Одиночество. Глава семнадцатая. Мейлах в октябре

               

               
                Хотела бы не хотеть,
                Да не могу терпеть!


Дора, довольно молодая непримечательной внешности женщина, сидела у окна и читала стихотворение «Одиночество» адресованные ей Мейлахом.

Вновь опечалена, молча, сидит, а за ней
Снег одиночества, с возрастом, стал холодней
Этот озноб, в забытьи -  угасающий взор,
Солнечный свет за окном уж не видит в упор…

Бледность лица, под свисающей прядью волос,
Сердце во тьме, а в глазах – безответный вопрос.
Нет вариантов. Причину находит сама:
- Я не красива, скромна, никому не нужна…

Как же найти это счастье – оно вдалеке,
Как же достать эту каплю нетвёрдой руке?
Стрелки часов, убегая, всегда говорят:
Только вперёд! И ни шагу, ни шагу назад!

Злые минуты и годы, жестоки часы,
Распределяя, воруют остатки красы,
Кто–то купается в счастье, а кто–то не в нём,
Каждому хочется греться при счастье своём.

Что же сидеть, утопая во мраке тоски,
Мысли плодить, зажимая руками виски?
Встань, встрепенись, отряхнись, оглянись, улыбнись –
Рядом с тобой пробегает счастливая жизнь!

И, по- иному, вглядись в своё зеркало вновь,
Выгни дугою заманчивой чёрную бровь.
Краски возьми для себя из чарующих снов
Не пожалей самых ярких и нежных тонов.

Преподнеси красоту своих ласковых рук,
Ни повторяя ошибок далёких разлук…
Солнцем свети и гори на костре бытия
Что бы услышать: – «Люблю тебя, радость моя»!

Слёзы выпадали из глаз Доры. Кусты сирени, раскинутые перед окном дома сквозь солёные капли, превращались в сплошное расплывчатое пятно, не имеющее ничего общего с тем привычным, что ранее радовало глаз.

Тоска накатила такой волной, которая, казалось, снесёт её не только с насиженного места у окна, а непременно утопит, вместе со всеми вдовами, разведёнками и старыми девами, обитающими на Четвёртой Трудовой улице.

К Мейлаху она относилась с симпатией, кажется, и он к ней тянулся с серьёзными намерениями, но Рахиль Менделевна всегда стояла между ними, как строгий часовой, охраняющий склад боеприпасов. К тому же она использовала козырь, намекая, что Миша, её сын, - от Мейлаха. Люди в это не верили, но оспаривать не рисковали – себе дороже.

Женщин было много, а мужиков свободных, ещё пригодных к использованию в семейном хозяйстве, не раз, два и обчёлся, а раз… и больше вообще нет! Поэтому любая особь, от которой, хоть малость пахло мужиком, была приемлема. Как бы ни было, но девственностью Дора не страдала.

Так в её жизни промелькнул, кое-кто, в том числе, между двумя месячными, старый Абрашка. Вдовец, наполненный запасами золотых монет, но он был слишком хилый. Когда Дора  его несколько раз встряхнула на себе, так он еле откупился от её любви  и вскоре, к  счастью для него, отдал концы.

          Дора, восхищённая трогательными словами Мейлаха, тонко чувствующего состояние женщины, прониклась к нему ещё большей симпатией и решила пожертвовать ему несколько золотых монет  для изготовления зубов как гонорар хорошему человеку, за слова, которые никто ей никогда не дарил и, видимо, не подарит.

 Мейлах, скромный по натуре, сначала отнекивался, а потом всё же уступил настояниям Доры, чем обрадовал её и обнадёжил…