Чтобы острее чувствовать жизнь

 


Посвящается светлой памяти моего отца.
(24.02.1954 -26.02.2010 гг.)
Ты жив не только пока бьется мое сердце,
Ты жив в строках этого произведения…




Настоящее издание является первой книгой автора. Данная книга представляет собой автобиографическую повесть. Книга рассчитана на любого читателя – она описывает не только личную жизнь автора, но и затрагивает важнейшие вопросы общества, такие как: религия, политика, культура; в ней описаны боевые действия времен Великой Отечественной войны, взятые из фронтового дневника, который достался автору по наследству от дедушки. Повесть наполнена философским смыслом и раскрывает представления о добре и зле, жизни и смерти, человеческом предназначении на Земле.


               

 «Быть в мире и ничем не обозначить своего существования – это кажется мне ужасным.».
Николай Васильевич Гоголь.


«Мой финиш – горизонт, а лента – край земли.
Я должен первым быть на горизонте!».
Владимир Семенович Высоцкий.

            

Содержание

Автобиографическая повесть…………………………………...6
Глава I. Родня……………………………………………………… 8
Глава II. Фронтовой дневник дедушки…………………………..18
Глава III. Мое появление на свет. Детство……………………….38
Глава IV. Природа Севера……………………………………….. .46
Глава V. Школьная пора………………………………………... 49
Глава VI. Проба пера……………………………………………...  55
Глава VII. Трудное время. Знакомство с дядей…………………. 58
Глава VIII. Переезд. Новая жизнь. Первый удар………………. 62
Глава IX. Колледж……………………………………………… 67
Глава X. Знакомство с Женькой. Первая работа……………… 69
Глава XI. Переломный момент. Все сначала……………………. 72
Глава XII. Судьбоносная встреча. Поиск Истины………………. 74
Глава XIII. Спор с православной Церковью…………………….. 78
Глава XIV. Зеликовы……………………………………………... 91
Глава XV. Уход из организации. Страшный приговор……….. 99
Глава XVI. Тяжело в ученье. Президентская программа………. 103
Глава XVII. Умер Олег…………………………………………… 107
Глава XVIII. Встреча на вокзале…………………………………. 110
Глава XIX. Свадьба…………………………………………….. 116
Глава XX. «Человек – как личность». И другие статьи………... 121
Глава XXI. Папе выносят страшный приговор………………... 127
Глава XXII. Папы больше нет… Пустота……………………… 136
Глава XXIII. Исполнение желания……………………………...  139
Глава XXIV. Это чудо! Маленький Сережка………………….. 145
Глава XXV. Мы в больнице…………………………………… 150
Глава XXVI. Мистическое………………………………………. 154
Эпилог…………………………………………………………… 168


Глава I. Родня

Много лет назад под влиянием книг великого американского пи-сателя Джека Лондона я впервые попробовала создать похожий образ и перенести его на страницы уже собственного рассказа, который на-чинался со слов: «Это произошло в пору падающих белых мух…», но вдохновение покинуло меня, и черновики с рукописью остались не-доработанными. Эту книгу я начну так:
Мой отец, Савченко Сергей Николаевич, родился в селе Горячий Ключ (теперь это город) Краснодарского края в 1954 году. Про его детство я знаю очень мало: он всегда был немногословен, все держал в себе и почти никогда не говорил со мной как отец с дочерью. Мне очень не хватало его внимания и общения с ним, хотя всю свою жизнь он «дышал» мной и мамой. Когда отцу исполнилось два года, он с родителями и старшим братом Петром переехал на Камчатку, где они прожили много лет. Помню, папа рассказывал, как однажды он заметил маленького белого медвежонка. Когда, заинтересовавшись, он подошел поближе, то увидел неожиданно появившуюся огромную маму медведицу. «Я бежал так быстро, как никогда еще не бегал в жизни», - признавался с улыбкой отец. Я знала, как приятно ему было вспоминать то время.
Затем он вернулся с родителями снова в Горячий Ключ, откуда, окончив семь классов средней школы номер два, в пятнадцать лет
уехал в Туркмению с друзьями. Там папа поступает в ремесленное училище. В 1972 году, когда ему исполнилось восемнадцать, его при-звали в армию. Службу папа проходил в Ростовской области, в городе Калач-на-Дону. Уволился он 1974 году в звании младшего сержанта. По окончании службы поехал домой в город Северодонецк, где к тому времени жила его мама. Мама (моя бабушка), Нина Константиновна, купила там квартиру после развода с дедушкой. Отец начинает работать на Северодонецкой ТЭЦ слесарем, затем, получив дополни-тельное образование, становится машинистом бульдозера.
Дедушка (по папиной линии) Савченко Николай Александрович, родился 11 ноября 1926 года в станице Кутаисской (с. Горячий Ключ). (Его родители - Савченко Александр Иванович и Татьяна Кузьминична). Работал дед до 65-ти лет и почти всю свою трудовую жизнь был шофером, хотя успел поработать и крановщиком, и слеса-рем. Николай Александрович неоднократно награждался грамотами, ему объявляли благодарность за успехи и добросовестность в труде, профессиональные достижения, высокие показатели в соцсоревнова-ниях. С большой гордостью скажу, что дедушка – участник Великой Отечественной войны, награжден медалью «За отвагу», орденом Красной Звезды за участие в героическом штурме при взятии Берлина! Фронтовая жизнь дедушки была описана в его дневнике. Дедушкин родной брат, тоже фронтовик, (а в семье было пятеро детей) Савченко Иван Александрович (жив до сих пор), передал эту небольшую записную книжку, в которой описан тяжелый период жизни деда, мо-ему отцу, сказав:
– Сережа, только ты достоин принять эти вещи!
Вместе с дневником он отдал папе фотографии, несколько писем и дедовы награды.
Отец рассказывал, что когда они с Петром были маленькими, то в силу возраста не понимали, насколько эти заслуженные награды ценны для их отца, и, играя, побросали их в глубокий колодец. 
 Оказалось, что Иван Александрович тоже поэт, писатель, я по-знакомилась с ним в литературном объединении «Горячий Ключ» не-сколько лет назад. А дело было так.
Литературное объединение собралось на заседании, посвященном Дню защитника Отечества. Владимир Загородников награждал грамотами членов ЛИТО за заслуги в творчестве. Также грамоту по-лучали я и сидящий рядом поэт Иван Савченко. Вдруг Владимир За-городников в шутку спросил:
– А вы не родня случайно? И фамилии одинаковые, и случай вас посадил вместе.
Мы разговорились. Выяснилось, что Иван Александрович Сав-ченко – мой двоюродный дедушка и родной дядя моего отца! Я была потрясена! Вот так встреча! Мы задавали друг другу много вопросов, я слушала нового родственника, затаив дыхание, пытаясь не упустить ни малейшей детали из его рассказов!
 Тогда он подарил нам фото моего деда, которое было сделано во время Великой Отечественной войны и позже отреставрировано. Когда я держу в руках фронтовой дневник, то понимаю – у меня в руках настоящее сокровище! Меня переполняет гордость. Это целая история для нашей семьи.
Я не могла оставить эти записи пылиться на полке и сочла своим долгом изложить их на страницах этой книги. Дедушка писал особо, по литературному. Читая строки из фронтового дневника, я словно погружалась в то время, не замечая, как перелистываю страничку за страничкой. Описание военных действий заставляло меня переживать, все было так ярко и подробно, без преувеличений и недомолвок.  Не могу передать словами, какие чувства охватили меня! Я испытывала невероятное сожаление о том, что никогда не была знакома с этим человеком. В нашем семейном альбоме лежала всего одна дедушкина фотография. На ней дед сидит серьезен, горделив, и лишь уставшие глаза улыбаются, а его пиджак полностью увешан боевыми наградами. Папа никогда не рассказывал про своего отца, свою семью. Я даже не знала, где провел дедушка последние годы жизни. Почему они со своим отцом не общались? Для меня этот вопрос остается открытым.
               
В 1970 году Николай Александрович расторг брак с моей ба-бушкой Ниной Константиновной, после чего она переехала с подругой на Украину, в город Северодонецк, как я писала ранее, а дедушка остался в Горячем Ключе. Он часто выпивал, но, говорили, что дед был добрым и отзывчивым человеком, любил детей, хотя с обоими сыновьями не общался! Умер он 14 июля 1993 года в возрасте 66-ти лет от рака гортани. Я помню тот день, когда нам принесли телеграмму с печальным известием. Было утро, в комнату теплым потоком врывались солнечные лучи. Папа сидел на диване, опустив низко голову и держа обеими руками злосчастную бумагу. Я вошла и оста-новилась у двери, не решаясь сделать следующий шаг. Я просто не знала, что говорить, что делать. Мне было одиннадцать. Незаметно я отступила назад и оставила папу одного в комнате. Я, как сейчас, помню глубокую печаль  на его лице. Он не мог поверить в то, что произошло. На похороны  он уже не успевал.
Несмотря на несложившиеся отношения, мой папа всегда питал глубокое уважение к своему отцу, даже после его смерти. Когда Петр спрашивал у него:
– Сергей, за что ты отца любишь, уважаешь? Что он нам хоро-шего сделал? Прятал еду в сундуке под замок, бил нас! За что?..
– Да потому, что он мой отец, Петь! Да и твой тоже.
Так дедушка ушел из моей жизни, даже не успев в ней толком появиться. Быть может, поэтому я со смешанными чувствами читала его дневник. Когда записи в нем закончились, я заплакала, мне стало невыносимо грустно. «Ну, вот и все», – подумала я. И эта ниточка оборвалась. А мне хотелось все больше и больше узнать о нем. Такая сложная жизнь! Несколько лет войны – целая история! Сколько судеб переплелись в общей трагедии!  Впрочем, дорогой читатель, вы все сможете прочувствовать сами.

 
               
********************

Бабушка, Пряхина Мария Федоровна (по маминой линии) роди-лась 19 июня 1925 года в селе Киржиман Мордовской АССР в очень бедной семье. Будучи еще школьницей, работала нянькой. Затем всю жизнь – газоэлектросварщицей на заводе железобетонных изделий, где условия труда были очень тяжелые и вредные. В годы войны бабушка работала на железной дороге в Подмосковье.  В город Северодонецк приехала вместе с мужем Николаем. Жили они в маленькой коммунальной квартирке, где 13 октября 1956 года и родилась моя мама, Пряхина Татьяна Николаевна. Через три месяца после ее рож-дения отец уходит из семьи к другой женщине. После развода бабушка больше не выйдет замуж никогда. Тогда бабуле был всего тридцать один год! До рождения мамы Мария Федоровна потеряла двоих детей. Они умерли в детском возрасте. Надо отдать должное бабушке за стойкость и силу духа, которые помогли ей справиться с такой страшной трагедией.

Вскоре бабушка получит от завода новую однокомнатную квар-тиру на Гвардейском проспекте, где проживет почти до конца жизни. Мама рассказывала, что площадь в сорок квадратных метров казалась ей такой большой после коммуналки. Бабуля работала в две смены, чтобы прокормить себя и дочь.
 Вообще, этот человек для меня очень дорог и горячо мною лю-бим. Бабушка была всегда терпелива, добра, на ее женские плечи взвалилась непосильная ноша, но она стойко переносила все тяготы и лишения  жизни, не стала черствой и злой. Напротив, от нее всегда веяло теплом и радушием. Нечастые встречи наши превращались все-гда в праздник. Когда мы приезжали с родителями к ней на Украину в ее небольшую квартиру, то нам было всегда уютно там и не тесно. Я до сих пор помню запах нафталина в ее шкафу, запах теплого вечернего города с его освежающими фонтанами, густыми кронами высоких деревьев, яркими фонарями, газировкой из автоматов и огромным гастрономом на площади. Бабушка варила компот из черешни, вкус которого напоминает мне детство, напоминает время, проведенное там, в Северодонецке.  При каждом приезде туда я обязательно заводила какое-нибудь домашнее животное ¬– то хомяка, то котенка, но они всегда убегали от меня. Бабуля мало говорила о себе, видимо, в силу моего юного возраста. Но ее любовь я чувствовала от макушки головы до пяток ног. Она часто присылала нам посылки на Север. Содержимое было весьма скромным, но как мило и радостно было их получать, разрезать мешок и заглядывать вовнутрь в предвкушении сюрприза. У нас она тоже иногда гостила, пока у нее были силы на поездки. В разлуке я писала бабуле письма – детские, нежные, искренние. Помню, у нее была одна привычка: брать маленький кусочек ржаного хлеба и катать из него шарик пальцами, а потом просто мять как пластилин. Она делала это постоянно. Ногти на ее руках были всегда треугольной формы, похожие на лопатки. Когда она смеялась, я знала, что всё хорошо. Ее  грусть была невыносима для меня!
         
В 1999 году по причине тяжелой болезни Мария Федоровна в сопровождении мамы переехала из Северодонецка в Горячий Ключ, где к этому моменту мы жили с родителями в маленькой одноком-натной квартире. Это случилось очень вовремя. Скоро бабушка почти не вставала – у нее был рак печени и лейкемия! Ведь почти всю тру-довую деятельность она дышала газом! Описывать не стану процедуры ухода и трудности, с которыми мы столкнулись. Вскоре я поступила в колледж в  городе Краснодаре, и потому на одного человека в комнатушке стало меньше. Кто-то отдал родителям старую полутор-ную кровать, на которой бабуля и спала. Первое время она иногда вставала, еще заставляла себя кушать. Помню, как она хотела чего-то мясного, но возможности у нас не было купить мясо – мы с трудом выживали в тот период!
А потом она совсем слегла: у нее был сильный асцит, она пере-стала есть и спать, говорила маме, что «пора на кладбище собираться». Мама работала в этот период на Горячеключевской мебельной фабрике кладовщиком (с 2000 по 2004 гг.) и бабуля оставалась одна целыми днями. Умерла бабушка очень тихо и мирно, не причинив никому хлопот. Она так и жила, никого не обременяя – наш добрый и хороший человек! Когда бабуля ушла из жизни, на ее щеке застыла слезинка. О чем она думала? Боялась ли, сожалела?  Это случилось 14 декабря 2000 года. Мне было тогда восемнадцать лет. На вахту об-щежития, где я проживала, позвонили и сообщили эту трагическую новость. Наутро я примчалась в Горячий Ключ, где на вокзале меня уже встречал отец. Помню: было тихо, солнечно и все так быстро произошло, что я не могла поверить, понять, я не могла даже плакать. Только через много лет пришло осознание того, что ее нет с нами. Я знаю, что смерти она не боялась, никогда не жаловалась, но умирать очень не хотела, потому что понимала, что еще нужна нам.
       
********************
 
Мама, окончив в 1974 году школу, начала работать в гастрономе. Практиковалась в каждом отделе понемногу.  Было тяжело: маме приходилось не только стоять за прилавком, но и разгружать, тяжелые мешки и коробки. Однажды бабушка, когда еще была жива, встретила бывшую воспитательницу мамы, и та предложила ей:
– Пусть Танюша приходит работать в детский сад, в ясельную группу.
Это случилось в 1975 году. Четыре года мама носилась с малы-шами, как наседка с цыплятами. Ей нравилось новое занятие, воспи-танники любили ее. Мама относилась к ним с пониманием и большим терпением, в ней присутствовали энтузиазм, искренность и простота. На тот период мама с отцом уже жили вместе. Они поженились в мае 1975 года в городе Северодонецке. Знакомство моих родителей про-изошло очень просто: папа недавно вернулся из армии и одним летним днем отдыхал с друзьями на озере. Ребята увидели неподалеку молодых девушек, среди которых была и моя мама, покорившая отца с первого взгляда, а вскоре она привела возлюбленного к бабушке и сказала:
– Познакомься, мама, это Сергей, мы любим друг друга и хотим пожениться.
Бабуля благословила молодых, и зять переехал к жене в их квар-тиру. Жили все в одной комнате, но были очень дружны. Отец с большим уважением относился к Марии Федоровне до конца ее дней.
 Еще до подачи родителями заявления в ЗАГС будущая свекровь, бабушка Нина, была настолько против этой свадьбы, что спрятала отцовский паспорт! Она всячески оскорбляла маму, настраивала сына против нее, потому что хотела богатую невестку! С большим трудом папа восстановил документы, и  свадьба все-таки состоялась. Бабушка Нина сказала моей маме: «Если принесешь в подоле ребенка, я тебя с этим выродком со второго этажа спущу!». А уже спустя много лет, когда она приезжала к нам в гости, то всегда спрашивала меня:
– Кого ты больше любишь – меня или бабушку Машу?
И тут же сама отвечала на свой вопрос, говоря: «Ну, конечно же, бабушку Машу».  Я ничего  не отвечала. Мы почти не общались, зна-ков внимания она к нам не проявляла, мы были чужими друг другу. Однажды Нина Константиновна очень подставила моих родителей. Зная, что молодым негде жить, она продала квартиру, несмотря на просьбу детей подождать несколько месяцев.
– Мама, не торопись с продажей квартиры, нам требуется всего несколько месяцев, чтоб собрать деньги, и мы сами купим у тебя ее. Ты ничего не теряешь, и мы с крышей над головой будем. Войди в наше положение, пожалуйста! – просили родители.
Но бабушка принципиально продала жилье чужим людям, от-ложив деньги на книжку, которые у нее в скором времени «сгорели»! Скупой платит дважды!
 
 Вскоре после свадьбы родителей папа уехал на заработки ос-ваивать новые Северные земли.  В 1977 году он начинает работать в ПО «Северовостокзолото» учеником горнорабочего участка рудника под землей.  Мама так тосковала, что заболела. Отцу пришлось вер-нуться. Утром он переступил порог дома (мама еще спала) и, подойдя к постели, начал осыпать ее денежными купюрами – это было очень романтично. Первые большие деньги! Совсем скоро родители уехали на Колыму вдвоем и остались там на 25 лет, где я и появилась на свет.

Глава II. Фронтовой дневник дедушки

1943 г.
22 апреля 1943 года пришла повестка в райвоенкомат. Я в это время работал в двенадцати километрах от дома. Как раз 22 апреля я окончил работу и к 12-00 прибыл домой. Но что же… В доме у меня суета: мать со слезами вертится возле печи, готовит хлеб, жарит мясо и все прочее. Сестра Надя роется в сундуке, складывает в сумку белье, полотенце и другое, что нужно будет мне в походе. Что это такое? Сестра ответила, что к двум часам я должен явиться в военкомат и быть готовым.
Это хорошо, Родину пойду защищать! Я сейчас же искупался, переоделся и к двум часам распростился с матерью и самой старшей сестрой Марусей. С Надей шли 16 километров до военкомата, и только к восьми вечера я явился туда. Сколько народу! Несколько сот человек стояли на площади, матери, плача, провожают своих сыновей, дети визжат. От ужаса поднимаются волосы! Сестра идет со мной рядом.
– Где твои друзья? – спросил кто-то.
– Теперь мои друзья – вы! – ответил я.
– Ну а где твои станичники?
– Николай! Николай! – слышу, кричит кто-то справа.
Я обернулся. Вижу, стоят Иван Остапенко, Гарьковенко, Оп-ришко и другие старые друзья.
– Здоров, хлопцы, здоров, здоров! – сказал я, подавая руку Ос-тапенко.
Вещи сложил к ним на кучу, сел и закуриваю. Иван сказал, что еще не прошел комиссию, только завтра в восемь часов утра, и я предложил сходить напоследок в кино. Возле вещей остался Опришко. К двенадцати ночи мы вернулись и легли спать. На следующий день, пройдя комиссию, мы сообщили матерям, что приняты в ФККА и завтра направимся в Краснодар через Саратовскую. 24 апреля рано утром тронулись в путь, со мной шла Надя, провожая меня. В Сара-товской нас встретили матери, принесли яйца, мед, молоко, крупы и провожали нас еще 11 километров.
За сутки мы прошли 63 километра. Отдохнули на площади ста-ницы Пашковской, затем тронулись в путь. Эшелон был уже готов. Товарные вагоны были открыты, и началась погрузка. Нас поспешили вывезти из Краснодара, так как опасались авиации противника, и к обеду мы были уже на колесах. Раздался свисток паровоза и тысячи женских голосов завизжали: «Прощай, сынок! Пиши письма!» Только возле нашего вагона никого не было, мы оставили далеко позади своих родных. Раздались песни, рассказы и воспоминания прошлых вечеров. 27 апреля я расстался с Остапенко в солдатской и очень от этого страдал, потому что в эшелоне ехало много урок, которые били других и старались стащить сумки с продуктами. Наконец-то 29 апреля доехали до Моздока, где и высадились.
Плохо жилось в запасном, голодали, мерзли. Приходилось же-луди на костре печь. На второе мая пришли пять машин с хлебом и селедкой, я попал на работу. Стащил три булки хлеба и килограммов восемь селедки. Только пятого мая нам впервые дали хлеба и баланды из овса! Но она оказалась такой вкусной! Вкуснее, чем жареная картошка с салом! В тот день я съел 600 граммов хлеба за раз.  Вось-мого мая приехали так называемые «покупатели», нас распределили кого куда, я попал в кавалерию, и десятого числа мы выехали в Став-рополь, куда добрались через пять дней и где нас одели и принялись учить военному делу. Я часто убегал в город, знал, что будут ругать. Десятого июня я принял присягу, но, не желая учиться, добровольно пошел на фронт. 12 июня я на колесах попал в 339-ю ростовскую стрелковую дивизию, комдивом был полковник Кулаков. 1137 полк, 7 рота, командир старший лейтенант Прахов. Здесь меня встретили фронтовики. Здесь я познакомился с Мальком Алексеем Матвеевичем.
25 июня нас с Плеховым посылают в разведку. Я пошел. Уже рассвело. Вдруг ракета! Плехов крикнул: «Ложись!», и не успели мы лечь, как тысячи пуль просвистели над головами! Плехов начал меня учить, что надо в этих случаях делать, я выслушал, и мы двинулись дальше. Вдруг впереди услышали разговор. Мы узнали, что это немцы и притаились, Плехов взвел автомат и дал  очередь, двое немцев упали, и мы подползли к ним. Я достал финку у фрица, а Плехов – часы и пистолет, еще снял сапоги. Мы вернулись назад, доложили о ситуации – и вольно. Первого июля мы шли на другой участок, в Долину смерти, я слышал, что оттуда живым не вернешься, от задания аж мороз по коже, мы шли на подкрепление. Впереди треск пулеметов, винтовок, взрыв гранат… шел бой.

********************

Мы расположились возле штабполка кто где, я с Мальковым за-полз под подбитый танк, совсем близко рванул снаряд. Ракета за ра-кетой, воздух наполнен пороховым газом, мне страшно, я даже не шевелюсь. Но прозвучала команда двигаться вперед, и мы поднялись. Метров через триста мы увидели группу людей, это были раненые. Только мы спустились в долину, троих убило, одного ранило в грудь. У меня волосы поднялись, ноги подкосились! Пройдя долину, мы за-няли оборону, окопались. Мы приготовились к наступлению. Настал рассвет. Задача была ясна: на правом фланге врага занять его траншею.  В 7-30 красная ракета, сигнал, мы пошли. Слева сильный  бой, пули свистят над головой, рядом падают убитые товарищи.
Мы вместе с командиром взвода и пулеметчиком не смогли доб-раться до горелых планок метров пятьдесят, залегли в воронке, но командир приказал пулеметчику продвинуться вперед еще на тридцать метров и засесть в окопе, тот выполнил приказ, короткими очередями вел огонь по танку. Только вскочили в окоп – по нам длинная пулеметная очередь. Пулеметчик Тарабрин был убит!
Вдруг приполз к нам посыльный и доложил, что противник с правого фланга численностью до полка контратаковал передний край, отбросил наши роты… На этой сопке остался наш взвод. Мы ждали час. Все стихло, изредка была слышна перестрелка. Мы пошли об-ратно, и я лег за пулемет, вел огонь по щелям танка. Вдруг снайперская меткая пуля вдарила в затвор пулемета, и тот отказал. Из-за танка показалась каска. У убитого пулеметчика я отцепил сумку с гранатами и решил отходить. Но было поздно! Немцы, блестя оружием на солнце, были в пятнадцати метрах от меня количеством семь человек! Мне стало страшно, я растерялся на мгновение, но потом рука меха-нически выдернула из-за пояса гранату и бросила в немцев, потом вторую, третью и так шесть штук подряд. Выскочил из окопа, пробе-жал еще пятьдесят метров, упал в воронку и не мог больше идти. Мне очень хотелось пить, солнце пекло невыносимо, пот лил, как из ведра. Так я пролежал полчаса и двинулся дальше: мне нужно было найти взвод. Слева снайпер выстрелил, и пуля разорвалась почти рядом, на пальце проявилась кровь – задело осколком, вторая пуля пробила сумку гранатную, уже пустую. Я приподнялся и за несколько прыжков очутился в той ячейке, из которой мы наступали… Вдруг меня кто-то позвал. Смотрю, Мальков машет рукой, я – к нему. Из взвода осталось 14 человек. Я набил диск патронами, набрал полную сумку и карман. Теперь можно воевать!
– Вот что, братцы! – сказал лейтенант. – Нам отходить нельзя! Мы окружены, держаться будем! Драться до последнего патрона, а их тут много! Ну, хлопцы, в оборону!
Все разошлись по указанным местам, а после мы с лейтенантом пошли проверить оборону. Фронт заняли маленький, сто метров. На-ступал вечер. К ужину были консервы и хлеб. Не успели мы поужи-нать, как с правого фланга раздалась длинная очередь, взрыв гранат… Немцы пошли в атаку. С левого фланга прибегает боец и говорит, что немцы идут в три десятка! Лейтенант приказал подпустить поближе и, забрав меня с собой, ринулся туда.
Придя на левый фланг, лейтенант пристально смотрел вдаль, а немцы были все ближе…
– Хорошо, идите… Огонь! – закричал лейтенант, и пулемет за-грохотал. Немцы залегли, но потом снова перебежками двинулись вперед. – Бей по правому флангу! Огонь!
Немцы растерялись и бросились обратно. Вторая атака была от-бита. Наступала ночь. Но спать не пришлось, по очереди чистили оружие и готовились к новым атакам. Пользуясь тишиной, мы стара-лись как можно лучше укрепиться, окапывались, запасались патронами и гранатами. Через короткое время немцы опять пошли на нас, мы быстро вылезли из блиндажа и заняли свои места.
– Биться до последнего патрона и живым в плен не попасть! – скомандовал лейтенант.
Немцы двигались пьяные, звеня оружием. Вот идет рыжий немец с тремя орденами на груди. Они идут волной. В ста метрах от них мы дали огонь, те залегли на мгновение, а потом с криками кинулись на нас. Пулеметы работают безотказно, только успевай снабжать ма-газины и ленты.
Вдруг станковый пулемет смолк, пулеметчик убит. На смену подбежал лейтенант, но пулемет снова смолк, навсегда. Разрывная пуля ударила в коробку замка. Дело доходит до прикладов. Трохачев ранен в плечо. Нас осталось десять человек. Немцы торжествуют, что нас мало осталось, и уже ворвались к нам в траншею, как справа за-гремело «Ура!», это наш батальон бросился в атаку на врага.

********************



Подготовка к наступлению.
1 сентября 1943 года нас сняли с обороны в станицу Крымскую на Кубани. На каждый взвод дали автомашину ЗИС-3, на кабине ко-торой был встроен станковый пулемет. Восемь километров нас тре-нировали и учили, как действовать в поле, в лесу. Все занятия прохо-дили практически и длились до четырнадцатого сентября, в тот день мы начали готовиться к маршу. В два часа ночи 17 сентября взмыла в небо красная ракета, и мы все заняли места в машинах, а через полчаса были уже на месте боя. Когда вернулись на бывшую нашу оборону, увидели убитых бойцов наших и немецких солдат. Не было и места на земле неизрытого, всюду разбросано оружие, боеприпасы, одеяла и плащ-палатки. Мы навели порядок, убитых снесли в братские могилы. Поехали дальше.
С оврага поднимаемся на сопку, вокруг виноград, по дороге срываем его. Вот и Молдовановка, все утопает в садах и виноградни-ках. Немцы были через лощину в 2,5 километрах.  Мы замаскировали машины и сами укрылись в подвалах в щелях домов. Перед нами стояла задача взять населенный пункт и преследовать немцев. Мы с Мальком держались рядом. Пообедав и немного отдохнув, наш взвод двинулся с левого фланга вдоль ручья, шли быстро и осторожно. Вскоре мы увидели на другой стороне реки убитую корову. Она была ободрана и  еще теплая, значит, немцы недавно были здесь. Мы вы-ставили дозор вокруг по два человека.
– Ну, хлопцы, – сказала лейтенант. – Вон дома, видите? Нам туда добраться надо и оттуда обстрелять овраг, по которому движется обоз и отступающая немецкая пехота. Там, очевидно, есть склад. Вот бы водочки с пол-литра,  тоску разогнать. Ну как, возьмем деревню?
– Возьмем, – все ответили вполголоса.
Мы подготовились, оставили все, что могло нам мешать или вы-дать нас. Вдруг послышался свист – это был сигнал опасности.  За-трещал автомат, и все стихло. Через три минуты мы увидели идущего человека в немецкой форме, с поднятыми вверх руками.
– Немец? – спросил лейтенант.
Тот молчит.
– Немец? – усилил голос лейтенант.  – Дойчь? – указал лейтенант на человека.
– Я, я, – сказал тот и замолк.
– Что же с ним делать? С собой вести – большая морока, в штаб – сутки теряем. Что ли застрелить придется?
– Найн, найн, нихт капут.
Лейтенант оторопел, когда человек упал ему в ноги. Он что-то бормотал по-немецки, но мы понимали, что он просит жизни.
– Стойте, ребята, откуда он знает, что мы хотим его убить?
– Да погодите вы, – раздался чей-то голос из толпы.
Паренек, пробираясь, подходит к немцу и хватает его за грудь.
– А ну говори, продажная шкура, куда немец ушел?
Тот молчит.
– Ах ты… – крикнул наш боец и ударил противника в лицо так, что у того пошла кровь. – Вот, смотрите, сколько он крови попил с наших матерей, жен!
– Так это же не немец, это власовец! – сказал старичок.
Лейтенант подошел к пленнику:
– Почему ты здесь, где немцы?
– Да я хотел к своим перейти. А скрыл, что русский, чтоб не убили.
И не окончил он речи, как его перебил один молодой боец как изменника Родины длинной очередью от головы до ног.
– Пойдемте скорее, надо торопиться, пока враг не опомнился.
Мы зашагали. Решили идти полем с подсолнухами, а там  по ви-нограднику. Танки наготове. 300 метров ползли потом до сада – это начиналась деревня. Вокруг ни души, дома горят, все разбито, валяется гражданское барахло. 
– Товарищ лейтенант, вон, возле сарая!
Возле сарая шла группа немцев и вели корову. Мы ждем… ждем…
– Огонь!
И полетели гранаты и сотни пуль в противника. Почти никто из них не выжил. Мы торопились занять деревню, позиции.
– Вперед! – крикнул лейтенант. – Ура!
Мы с криками бросились вперед. В первых домах немцев не оказалось, а в глубине деревни они нас не ожидали. Они кинулись к оврагу, но там их стерегли наши автоматчики, а по сопке справа шли наши танки и пехота в лоб. Еще не успел затихнуть бой, как Малько несет флягу спирта.  Мы, недолго думая, заскочили в дом, взяли ста-каны и по 200 граммов стукнули, и дело пошло веселей.  Остальное раздали ребятам.
Вскоре мы пошли на юго-запад к оврагу, где был немецкий обоз. Немцы были в панике и бросились бежать в лес, оставив даже оружие. Здесь мы нашли всего вдоволь: водки, хлеба, сала, колбасы, масла. Немного взяв с собой, мы двинулись дальше, но в лесу немцы прочно засели, и мы вернулись в деревню, потеряв 6 человек.
Прошло несколько дней. Немцы при многочисленной пехоте и поддержке танков, самолетов и артиллерии переходили в контратаку. Мы двинулись на Ворониковку. Нашему батальону выпала задача проникнуть в тыл врага и не дать возможности им отойти с техникой. Когда смеркалось, двинулись по оврагу, заросшему кустарником. По бокам и сзади дозоры, с нами пушка 76 мм. Шли 3 километра, все тихо и спокойно, будто нет войны. Только справа большое зарево – немцы, не надеясь удержаться, жгли дома, сено. Справа от реки дорога, а правее от нее подъем и через 100 метров лес. Мы расположились отдохнуть, настолько было тяжело идти. Сидим, накрывшись плащ-палатками, покуриваем.  Офицеры совещаются.  Вскоре разведка по-шла вперед, а через 10 метров колонна, в голове которой шла наша рота, двинулась. Вдруг услышали шум.
– Хлопцы, вы слышите, что-то железом звенит?
– Слышим, – тихонько ответили мы.
По коже ходил мороз. Каждый шаг делался с трудом и неохотой. Внезапно тысячи разрывных пуль полетели над нашими головами. Мы с Мальком бросились в речку и по шею в воде стоим, держа вверх оружие. Началась паника, кто кинулся в лес, кто наткнулся на проволочные заграждения и рвался на минах. Командование разбе-жалось, и батальон драпал кто куда. Я хотел тоже бежать, но Малько говорит:
– Стой! Ты еще не был в такой ситуации, все время немец бить не будет, как перестанет, мы спокойно уйдем, только держи автомат наготове.
Мы вышли на берег  и сели под кручей все мокрые.
– А что если немцы сюда подойдут? – спросил я.
– Будем отстреливаться, – ответил Малько.
Все стихло. Мы поползли по дороге обратно в деревню. Ночь была лунная. Мы увидели солдата, он не пытался встать, был ранен.  Мы перевязали ему ногу и руку и 15 километров тащили до санвзвода, куда мы его и сдали. Когда возвращались обратно к нам присое-динились еще 5 человек. Было решено через сопку перейти, но мы взяли левее и попали не на ту местность, а в немецкую оборону. Враги готовились к атаке. Мы поспешили назад доложить командиру о ситуации.  Уже рассвело, когда нас построили. Насчиталось 70 чело-век.  Задача была ясна, мы двинулись на ту сопку, где была немецкая оборона. Каждый куст был для нас угрозой. Неожиданно загремели пулеметы, левый фланг принял бой. Мы уже заметили вражеские окопы, а бой разгорался все сильнее. Мы атаковали, началось пресле-дование, потому что немцы кинулись бежать. К заходу солнца подо-шли наши танки, артиллерия, и мы закрепили позиции…
Мы не ели несколько суток, но все молчали. Сидели в окопах и ждали сигнал, не знали, рядом немцы или нет, разведка доложила, что поблизости все чисто, но мы были наготове, смотрели на часы, молчали и ждали, ждали… Вдруг тревога, все поднялись, схватили оружие и смотрим вперед на сопку. С сопки шла группа людей и по-возка, а метрах в ста от повозки два автоматчика.
– Никому ни с места, – сказал комбат. – Выставить станковый пулемет на опушку и огонь открывать по команде!
Я сидел рядом с командиром.
– Товарищ майор! – вдруг радостно закричал Мальков. – Ведь это старшина 8-й роты на верблюде едет и батальонная кухня!
Все дружно засмеялись и побежали навстречу. Через десять ми-нут в нашем лесу уже обедали: водка, колбаса, консервы, хлеба вволю. Мы узнали, что немцы отошли на 15 километров, и решили не-медленно добраться до ближайшей деревни, связаться с полком и от-дохнуть. К вечеру мы спали кто где и так крепко, что даже не встали поужинать. Наутро мы сытно позавтракали и принялись чистить оружие, к 12 часам готовились к бою…
Идем колонной, нас перегоняют танки, а навстречу едут сани-тарные машины – везут раненых. Шли очень быстро, солнце пекло невероятно. Через 8 километров мы остановились и замаскировали машины, пушки. Немцы засели плотно в населенном пункте в 3 ки-лометрах от нас. Короткими перебежками нам удалось незаметно преодолеть поле, а дальше прямо в сад первого дома тянулась узкая полоса кустарника, по которой мы добрались до носа противника.  Мы увидели пушку немцев, к которой то и дело подвозят снаряды. Мы решили атаковать, так как нас накопилось 2 взвода, командир роты не знаем, где. Установили на фланге станковый пулемет, ручные выдвинули вперед, ПТР к бою.
– УРА!
Немец не думал, что у носа мы откроем сильный огонь. На ходу стреляя и добежав до сада, увидели, как в панике несколько немцев, бросив оружие, побежали вниз. Мы развернули пушку и принялись бить по ним, но пока возились, не заметили, как на сопке враг направил огонь на нас. Мы бросились бежать по левой окраине деревни по полю, но добежав до скирд сена, не успели спрятаться – сено вспых-нуло от немецких снарядов. Я побежал в сторону и несколько това-рищей со мной, чтобы укрыться, командир взвода за нами, но не успел он залечь, как разорвался снаряд рядом с ним и осколок ранил щеку. Мы оказали ему помощь и просили оставить поле боя, но он упорно продолжал руководить боем. Немцы пытались восстановить утерянный рубеж, но безрезультатно. Как только все стихло, командир взвода посылает меня к командиру роты с донесением. Я понятия не имел, где его искать, но задание выполнить должен. Побежал к лесу, где встретил группу бойцов наших, немного передохнув, двинулся дальше. Неожиданно меня кто-то окликнул, я обернулся и увидел солдат, среди которых был комроты. Я немедленно доложил обста-новку.
– Ну хорошо, пошли быстро, – скомандовал тот.
Не дойдя двухсот метров до расположения роты, командир ос-тановился у маленького блиндажа и достал карту, пристально на нее смотрел, потом сложил и подзывает меня:
– Вот что, быстро беги к командиру взвода и доложи, что необ-ходимо перебрасываться на окраину деревни, вон до тех домиков, – он указал рукой на ближайшие дома.
Снаряды рвутся повсюду, на каждом шагу угрожает смерть, но думать об этом было недопустимо. Добежал до места – весь взвод разбросан по кустам. Вижу – комвзвода весь в земле, одна голова торчит, засыпало, да еще и контузило. Я схватил малую лопату и принялся откапывать.
– А где лейтенант? – спросил я.
– Наверное, убит. Вон рядом.
Я взглянул в окоп, и действительно, убит. Но его узнать было нельзя, череп снят, рука по локоть оторвана, все тело побито оскол-ками, оказалось, мина влетела прямо в окоп…
Мы начали передвигаться в указанное место. Дождевые тучи нависли над головой, и солнца не было видно. Сильно похолодало, а шинелей не было, мы все побросали. Так до полуночи бродили по ок-раине деревни, никто не спал. К двум часам ночи мы двинулись снова в путь, который лежал через леса и овраги, брели по воде. К утру были на месте, нас ждал жаркий бой. Первый и третий взводы пошли в наступление, а мы остались в резерве. Но вскоре бойцы панически вернулись обратно, немец дрался отчаянно. К нам присоединились еще 20 автоматчиков, и командир роты решил начать наступление. Только высунулись с опушки леса, как десятки вражеских мин разорвались рядом с нами, в результате чего погибли несколько человек. Но мы по-пластунски ползли вперед, а потом засели в маленькой ровине старой полевой дороги и не вели бой, пока это было бесполезно, мы потеряли многих товарищей тогда.
– Ну, здесь нам, наверное, и гнить придется? – задал я вопрос Мальку.
– Ну нет, Николай, мы их тут гнить заставим.
– Эй, братцы, земляков нет ли у вас с Кубани? – донеслись голоса до нас со стороны противника.
– Что такое? – спросил я
– Да это ж наши братья по крови и враги по оружию, – ответил Малько.
– Павловского района есть кто? – снова заорал тот же голос.
– Есть! – крикнул Малько.
– А ты Деревянкина знаешь? Работника райкома.
– О, это же Деревянкин – мой друг! Его все знают в районе. Его немцы повесили за то, что убил двоих солдат и одного офицера и взорвал склад. Умный был партизан. Вот это здорово, кто ж это там такой, а? – спросил Малько.
Дальше наш разговор оборвало шипение мин и снарядов. Мы пригнули головы к земле. 30 минут шла подготовка к атаке, и с кри-ками «Ура!» мы бросились к траншее противника. Враг в панике бро-сился бежать. Все в кубанке – это были казаки-власовцы. Около сотни казаков осталось на месте. Оборона сорвана, и мы пошли преследовать до утра. Ночью нам дали пополнение в полк – азербайджанцев и одного узбека, с которыми выполнять задачу нелегко. Район, в ко-тором оборонялся противник, был сильно укреплен. Пехота пошла по чистому полю. Немцы, видя, что грядет туча наших бойцов, открыли сильный артилерейский  огонь, но мы продолжали упорно идти впе-ред. В долгу не остались, даже «Катюши» приняли участие. Началась пулеметная стрельба, винтовочная и автоматная. Позади нас неожи-данно появилась пушка 76 мм, прямой наводкой уничтожила огневые точки противника. Стрельба была такая сильная, что мы не надеялись выжить и увидеть родных. По нашей пушке немец сколько ни бил, пытаясь ее уничтожить, но она не замолкала  и била по врагу! Мы до-брались до горы, ползем по-пластунски. Но еще где-то страшнее пушки засел снайпер и выводил из строя одного за другим наших бойцов. Но мы упорно и быстро продвигались вперед. Вот на солнце блестят немецкие каски. Сотни наших пуль заставили замолчать врага и обратиться в бегство. Мы сближаемся с основной немецкой линией обороны, бой усилился. Мы с Малько добрались до воронки и решили на минуту приостановиться, осталось полмагазина патронов.
– Хорошо сидеть в воронке, но там товарищи, – сказал Малько. – Бей гада, бей, Николай! – крикнул в ярости тот и дал несколько длинных очередей. 
Немцы не выдержали нашего натиска и бросились бежать, кто-то, подняв руки вверх, сдавался, но наш боец не брал ни одного пленного. Оказалось, тут тоже были власовцы. Поднявшись во весь рост с криками «Ура!», мы настигли врага и всех расстреливали без разбора. Мало кто из власовцев добрался через лощину на другую сопку, ко-торая также была сильно укреплена. До нее было 3 километра. С большими потерями мы двинулись на следующий рубеж, спускаясь по склону. Но далеко мы не прошли – немцы открыли сильный огонь, укрепив свои позиции, и нам пришлось залечь. Командир роты дал команду броском вперед к подсолнухам, которые в 300 метрах от нас. Но в подсолнухах были остатки власовцев, которые, заметив нас, ки-нулись бежать к ручью. Нам было не до них, пули свистели отчаянно, мы еле добрались до воронки от бомбы. Нас залегло в ней 7 человек. Один пулеметчик-узбек и один ручной пулемет. Узбек совершенно не владел оружием и возился минут пять с ним. Я быстро выхватил у него пулемет, заложил диск, нажал спусковой крючок, потом увеличил прицел и дал снова. В воронке появился комроты и сказал:
– Правильно, бей их, бей, товарищ Савченко!
Я, не отрываясь от пулемета, продолжал стрелять.
И только когда некоторым немцам удалось добраться до кювета и скрыться с поля зрения, я сказал:
– Ну вот и все…
– Нет, еще не все, – перебил комроты и с криками: «Батальон, встать, вперед!» – выскочил первым из воронки.
Мы последовали за ним и, преодолев ручей, побежали на сопку. Враг открыл артиллерийский огонь. Все залегли, кроме нас семерых. Мы двинулись дальше и настигли немцев, которых уничтожили,  а двоих взяли в плен. Когда подошла наша пехота, мы с криками «Сла-вяне, вперед!» бросились к цели. По сопке двигалось несколько тан-ков. Конечно, нам стало веселее. После маленькой перестрелки танки гусеницами переехали остальных немцев. Мы завладели сопкой! Ос-новные силы противника отошли на 26 километров.  А мы останови-лись до утра в ближайшей деревушки, отдохнули и на рассвете вы-строились в походные колоны, и были готовы к бою…

********************
Жарко. Солнце жжет с такой силой, что нельзя взяться за железо. Воды поблизости не было. Мы получили задание наступать из ка-мышей. Я двигался медленно, болели ноги, и комвзвода  отправил меня к старшине, чтоб я шел около него сзади роты. С нами шла сан-инструктор Надя. Неожиданно рядом с нами взорвался снаряд. Я ото-ропел, меня оглушило, я и ничего не мог понять. Две минуты просто лежал на земле, а когда рассеялся дым, я кинулся к Наде. Она не дви-галась. Я приподнял голову, из нее текла кровь.
– Старшина, скорее сюда, Надю ранело!
Старшину отбросило на 10 метров назад, но он быстро подбежал с сумкой бинтов, и мы оказали Наде помощь. Когда она немного пришла в себя, то промолвила еле слышно:
– Старшиночка, помоги, больно сильно.
– Ну, Савченко, бери ее сумки, а я в санчасть Надю отнесу, – скомандовал старшина.
– Коля, прощай, – сказала Надя. – Может, не вернешься ты…
Она протянула мне свою закаленную руку. Надя была маленького роста, черноглазая, хорошего телосложения. Много она с поля боя вынесла раненных бойцов. Крепко пожав ее руку, я удалился за ротой, не чувствуя боли в ногах. Пробираясь по протоптанной товарищами дорогой, услышал шум. Притаился, подготовил гранату и автомат. Жду… Вот мелькнула одна фигура, другая. Немцы! Они были в 15 метрах от меня. Я выдернул кольцо и сделал замах. Прогремел взрыв. Все стихло. Я убил врага, их было двое. Я снял с одного бельгийский пистолет и двинулся дальше. Но следы уходили вправо и влево. Куда идти?  Вскоре услышал разговор, это наши. Я двинулся к ним. Взвод сидел кругом, в середине власовец. Его допрашивал командир. Но тот нахально врал, а через 30 минут пыток был застрелен. Мы принялись рыть колодец, пить хотелось невыносимо, но через два часа работ пришлось оставить место, чтобы найти остальные два взвода, которые разбрелись кто куда. Но все безрезультатно. К тому же немцы заняли полосу у ручья и решили нас измором взять. Мы прятались до утра в камышах, но долго так продолжаться не могло. Мы приготовились к бою. Вперед пошла разведка из 9 человек, в том числе и я. До ручья было 300 метров, шли осторожно, вооружившись гранатами. Направляющий вдруг остановился и дал знак «ложись». Мы потихоньку присели. Камыш шумел сильно, кто-то вел лошадь. Двое наших бойцов двинулись за ним, но вскоре вернулись:
– Да там человек 25 немцев! Гремят котелками, значит завтра-кают. Ну мы их накормим.
Мельник вызвал Пелиха и написал донесение командиру, что мы завяжем бой, а рота подойдет на подмогу. Каждый думал, что может случиться через пять минут. Мы переползли через тропку и тихонько подкрались с фланга к речке. Мельник поднял гранату на головой и с криками «А ну, хлопцы, возьмем воду!» метнул ее прямо в кучу врагов. Вслед за его гранатой полетели и наши. Но оказалось, что немцев было намного больше, не только эта группа. Они шли плотным кольцом все ближе к нам. Мы засели во вражеских окопах и целый час бились с неравными силами. Патроны были уже на исходе. Нам пришлось хватать оружие у убитых немцев. Когда выползали из окопов, потеряли троих человек, а двое были ранены.
– Ну что, Малько, – спросил я. – Оставим по патрону для себя?
Мы нашли диск, полный патронов, и разделили с Малько. Но силы были на исходе. «Вот и мне конец пришел», – подумал я. Но увы! Я услышал крики «Вперед! Ура!». Это подоспела наша рота, а немцы кинулись в бегство, и мы их по одному уничтожили. Мы вылезли из окопа, стоим, не можем ни слова вымолвить. Малько кинулся целовать первого попавшегося, я тоже. Мельник подошел к командиру роты, доложил, что задание выполнено, и тут же свалился от боли. Мы похоронили товарищей, раненых отправили в госпиталь.
– Нам нужны патроны, – сказал Малько, показывая свои четыре диска, абсолютно пустые.
Теперь мы пили холодную чистую воду, жажда к которой мучила нас целые сутки. До самого вечера почти мы окапывались, и командир роты ходил чумной. Дозоры были выставлены повсюду на сто с лишним метров.
Тихо и спокойно. Собираем у убитых немцев винтовки, патроны, гранаты. Наступила ночь. К нам никто из посыльных не пришел. И нам кажется, что мы одиноки и о нас никто не беспокоится из высшего командования.  Вот уже совсем стало темно. Изредка то слева, то справа вспыхнет ракета или раздастся короткая очередь. Сидим мы с Малько в одном окопе, покуриваем, но кто-то подбежал и сказал: «Приготовиться!». Мы сразу поняли, в чем дело, и поднялись. Нам надо продержаться до утра, а там подмога будет. Не прошло и полчаса, как наш «максим» заговорил.
– Вот они, – крикнул Малько и дал очередь.
Я тоже увидел черные фигуры и начал стрелять. Немцы вели яростный огонь, но бесполезно. Потом так разошлись, что мы не смогли поднять головы. Вот враги подползают все ближе, скоро во-рвутся к нам в окопы, но мы устояли, немцы не выдержали потерь и отступили.
Еще солнце не успело подняться из-за горизонта, как по роте прошла радостная весть – прибыл батальон, кухня, подвезли боепри-пасы. Завтрак прошел с большим аппетитом. Батальон принял оборо-ну, а мы спокойно уснули. А с наступлением рассвета мы оставили свои места и пошли вперед за врагом к противотанковому рву. Перед ним было чистое поле и подползти в открытую никак нельзя, плюс к этому проволочные заграждения. Но командир полка приказал во что бы то ни стало идти вперед. Уже подошли совсем близко к загражде-нию, но у каждого сердце чувствовало, что немец вот-вот откроет огонь. Мы отправили посыльного с сообщением, что без сапера дви-гаться нельзя, но тот вскоре вернулся. Комбат приказал идти дальше. Мы открыли сильный огонь из всех видов оружия, но враг был силен. Нам пришлось повернуть обратно.
               
********************

1 октября 1943 года после ужина старшина по разрешению ком-роты взял меня с собой, чтобы утром принести завтрак. Когда я ухо-дил, то не знал, что происходит позади нас. Стоят пушки, танки, ка-тюши, замаскированные в камышах. Можно было догадаться, что скоро грянет гром. Придя в хозчасть, я расположился спать у окопчи-ка. Но не успел уснуть, как все загрохотало. Это начиналась артпод-готовка. С любопытством наблюдая за разрывами на немецкой обо-роне, я не заметил, как меня звал старшина. Танки вышли из своих укрытий и, лязгая своими гусеницами, уверенно шли вперед. 
Утром нам не пришлось нести завтрак, рота ушла раньше, а мы направились вслед, но пройдя 6 километров, не встретили ни одного солдата из полка. И кого ни спрашивали, где 1137 полк, никто не знал и не слышал. Мы решили идти на Старо – титоровку. В ней стоял не-мецкий эшелон. Мы зашли в один вагон, другой – всюду битая посуда, пьяные Иваны шарахаются. Мы выкатили одну бочку водки, схватили колбасу, хлеб. Выпили, сидим и думаем, куда идти дальше. Вдруг откуда ни возьмись Пелих подходит. Он-то и подсказал, что рота влево в трех километров отсюда. Мы двинулись и бочку с собой покатили. Придя на место, оказались в окружении друзей, протягивающих с веселостью каждый свою кружку. Все выпили и помянули павших друзей. А позже пришел приказ присоединиться к морской пехоте. Было 12 часов, когда мы выступили. Прошли 4 километра и встретили группу немцев, с которой быстро расправились. Немцы старались удержаться, чтобы с Тамани в Крым отправить войска, но усилили натиск. Вдруг меня ударило что-то в голову и грудь. Я упал, кровь лилась сильно, но ранение было легкое. Товарищи сразу перевязали мне раны.
В 14 часов 2 октября 1943 года я расстался с друзьями, с кото-рыми в первый раз вступил в бой и набирался опыта для дальнейших боев. Но, уходя, я нашел себе напарника, тоже раненого, с ним мы попали в 46-й гвардейский медсанбат. Так закончилась моя первая стадия фронтовой жизни.
После того как я вышел из госпиталя, мне удалось побывать  дома и встретиться с отцом, который приехал в отпуск с фронта. Охота сильная была на фронт, но все бесполезно. Суворов говорил: «Больше пота в тылу, меньше крови на фронте.», но мне не хватало выдержки и дисциплины. 1 января 1944 года я попал в Баку в 29-ю окружную снайперскую школу. Начались занятия. Но сначала учиться не хотелось, и первые месяцы были для меня трудными, хотя учился я на «отлично». Командир отделения Знаков вел не раз со мной беседу:
– Брось, Савченко, ругаться с младшим командиром! Что при-кажут – выполни молча.
В конце концов я понял и решил сдерживать себя. После двух с половиной месяцев я был отличным курсантом, стал получать благо-дарности. С Пономаренко у нас завязалась борьба за первенство во взводе.  Жизнь пошла совсем другая, кормили хорошо. Мы ходили работать на пристань, разгружали сахар, консервы. Иногда сахар стащим – и есть немного денег. Наступил май. Пошли разговоры, что скоро на фронт. Уже мечтал, как с друзьями буду воевать. Первыми моими друзьями тут были Петрушенко, Горошкин, Васильев, Ольхо-вой и другие. Начальник вызвал нас к себе и объявил, что если будем хорошо учиться, то на фронт не поедем. Многие взялись за учебу, а я нарочно начал хулиганить! Не мог больше оставаться в тылу. Я влился в группу с плохой дисциплиной. В конце июня мы выехали из Баку. Нас отправили в Днепропетровск. Тут меня тяготило все, ничего интересного в жизни не происходило, кроме того, на 10 суток на «гу-бу»  попал…
1 сентября нам выдали новую одежду и отправили на станцию. Эшелон был готов. Около 6 тысяч солдат были готовы к посадке.  Все по вагонам, раздался марш духового оркестра, запыхтел паровоз, и эшелон плавно тронулся на запад.
Прибыли в восьмой западный артиллерийский полк. 13 сентября к вечеру выяснилось, что завтра едем на фронт. Радость была большая, для нас это честь! Еле дождались утра. Нам выдали сухой паек на двое суток. От других бойцов мы узнали, что попали в 12-ю минометную бригаду. Р.Г.К.  Из школы снайперов нас было 8 человек, но попали мы в артиллерию. Ехали мы четверо суток, а на пятые вступили в бой. Меня и Евланова зачислили в разведку дивизиона.
               
********************

Бой в Карпатах с 29 сентября по 22 ноября 1944 года.
Утро. Нигде не слышно ни единого выстрела. Мы с Евлановым сидим чистим картошку на кухне. Нам не грозил артиллерийский об-стрел, нас защищала водяная мельница.  Вдруг несколько снарядов рванули совсем рядом, мы прижались к стене.
– Давай закурим, Иван? – предложил я и достал табакерку.
Закурив махорку, наслаждаемся дымом и ждем, когда закончится обстрел. Ну а когда все стихло, отправились дальше готовить обед. К нам подошли два человека, представились, сообщили, что сегодня мы пойдем с ними на Н.П. Подошел начальник разведки старший лейтенант Лаптев, протянул мне руку, я ответил. Мы долго беседова-ли.
– Ну пойдем, Иван, – сказал я, накидывая шинель. – Сначала бу-дет страшно, но привыкнем.
Шел маленький дождь, везде была грязь. Мы двинулись в путь. Пройдя 400 метров, повернули вправо и пошли вдоль сопки, у под-ножья которой ручей шумел.
– Ну вот и пришли, – сказал Филатов, указывая на маленький блиндаж. Здесь сидел один сержант.
– Кто это? – спросил он.
– Да это новенькие. Двоих дали.
– Ну, будем знакомы, – протянул он руку.
Весь обед мы беседовали о жизни, вскоре Лаптев взял меня с собой.
– У меня оружия нет, – возмутился я.
– И не надо, там найдем, – сказал Лаптев.
Рядом был блиндаж зенитчиков, на входе лежал немецкий авто-мат. Я, не говоря ни слова, взял его и под полу. Когда мы прибыли на место, там уже было много разведчиков, которые рыли траншеи. Шел дождь, и большие комья земли отваливались от стенок траншеи, в ко-торой было столько воды, что в ботинках ноги сразу мокли. Не успели мы закурить, как старшего лейтенанта вызвали к телефону. Вернулся он злой.
– Будьте готовы, сейчас уходим на другое место.
– Ну его к еб… матери, – выругался Погодин. – Только и знаем: с места на место переходим.
Мы собрали вещи и пошли влево к сопке.
– Вот, Николай, поживи в этом бардаке, надо не надо, а гонят людей с места на место, – сказал Володька. – А завтра, вот, ****и, на ту сопку пошлют.
Всю дорогу, пока шли, Володька рассказывал о себе, как воевал, а я брал в голову весь его рассказ.
Пройдя два километра, остановились у группы бойцов, это был первый батальон. Мы принялись рыть блиндаж.
– Выбирайте место получше, а то вон они уже два часа роют и ни черта не получается.
Мы с Володькой выбрали картофельное поле под самым обры-вом. Сняли первый штык – хорошо, очень быстро, даже и десяти ми-нут не прошло. Солнце уже садилось. Мы спешили до захода сделать перекрытия. Деревня была неподалеку, и мы со старшим лейтенантом пошли за досками. Блиндаж вышел замечательный. До утра мы спали в тепле и уюте. А утром связистам и разведчикам было велено явиться на О.П. Пришлось оставить такой хороший блиндаж…
Как только отошли от переднего края, увидели убитых, раздав-ленных танками лошадей, кишки их были разбросаны повсюду, вонь стояла невыносимая. Убитых людей хоронили медленно, а потому они лежали почти по две недели распухшие. Вот дошли до церкви, в которой был штаб дивизиона. Стены церкви изуродованы, а народу там собралось больше, чем на святой праздник. Я присел в угол возле своего телефониста.
– Ну как, привык к такой жизни? – спросил он меня. – Наверное, когда в школе был, на фронт тянуло?
– Да нет, не очень страшно…
– Савченко, бери вещи и  к майору, – сказал старший лейтенант.
– А где он?
– Да вон стоит.
– Разведчик Савченко прибыл! – отрапортовал я.
Тот усмехнулся:
– Новенький?
– Так точно!
– Поехали…
Сели на «виллис» и молча поехали. Майор часто ругался матом, и при этом каждый раз рядом с машиной разрывалась граната. Машину качало из стороны в сторону. Остановились возле миномета. Майор сказал:
– А теперь иди обратно.
Я повернулся и побежал. В любой момент можно ожидать удара. Я добрался до церкви и только захлопнул за собой дверь, как рванул снаряд рядом. И чья-то лошадь, заржав, сильно ударила копытами в cтену. Потом еще и еще, казалось, стены рухнут. Когда все стихло, я подошел к своим разведчикам.
– Вот, поешь суп, хлеб.
Я попробовал суп, он был холодный и безвкусный. Потом дали сало. Я взял у связистов котелок с чаем и, сильно подсластив, выпил с хлебом. Вскоре был приказ идти дальше и занимать ближайшую сопку. Задание мы выполнили, но едва связисты установили свой аппарат, как совсем рядом разорвался снаряд. Я лег в маленькую ямку, но тут десяток еще перелетел через голову. Оставаться здесь было опасно. Я подбежал к первому попавшемуся блиндажу, но оказалось, что в нем и головы не спрятать. Я стоял под открытым небом, как и другие бойцы. Вокруг стон, крик, много убитых. Радисты мне помогли, вытащив рацию наверх, таким образом я смог залезть в нору целиком.  Немцы перешли в контратаку, пехота бежит, я сам не понимал, жив или мертв.
– Товарищи, обороняться! Обороняться! Стрелять обратно, – кричал какой-то капитан.
Но разорвался снаряд, и солдат упал замертво.
– Сражаемся до последнего патрона, отступать нельзя! – кричал майор.
Я схватил винтовку и решил проявить снайперские навыки.
–  Колька, Колька! – крикнул кто-то.
Я увидел Володьку Погодина. Прыгнул к нему в блиндаж, мы плотнее укрылись и принялись отстреливаться,  вскоре вернулась об-ратно пехота. Но все же нам пришлось отступить… Но мы не медлили с артподготовкой, на третьи сутки пошли снова на сопку, на которой оборонялись враги. Там было много убитых, а весь кустарник порезан осколками, живого места не найдешь. Разведка доложила, что можно пойти в деревушку, там переночевать, отдохнуть. Я никак не мог уснуть, вышел наружу и тут слышу взрыв… Очнулся у Володьки на руках.
– Ты жив, Коль?
– Вроде да…
               
********************

Наступал рассвет, снова в дорогу, идти нужно было трудными путями, где немец бил наверняка. Несколько дней вели перестрелки. Когда нас снабдили боеприпасами, подошли наши танки, пехота – мы взбодрились. Заработали сотни стволов, сотни самолетов в воздухе, ИЛ 2 бьют по переднему краю. Пехота пошла вперед, мы – следом. Наткнулись на немецкие минометы и машины, как хорошо они ни были замаскированы, а мы их нашли. Все разбили. Потом пошли по узкой тропе, но как-то немного разминулись, разведчики левее взяли, связисты прямо пошли, я немного отстал, но вскоре встретил Лаптева. По танкам немцы били прямой наводкой, но в лесу точно не попадали, а потому снаряды угрожали нам. Мы собрали своих, вырыли небольшие ямы, укрылись. Время шло к вечеру, похолодало, и не бы-ло шинелей при нас. Пехота шла впереди, и мы держали с ними не-прерывно связь. Стало совсем темно, пошел дождь, на 30 метров впе-ред ничего не было видно. Долго следовать нам не пришлось – в ло-щине пехота накапливала силы.
Дальше все записи утеряны.




Глава III. Мое появление на свет. Детство

Я родилась не в пору падающих белых мух, но это время остается в моей жизни самым любимым и долгожданным. Появилась я на свет 13 апреля 1982 года в поселке городского типа под названием «Кадыкчан» (в переводе с эвенкского языка – маленькое ущелье, тес-нина, иногда переводится, как «Долина смерти» – бывший поселок городского типа в Сусуманском районе Магаданской области. Распо-ложен в бассейне реки Аян-Юрях (приток Колымы), в 65 км северо-западнее города Сусуман, на автодороге Магадан – Усть-Нера. С на-чала 2000-х гг. Кадыкчан – заброшенный «город-призрак»).  Появи-лась я легко и быстро, как рассказывала мама, и сразу принесла роди-телям в дом много забот. Я практически не спала год, много плакала, но развивалась довольно хорошо и быстро. В два года я уже читала наизусть стихи Агнии Барто. Как и все дети того времени, рано пошла в детский сад, ясельную группу, мне исполнилось тогда год и восемь месяцев. В первый же день моего пребывания в саду я искусала детей, потом воспитателя. В тихий час я всегда бодрствовала, плохо ела, но манную кашу я с тех пор полюбила.

Отец работал с 1979 по 1992 годы машинистом бульдозера на Разрезе Тал-Юрях, на карьере, где обрабатывали угольную породу, взрывали уран, отсюда и сильная радиация в тех местах (позднее это отразится на нашем здоровье). С 1979 года мама работала в столовой, сначала – кухрабочей, затем была переведена на должность буфетчицы III разряда. Жили они в маленьком поселке Аркагала в бараке, где не было горячей воды. Барак попадал под снос, но это было единственное жилье, только через пять лет родители получили в соседнем поселке Кадыкчан однокомнатную квартиру со всеми удобствами, благодаря одному случаю. Был мой второй день рождения. Мне исполнилось тогда два года.  У нас были гости, мама готовила на стол, дети играли на полу в спальне. Не успела крестная проводить нас в зал, как вскоре в наш барак въехал МАЗ, груженный сурьмой. Водитель машины зашел в буфет пообедать, машину на ручник не поставил, а она находилась на небольшом спуске и вот сорвалась и по инерции покатилась вниз. Радиаторы вмиг лопнули, и ржавая вода из труб хлынула под сильным напором в комнаты, испортив все вокруг. МАЗ полностью разрушил мою спальню, но никто не пострадал. Так прошел мой второй день рождения. Иначе, как чудом, это не назовешь, уважаемый читатель!

Когда мы переехали на Кадыкчан, папа с мамой еще много лет работали на Аркагале, ездили каждый день на вахте до места работы. Я ходила в сад с большой неохотой, сон побарывал все желания нового дня, и я безумно хотела вырасти, чтобы пойти в школу. После пробуждения утром я все равно спала на ходу, мама одевала меня в кровати, с закрытыми глазами я чистила зубы, завтракала. 
В детском саду время протекало как у всех детей: утром – манная каша, «зарядка», аппликация, лепка и прочее творчество. Конечно же, играли с девчонками в «дочки-матери», «больничку». В группе со мной была девочка Женя Карпенко, с которой мы каждый день со-ревновались, кто быстрее прибежит с улицы после прогулки в группу, пообедает и ляжет спать. Это было так смешно, когда мы, спотыкаясь, посматривая друг на друга, в спешке собирали ведерки, совки, кукол и мчались к цели! В тихий час я не спала, и меня иногда наказывали за разложение дисциплины, хотя я не понимала – за что именно.
Морозы у нас были лютые, и мама кутала меня в шубу, завязывая сверху еще пуховый платок вокруг, шарф на пол-лица. Я была похожа на маленького снеговика. Однажды меня отводил в сад сосед, и я, спускаясь с горки,  упала и покатилась вниз. Столько было слез! Дядя Саша спросил:
– Отчего ты плачешь, ударилась?
– Нет, – отвечала я.
– Тогда почему?
– Ну я же упала!
Я всегда с улыбкой вспоминаю эту историю. Как и ту, в которой я прикоснулась языком зимой к железной детской лестнице на площадке, чтобы посмотреть, что будет. Мой язык крепко прилип к железяке. Пришлось сильно дернуть головой, чтоб освободиться.  Мой язык покрылся маленькими кровяными точками.  Я больше никогда не проводила таких экспериментов. Ну за «поедание» сосулек я вообще промолчу – у детворы это любимое занятие. Самое интересное, что в детстве я практически не болела.
Росла я балованной, непоседливой, любознательной егозой. Од-нажды залезла в стоящую на улице деревянную бочку и покатилась с горки с криками: «Люди добрые, помогите!». Я была отчаянной и смелой, среди моих друзей преобладали мальчишки, мы играли в «ка-заки-разбойники», «12 палочек», «слепую курицу», прятались в недо-строенном доме на нашей улице Строителей. Мои коленки были все время в царапинах, даже нос я частенько разбивала. Так, дорогой чи-татель, проходило мое детство.
С 1990 по 1992 года мама работала в ресторане «Полярный» кладовщиком. Я помню, как иногда она брала меня с собой на работу по причине того, что присматривать за мной было некому. Мама на-кидывала мне на тоненькие плечи теплую жилетку из овечьей шерсти, которая впитала в себя не только характерный запах склада, но и запах мышей (смеюсь), я его до сих пор помню. Холодным зимним утром мы пили индийский чай (его фасовали в маленьких бумажных пачках со слоном на этикетке) из граненых стаканов в подстаканниках и лакомились свежим хрустящим хлебом, покрытым сверху тонким слоем масла. Я с большим интересом наблюдала за маминой работой: как она отпускает продукцию на производство, принимает по-ступивший товар, взвешивает, пересчитывает, ведет документацию и прекрасно считает на деревянных  счетах. Я старалась не мешать ей, а напротив часто помогала. 
   
К труду я была приучена с раннего детства. Вместе с папой мы пылесосили ковры в квартире и мыли полы. Он показывал мне, как правильно выжимать тряпку, потом снова погружал ее в ведро с во-дой, и я проделывала то же самое. После работы отец проверял, на-сколько тщательно я провела уборку, и, найдя пылинку, обязательно указывал мне на нее. Процесс мытья посуды практически ничем не отличался от предыдущего. Так как горячей воды в поселке не было, мы грели воду в эмалированном ведре и переливали ее  в два больших таза – один для мытья грязной посуды, другой – для ополаскивания. Я подставляла низкий стульчик и, встав на него, принималась за дело. Отец проводил указательным пальцем по тарелке, проверяя ее поверхность на наличие жира. Иногда мне приходилось заново пере-мывать часть посуды.
 Но ничего плохо я не вижу в том, чтоб прививать ребенку с дет-ства тягу к порядку, к работе по дому, к стремлению помогать роди-телям. Я хорошо понимаю, что отец хотел развить во мне лишь по-ложительные качества. 
Мама, работая в ресторане, побывала не только в должности кладовщика, но и была буфетчицей в кулинарии, где выпечка и кон-дитерские изделия были собственного производства. Я неоднократно наблюдала за процессом приготовления пирожных, тортов, кексов. В кондитерском цехе я была завсегдатаи и лично выдавливала заварной крем из кондитерских шприцов на вкусные сладости. Когда директор ресторана открыла кафе для детей, где продавали коктейли, моро-женное, соки и пиццу, маму по приказу перевели на новую должность. Теперь она работала барменом и официанткой одновременно. «Полярный» был единственным развлекательным заведением в нашем поселке, а потому все кадыкчанцы непременно  его посещали. В коридоре, перед дверью в кафе, толпилось столько людей, что невоз-можно было протиснуться, в основном, это были дети, желающие по-лакомиться мороженным. Людей впускали небольшими группами внутрь и закрывали двери, потому что столиков в зале было порядка восьми. Однажды я пришла к маме на работу и,  пробираясь сквозь обезумевшую толпу, кричала изо всех сил: «Тут моя мама работает! Пропустите! Я не за мороженным!»
А когда в кафе начали продавать спиртное, то наплыв детей резко сократился, и началось паломничество любителей выпить. Причем за сто граммов водки народ тащил вместо денег золотые украшения, дорогие шубы, хрусталь. Многие брали выпивку в долг, «под запись». Скоро у мамы объем работы увеличился настолько, что мне пришлось помогать ей! Директор «Полярного» наотрез отказалась брать второго человека в одну смену с мамой, и поэтому я сама приняла решение помогать ей. Часто мне было очень стыдно, неловко выходить в зал, полный людей, для того, чтобы убрать со столов грязную посуду: тарелки, креманки, стаканы, пепельницы. Постепенно я стала к этому привыкать, не обращая ни на кого внимания. Я быстро входила в зал с подносом, ставила на него грязную посуду, вытирала начисто стол, задвигала стулья и мчалась обратно в моечную. Там располагались две большие железные раковины, привинченные к стене, наполненные водой на две третьи, в которых я мыла посуду очень тщательно, чтобы она «скрипела». Когда маме необходимо было отойти от барной стойки, я ее замещала: делала коктейли, продавала мороженное, которое мы делали, заливая в большой аппарат фруктовый сок и молоко. Я ставила на весы креманку, а после, потянув вниз ручку аппарата, насыпала холодную «вкусняшку»  в емкость. Вечерами мы с мамой сортировали выручку по купюрам (сто «бумажек» в пачке), обматывали специальной лентой и подписывали. Я любила пересчитывать деньги и никогда не ошибалась. Иногда я мыла полы, когда все посетители уже расходились. Работала я не каждую мамину смену, но уставала смертельно, при этом я имела отличную успевае-мость в школе и всегда училась хорошо! Меня называли «кабацким ребенком» из-за частого моего пребывания в ресторане, можно сказать, что я там росла на глазах у многочисленного коллектива.  С декабря 1995 года ресторан закроют.

********************

 В школу я пошла с шести лет, впрочем, как и многие другие. Вот тут и началась самая прекрасная и незабываемая пора. Наш класс был самый дружный, организованный, побеждающий на многих со-ревнованиях, конкурсах, олимпиадах. Я участвовала почти во всем, была очень активна - творческая натура. Не стеснялась читать стихи, петь, проводить школьные концерты. Наша первая учительница, Се-реда Лилия Юрьевна, любила нас, как родных детей! Учились мы хо-рошо, но вот «чудили», как говорил папа: «ой-ой-ой»! По поведению у меня в  начальной школе стояло «неудовлетворительно», и даже «кол»! Иногда мне удавалось выпросить «четверку» в четверти, клят-венно обещая вести себя хорошо. Но все повторялось снова и снова…
Я однажды разбила стекло в окне игровой комнаты. Дело было так. Учителя решили повести наши классы в кинотеатр на мультфильм «Ну, погоди!», который «крутил» ветеран дедушка Ваня. Все дети быстро собрались, а я замешкалась в раздевалке и не успела ог-лянуться, как весь третий этаж был уже пуст, дверь заперта и, как по-том выяснилось, школу вообще уже закрыли на замок. Я осталась од-на. Темнело. Стучать по дверям было бесполезно, меня никто не слышал. Я зашла в игровую комнату, залезла на большой широкий подоконник и, увидев мальчишек во дворе школы, принялась стучать ногой по стеклу, чтобы они услышали меня. В конечном итоге я раз-била стекло и, высунув наружу красный маленький флажок с надписью «1 Мая», закричала:
– Помогите! Меня закрыли в школе! Позовите кого-нибудь из взрослых!
 После моих криков о помощи ребята поспешили в кинотеатр, где сообщили обо мне учительнице. Меня выпустили, а дома ждал серьезный разговор с отцом. Потом, конечно же, папа вставлял новое стекло в раму, а мне это было уроком – не стоит считать ворон, все надо делать вовремя. Вот так, дорогой читатель.
 
Так же, организовав на перемене игру «паровозик», я, встав впе-реди, потянула за собой вереницу ребят. Так мы бегали по классу, пока Ирка Денисова, девочка высокая и довольно крупная, не споткнулась и не рухнула на меня, а я – на учительский стол. Ножка стола сломалась, и ребята еле успели подхватить его сбоку. Потом я доказывала, что упала не сама, а вместе с Иркой, и она оказалась на мне. В итоге стол делал ее папа, а не мой, как предполагалось вначале. Этого я бы точно не перенесла.
Однажды мне в голову пришло, будто на чердаке нашего дома (а мы жили в пятиэтажке) поселилось «замечательное привидение». Это было что-то! Всем классом мы отправились ловить его, вооружившись всем, что попало под руку. Мы поднялись на пятый этаж, портфели бросили на лестничной площадке, и они образовали мягкую разноцветную горку. Андрей Баранов (его воспитывала бабушка, так как родной отец убил  маму на глазах у Андрюхи, после чего отца по-садили в тюрьму) полез на чердак первым, за ним Сашка Мешков, мальчик невероятно высокий (очень сильно заикался) ну потом Ирка. Они начали угрожающе разговаривать с нашим милым привидением, а потом кто-то сказал, что из темноты появилась треугольная морда с квадратными красными глазами, и что-то  шептала. Ребята буквально свалились с лестницы чердака. Мы с визгами ринулись вниз, запута-лись в собственных портфелях, но чувствовали себя героями! Алена Луйк предложила его задобрить с помощью серебра, но так как се-ребра у нас в доме я не нашла, пришлось взять папину золотую пе-чатку и полезть на чердак. Не успела я протянуть руку, чтобы поло-жить заветную вещицу, как увидела, что по лестнице поднимается папа. Его мы никак не ожидали. Я мигом спустилась и незаметно по-ложила кольцо на место. Больше мы никогда не возвращались к тому, что произошло.
Каждое лето, как и многие другие дети, я ходила в летний лагерь. Тихий час я по-прежнему не любила, но уже за нарушение дисциплины я мыла горшки. Больше всего я обожала, когда мы ездили в бассейн, в соседний поселок под названием Мяунджа (в переводе с эвенкского – «медвежье сердце»).  В воде я была, как в своей стихии. Плавала я до умопомрачения, пока меня совсем не покидали силы. Питались мы в ресторане. Да, да, именно в ресторане, больше помещения не было, чтобы поместить весь лагерь. Много писать о лагере не стану, потому что особо впечатляющих  моментов в нем я не помню. Сам лагерь был в поселке, располагался в здании нашей начальной школы. Новых знакомств не было, так как все друг друга знали, вместе учились. Игры, соревнования, страшилки по вечерам, ну и горшки… Так проходило мое детство.

Глава IV. Природа Севера

Комары – наша всеобщая беда на Севере, они там большие и беспощадные, облепляют на ходу. Если человека привязать к дереву в тайге, он погибнет от этих кровопийц. Спасались мы «комарином», иногда даже в магазин не ходили, пока не намажем тело этим чудо- средством.
Природа на Колыме не богатая, но очаровательная. Сопки высо-кие и могучие, покрытые шубой из елей, стланика, карликовых берез. Облака у нас иногда так низко проплывали по небу, что, казалось, верхушки сопок протыкали их. Я всегда любила кучевые серые облака, запах дождя летом. Когда шла по улице и смотрела на колымские «горы», мне всегда хотелось подняться на одну из них, вдохнуть гру-дью свежий запах тайги, услышать тишину, чтобы сердце ровно и беспечно билось.
Каждому времени года соответствовали свои краски. Они были невероятно яркие, как на хорошем фото: красные, оранжевые, насы-щенные зеленые, белоснежные. Осень одевала лес в багряные одежды вперемешку с коричневым и желтым цветами, с запахом влажности по утрам и туманом. Ближе к этой поре мы собирали  бруснику. Ели ягоду свежей, закрывали варенье, замораживали, ну и, конечно, варили морс. Ягоду, мясо, пельмени и другие продукты, подлежащие за-морозке, мы держали за окном, вешая сетку с ними на крючок – это зимой, естественно. Ну это помимо холодильной камеры. Еще почти в каждой квартире был так называемый «колымский холодильник». Это небольшая ниша с деревянными дверцами прямо под подоконником на кухне, задняя стенка ее выходила на улицу, и продукты там хранились долго.
На Колыме «девять месяцев – зима», как поется в песне. Снег под домами, куда не попадало солнце, иногда не таял даже в июне. А лед на плотине держался местами круглый год. Морозы достигали шестидесяти градусов ниже нуля. Воздух был настолько холодный, что становилось тяжело дышать. На ресницах и на волосах сразу об-разовывался иней. А какие красивые узоры на стекле рисовал мороз!
Был период, в 1997 году (я тогда училась в десятом классе, и наш поселок разваливался на части, как карточный домик) в школе совсем отключили отопление, мы сидели за партами в шубах, перчатках, шапках. Паста в ручке замерзала, и писать было невозможно. Но мы продолжали учиться.
Конечно, когда температура зашкаливала за минус сорок, в школе для младших классов устраивали актированные дни. А это значило, что день свободен! Мы сидели дома! Зато двадцать пять градусов ниже нуля – для нас были подарком. Ярко светило солнце, не грело, конечно, но снег – белый и пушистый – блестел, как россыпь бриллиантов, слепил глаза до боли, пахнул свежестью, какой-то сладкой: сразу возникало желание выпить стакан воды.
Кстати, о воде. В ручьях и реках она невероятно чистая, вкусная, прозрачная до самого дна. Мы пили ее, набирая ладонями. Такая сту-деная, что сводило зубы! Как я уже говорила, на плотине лед местами не таял даже летом, но жители поселка все равно купались, как моржи и загорали на зеленом берегу. Температура летом достигала порой тридцати пяти градусов. Мы с девчонками  загорали летом на крыше дома. Жили мы в пятиэтажке, как и полпоселка, который был город-ского типа. Пляжей, как вы догадались, на Севере нет, в лесу – пол-чища комаров, а летнего солнышка хотелось. Вот мы и приспосабли-вались. А колымский загар держится дольше, чем южный морской, между прочим.
 Лето – пора голубики, крупной светло-синей ягоды, сладкой на вкус, из которой варили варенье, компоты, с ней делали вареники. В отличие от брусники голубика мягкая, растет на невысоких кустах, ягоды отдельны друг от друга.
Однажды, впервые за все годы, что мы там жили, в июне выпал снег! На дворе стоял 1995 год. Была настоящая метель, температура понизилась, сугробы по колено! Почти каждый кадыкчанец держал теплицу. Выращивали мы все: картофель, морковь, баклажаны, ши-карные помидоры и огурцы, перец, капусту – в целом все, как у всех. Земля – сплошной чернозем, руку в короб опускаешь – входит по ло-коть, как в пух. Топили теплицы углем. После такой заварухи с пого-дой люди были напуганы. Снег рвал пленку на теплицах! Печки то-пили без конца. Мы с мамой тоже принялись за спасение урожая. К счастью, июньское солнышко победило нежданную «зиму», и все за-кончилось благополучно. Ни один помидор не пострадал! У нас в те-плице жил еврашка, это такой зверек маленький, напоминает бурун-дука. Они у нас «пешком» иногда по поселку ходили, представляете?
Летом я ходила в лагерь один месяц, как уже говорила, остав-шиеся два были счастливым временем без уроков и забот, не считая вечеров и раннего утра, когда нужно было идти в теплицу, открывать форточки, опылять огурцы и помидоры. Мама будила меня, рано по-звонив с работы, потом интересовалась, сходила ли я в теплицу? Я говорила, что сделала все необходимое, хотя еще не вставала с крова-ти. И в одиннадцать утра бежала стремглав исполнять свой долг. Овощи и цветы «задыхались» от испарения. Но родители об этом не догадывались. А вечерами мы поливали наше добро, окучивали, удобряли – делали все для отменного урожая.  С нами в теплицу хо-дила наша кошка Настя, она была умная и преданная. Прожила у нас очень долго. Уезжая с Севера летом 1998 года, мы забрали ее с собой. Эта пушистая кокетка постоянно прибывала в состоянии беременности. Через много лет она умерла у меня на руках.

Глава V. Школьная пора

Первого сентября на школьную линейку мы шли уже в куртках, ботинках, легких шапках. Наступали заморозки. Небо все чаще было серого цвета, облака угрюмо нависали над поселком. Снег срывался мокрый, смешивался с дорожной грязью, я не любила это время (тем более, начинался учебный год) – время, которое я вернула бы сейчас с удовольствием. Начальная школа была не так интересна, как средняя, и это понятно.
Иногда я забивала спичками и бумагой замок в двери кабинета, в котором должен был состояться урок, или подстрекала ребят на это занятие. Наши мальчишки порой делали электрозамыкание, засунув ножницы в розетку, а мы, девчонки, стояли «на стреме» и следили, чтоб преподаватель не шла в этот момент в класс.
Во всех школьных мероприятиях я принимала активное участие: проводила концерты, читала стихи, ставила сценки. Я состояла в школьном квинтете, состоящем из пяти девочек, включая меня.  Свои первые деньги я заработала как раз на выступлении, прочитав стихо-творение «Рукавички». Я заняла первое место и получила 25 рублей, на которые отметила свое тринадцатилетие. Потом я еще не раз зани-мала призовые места, ездила на концерты и конкурсы в другие насе-ленные пункты, в город Сусуман, где также получала денежные воз-награждения.
Помимо этого я играла в баскетбол. На районных соревнованиях между спортклубами и школами наша команда занимала часто первое место. У меня сохранились грамоты еще с изображением В.И. Ленина. Я всегда помню наставление тренера З. Муратиди : «Борись за мяч!».
На тренировках я так активно играла, что меня просто «убирали» с поля для того, чтобы другие игроки могли тоже себя показать. А я нервничала и кричала им, как вести мяч, кому кидать пас, как обойти соперника. Вообще, спортом я занималась всегда. Бег по утрам на свежем воздухе, тренировки или просто зарядка дома – все это до сих пор присутствует в моем жизненном графике.
В средней школе (а в нашем поселке их было всего две – на-чальная и средняя), начиная с пятого класса, у меня были проблемы с алгеброй и химией. Я не понимала эти предметы, и все контрольные за меня и домашнее задание делала моя соседка по парте Ленка.  А я помогала ей с русским и английским языками, литературой (писала два разных сочинения на одну тему). На уроках алгебры учительница все время вызывала к доске учеников по очереди. Когда она доходила до нашей с Леной парты, то спрашивала соседку, меня пропускала и переходила к следующим. Так в течение года меня вызвали к доске один раз, так как я все равно ничего не смогла бы решить. Зато анг-лийским я занималась с огромной охотой, участвовала в олимпиадах, получала самозачеты. Также любила историю, литературу. Гумани-тарные предметы – мой конек.
С Ленкой меня связывала крепкая дружба. Мы знали друг друга давно, но дружить начали лишь с седьмого класса, когда она перешла в наш класс из литера «А». Мы настолько сблизились, что проводили вместе все свободное время, даже ночевали иногда друг у друга. Мы менялись одеждой, «ели из одной тарелки», делились сокровенными тайнами, мы все и везде делали вместе. После школы обедали у меня или у нее дома, отдыхали, а потом принимались за уроки. Только ве-чером расходились по домам. Ленкина мама забила тревогу, мол, по-чему девочки так много времени проводят вместе? А мы жить не могли друг без друга! И в радости, и в горе. Но со временем я стала замечать, что моя подруга меняется, ее начало тянуть в другие ком-пании. Ребята собирались на «хате», так мы называли никому не при-надлежащую квартиру, хозяева которой ее просто оставили и уехали из поселка. А в ней компания по-разному проводила время. 
– Зачем ты ходишь туда, неужели тебе не интересно со мной? – спрашивала я.
– Ты эгоистка! Подруга настоящая, самая лучшая – только ты у меня, а приятелей и знакомых должно быть много!
После этого мы отдалились друг от друга. Я продолжала об-щаться с одноклассниками, но очень переживала – мы ведь каждый день сидели за одной партой! Вскоре Ленка отошла от новых това-рищей и снова вернулась ко мне. Ссорились и мирились мы с ней по нескольку раз в неделю. Но все заканчивалось очередным примире-нием. Однажды Ленка попала в больницу. Положение материальное у нас было тогда очень тяжелое, мы голодали! Я принесла ей домашней еды, все скромно, но с душой.
– А что ты мне яйца с картошкой притащила и огурцы? Сама та-кое ешь! Я апельсин хочу, яблоки. Фрукты, короче, хочу…
Я еле сдержала слезы. Гостинец пришлось нести обратно домой.
Ленка мечтала стать юристом – первоклассным, востребованным и грамотным, а я планировала поступать в театральное. Однажды на перемене в школе мы с одноклассниками сидели в вестибюле  и говорили о том, кто куда поступать будет после выпуска.  Когда оче-редь дошла до меня, Ленка оборвала меня на полуслове:
– В театральное она поступать собралась, актрисишка засратая!   Всю жизнь свою будешь за кулисами кукарекать. Я вот буду извест-ным юристом.
– Это мы еще посмотрим, – огрызнулась я.
Спустя какое-то время я простила ее за оскорбление, но вот под-руга снова показала мне свое высокомерие. Мы были у меня дома, когда между нами разгорелся спор.
– Проси у меня прощения, – скомандовала она.
– Ну извини, хотя я себя виноватой не считаю.
– Нет, ты проси прощения в письменной форме. Представь из-винения – как юристу, в виде заявления, а я после подумаю, простить тебя или нет!
– Ничего я писать не буду – я уже извинилась.
– Это не принимается. Пока не настрочишь на бумаге, общаться с тобой не стану!
– Не надо! Ничего писать не буду!
Вечером того дня я все рассказала отцу, на что он твердо ответил:
– Не позволяй себя унижать никому и будь увереннее! Ты пра-вильно сделала.
Я не звонила ей долгое время, она тоже молчала. Мы обе боро-лись со своими чувствами, и вот Ленка первая набрала мой номер:
– Приветик, как дела, Савченок?
– Привет, хорошо!
– А мы пирожки напекли с ягодой, приходи вечером – я соску-чилась…
– Ладно, – я снова простила ее, сердце растаяло и эмоции вышли наружу. – И я скучала, больше никогда не делай так, мне неприятно!  И унижать я себя не позволю никому!
– Хорошо, – тихо промолвила Ленка. – Прости.
– И ты меня.
При встрече мы обнялись, спрятали колючки, и снова дружба взяла верх.
Я не жалею об этих отношениях нисколько, в них было и плохое, но хорошего – больше. Мы устраивали такие приколы, что пора-жались своей фантазии. То катались зимой на санках, запрягая туда Ленкину собаку – ротвейлера, то однажды закрыли себя в комнате и не могли выбраться целый час. Пришлось расковырять дверную коробку ножницами. Когда мы насилу открыли дверь, я спросила:
– Слушай, как же мы так смогли закрыться, я не поняла?
– Давай еще раз попробуем? – нашлась Ленка.
Мы хохотали до упаду. А однажды нам даже пришлось прини-мать роды у моей кошки, мы подбадривали несчастную как могли! После появления первого котенка мы пожали друг другу руки:
– Поздравляю, коллега, роды прошли удачно, дальше пусть сама, – сказала я.
Ошалевшая кошка была не против самостоятельно продолжить процесс. Мы с подругой постоянно пекли пироги. Любили в четыре руки играть на пианино. Нам нравилась «Монополия» и карточные игры. И,  к счастью, разные мальчики. Из-за них мы никогда не руга-лись. Напротив, помогали друг другу в сердечных делах. Мы звонили иногда своим «любимым» по телефону и молчали в трубку, слушая шквал ругательств в свой адрес на другом конце провода. Про теле-фонные проделки вроде: «А у вас вода есть? – Мы слона придем ку-пать к вам!» – я вообще промолчу. В этом мы были завсегдатаи. 
Мы вместе пробовали курить. Тайком от родителей. Ленка вы-таскивала из папиной пачки «Bond» две сигареты, они были такие крепкие, что тошно становилось. Эксперимент мы все же не преры-вали.
– Смотри, – сказала Ленка, передавая мне губительную штучку. – Эти крепкие, по мозгам дает, голова может закружиться, я уже про-бовала.
– Ладно, давай, – ответила я и, взяв сигарету, прикурила.
– В себя втягивай дым, – засмеялась подруга. – А то ты, как не всерьез.
Я прислонилась спиной к холодильнику возле окна и выпускала дым в открытую форточку. Был теплый зимний день. Мы вернулись из школы и, не успев пообедать, принялись за взрослые делишки.
– Слушай, – неуверенно обратилась я к Лене, сползая по холо-дильнику вниз. – Ты говорила, что будет плохо, но что настолько…
– Бросай сигарету, иди ложись на кровать.
Мне стало легче. Убрав следы «преступления», я вернулась до-мой. Родители меня ждали.
– Ой, мам, мне немного нехорошо, отравилась, видимо, – робко сказала я, заходя в квартиру.
¬– Танюш, – испугался папа. – У Эльки, похоже, желтуха!
– Да нет, пап, ты что, откуда? Сейчас станет легче.
– Так, я «скорую» вызываю, – всполошилась мама.
– Нет! Нет, никакой «скорой», это… давление… повышенное… вот и тошнит.
– Подождем немного, если лучше не станет, я звоню.
  Я приложила все усилия, чтоб мне стало лучше. С тех пор мы с Ленкой были осмотрительнее!  (Сейчас я вообще не курю!).
Друг к другу домой  мы заходили, даже не стучась в дверь, как к себе. Во всех школьных конкурсах и смотрах участвовали вместе, а репетиции проводили у Ленки дома. Мы дружили с нашими одно-классниками – Мишкой и Денисом. Часто проводили вместе время, собирались то у меня, то у Ленки, иногда у Деника. Нашим любимым занятием была карточная игра в «дурака». Ребята приспособились го-ворить друг другу, какие на руках карты, называя каждую именами известных баскетболистов. Мы в долгу не остались и использовали имена зарубежных кинозвезд. Мы часто играли «на желание», и ку-карекать в открытую форточку мне было не привыкать. В те годы большим увлечением были игровые приставки, которые подключались к телевизору. Сверху в приставку вставлялась дискета с играми, самыми популярными из которых были «Марио», «Танки» и «Руса-лочка». У Ленки была такая приставка, и нередко свое свободное время мы проводили за играми, визжа от восторга и волнения.
Однажды мы с подругой придумали новую шалость: обвязали ручки соседних дверей в подъезде разными концами веревки и одно-временно в обе квартиры позвонили в звонок. Сами бежали прятаться на этаж выше и сидели, как мыши, затаив дыхание. И только сердца наши бились громко и часто от волнения. Нас никогда не ловили, и это радовало.  Радовало все в этом возрасте, мы были юными и бес-печными, мечтали о прекрасном будущем, не зная, что уготовит нам судьба. Забегая вперед,  скажу, что после нашего отъезда из поселка еще год мы с Ленкой переписывались. Каждая строчка наших писем была наполнена тоской, наши сердца разрывались на части, мы не могли жить друг без друга. И родители подруги приняли решение пе-ребираться ближе к нам, а точнее, в тот же город, где жила наша семья. Ленка поступит в медицинскую  академию, и полгода мы еще будем жить с ней вместе, снимая небольшую комнату у сварливой старушки. Какое-то время за аренду комнаты платил мой дядя, но вечно это продолжаться не могло. Финансовое положение родителей было очень тяжелым, и по этой причине я переехала в общежитие, после чего мы с подругой почти перестали общаться. Теперь возле нее крутились богатые девчонки, с которыми дружить было выгодно. Мне Ленка не звонила никогда! Я изредка набирала ее и слышала в трубке упреки:
– Что ты, как старуха, сидишь на этой работе до вечера, что на дискотеки не ходишь, не веселишься, молодость пройдет, и вспомнить нечего будет! Зарылась в бумагах, как недотрога, как затворница сама сидишь!
Этой беспечной девочке не приходилось терпеть лишения, голо-дать, она не знала, с каким трудом зарабатываются деньги и что значит экономить почти на всем, чтоб пропитаться и заплатить за комнату.
– Лен, я работаю, потому что мне надо себя кормить и оплачивать за жилье, к тому же я учусь заочно. У меня нет возможности ходить по дорогим клубам. А ты что не приезжаешь, не звонишь?
– Да вот, некогда, ну прости, исправлюсь, – хихикала она на другом конце провода. Но мне было все равно.
Живя в одном городе, мы перестанем вскоре вообще видеться. В моей душе что-то надломится и больше никогда не срастется! Не-сколько раз мы еще попытаемся возобновить отношения, но безре-зультатно. Обе будем прекрасно понимать, что детство ушло, мы из-менились. Но я до сих пор вспоминаю нашу дружбу, сожалея, что мы не уберегли ее.


Глава VI. Проба пера

Писать стихи я начала уже в одиннадцатом классе, на юге, а до этого практиковалась в прозе. Тематика была совершенно разнооб-разной: романтика, детективы, приключения. Я тогда выбрала себе почему-то псевдоним Линда О,Джонсон. Действия в моих рассказах происходили то в Англии, то в Америке, и мои герои тоже носили иностранные имена. Видимо, под влиянием западных фильмов.
Мне было двенадцать, когда я впервые взялась за перо. Сейчас, перечитывая свои работы, я удивляюсь той наивности, с которой я писала. Понимаю, что сейчас все сделала бы по-другому. Но тогда это была могучая волна вдохновения, фантазий, я писала до полуночи, так хотела скорее закончить. Всегда представляла, что мой герой – это я, у него часто был мой характер, переживания, цели. Ну и, конечно,  любовь. Мои работы читали далеко не все, только те, кому я доверяла, знала, что надо мной не посмеются, а помогут, подскажут и не осудят за зрелость в высказываниях.
Мои любимые поэты – Сергей Есенин и Владимир Семенович Высоцкий, они близки мне по духу, я их очень понимаю. Какая-то вечная печаль и терзания в их сердцах, в глазах – нелегкая судьба. В их стихах, прозе постоянное разнообразие, полнота, простота и в то же время оригинальность, они не скучные, не душные и не больные, как у некоторых поэтов. В моих стихах присутствует романтика и юмор, любовь к родине, тоска по счастливым временам, Колыме, даже есть мистические стихи; впрочем, вам судить, дорогой читатель.
Незадолго до моего возвращения в литературное объединение «Горячий Ключ», в мае 2009 года я попала в больницу и там, коротая время, прочла книгу Варлама Шаламова «Колымские рассказы». По моему мнению, эта книга – сильная, человечная, пропитанная болью – написана очень просто и легко читаема. А перечитывать ее можно неоднократно, на одном дыхании. Некоторые говорят, что по духу она сильнее произведения «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицына. Сколько судеб! Людские жизни проносятся перед глазами. И Колыма, с ее суровыми законами, правит балом. Тогда, под сильнейшим впе-чатлением от прочитанного я сочинила стихотворение «Тогда на Ко-лыме». Писала я его так, как никакое другое: ручка, будто сама бежала по бумаге, я не могла остановиться. Услышав это произведение, мой крестный, Палий Анатолий, сказал, что я не имею права «зарывать» свой талант и должна обязательно отдавать в печать свои про-изведения. Повторял он это неоднократно. Я недолго думала над его словами. Подошла на рынке к Владимиру Загородникову, председа-телю литературного объединения «Горячий Ключ», и спросила: как можно к ним попасть? Вход на заседание свободен, гостям там рады, стихи у меня есть – мне ничего не мешало начать все сначала.
 
              Крестный с моими родителями. г. Горячий Ключ, 2008 г.

Позже, в 2010 году, мне торжественно вручили удостоверение как члену ЛИТО, грамоту, но самое приятное – это видеть свои тво-рения в печати, в альманахе, выпускаемом ЛИТО.
Мне было легче писать, когда я уединялась. На Севере мы десять лет прожили с родителями в однокомнатной  небольшой квартире, и возможности «работать» с пером не было. Когда мне исполнилось двенадцать, родители купили «двушку» ленинградской планировки в соседнем доме. Своя комната – это мечта, как говорится, всей жизни. У меня в комнате стояло темно-коричневое пианино,  на котором я играла, сочиняла сама музыку. На фортепьяно играла всегда без нот, у меня была отличная память, которая с годами совершенно «ис-портилась». Но занималась музыкой я недолго, пришлось выбирать между учебой в школе, тем более выпускной класс, и искусством…
Да, на Севере с 1993 по 1997 год, я ходила в музыкальную школу на все, пожалуй, отделения, кроме скрипки. Причем по несколько раз переходила с одного отделения на другое. Мне хотелось скорее научиться рисовать, как ученики старших классов, а не малевать кар-тинки с открыток. Балет утомлял, к тому же я была не гибкая, доста-точно высокая для балета, ленилась делать растяжку, конфликтовала с некоторыми девочками. Но на пуантах постоять успела. Остановилась я на фольклорном отделении, в котором помимо того, что танцевала народные танцы и исполняла песни, я еще играла на гармони. Даже успела выступить на концерте с какой-то примитивной мелодией. К тому же мой инструмент «помогал» мне заработать денег и сладостей в один из сочельников. Когда я колядовала, то пела под гармонику песню «Маленькой елочке холодно зимой», а затем снимала с головы шапку-ушанку для пущего эффекта и протягивала перед хозяевами квартир. В нее со звоном сыпались пятаки. Наше фольклорное отделение ездило в соседние поселки, пару раз были в городе Сусуман с концертами, также выступали на праздниках и различных юбилеях. Мы одевали длинные красные вышитые сарафаны, расписные кокошники с длинными красными лентами, которые завязывали в бант, и плыли, словно лебедушки, грациозно и величаво. Всегда улыбка на лице, ровные спины, поднятый подбородок, вот она – русская краса!
Туда я тоже ходила недолго, так как наша руководительница пе-реехала на ПМЖ в другую местность. Так развалилось наше отделение и мое последнее пристанище в музыкальной школе.
Что же касается писательского поприща, как я уже сказала, теперь у меня был свой «кабинет», в который родители почти не заглядывали, и времени на уединение со своими мыслями я имела предостаточно. Я была большой фантазеркой и, когда писала свои небольшие рассказы, всегда представляла себе написанное, как в реальности или как будто я смотрела фильм. Читая мои работы, можно было понять, что их писал подросток. С моих рукописей я набирала текст на печатной машинке вместе с подругой Настей Шадриной.  Сначала она мне диктовала, а я печатала, потом мы менялись. Шутя, она спрашивала: «дам ли я ей автограф, когда выйдет первая книга с этими рассказами?». Пару моих работ мы отправили в Сусуманскую типографию, но позже нам сообщили, что там был пожар и мои работы сгорели наряду с другими бумагами.
Вдохновение посещало меня часто и накрывало такой волной, что я сидела всю ночь, и к утру у меня был новенький рассказик. Стихи я писать не пробовала, я не знала тогда об этой способности, но годы шли, и, когда мне исполнилось семнадцать лет, муза сделала свое дело.

Глава VII. Трудное время. Знакомство с дядей

На дворе был 1995 год. Во время трудовой деятельности в артели «Первомайская», где отец  работал старателем с  1993 года, родители приобрели бытовую технику (ее мы позже продадим, чтоб не умереть от голода). Жизнь становилась все труднее и труднее. Папа начал работать на себя. Купил с товарищем на двоих КамАЗ. Втайне от мамы занял много денег под проценты, на которые, в частности, и работал. Конечно, в семье царила напряженная атмосфера, время было очень опасное. Мы все время волновались за папину жизнь, когда он был в рейсах (он колесил в Магадан, Якутию, по Магаданской области в целом), и какая наступала радость на сердце, когда он возвращался. Дела у папы не шли, управленческими способностями он не обладал, а ведь они важнее, чем просто умение крутить «баранку». Напарник предложил отцу продать машину и поделить деньги. Но тот отказался и, снова заняв деньги, отдал напарнику причитающеюся ему долю, а КамАЗ оставил себе. Теперь папа ездил в рейсы самостоятельно. Но долг платежом красен. Денег по-прежнему не хватало, а проценты росли каждый месяц. К тому же машина требовала постоянного ремонта. Однажды к нам пришли двое мужчин и долго говорили с отцом на кухне. Разговор был серьезный, с угрозами! Мама боялась, что отец сделает с собой что-нибудь: у него была сильная депрессия, страх, неудача преследовала одна за другой. Один из жителей поселка просит продать ему машину, но достаточно денег предложить не может. Родители соглашаются на любые условия. Но и этих вырученных средств не хватает для полного погашения долга. Летом 1996 года мама вызывает родного брата папы – Петра, о котором я знала только из папиных рассказов и трем фотографиям из нашего семейного альбома. Они были не очень похожи друг на друга и совершенно разные люди. Дядя – предприимчивый бизнесмен, мага-зины, строительство, работы много, проблем тоже. Я помню востор-женный блеск в глазах отца и ту радость, с которой он встретил брата. Петр вернул за нашу семью оставшуюся часть долга и спас  поло-жение. Он пробыл у нас совсем недолго. Но за это время дядя убедил отца в немедленном переезде на их родину – в Краснодарский край. Он настоятельно просил все бросить. Дело было в том, что наш поселок рушился, шахты закрывали, люди покидали свое жилье, отправляли контейнеры на материк и уезжали. Все жители поселка получили сертификаты на новую жилплощадь по программе «Пилот» и купили себе квартиры там, куда переехали, это мог быть любой уголок России. Петр обещал нам, что у нас будет свое жилье на материке, что он выделит нам квартиру в одном из своих домов, строительством которых он занимался. Сказал, чтобы мы оставили тут все вещи, мебель, что на новом месте он поможет нам устроиться. Отец поверил словам брата, настроился решительно и согласился, боясь, что ситуация в поселке ухудшится. А мама не смогла его переубедить, были скандалы, слезы, уговоры, но все напрасно.
– Собирайте вещи и улетайте с Элькой в Нерюнгри, как ты хо-тела, а я полечу на юг, брат обещал помочь. Все хорошо будет. В Якутию сами отправляйтесь. Как хотите, – резко отвечал отец.
 
Мама была в отчаянии, но согласилась с папой. Покинули мы Север не сразу, еще пару лет мы сводили концы с концами. Отец  не работал около года. Мама тянула всю семью. Наступили совсем тя-желые времена. Мы выживали, как могли. Это был период, когда котлеты из мяса на нашем столе были только по праздникам, в коли-честве нескольких штук. Мы перешли на каши, макароны, пекли хлеб. Я никогда не забуду, когда однажды вечером мама налила горячую воду в стакан из самовара и выпила вместо ужина, чтобы не чув-ствовать голода. Мы жили в долг. Таких семей было в тот период до-брая половина нашей многострадальной Родины. Папа ходил сам не свой от отчаяния, ему было стыдно, что он ничего не может сделать.  Досталось и нашей кошке, которая от голода не могла даже на кресло запрыгнуть, ее шатало из стороны в сторону. По выходным дням на наш двор, по улице Строителей, приезжала машина с молоком. Я бе-жала к маминой подруге Алле и просила денег на молоко, чтобы сва-рить манную кашу. Иногда тетя Алла меня кормила. Мне не всегда было удобно питаться у кого-то, но голод часто напоминал о себе.
В то время мама себя плохо чувствовала, она нуждалась в лече-нии, а средств на лекарства не было, тогда я обратилась к своей одно-класснице Свете, которая общалась с ребятами, все продающими и все покупающими, и попросила продать мое золотое кольцо, которое родители подарили мне. Мама ничего не знала.
– Привет, Светик, помнишь, ты говорила мне, что я могу всегда обратиться к тебе за помощью? – спросила я с надеждой, дождавшись подругу после тренировки в спортзале.
– Привет! Ну? – запыхавшись, ответила та.
– Так вот, сейчас тот самый случай, когда мне нужна срочная помощь!
– Что там у тебя?
– Мне нужны деньги на лекарства маме. Дома ни копейки и в холодильнике «мышь последняя повесилась»!
Светка рассмеялась:
– Так, в чем помощь заключается?
– У меня колечко есть, золотое. Надо продать. Твои ребята зна-комые возьмут?
– Допустим.
– А сколько дадут за него?
– А у тебя выбор есть? Попрошу за тебя, не переживай.  Деньги будут. Давай кольцо.
– Спасибо, Свет, только мне срочно…
– Через пару дней принесу деньги. Давай!
Я хотела бы получить за кольцо больше, но условия диктовала не я. Так произошла моя первая сделка. Потом родители продали кое-что из бытовой техники, украшений, чтобы нам прокормиться. 
Поселок Кадыкчан разваливался на глазах, как карточный домик: опустевшие разбитые обгоревшие дома с зияющими дырами вместо окон, хаос на улицах, нищета, беспризорная спивающаяся молодежь – все угнетало катастрофически! Музыкальную и начальную образовательную школы закрыли! Многие занялись коммерцией, вы-живали, кто как мог. Криминальные заработки были не исключением. После девяти месяцев безработицы в 1996 году отец продолжает тру-диться машинистом бульдозера на открытых горных работах по до-быче угля на шахте «Кадыкчанская» «Северовостокуголь». За время своей трудовой деятельности папа получал неоднократно грамоты, подарки и знаки «Шахтерская Слава» за достигнутые в производстве успехи.
 Зарплату снова не получает месяцами, как и все работники, приносит домой только расчетные листы, которые мама благополучно складывает в вазу. Все эти обстоятельства бесповоротно подтолкнули отца к переезду. Он ничего не хотел уже слушать о сертификате на квартиру, который выдали абсолютно каждой семье по программе «Пилот», и, отправив контейнер с самыми необходимыми вещами на юг, немного не дождавшись субсидии, мы покинули Колыму. Уже навсегда. Тем более Петр теплил нас надеждой на хорошую жизнь, работу, квартиру и помощь.
В конце июля 1998 года наш товарищ привез нас в поселок Со-кол, где располагался аэропорт под Магаданом. Мы ехали сутки от Кадыкчана по Колымской трассе «Тенька», которая состояла из пере-валов. Лес уже начинал наряжаться в осенние одежды, мы иногда ос-танавливались сделать «перекур», выходили из машины и любовались в последний раз красотами северной тайги, дышали ее ароматами, слушали пение птиц, и каждый в душе думал только об одном. Мы прощались с тем, что дорого для нас, мы оставляли здесь свои сердца и души. Именно на Севере было все самое хорошее у нас, самое доброе и дорогое, наши друзья, молодость родителей, они прожили здесь 25 лет! Мое рождение – самая большая радость – тоже произошло здесь. Мы не сдерживали слез, печаль сковала душу, а в горле стоял комок горечи. Мне хотелось кричать изо всех сил! Я не хотела уезжать, все мое существо противилось, я не хотела верить, что это конец. Я вытащила из дорожной сумки папины комнатные тапочки и, поставив их у края дороги, написала на снегу большими буквами: «МЫ БЫЛИ ЗДЕСЬ!».
Сутки прожили мы в гостинице. А на утро наша семья уже была готова к вылету.
– Вот и все, – прошептала я еле сдерживая слезы. – Вот и все…
Заканчивался один этап моей жизни и начинался новый, неиз-вестный, сложный. Вот так, уважаемый читатель, я простилась с тем, что мне было дорого, любимо, и с неопределенным чувством стара-лась принять эти перемены судьбы.
Глава VIII. Переезд. Новая жизнь. Первый удар

  Итак, мы приезжаем в маленький провинциальный городок Го-рячий Ключ в Краснодарском крае. Здесь я пошла в одиннадцатый класс, где меня хорошо приняли, я нашла новых друзей и абсолютно не чувствовала себя «белой вороной». В коллектив влилась я очень быстро, по-прежнему принимала активное участие в различных школьных конкурсах и мероприятиях. Вначале было немного тяжело привыкать ко всему новому, но ребята из класса поддержали меня, помогли, некоторые сами искали со мной дружбу. Я благодарна им за это. Даже на выпускном вечере, на вручении аттестата, наша завуч произнесла: «Эллина была с нами всего год, но запомним мы ее на-долго!».
Снова я пробую писать стихи.  Мои родители до определенного времени даже не догадывались, что я пишу. Пройдет много лет, пре-жде чем я дам читать свои работы маме. Я боялась очень, что мои труды «канут в бездну», их не заметят, не оценят, тогда мне было страшно. Еще в детстве я боялась, что когда-нибудь умру, а обо мне не узнают. На юге я познакомилась с замечательной поэтессой, она работала в редакции местной газеты, очень интеллигентная, образо-ванная женщина. К большому стыду, я не могу вспомнить ее имени. Мои первые стихи ей совершенно не понравились, они «неграмотно» были написаны. И тогда я узнала, что существует определенный по-рядок, с помощью которого строится стих. Я приходила по выходным дням к ней домой, и мы работали над моими произведениями. Она жила в небольшом доме на Чепурковой горе. В комнатах всегда был творческий беспорядок, на столе стояла пепельница, полная окурков от сигарет. На стене в зале располагалась большая картина с ее изо-бражением, а в самой комнате царил полумрак. На окнах были тяже-лые, темные занавески. Мы погружались в совсем иной мир – не тот обывательский и рутинный, а в котором можно было творить, фанта-зировать, строить жизнь такой, какой я представляла ее себе. И рабо-тали, работали, работали… Когда я уехала учиться в Краснодар после школы, мы потеряли связь. Только через несколько лет я узнала, что моя наставница умерла. Я случайно наткнулась на ее могилу во время похорон папиного друга. Мы мало успели поработать. Уверена, что научилась бы многому от нее.
В том же 1999 году я познакомилась с Владимиром Загородни-ковым – интересным, начитанным и терпеливым человеком, поэтом, чьи творения наполнены новизной и искренностью, подчас даже не-приличным откровением, но зато без изъяна. Он пригласил меня в литературное объединение «Горячий Ключ», которое я посещала со-всем недолго. Пройдет около восьми лет, прежде чем я туда вернусь, но уже все будет серьезно: я стану членом ЛИТО, мои стихи и статьи будут печатать в альманахе «Литературное обозрение», в московской газете «Возрождение надежды», я начну размещать свои произведения в интернете на сайте «stihi.ru», буду номинирована на премию «Поэт года 2013».
А пока мы живем в однокомнатной квартире, которая принад-лежит тестю Петра, который получил ее как инвалид войны. Денег у нас по-прежнему нет. Мама около шести месяцев не могла найти ра-боту. Отец идет на стройку к брату и трудится там за копейки, без га-рантий и страховки. Мы снова очень экономно живем. Спим на старом, скрипучем диване, кушаем на полу, у нас не было даже стульев. Правда, первые несколько недель Петр возил нас питаться к себе до-мой, где его жена Надежда очень гостеприимно нас встречала. Всю мебель по настоянию дяди мы оставили на Севере, а обещанные ус-ловия не получили. Папа приносит домой до пятисот рублей в неделю, а то и реже. Однажды дядя, придя к нам и не выдержав маминых упреков в том, что мы голодаем, кинул на стол двести рублей, как кость дворовой собаке. Я помню, как мама начинала срываться и про-сила папу уйти от Петра, а он все время твердил: «Я не могу, он – мой брат, как я его оставлю?». Если бы отец знал, как с ним поступит брат совсем скоро.
Летом 1999 года у нас случилась страшная беда. В одну из ночей папа дежурил на Петиной стройке в вагончике. Вечером мама с под-ругой отнесли ему ужин, а рано утром дядя втащил под руки еле жи-вого отца: его избивали несколько человек, среди них была женщина, по национальности, как потом скажет папа, это были курды! Его били чем-то тяжелым по голове (таким образом, через нашу семью дяде мстили), череп был деформирован, потом связали скотчем и бросили на улице, так он пролежал там какое-то время. Чудом его нашел кол-лега, придя рано утром на работу. В нашу дверь позвонили. Я открыла и увидела на пороге взволнованного дядю Петю. Он произнес: «Принимайте» и поспешно выбежал снова на улицу. Я ничего не по-нимала. Босиком и в ночной сорочке я кинулась вслед за дядей. Он  вытащил из машины еле живого отца, его лицо было все в крови, ог-ромных гематомах, глаза почти не открывались, все тело было по-крыто синяками и ссадинами. Он тяжело дышал, терял сознание...
   Мы вызвали «скорую». Нам оставалось только молиться. В больнице Петр устроил жуткий скандал, нецензурной бранью ругался на врачей, заведующего, после чего к папе практически не подходили, сказали, что такого скотского отношения не потерпят, хотя обязаны были лечить! К тому же нам пришлось самим покупать медикаменты. Я лично на коленях умоляла заведующего отделением (сейчас не помню его фамилию) помочь папе, сделать что-нибудь. Наверно, благодаря нашим молитвам отец выжил. От папиной кровати мы не отходили, дежурили по очереди. К тому времени мама устроилась ра-ботать в «Кубаньвтормедь» на прием металла. Целый день с отцом была я, ночью дежурила мама, иногда ее подруга  Ирина. Папе было плохо, он все время перекладывался с одной стороны на другую, ве-черами наступали кризисы - он был не в себе, говорил в бреду то, что никогда бы не сказал, разговаривал сам с собой (это потом иногда у него случалось еще какое-то время), его все раздражало. Папе необ-ходимы были лекарства, свежие соки, хорошее питание и уход… По-мощи ждать было неоткуда, и мы выкручивались сами. Самым страшным будет дядино совсем скорое признание в том, что он знает, кто это сделал, а также то, что это была месть!!!
– Петя, почему ты бездействуешь и не признался следствию? Если знаешь, кто это сделал, то почему молчишь? – спросила его мама.
         – Я сам боюсь! – ответил виновник трагедии.
Он испугался! Он предал брата!
Я не могу описать словами, какую боль, страх, ужас мы испытали. Только Богу известно, сколько было слез, бессонных ночей, как нам было жалко родного человека. Мы все стерпели, поддерживали его и любили изо всех сил. Папа очень надломился, он стал неуверенным, замкнутым, стеснялся и злился из-за произошедшего, его сделали инвалидом. Отцу требовалась реабилитация и качественное лечение, но без денег, страховки, в чужом городе мы ничего не могли сделать. Несмотря на то, что в Горячем Ключе есть санатории, где папе могли бы помочь восстановиться, виновник трагедии помощи своей не предложил. С тех пор у нас появились большие проблемы в семье! Отца мучили головные боли, депрессия, приступы ярости и невладения собой захлестывали его почти ежедневно – результат дядиной мести. Любое неосторожное слово или движение с нашей стороны могло закончиться грубым оскорблением в наш адрес или швырянием чего-нибудь в нас. Папа не отдавал себе отчета. После того, как ему сделали томограмму головного мозга, врач испуганно прошептала:
– У Сергея Николаевича в голове просто каша! Я поражаюсь, как он вообще живет!
 На долгое время он становится нетрудоспособным в силу тяже-лейшего состояния. И снова отчаяние и неудовлетворенность собой, стыд за бедное существование нашей семьи. Однажды я вернулась с прогулки и решила перекусить. Было жарко и аппетита особого я не испытывала, а потому легкий омлет меня вполне бы устроил. Когда папа узнал, что я собираюсь использовать яйца, то устроил мне скан-дал:
– Ты что, совсем оборзела? Борщ ешь!
– Я не хочу борщ. Очень жарко. Я два яйца возьму всего, можно?
– Нет! - закричал отец. – Мать голодная ходит, чтоб тебе больше досталось, а ты не ценишь!
Я уже не помню, что мы сказали тогда друг другу. Но помню, как папа оборвал шторы вместе с карнизом, который откинул в коридор. A потом схватил со стола хрустальную вазу и со всей силы размахнулся, подняв над головой, чтоб ударить меня.
– Папа! Не надо! Что ты делаешь? Перестань!
Он остановился и кинул вазу на старый диван. Я убежала на балкон и долго плакала. Вечером отец сказал маме, что в следующий раз он голову мне о стену разобьет.   
…В 2002 году отец ушел от Петра, когда тот отказался заплатить папе и всей бригаде деньги за выполненную работу. Они строили вагоны для нефтяников.
– Петя, заплати нам за работу то, что мы заслужили, – потребовал отец от лица работников.
– У меня нет денег!
– Ну мы сдали тебе объект, дай то, что нам положено! – настаивал папа.
– Я тут начальник, и я буду решать кому, что давать. Ясно?
– Ах, так? Тогда иди ты на х…
В тот день почти вся бригада ушла от начальника.
Тогда я четко решила, что сделаю все возможное, чтобы моя се-мья не голодала! Я буду усердно учиться, много и добросовестно ра-ботать, экономить деньги и непременно помогу маме с папой. Они не будут знать о моих трудностях и проблемах, я все сделаю сама!  Даже если буду снова голодать – я не обременю родителей!
Долго папе не пришлось быть дома, он устраивается в ОАО «ЗАКНЕФТЕГАЗСТРОЙ-ПРОМЕТЕЙ», где компания занималась прокладкой газопровода. Работа была тяжелейшая, и через год папа уже лежал на операционном столе. Ему удалили грыжу на позвоноч-нике, он прошел курс лечения, но судороги сводили ноги все чаще и сильнее. Эта проблема у него еще с Севера. Через несколько лет сво-дить мышцы у отца будет уже от стоп  до самой области желудка. Боли были такие сильные, что он кричал! После операции папе дали группу по инвалидности; он все чаще бывал дома, перебивался небольшими заработками.

********************

В 1999 году у Петра рождается дочь Ольга. Мой отец крестил ее. Девочка росла очень болезненной. Мы общались мало и редко, и не только потому, что я жила в Краснодаре, но и по причине того, что я так и не смогла простить ее отца. Я не могла входить в их дом и сидеть за одним столом с человеком, предавшим моего папу!


Глава IX. Колледж

В конце лета 1999 года я уезжаю из отчего дома в город Красно-дар поступать в торгово-экономический колледж. Кстати, в какое учебное заведение и на какой факультет мне идти учиться тоже решил дядя, так как из-за нехватки денег, времени и потерянности, мы зависели от дяди Пети. Экономический факультет! Бухгалтерский учет – это такое далекое от меня явление, что я не понимала на занятиях, о чем вообще идет речь, будто я с другой планеты. Это было ужасно, муки сплошные, нервы, приходилось зазубривать то, что вылетало у меня из головы сразу при прочтении. Я страдала. Меня на тот момент интересовала журналистика. Как видите, вещи совершенно разные! Но дядя уже распределил роли и заявил, что я буду вести его бухгалтерию и с ним работать. Хотя вскоре он совсем забыл о своих намерениях. За второй год обучения мы оплачивали сами. Мама накопила денег, но нам не хватало всего три тысячи рублей. Петр отказался помочь. С каждым разом мы яснее понимали, что дядя об-манул нашу семью. Он поломал три судьбы! За что?
Жила я в женском общежитии, через дорогу от моего учебного заведения. Здание общаги было старое, требовало капитального ре-монта. Полчища тараканов, вечно забитые раковины и душевые, из которых исходил зловонный запах, уже не оттирающиеся от грязи полы на кухне и в прачечной, обшарпанные, с ошметками краски стены и оконные рамы – все ужасно угнетало,  но выбора не было. Зато, несмотря на это, мы жили дружно и интересно. В начале недели мы (я дружила с девочками из других комнат) набивали животы – каждый, кто ездил домой, привозил сумку еды. Ленчик Харченко, моя подруга до сих пор, ставила на стол отменный борщ, мясо с картошкой, приготовленные ее мамой. Тетя Таня баловала нас выпечкой, она замечательно готовит. Так до среды мы держались. В четверг на-чинались хлеб с майонезом и лапша «доширак». Помню, как однажды легла спать голодная, по этой же причине и проснулась  среди ночи.
– Ты что ворочаешься? – спросила меня Лена.
– Да есть хочу, а нечего.
– Так у нас же сухой паек остался, забыла?
– Точно. А кухня закрыта, где кипяток возьмем?
– Так ты эту лапшу как сухарь грызи, все не пустой желудок бу-дет, – усмехнулась подруга.
Я смирилась с неизбежностью и принялась за поздний ужин.
– Полегчало?
– Ага, – ответила я довольно.
– Тогда давай спать.
 А бывало, что несколько дней ели только яичницу, и нас драз-нили в шутку: «Девчата, вы скоро кукарекать начнете». До этого не дошло, но мы научились экономить, придумывали новые рецепты из того, что находили в шкафах, например, оладьи из овсянки, напоми-нающие на вкус рыбные котлеты. В столовой колледжа я, как и многие, обедала сдобной булочкой с чаем, не все могли себе позволить полноценные обеды.
Зато я  узнала цену деньгам! Родители давали мне сорок – пять-десят рублей на неделю. Мы с подругами  экономили, на чем могли. Я даже покупала на оставшиеся деньги иногда кое-что для родителей. Бывало, что нам хватало заплатить за вход в «Орбиту», это был один из совсем недорогих клубов. Наша студенческая компашка покупала пару бутылочек пива на шестерых и танцевала до полуночи. Утром было тяжело идти на занятия, мы с Ленчиком Х. почти спали на лек-циях. Это было сегодня, но как мы веселились вчера! Мы скромно, но весело и от души отмечали праздники. Мы ни о чем не жалели!  С подругами мы менялись одеждой, украшениями, сумками! Опять же от нашей бедности (смеюсь). Делились сокровенными тайнами, под-держивали друг друга. Мы были одной бандой с общей целью – вы-учиться, найти работу, чего-то достичь в этой жизни.  Главное – мы учились жить самостоятельно! Родители не знали о наших проблемах, мы решали их сами. Нам казалось, что мы такие взрослые и мудрые. 
В нашей группе был единственный мальчик – Женя Т., и так по-лучилось, что у нас с ним была настоящая война. Мы задевали друг друга, язвили, бросали  друг в друга скомканные бухгалтерские блан-ки. Он рисовал на меня карикатуры, я ставила ему подножки. Так вот мы и дурачились. Два года в колледже  пролетели быстро и относи-тельно легко. Все благополучно получили дипломы и разлетелись кто куда.






Глава X. Знакомство с Женькой. Первая работа

Во время учебы в колледже я познакомилась с одним молодым человеком. Женька влюбился в меня без памяти с первого взгляда. Нас захлестнула волна страсти. Мы встречались очень часто. Парнем он был порядочным, верным,  простым,  работящим. Плохо я про него не скажу. Цветочно-шоколадный период пролетел также быстро, как у многих, кто начинает совместную жизнь. После окончания колледжа я встала перед выбором – оставаться в Краснодаре или возвращаться обратно к родителям в Горячий Ключ. Мы с Женькой не могли друг без друга тогда, молодые, влюбленные… Я осталась. И сразу переехала к нему. Мы арендовали квартиру в поселке Белозерный, где он работал и где жили его родители и сестра. Женькина семья не могла нарадоваться нашим отношениям. Я им понравилась.  Но меня смутило то, что все его знакомые и друзья говорили мне о хороших переменах в Женькином характере. Теперь нас связывали с любимым не только чувства, но и обязанности. Я начала упорно искать работу по специальности, но молодые выпускники, без опыта, никому не нужны. К тому же я снова поступаю учиться. В Санкт- Петербургский институт внешнеэкономических связей, экономики и права. К сожалению, заочники не везде приветствуются. И это усложнило поиски.
Тогда моя студенческая подруга Наида помогла мне устроиться к ней на работу продавцом-кассиром в магазин, в отдел женского белья, колготок – всего того, что дамам так необходимо. Наш шеф, индус по происхождению, довольно успешный предприниматель, не оформлял своих работников официально, не платил за них налоги. Мы не могли пойти на больничный, в отпуск, выходной был один раз в полторы недели. У нас не было перерыва, мы с коллегами хватали всухомятку ржаные хлебцы и запивали их кофе. Нормальной едой лакомиться не приходилось, в любой момент мог придти покупатель. Я похудела до неузнаваемости, многие думали, что я очень болею. Через девять месяцев работы в магазине, я понимаю, что надо двигаться дальше, у Рауля меня не ждали ни перспектива, ни знания. Я ушла от него. Вскоре моя бывшая однокурсница по колледжу Марина предложила мне помогать ей на складе на предприятии художественных изделий. Это был 2002 год. Оклад я имела настолько низкий, что его хватало на проезд и жалкое пропитание – восемьсот рублей. Но мне нужен был опыт, и я согласилась. На складе мы выписывали накладные, принимали товар, приходовали его, работали с реализаторами. Наконец-то я стала понимать, что такое счет-фактура, доверенность, банковская выписка и прочие бухгалтерские документы. Но зарплату нам все время задерживали, контора, назовем ее «шарашкина», была убыточная, кадры менялись один за другим. Нам предлагали брать зарплату товаром, который лично мне был не нужен – сорочки, рушники, флаги и всякая подобная утварь. Я хотела кушать в первую очередь! Приходилось самой реализовывать данный товар, и вырученные деньги я забирала как свою зарплату. Так делали не все, только кладовщики. Но эта смешная привилегия меня не утешала. Меньше чем через год я написала заявление об увольнении.
Домой я возвращалась всегда поздно, но Женька с нетерпением ждал меня. Ждали меня уже прибранная квартира, горячий ужин, по-глаженное белье и ванна, наполненная теплой водой с пузырьками душистой пены. Женя баловал меня. На нашем семейном небосводе не было ни облачка. Мы собирались пожениться. После предложения руки и сердца началось приготовление к торжеству. Мы выбирали кольца, это было трогательно и волнительно.

