Small talking 10

М.

Холодно.
В этом году осень пришла рано. Лето ушло за горизонт памяти и догорело там, последними лучами заката. Ты говоришь, что если прикрыть глаза и прислушаться — можно услышать голос моря. Говоришь, что там, внутри тебя, оно еще теплое.
Наши квартиры давно остыли. Но мы как-то смогли продержаться эти полтора месяца, изо всех сил пытаясь не остыть сами.
Ты все время мерзнешь, не смотря на свое теплое море внутри. Приходя, сидишь на диване, в белой, аристократической рубашке, чуть ссутулившись, и, по-детски обхватив колени руками, пытаешься согреться. Но руки у тебя тоже холодные.
Ты сейчас похож на Кая. Белый, полумерзлый, вечно собирающий в уме паззлы из стеклянно звенящих льдинок. Когда-то я знала человека, взявшего себе это имя, который, чтобы не заледенеть окончательно, упорно согревался коньяком. Я тогда думала, он пьет от скуки, а теперь понимаю, что на то у него были более веские причины. Со временем вообще многое начинаешь понимать гораздо лучше... Он выстроил целую снежную стену вокруг себя, ну, а ты... Ты — нет. Ты для такого слишком непостоянен.
Море.
Все правильно.
У тебя синие глаза и ты редко беспечно смеешься. Кажется, что ты боишься много смеяться, зная, что потом, как правило, приходится еще больше плакать. Смех твой — это будто бы балансирующий высоко над площадью канатоходец, который улыбается публике, но при этом, напряжен каждым нервом, памятуя о том, что даже самая маленькая ошибка будет стоить ему жизни.
Когда я спросила тебя о том, когда ты последний раз хохотал от души, ты недоуменно на меня посмотрел.
"Я не помню".
(Будто бы я сомневалась в этом.)
Но у тебя красивая улыбка. И каждый раз, когда ты улыбаешься — людям вокруг тебя хочется улыбаться тоже. Это неразгаданный дар: тебя любят.
И я тоже люблю. Отпаиваю тебя чаем с ромашкой и медом — душистым, золотистым, возвращающим в тебя тепло. Ты таешь и шторма твои утихают. Тут ты не пьешь виски, а любишь пряный, с апельсиновыми нотками, глинтвейн. Тут, перешагнув порог, ты вытягиваешь из ушей наушники и выключаешь плеер. Тут твоя боль, тишина и тоска отступают, потому что я, наверное, единственный твой хранитель. И, если бы я не любила тебя, я бы потеряла ключи от всего, что с тобой связано...
У тебя сотни нерассказанных историй и столько же закрытых дверей. Твоя любовь так похожа на мою — мы оба проигравшие. Только ты еще говоришь, хороший мой, а я уже почти перестала. Отчасти, потому что больше не хочу, отчасти, что мне нечего сказать. Да и что можно сказать, когда "на том конце" отрезали провода? Что будешь кричать в молчаливую бездну и куда будешь отсылать свои сообщения?
Смотришь на меня. Нет, ты мириться не хочешь. Ты упрям: тебе легче есть на завтрак, обед и ужин свою тоску, чем отказаться от своей любви. Маешься...
Кто пристально вглядывался в твои глаза? Кому ты дал ответ? Ждешь, пока не найдется кто-то, кто "прочтет" тебя без подсказок, вопреки твоим запретам?
"Плевать на запреты, девочка. Любой запрет — это тайная, слабая надежда, что кто-то поступит вопреки".
Увы, милый Кай... На свете нет больше жертвенных Герд. Одни Снежные королевы...
Ты знаешь, в твоем синем взгляде кое-что есть. На дне. За твердостью, задумчивостью, даже, — более глубоко, — за болью, живет растерянность. Как будто бы ты иногда совсем не знаешь, что тебе делать и куда идти.
Как будто ты до сих пор не понимаешь кто ты.
Но я-то твое настоящее имя знаю... Сказать?
Улыбаешься одними уголками губ. Глаза твои печальные, нежные...
— Лен, не стоит... Зови меня Море.