И раз, и два, и три

- И, р-раз, и-и-и, два, и-и-и, тр-ри, - Катерина Николаевна задирала ноги, обутые в новенькие кеды.

          А мы задирали свои в чешках вслед за ней. Олег всегда одну и ту же ногу, Лёва, тогда, когда все остальные уже опускали чешки на пол, а у меня всякий раз предательски торчали вверх коленки.

- Дети, - говорила Катерина Николаевна, - вот вы такие маленькие, а уже такие противные. Петров, тяни носок, тяни, тяни, Петров, и помни, ты не кузнечик. Юсупов, когда я говорю «и-и, раз» надо поднимать ногу, а не ворон считать, ты никогда в такт не попадаешь. Какой из тебя мужчина вырастет?! А с тобой, Олег, я вообще не знаю что делать!!!    

- Лёва, пойдем выпьем, - говорил я Лёве пока мы шли по коридору до нашей группы.

- А, пойдем, - отвечал Лёва.

     И мы переходили на бег, обгоняли девочек, которые умели тянуть свои носки, как желала   Катерина Николаевна, обгоняли толстую Варвару Степанну, врывались первыми в группу и бросались к мойке, слету поворачивая нянечку передником к себе.

- Тетя Даша, налейте нам с Лёвой бургундского.

- Ах ты, батюшки, бургундского им подавай, - наливала нам компота, - надрыгались с Катериной Николавной. Много наливать не буду, а то описаетесь на прогулке.

- Выпьем, добрая подружка бедной юности моей, выпьем с горя; где же кружка? Сердцу будет веселей, - говорил подошедший к нам Олег, протягивая ручки к кастрюле с компотом.

- И этот туда же! А еще из хорошей семьи: папа - врач, мама — учительница.

- А мой папа — космонавт! - заявлял Лёва, - он вращается на лунной орбите. И вернется только тогда,  когда новый век наступит.

         Нянечка тяжело вздыхала.

- А мой, - говорил я шепотом, - король Франции...

        И потом мы долго слушали как гогочет незаметно подошедшая к нам  Варвара Степанна. Отсмеявшись,  она приказывала: марш в туалет, сопли утереть и на прогулку. Мы натягивали колготки, шнуровали ботинки, завязывали шапки на подбородке  и выходили на площадку. Увидев бабушку Олега, мы говорили «У-у-у, Олежек, это уже за тобой пришли». И Олег хмурил брови, опускал голову и хлопал бабушку по ляжке: «Опять ты меня раньше всех забираешь».

    Конечно, никакими спортсменами мы не стали. И балерунов из нас не получилось. Чувству ритма мы учились у разных женщин, а влюблены были все трое в одну...

      Когда наступил новый век, Лёва с докладом поехал в Америку. Там познакомился с подружкой своего отца, женился на ней, позабыв и отца, и мать, и родину. Олег, после развала советского космоса, долго мучился, пытался торговать металлом, чудом остался жив, перебивался чем придется, пока теща не устроила его в банк. Там он тоже долго и тихо мучился. А я стал королем Франции. В третий четверг каждого месяца я наращиваю нос и играю Карла VII в пьесе «Жаворонок».

       Последний раз мы втроем встречались год назад в Париже. Как король, я требовал самых красивых француженок, бургундского и анжуйского у неприветливых парижских  официантов, а  двое моих товарищей бессовестно надо мной ржали.

        Но,  я рад, что повеселил Олега.  Через полгода его не стало. Никому он ничего не сказал. Терпел боль до последнего. Уже в больнице сжал мою руку и зашептал: «Как быстро, как глупо, как несправедливо. Чем я жил, что было в жизни моей хорошего? Ничего... Ничего хорошего не сделал... Был бараном в стаде, а теперь на бойню».

- Странно не то, что смерть существует на свете, - говорил мне Лёва, придерживаясь рукой за забор нашего детского сада, - странно то, что мы с тобой сейчас стоим на морозе без шапок, пьем водку из горла, а Олега с нами нет. И никогда больше не будет. Никогда больше не будет его с нами. Петров! Ты же тонкая душа, Петров! Расскажи мне, как он умер.

- За ним пришла бабушка... Вначале он не хотел идти, все ругал ее, что она раньше всех его забирает. Ну, а потом... куда деваться, закрыл глаза и побежал.