********************

 Вскоре я стала замечать, что жених прикладывается к стакану. Почти каждую пятницу он с коллегами по работе (а трудился он в ме-стной котельной) выпивал. Это такая традиция у них была. Будущая свекровь всегда с отчаянием просила, чтобы я  брала ее сына с собой в Горячий Ключ, когда я навещала своих родителей, дабы Женя не оставался в поселке один. Меня это сильно насторожило, и я расспро-сила наших общих друзей о Женькином прошлом. Выяснилось, что до армии он сильно выпивал и теперь у него проблемы с алкоголем. Только ради меня и нашей семьи он еле сдерживается. Так прошло несколько месяцев. И вот однажды Женька возвращается домой уже за полночь. Он был настолько пьян, что еле разговаривал. А в дверной проем вообще не мог войти. Я не  верила своим глазам! И тут начались вереницы запоев на несколько дней, пьяная ругань, он приходил домой под утро. Женька не стеснялся выпивать уже дома, сидя на кухне в одиночестве с бутылкой водки в руке. Одновременно начались попытки физического воздействия на меня. Я уезжала из дома к Наиде несколько раз, но потом прощала этого человека, возвращалась, а через некоторое время все начиналось заново. Женька всячески пытался загладить вину, ему было стыдно, он сожалел и ненавидел себя, но выбрать между мной и пагубной привычкой никак не мог. Помню наши долгие беседы, уговоры, угрозы и его обещания, которые Женя давал, стоя на коленях со слезами на глазах.
– Я клянусь! Вот на Библии клянусь, что это было в последний раз. Я не прав, меня это засасывает, но я не алкоголик. Мы выпили немного…
- Немного? Да ты маму родную не узнаешь! – не сдержалась я.
Мы с Женькиной мамой несколько раз тащили его под руки через весь поселок из пивнушек, где в компании были такие же, как он, думающие, что они – не алкоголики. Моя жизнь превратилась в кош-мар, он пил по три дня подряд! Внешне становился похожим на жал-кого пропойцу. Я уже не принимала его предложения руки и сердца, хотя до этого очень хотела стать его женой. Однажды я ушла от Жени. Он долго уговаривал меня вернуться. Я поверила, простила. По-следовала череда уговоров со слезами. Я просила бросить пить или хотя бы знать меру. Женька утих, затаился на время, а потом все опять. Мама часто оправдывала его, сын любимый и безнадежный. Мы переехали жить к его родителям. Даже это не спасло наших от-ношений. Чувство стыда Женя потерял окончательно. На день рож-дения своего отца он напился до беспамятства и причинил мне физи-ческую боль. Мама Галя сказала в ту ночь: «Беги, детка, а то он тебя убьет, а его посадят. Две судьбы на мне будут». Утром я собрала не-обходимые вещи на первое время и уехала.


Глава XI. Переломный момент. Все сначала

Идти было некуда. Я остановилась на несколько дней у подруги, пока искала квартиру. Снова сама выкручивалась из ситуации как могла.  Рядом с центром города (Краснодара) я сняла недорогое жи-лье, в котором проживала с хозяйкой и ее маленьким сыном. Но жила отдельно во времянке, все удобства были в доме. Меня это устраивало: чисто, тихо, все близко и хозяйка, Сара, – просто чудо, я ей очень признательна. Новую работу искала долго и безуспешно, но не сдава-лась. Каждую неделю покупала свежие газеты с объявлениями и зво-нила, звонила, звонила… Оббивала пороги не одной компании, пока наконец-то не пришла на собеседование в фирму, торгующую посудой и сувенирами, с названием «Галант». Офис был на втором этаже магазина, расположенного прямо в центре улицы Красная. Мы долго общались с главным бухгалтером и юристом, а по окончании беседы они пообещали мне перезвонить. Две недели ожидания показались мне вечностью. Я решила первой набрать номер.
– Алло! Добрый день, вас беспокоит Савченко. Я оставляла свою анкету на вакантную должность, была у вас, но вот звонка не дождалась.
– Добрый. Да, вот ваша анкета у меня на столе, я отметила ее, – сказала главбух Марина. – Вы не могли бы еще раз подъехать?
– Конечно – с радостью согласилась я.
Через несколько дней после повторной встречи мне позвонили. Это была Марина.
– Когда вы могли бы приступить к работе?
– Прямо с понедельника! – восторженно ответила я и запрыгала от радости.
– Тогда мы ждем вас  к 9 утра. Не опаздывайте.
Была весна 2004 года. Моя первая настоящая работа, по специ-альности, в офисе! Я волновалась. Приняли меня хорошо.  Новый мо-лодой коллектив, работа перспективная, тут была столовая, и самый настоящий перерыв на обед. Оклад у меня был небольшой по сравне-нию с другими коллегами – четыре тысячи пятьсот рублей. Но гораздо больше предыдущего. Я чувствовала себя королевой! Поистине все относительно. Но, в первую очередь я жаждала опыта, готова была, как губка, все впитать в себя, что увижу или узнаю. Практика – великое дело! Приняли меня на должность бухгалтера-кассира. Два участка моей работы, с которых я начинала деятельность, плавно перетекли в семь, и мне было мало! Я тянулась к знаниям. Работать до девяти вечера уже доставляло мне огромное удовольствие, я не жаловалась и делала все добровольно. Я была молода и свободна, дома меня никто не ждал. Я наливала себе чашечку горячего кофе со сливками, убавляла громкость музыкального приемника, открывала окно, включала возле себя настольную лампу и погружалась в цифры… Я любила работать одна, самостоятельно.
На работе я завела новых друзей, приобрела новый опыт и полу-чила поддержку. Ходила в офис и занималась своими обязанностями с большой охотой. Иногда я просила нашего финансиста разрешать мне наблюдать за ее работой, в частности, процесс оформления кредита для нашей организации. Вскоре после этого меня вызвала к себе генеральный директор и обвинила в бездельничестве, будто мне нечем больше заняться, и взвалила на меня еще работу. К этому времени уволилась бухгалтер по зарплате, и руководство меня предупредило, что если за сутки не выучу этот участок и не научусь начислять наши «кровные», меня уволят за некомпетентность…
Я научилась! Это был еще один плюс в мою копилку знаний. К тому же программу «Банк-клиент», предназначенную для электронных платежей, мне также пришлось срочно освоить, так как главный бухгалтер практически сложила свои полномочия, а осуществлять операции необходимо было каждый день. Так и получилось, что я поднялась до заместителя главного бухгалтера… Но оставалась я на этом месте недолго. Через полтора года наша компания обанкротилась, всех работников уволили, товар распродали, а помещение, где мы работали, закрыли и опечатали. Мы остались без работы и денег. Так подошел к концу 2005 год.

Глава XII. Судьбоносная встреча. Поиск Истины

К тому времени я сменила квартиру, переехала в другой район к одной знакомой Нине. Она являлась членом религиозной организации «Свидетели Иеговы», в которую так же ходил мой друг Олег Ко-ломеец. Мы познакомились с ним в Сбербанке, где он работал эконо-мистом. Я сдавала ему документы на проверку. Этот высокий, пре-красно сложенный молодой человек с невероятно красивыми глазами понравился мне сразу. Помню, как однажды я смотрела на Олега, не отрывая взгляда, пока тот просматривал сданные мной бумаги, а я ждала, что он скажет? и тут он предложил мне чашку чая. Я согласи-лась. Завязалась беседа, из которой я узнала, что Олег скорее фанатик, «помешанный» на религии, чем самостоятельно думающий человек. Несмотря на довольно благополучную и обеспеченную семью, в которой он рос, высокий уровень интеллекта и образование, он под-дался уловкам и многообещающим речам «братьев и сестер» из секты. Олег был искусным оратором, молодой, волевой, с ним можно было поговорить о многом, но почти все наши разговоры в конце концов сводились к религии. От такого «переедания» духовной пищи мне становилось дурно. Он подарил мне книгу в картинках про Иисуса Христа, Его путь и учение. Так завязалась наша дружба, которая вскоре переросла в очень сильные чувства – мы полюбили друг друга. Олегу нельзя было общаться со мной как с девушкой, так как для членов этой организации мы, не входящие в нее,  мирские, не их круга,  и тому подобное, а для них это – грех. Большой грех! Им просто неинтересно с такими, как мы, по причине нашего «слабоверия», «не-вежества», инакомыслия – и ряда других причин. Мы думаем о мир-ском, а надобно о духовном! Я настолько полюбила Олега, что на свои принципы махнула рукой и после недолгих уговоров согласилась посетить одно из собраний этой организации.
Скажу сразу, что я верила в Бога и горячо молилась Ему с самого раннего детства. В моей семье никогда не говорили на религиозные темы, в доме не было ни Библии, ни другой христианской литературы. Меня никто не учил молиться – я просто свято верила во что-то очень доброе, сильное и всепобеждающее! Если я немного задерживалась к ужину после прогулки (а мне на ту пору было около восьми лет), я, поднявшись на лестничную площадку пятого этажа, на котором мы жили, опускалась на коленки, закрывала глаза, складывала ладошки в «замок» перед грудью и молилась изо всех сил, так искренне и с великой надеждой, что Господь слышал детские мольбы. Отец не бранил меня за опоздания! В школе я рассказывала одноклассникам о добром волшебнике, исполняющем желания.  Если мою семью постигала какая-то неприятность, я обращалась в молитве к Богу, прося защиты. Но в жизни не всегда все складывается так, как мы того хотим. Я негодовала, если мой добрый волшебник не помогал нам! Не в силах понять, почему детские слезы не вызвали у самого могущественного существа во Вселенной чувство жалости и со-страдания, я кричала: «Не люблю тебя! Ты плохой! Я ведь просила, а ты…». По мере взросления менялось и мое отношение к вере, к рели-гии в целом. Многие вопросы оставались без ответа и терзали мою любопытную душу. В православной церкви я не нашла утешения и правды, хотя со всей искренностью часто входила в церковь в надежде получить ответ. Но время проходило там всегда одинаково: я мо-лилась перед иконами, не понимая, где же все-таки Бог, зажигала свечи – атрибут жертвоприношения и, успокоив   душу, уходила с чувством выполненного долга! Интересно, что незадолго до знакомства с Олегом я просила Господа, стоя под высоким куполом Свято-Троицкого собора, о глубоко верующем муже, которому Божьи запо-веди и принципы будут не чужды.
Придя в Зал царств, так Свидетели называют помещение, в ко-тором проводят встречи, я получила радушный прием, меня обступили множество братьев и сестер, как они себя называют, представлялись, пожимали друг другу руки. Там я познакомилась с семейством Зеликовых – мать Валентина и трое ее дочерей, Анна – старшая, с ко-торой я позже очень сдружилась, Оксана и младшая – Наташа. Об этой семье я расскажу подробно в одной из следующих глав. Все не-вероятно активны, эмоциональны, трудолюбивы и умны. Они сразу взяли инициативу в свои руки и настояли на том, чтобы я начала изу-чать с ними Библию, на что я согласилась, даже не успев подумать, все произошло быстро, я не смогла отказать и потом мне было очень любопытно, что из этого получится. А мысль о том, что я смогу ближе общаться с любимым человеком, невероятно тешила меня.
Мы приступили к изучению, которое проходило несколько раз в неделю, по одной, иногда две главе из определенной брошюры с ис-пользованием Священного Писания в присутствии не только моих «учителей», но и почти каждый раз приглашенных брата или сестры. У меня была хорошая память, говорила я тоже хорошо, мне было ин-тересно, и я легко осваивала материал. С этих пор у меня напрочь от-сутствовало свободное время! Кроме того, что я должна была гото-виться к изучению, я посещала три раза в неделю собрание. В поне-дельник вечером проходила «Школа теократического учения», где нас учили правильно говорить с людьми, задавать вопросы, предлагать литературу и помогать советами, нам давали задания, всем по очереди, и мы в виде сценки преподносили другим урок. В начале и в конце каждой встречи - обязательная молитва, которую произносил старейшина или один из доверенных братьев; мы пели также песни, в которых восхваляли Бога.
 Здесь я впервые узнала, что имя Бога - Иегова (кстати, в Библии действительно несколько раз упоминается это имя), что происходит с человеком после смерти, что входило в основу учения Христа, об идолопоклонстве, о запрете на переливание крови (с чем я категори-чески не согласна, об этом Библия ничего не говорит)! С чем-то я со-глашалась, чему-то – противилась, не понимала, даже неоднократно доказывала свою точку зрения, что там делать запрещено! Сразу ста-нешь неугодным, подозрительным и тебя начнут обвинять в отступ-ничестве. Я сразу обратила внимание на то, что члены организации делятся на определенные группы. Первая группа включала малообра-зованных, буквально загнанных в жесткие жизненные рамки людей, не имеющих стабильной, постоянной работы, заработка; людей из не совсем благополучных семей. Вторая группа (назовем ее агрессивные фанатики) включает, наоборот, людей, имеющих высшее образование, неплохое здоровье, хорошую работу; они имею определенные цели, их энергии, жизненного тонуса и эмоциональности настолько много, что все это необходимо во что-то вложить, для них религия как спорт, а количество заинтересованных, как они называют «овец», попавшихся в их сети, - это их трофей. Они непременно должны быть победителями, похвала для них сильнейший стимул, который вдохновляет на новые подвиги. Такие много работающие члены секты называются «пионерами». Одними из них были семья Зеликовых и Олег. Они проповедовали, ходя по домам, раздавая журналы «Пробудитесь» и «Сторожевая башня» прохожим на улицах настолько активно, что их ставили всем в пример, общаться с ними было честью. Третья группа включает семейный подряд. Мама привела маленького сына или дочь, которых обрабатывали десяток лет, они потом привели своих детей, теть, дядь, супругов. Но практически всех их объединяло одно – они искали ответы на вопросы, они пережили сильные потрясения, болезни или просто не могли найти себя в этом мире, найти свой маяк. Не у всех хватает силы духа противостоять толпе, потому они, как овцы, идущие на убой, вверяют свои судьбы руководящему совету «Штаб квартиры» в Бруклине. Люди верят в то, во что они хотят верить. При этом, если даже имеются противоречия в учении секты Свидетелей с Библией, ее члены нормально на это смотрят, делают вид, что не заметили, молчат, не спорят, считают, что разъяснения этому случайному недоразумению поступят позже.
 Зная мой характер, Олег и пристроил меня к Вале с Аней, чтоб меня держали в узде. Это злило, потому что я не имела с этих пор свободного времени. Я работала целый день в отличии от очень мно-гих членов организации, училась заочно, мне приходилось зимой поздно возвращаться домой. В конечном итоге, я выжала из себя все силы, стала рассеянной, постоянно не высыпалась. Для того, чтобы посвятить свою жизнь Богу, практически все члены организации ра-ботали всего несколько часов в день или несколько дней в неделю, а то и вообще не работали, получать высшее образование среди них считалось абсолютно лишним, нам внушали через публикации со-вершенно открыто и принципиально как надо есть, спать, убирать комнату, кого выбирать в супруги (но лучше не вступать в брак!!! Не рожать детей!!!), и так далее. Самое ужасное, что практически все Свидетели слепо подчиняются этим требованиям, называя авторов данных статей «верным и благоразумным» рабом. Я не утверждаю, что материал, изложенный в их публикациях бесполезен и не интересен, напротив, я узнала много достойных внимания сведений, которыми делилась с друзьями и коллегами.


Глава XIII. Спор с православной церковью

Повторю еще раз, что с некоторыми аспектами учения органи-зации я вполне согласна, они подтверждены историей, Библией, да просто логичны, в конце  концов. Так вопрос идолопоклонства для меня был очень интересен, ведь я, приходя в православную церковь, умом и сердцем понимала, что молясь, мы должны, обращаться к Господу, а не к изображениям людей, жившим много столетий назад, да и не известно как еще живших, а кто – то решил приравнять их к лику святых, по причине их мученической смерти, например,  и вну-шить нам бить поклоны пред их изображениями. Ну и кощунство! Не по мне эти традиции Руси языческой!  Владимир Загородников, пред-седатель ЛИТО, правильно однажды сказал на заседании: «что наше поколение уже не то, что было, мы не боимся говорить правду откры-то, иметь свою точку зрения, и нас не напугаешь горячей сковородкой в аду»! В связи с этим уже позже я напишу статью, где выражу несогласие с православным вероучением, под названием «Во что мы верим? Чему нас учат?».
Верить или не верить в Бога, просить, молиться, каяться – дело каждого человека. И как мы это делаем, тоже сугубо индивидуально. Но далеко не многие задаются вопросом, а правда ли все то, что пре-подносит нам духовенство и что внушает нам, и насколько истины мотивы священнослужителей? Читали ли они Библию и если да, то почему говорят не то, что в ней отражено и по большому счету по причине боязни, я так думаю, перед другими, т.к. быть «белой воро-ной» никто из них не хочет. А каноны, устоявшиеся веками, никто искоренить не сможет. Итак, поясню, что же я имею в виду.
Начну с самого начала, от того, что христианство, «придя» на территорию древней Руси, застало ее в расцвете язычества. Всем по-нятно, что это такое. Люди поклонялись различным божествам, за-дабривали их, восхваляли, дабы те послали благодать, прощение, урожай и т.д.  Сейчас в церкви происходит тоже самое, как бы дико это не звучало.  Весь храм «усеян» иконами с ликами «святых», которые отвечают (понимайте это выражение буквально) каждый за свои «участки». Одни оберегают детей, другие – водителей, одни исцеляют от одной болезни, другие – от другой, исполняют желания, помогают в учебе, третьи – даруют детей, четвертые – покровительствуют военным на службе, и этот перечень далеко не полный. Не язычники ли мы до сих пор? Не обманывайтесь и не «сотворите себе кумира». В Библии говорится, что все идолы и их изображения – это «мерзость пред Господом и всякий поклоняющийся им - подобен им». А в то время, пока «заблудшие овцы без пастыря» бьют, простите, лбы об иконы и целуют руку «батюшке», про самого Бога,  сотворившего все и каждого, вспомнили далеко не все, так как стояли и просили у иконы, у определенного «святого», хотя посредник между Богом и людьми – Господь Иисус Христос (будьте внимательны, так говорится в Слове Божьем, но этому церковь не учит. Ей выгодно, чтобы вы приходили в дом Божий и покупали иконы, свечи и прочую атрибутику). Вам известен тот факт, что Иисус, сын Божий, обращался в молитвах только к своему Отцу, а не к Моисею, например, или Илии, или Аврааму. На основании чего в России было принято канонизировать горячо верующих людей, пострадавших за христианскую веру в прошлые века, кто это придумал и для чего? Если Бориса Ельцина приравняют к лику святых, вы так же пойдете перед ним молиться?! Или через лет двести наши потомки будут почитать его как благочес-тивого человека, спасшего Россию? Разве не Господь заслуживает поклонения, уважения, молитв и полной отдачи от нас? А почему священнослужители не говорят вам об этом? Не говорят правды, не учат, что молитва, искренняя и душевная, дойдет до Бога, где бы вы ни находились. Они придумали множество церковных праздников, дней «святых», чтобы вы шли в очередной раз в дом Божий и несли деньги. А ведь Иисус сказал: «чтоб дома молитвы не делали домами торговли, и что даром получили, то чтобы даром и давали». Разве за то Христос пострадал, чтобы вы припадали пред ликами деревянными и почитали иконы как самого Бога? Господь в Нагорной проповеди учит своих учеников молиться и говорит: «что не нужно уподобляться книжникам и фарисеям, которые громко при всех молятся, думая, что в многословии своем услышаны будут, но, продолжает Иисус, ты зайди в комнату, закрой за собой дверь и про себя помолись Отцу, и все, что тайное, воздастся тебе явно». А если вы перестанете ходить в церковь, то та лишится огромного, основного дохода.
То же самое касается праздника Великой Пасхи. Мы в этот день празднуем Великое Воскрешение Господне, но Иисус Христос, как говорится в Библии, Сам отмечал этот знаменательный день, олице-творявший отнюдь не Его собственное воскрешение, а вывод еврей-ского народа из Египта. Традиционно Пасха представляла из себя пресную лепешку, олицетворяющую тело Господне, которую Иисус вкушал со своими учениками, разломив ее на части, и пил вино, указав, что сие есть кровь Его, совсем незадолго до смерти. Как видно, со временем люди, а, возможно, и сама церковь, ввели в традицию печь дрожжевые сладкие куличи, посыпанные кокосовой стружкой или цветными горошинками, и с изюмом, и с орехом, которые непременно надо освятить в церкви для надежности и принести очередной доход в ее казну. Так почему нас не учат делать правильно и придают многим событиям и их деталям совершенно противоположенный смысл, кому выгодно нас обманывать и руководствоваться своими написанными канонами и почему они противоречат слову Божьему?
Почему церковь говорит о том, что Иисус Христос есть Бог, а не Сын Божий, о чем неоднократно говорится в Библии? Иисус Сам мо-лился к Отцу и почитал Его, уча тому же остальных. Церковь с уве-ренностью утверждает, что Мария – богоматерь. Но как можно родить Бога, если Он родил и основал все и всех?! Новый Завет полон доказательств того, что Господь Иисус Христос и Его Отец, сам Бог – это две отдельные личности. Отец выше Сына. Люди должны у Отца просить во имя Сына, и Сам Иисус молился Своему Отцу, показывая нам, маловерным, пример того, как должно поступать! Иногда моло-дые люди с неуверенностью вопросительно говорят: «Ну, у Бога ведь родители есть?!». Не невежество ли это?
Когда в наш дом входит беда, церковь утверждает: «Такова воля Бога…» Ответьте себе на один единственный вопрос: «неужели вы действительно думаете, что Господь настолько жесток, что допускает болезни и смерть детей или людей, которые, как мы при этом обычно говорим, не заслуживают этого»? Рассуждая, за что человеку такое наказание, чем человек заслужил несправедливо вынесенный «приго-вор», в то время как подлые, асоциальные «личности», бессмысленно прожигающие свою жизнь, безжалостные убийцы живут в свое удо-вольствие, приходишь в недоумение. У священнослужителей ответ один: «Уповайте на Бога, доверьтесь Ему». Так они попросту ничего объяснить-то и не могут. А ответ очень прост. Например, страшные аварии на дорогах, по причине которых ежегодно погибают тысячи молодых, здоровых людей, это результат не только наших дорог, на-ходящихся в «плачевном» состоянии, но и неуважительного отноше-ния участников дорожного движения друг к другу, купленные права и совесть, управление транспортом в алкогольном опьянении и так да-лее. Немало в мире наркозависимых людей, многие из которых тра-гически заканчивают свою жизнь по собственной глупости! С каждым годом по всему миру стремительно растет количество террори-стических актов, уносящих сотни человеческих жизней, искалеченных судеб! Это называется слепым жребием на все время и случай! Чаще всего люди халатно относятся к своему здоровью, не проводят  полную диагностику всего организма годами! В России от рака и сер-дечных заболеваний умирает такое количество людей, что наше время можно сравнить с полем брани в период Великой Отечественной войны. А экология? Грязная вода, загазованность воздуха, повышен-ный уровень радиации и облучения, пища, которую мы едим, и еже-дневное раздражение от нынешнего темпа жизни – все это смертельно для людей! Разве Бог виноват во всем этом, Он так распределил наши судьбы от рождения? Или надо сказать «спасибо» стремительно развивающемуся прогрессу? Есть ли вина Творца в том, что одна женщина, родив младенца, избавляется от него, оставляя в родильном отделении или, что еще хуже, путем физического устранения, в то время, как другая – вымаливает каждый день для себя это несказанное счастье, проходит через множество испытаний? И годы ожидания для нее томительны, мучительны, иногда – безрезультатны. Многие употребляют фразу: «Бог дал ей ребенка». Получается, что Господь несправедлив к тем, кто этого достоин, но проявляет милость к тем, кто ею пренебрегает. Люди забывают о банальной физиологии, воз-расте, здоровье, образе жизни мужчины и женщины. Причин для не-наступления беременности большое количество. То есть, если что-то дал Бог, то хороший, а не дал – так плохой? Это полное заблуждение. Нет воли Бога в наших несчастьях!
Понимаю, что трудно принимать эту информацию, так как хри-стианская вера по масштабам огромна и церковь имеет колоссальную силу и влияние. Но будьте бдительны и внимательны, больше рассу-ждайте, главное – оставайтесь людьми в этом бесчеловечном мире!
После опубликования этой статьи представитель церкви, посе-щавший наши литературные встречи, обвинил меня в дезинформации народа. Он очень удивился тому, что Киевская Русь была языческим государством со своими идолами и обрядами, пока князь Владимир Святославович не крестил ее в 988 году и силком не заставил народ принять новую веру. Причем отец Сергий спросил, из каких вообще источников я это знаю? На что я удивилась еще больше, ведь эти све-дения мы узнаем и из школьной программы, и в вузах по предмету «История России», и из исторических телепередач, книг и фильмов. А наше духовенство просто должно знать историю зарождения христи-анства на территории Руси, ход ее развития и факты, предшествующие этому событию. Да, кстати, а ведь мы до сих пор сохранили корни язычества: гадание, обряды, задабривание домовых, суеверия, преклонение перед ликами «святых», народные обереги, все это су-ществует в наши дни…
То же самое касалось и икон, как символа идолопоклонства или просто православной живописи, традиции. Я снова более подробно раскрыла этот вопрос в новой статье. Это был своего рода ответ ду-ховенству. Итак, судите сами.
Возвращаясь к обсуждению моей статьи в семнадцатом выпуске альманаха «Во что мы верим? Чему нас учат?», которая вызвала не-годование со стороны представителя церкви, хочу заметить, что такая реакция не случайна. Ведь никому не понравится, если его точку зре-ния опровергают, тем более, православные каноны (канон (греч. ;;;;;) – неизменная (консервативная), традиционная, не подлежащая пересмотру совокупность законов, норм и правил в различных сферах деятельности и жизни человека), которые настолько укоренились в нашей с вами жизни, наших традициях на протяжении многих веков, что поменять их не предоставляется возможным, да и цели у меня та-кой нет, ведь это все равно, что бороться с ветряными мельницами.
Это небольшое отступление. Теперь, приводя стихи, далеко не все, опровергну традицию, подчеркиваю, именно традицию, почитания икон, а также преклонение пред ними, целование их, вознесение молитв перед изображениями, зажжения свеч перед иконами (символическое жертвоприношение). Все, как во времена язычества, только в наши дни.
Вначале об иконах
Ико;на (от ср.-греч. ;;;;;; – «рисунок», «икона»; др.-греч. ;;;;; «образ», «изображение») – в христианстве (главным образом, в пра-вославии, католицизме и древневосточных церквях) – изображение лиц или событий священной или церковной истории, являющееся предметом почитания у православных и католиков, закрепленного догматом Седьмого Вселенского собора 787 года. (Но не Библией, которая во главе!).
В искусствоведении иконами обычно называются изображения, выполненные в рамках восточно-христианской традиции на твердой поверхности (преимущественно на липовой доске, покрытой левкасом, то есть алебастром, разведенным с жидким клеем) и снабженные специальными надписями и знаками. Однако с богословской и рели-гиоведческой точки зрения, иконами являются также мозаичные, жи-вописные и скульптурные изображения в любой художественной ма-нере, если им воздается установленное Седьмым Вселенским собором почитание.
Иконопочитание
Данный догмат, устанавливая для всех христиан обязательность почитания икон, полагает, что при таком почитании честь, воздаваемая образу, восходит к первообразу (то есть тому, кто изображен на иконе).
Богословское и метафизическое значение
Икона, являясь, как и слово, «одним из средств познания Бога, одним из путей к объединению с Ним» (Вл. Лосский), есть произве-дение церковно-литургического искусства, а потому и значение ее может быть раскрыто во всей полноте лишь в онтологических актах молитвы, совершаемой за литургией.
В церковном учении об иконах можно выделить четыре тесно переплетенных между собой аспекта:
- дидактический, соответствующий «буквально» тексту и сю-жетной стороне Писания и Предания;
- символический, соответствующий «аллегорическому» уровню Библии;
- мистический. Лица, изображенные на иконе, сами присутствуют в своем изображении, реально являясь в нем миру;
- и наконец, тесно связанный с мистическим, собственно литур-гический аспект иконы (в структуре богослужения икона обладает Божественной энергией, силой литургического образа).
Из функций иконы выделяют богословско-символическую, мис-сионерскую, эстетическую и богослужебную.
Позиция иконоборцев
Иконоборцы, отвергая иконы, тем не менее допускали религиоз-ную живопись. Они таким образом отрицали мистический и литурги-ческий аспекты священных изображений.
Иконоборцы основывали свои взгляды на второй из десяти за-поведей, данных Богом Моисею: «Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху и что на земле внизу, и что в воде ниже земли; не поклоняйся им и не служи им…».  (Исх. 20:4-5). Хотя живописные изображения Христа и святых были известны уже древней церкви, но единообразный канон отношения к иконам отсут-ствовал. При этом в народных массах иконы окружались суеверным поклонением.

В массах иконопочитание преломлялось иногда грубым и чувст-венным суеверием… Появился обычай брать иконы в восприемники детей, примешивать соскобленную с икон краску в евхаристическое вино, причастие класть на икону, чтобы получить его из рук святых, и т.д… Иными словами, с иконопочитанием происходило то, что раньше происходило часто с культом святых и почитанием мощей. Возникнув на правильной христологической основе как плод и раскрытие веры Церкви в Христа, – они слишком часто отрываются от этой основы, превращаются в нечто самодовлеющее, а следовательно, ниспадают обратно в язычество.
Произошел «рост магических несуразностей в почитании свя-щенных предметов, грубое фетишизирование иконы». Такое поведение и вызывало обвинения в язычестве и идолопоклонстве. Еще до начала иконоборчества Анастасий Синаит (VII век) писал: «Многие думают, что крещение достаточно чтится тем, кто, войдя в церковь, перецелует все иконы, не обращая внимания на литургию и богослужение». Также академик В. Н. Лазарев отмечает: «что для религиозного искусства в тот период уже была характерна излишняя чувствительность, которая для некоторых ставила под сомнение святость иконы». При этом, как отмечает историк Карташев: «просвещение в Византии к этому времени значительно понизилось, по сравнению с временами императора Юстиниана, и тонкие проблемы догматики стали непосильны большинству богословских умов».
Позиция иконопочитателей
Иконопочитатели же опирались на более созвучное (по крайней мере, со времен Аристотеля) европейскому способу мышления пони-мание образа (в частности, на Ареопагитово апофатическое учение о «несходных подобиях»). Святые отцы уже в IV-V веках пришли к по-ниманию того, что образ (изображение) не является копией архетипа, но только его отражением, не во всем ему подобным. Такое понимание образа позволило иконопочитателям преодолеть одновременно обе противоположные ереси, в которых их обвиняли, и учением своим защитить важнейший в христианской культуре догмат (т. н. хри-стологический) о «неслитном соединении» двух природ во Христе. По Иоанну Дамаскину, «иконы – суть видимое невидимого и не имеющего фигуры, но телесно изображенного из-за слабости понимания нашего». В силу этой слабости мы и невидимое стремимся мыслить по аналогии с видимым, «ибо видим в сотворенном образы, тускло показывающие нам божественные откровения». Следовательно, представляемый познающим субъектом образ не может быть тождественным своему трансцендентному Первообразу «по сущности», но он равен Ему «по ипостаси» и «по имени». И изображается на иконе, исходя из общей теории образа, не «природа» (человеческая или божественная), но Ипостась, что и сохраняет непостигаемость и неизобразимость Первообраза в иконных изображениях.
Подобно тому, как и Евхаристия, по учению Феодора Студита, не есть «образ, но сама Истина, а причащение представляет собой ре-альное приобщение Телу и Крови Христовой» (то есть непосредст-венную реализацию на уровне бытия сферы сверхбытия, а не ее об-разное (опосредованное) отражение), и подобно тому, как в самом акте вочеловечивания Слова произошло «соединение несоединяемого» - «описуемого с неописуемым», так и «Христос, будучи изображенным на иконе, остается неописуемым», и не следует пытаться опровергать «разумом не постигаемое им, доказательствами – недоказуемое, силлогизмами – не подчиняющееся закону.
  Но в связи с тем, что икона – материальный объект, то и отно-шение к ней, как и вообще к материи, до предела заострено: с одной стороны, изображение иконы воспринимается как чувственное отра-жение духовного архетипа, с другой – не должно переносить покло-нение архетипу с самого архетипа на икону в целом, хотя и сама ма-териальная природа иконы (краска, доска и т. п.) как бы освящается вследствие наличия несомненной онтологической связи с Первообра-зом. Поэтому VII Вселенский собор указал на напоминательное зна-чение икон: иконы напоминают молящимся о своих первообразах, и, взирая на иконы, верующие «возносят ум от образов к Первообразам».
Отношение к иконам в народе
Среди невоцерковленного народа почитание икон может прини-мать форму идолопоклонства, когда поклоняются самой иконе, а не тому, что на ней изображено. Иконе приписываются магические свойства. Подобное отношение, несовместимое с догматом об иконо-почитании, систематически критикуется православными богословами.
На Руси такое представление об иконах известно издревле, при этом большое влияние оказало прежнее язычество. Иконам молились, приносили жертвы (например, восковые свечи, в которые залеплива-лись деньги), ждали от них милостей. В XIII-XVI вв. русские молились только перед иконой, другие способы молитвы были им непонятны.
Русские того времени часто называли икону «богом» и относи-лись к ней как к живому существу. Супруги, чтобы не оскорблять божество, завешивали иконы полотенцем на время совершения поло-вого акта.
С большим энтузиазмом принимались в народе сообщения о чу-дотворных иконах. Так, например, в XV веке Лука Колоцкий объявил, что нашел «на некоем древе» икону Богородицы, явившуюся с неба. Икона, по рассказу Луки, проявила действие над «некиим рас-слабленным», лежавшим в доме Луки. Весть о чуде разнеслась по ок-рестным селам и к Луке стали стекаться больные в надежде на чудес-ное исцеление. Однажды Лука по¬шел с иконой в Можайск. К нему навстречу Крестным ходом вышел князь Андрей Дмитриевич Мо-жайский, сопровождаемый духовенством, боярами и толпой простого народа. Тогда Лука с иконой направился к Москве, где его встретил митрополит Фотий с епископами и всем Священным собором, князь Василий I с боярами и толпа простых московитов. Собранных Лукой средств оказалось достаточно для того, чтобы основать Колоцкий монастырь.
Икона как живописное произведение
И;конопись (от «икона» и «писа;ть») - иконописание, иконное пи-сание, вид средневековой живописи, религиозной по темам и сюжетам, культовой по назначению. В наиболее общем смысле – создание священных изображений, предназначенных быть посредником между миром божественным и земным при индивидуальной молитве или в ходе христианского богослужения, одна из форм проявления божест-венной истины. (Прошу заметить, в Библии об этом, естественно, ни-чего не говорится).
Не стоит забывать, что посредник между Богом и людьми – Гос-подь Иисус Христос. «Иисус сказал ему: Я есмь путь и истина, и жизнь; никто не приходит к Отцу, как только через Меня» (Иоан. 14:6). «Ибо един Бог, един и посредник между Богом и человеками, человек Христос Иисус, предавший Себя для искупления всех...» (1Тим. 2:5,6)
Ниже я приведу стихи из Библии, кричащие просто о том, что иконопочитание и изображения неугодны Богу.
 «Твердо держите в душах ваших, что вы не видели никакого образа в тот день, когда говорил к вам Господь на Хориве из среды огня, дабы вы не развратились и не сделали себе изваяний, изображе-ний какого-либо кумира, представляющих мужчину или женщи-ну, изображения какого-либо скота, который на земле, изображения какой-либо птицы крылатой, которая летает под небеса-ми,  изображения какого-либо гада, ползающего по земле, изображе-ния какой-либо рыбы, которая в водах ниже земли;  и дабы ты, взгля-нув на небо и увидев солнце, луну и звезды и все воинство небесное, не прельстился и не поклонился им и не служил им, так как Господь,
Бог твой, уделил их всем народам под всем небом». (Второзаконие 4:15-19)

        «Для чего язычникам говорить: «Где же Бог их?» Бог наш на не-бесах (и на земле); творит все, что хочет. А их идолы – серебро и зо-лото, дело рук человеческих. Есть у них уста, но не говорят; есть у них глаза, но не видят; есть у них уши, но не слышат; есть у них ноздри, но не обоняют; есть у них руки, но не осязают; есть у них ноги, но не ходят; и они не издают голоса гортанью своей. Подобны им да будут делающие их и все, надеющиеся на них». (Псал. 113:10-16)
«Но более жалки те, и надежды их – на бездушных, которые на-зывают богами дела рук человеческих, золото и серебро, изделия ху-дожества. Изображения животных или негодный камень – дело давней руки. Или какой-либо древодел, вырубив годное дерево, искусно снял с него всю кору и, обделав красиво, устроил из него сосуд, полезный к употреблению в жизни, а обрезки от работы употребил на приготовление пищи и насытился; один же из обрезков, ни к чему не годный, дерево кривое и сучковатое, взяв, старательно округлил на досуге и, с опытностью знатока обделав его, уподобил его образу че-ловека или сделал подобным какому-нибудь низкому животному, на-мазал суриком и покрыл краскою поверхность его, и закрасил в нем всякий недостаток, и, устроив для него достойное его место, повесил его на стене, укрепив железом. Итак, чтобы произведение его не упало, он наперед озаботился, зная, что оно само себе помочь не может, ибо это кумир и имеет нужду в помощи. Молясь же перед ним о своих стяжаниях, о браке и о детях, он не стыдится говорить бездушному и о здоровье взывает к немощному, о жизни просит мертвое, о помощи умоляет совершенно неспособное, о путешествии – не могущее ступить, о прибытке, о ремесле и об успехе рук – совсем не могущее делать руками, о силе просит самое бессильное». (Книга премудрости Соломона 13:10-19)

********************
Дорогой читатель, разве не то же самое проделывает сегодня че-ловек, «разбивая» лоб в низких поклонах перед иконами – изображе-ниями когда-то живших людей и, еще неизвестно,  какой образ жизни ведший. Молятся им, почитают, отмечают праздники в честь этих са-мых святых с шествием и молитвами, поклонами и лобызаниями, толпясь и глазея на все это представление, забывая о том, что только Бог достоин поклонения, почитания и такой благодарности. Мне хо-чется сказать: «Люди, опомнитесь! Смойте с себя пережитки языческих времен! Поклонитесь Тому, Кто достоин нашей любви, и не забывайте, что только Богу мы обязаны за Его великую милость к нам – смертным».

********************

«И привел меня ко входу во двор, и я взглянул, и вот в стене скважина. И сказал мне: сын человеческий! Прокопай стену; и я про-копал стену, и вот какая-то дверь. И сказал мне: войди и посмотри на отвратительные мерзости, какие они делают здесь. И вошел я, и вижу, и вот всякие изображения пресмыкающихся и нечистых животных и всякие идолы дома Израилева, написанные по стенам кругом.  И семьдесят мужей из старейшин дома Израилева стоят перед ними, и Иезания, сын Сафанов, среди них; и у каждого в руке свое кадило, и густое облако курений возносится кверху.  И сказал мне: видишь ли, сын человеческий, что делают старейшины дома Израилева в темноте, каждый в расписанной своей комнате? Ибо говорят: «Не видит нас Господь, оставил Господь землю сию». И сказал мне: «Обратись, и увидишь еще большие мерзости, какие они делают». (Иезек. 8:7-13)
«Не делайте себе кумиров и изваяний, и столбов не ставьте у себя, и камней с изображениями не кладите в земле вашей, чтобы кланяться перед ними, ибо Я Господь Бог ваш. Субботы Мои со-блюдайте и святилище Мое чтите: Я – Господь». (Левит 26:1,2) .

********************

Декалог или Десятисловие, как еще называют Десять заповедей, – один из центральных документов библейского откровения. Декалог был центральным в законе в ветхозаветную эпоху; не потерял он сво-его значения и после заключения Нового завета. Кроме того, в течение трех с лишним тысячелетий, прошедших с момента откровения Декалога, он оказал и продолжает оказывать исключительное, ни с чем не сравнимое воздействие на культуру и цивилизацию. То, что современный человек называет «общечеловеческими ценностями», в сущности, является нравственной составляющей Декалога. Данные иудеям, заповеди Декалога без изменения входят в христианскую и исламскую традицию. Декалог, в отличие от остального закона, возник в результате непосредственного Откровения Божьего, данного Моисею на горе Синай. Приблизительно это событие можно датиро-вать 1250 годом до Р.Х. Согласно преданию, Бог Сам таинственным образом начертал Десять заповедей на каменных досках (скрижалях), приготовленных Моисеем.
Вторая заповедь запрещает изображать Незримое. Истинный Бог, превосходящий все мыслимое и невместимый всей тварью, не может быть адекватно изображен никаким образом. Изображения же любого иного объекта или субъекта в историческом контексте Десяти заповедей неизбежно влекли людей к языческому идолопоклонству. Вторая заповедь запрещает не только изображать что бы то ни было, важнейший ее смысл – запрет поклонения и служения чему-то, кроме Единого Бога. Ничто в мире, кроме Самого Всемогущего, недостойно того, чтобы посвящать ему жизнь человека. Текст второй заповеди содержит также слова о ревности Божьей, Его наказании и благосло-вении. Поскольку Сам Бог через пророка Иезекииля открывает людям, что каждый из нас отвечает только за свои собственные грехи, смысл этих слов сводится к сопоставлению наказания (до третьего – четвертого рода) и безмерного благословения (до тысячи родов). Не-сопоставимость даруемой Богом жизни и греховной смерти также подчеркивается в ряде близких к Декалогу текстов.

********************

«Да не будет у тебя других богов пред лицем Моим. Не делай себе кумира и никакого изображения того, что на небе вверху и что на земле внизу, и что в воде ниже земли;  не поклоняйся им и не служи им, ибо Я Господь, Бог твой, