться! Как тяжело сидеть вот так и ждать, понимая, что ничего не можешь изменить.
 
- Мари…

Девушка вскрикнула. Глаза Бриджит были открыты, а взор удивительно ясен. Мари взяла холодную руку матери, стиснула в своих ладонях.

- Мама, - прошептала она. – Не уходи. Не покидай меня. Что мне делать? Мне так страшно!

Сквозь слезы Мари видела, как у низкого ложа на колени встал Бенедикт. Губы его двигались, он шептал какую-то молитву. Мари хотела отойти в сторону, но Бриджит заговорила, и колени у нее подогнулись.
 
- Мне жаль, детка, что приходится оставлять тебя теперь, в такое сложное время. Держись Бенедикта, он защитит тебя. Я верю, что судьба твоя сложится иначе, и ты будешь счастлива.
 
Она умерла. Мари поняла это в одно мгновение. Горе ее было так велико, что она стала как каменная. Она попыталась все хорошенько запомнить: лачугу, склоненного Бенедикта, восковую руку, лежащую вдоль тела. Слезы все искажали. Она отвернулась, чтобы не видеть, как вибрирует огненный отблеск очага на мертвом лице матери.
 
- На все воля Господа. Надо похоронить ее.

Мари оглянулась. Старуха в черном – хозяйка лачуги – стояла рядом, сложив на груди руки.

- Мама была доброй христианкой, - сказала Мари.

- Мир ей. Отмучилась, голубка.

Когда они опустили в землю тело, завернутое в холстину, было совсем темно.


***

- Мари, вставай уже.

Девушка открыла глаза и тут же вспомнила, что произошло ночью. Губы ее задрожали.

- Пора уходить. – Бенедикт торопливо засовывал в сумку какие-то вещи. Старуха стояла поодаль, вздыхала и покачивала головой. – Мы не можем здесь больше оставаться. В дорогу!

Он закинул на спину сумку и, не оглядываясь, шагнул в расцветающее утро. В проеме дверей дрожал лимонный свет. Над землей стоял золотистый туман, еще окрашенный неясными акварелями ночи. Мари ничего не оставалось, как подняться, набросить на плечи плащ. Нестерпимо хотелось плакать, хотелось бежать куда-то, упасть, задыхаясь, подняться и бежать снова от этой боли, которую невозможно было терпеть, от которой она умирала, словно раненая клинком.

- Спасибо вам, - сказала Мари старухе. – Вы много для нас сделали. Благослови вас Бог.

- И тебя, дитя. Сколько еще скитаться ты будешь? Но не отчаивайся. Господь не посылает испытаний, что мы не в силах вынести. За страдания ты будешь вознаграждена, поверь мне. Иди, дитя, дядька твой ждет.

Мари побежала по узкой тропе. Воздух был прохладен, природа еще по-утреннему свежа. За спиной ударил колокол. И, не дожидаясь, пока смолкнут отзвуки, ударил снова. Звуки были чисты и словно накладывались один на другой.

Она спустилась в овраг, наряженный молодой зеленью чертополоха. Над могилой Бриджит стоял Бенедикт. У Мари родилось ощущение, что все это уже когда-то было и  повторяется для того только, чтобы она что-то сделала, изменила свою жизнь. Мари вдыхала печальный запах подсыхающей земли. Никогда больше она не придет сюда.
Бенедикт поднял на Мари сухие глаза.

- Мари, нам пора. Мы должны оставить ее, - пробормотал он.

Она отрицательно покачала головой.

- Куда мы пойдем? Нам нигде не рады. Слуги церкви рыщут поблизости.

- Именно поэтому и надо спешить. Я обещал сестре защитить тебя.

- Но, дядя, что ты можешь сделать? – Она горестно вздохнула.

- Мы пойдем в Альби, - твердо заявил Бенедикт. – Я много слышал об этом городе. Уж там мы найдем приют.

Они вышли на накатанную дорогу и молча шли рядом. Бенедикт сбоку посматривал на Мари, на ее маленькую изящную фигуру. Она стала удивительно похожа на мать, в ней, - что вдруг особенно поразило Бенедикта – как и в Бриджит, было что-то неземное. Шагая бок о бок с Мари, он ощутил, как она нуждается в нем.

Они очутились на пологом берегу реки, где рыбак за несколько мелких монет согласился переправить их на тот берег. Под веслами заплескалась вода, на которую длинными рваными лентами ложился поредевший туман. Путь в Альби был неблизким, но этот город манил Бенедикта. Рыбак запел старинную песню, спокойную и протяжную, как речная гладь. У него был некрасивый дребезжащий голос, но хотелось, чтобы он не смолкал. Бенедикт слушал, не разжимая губ. Он сидел на своем месте, стараясь не смотреть на плачущую Мари.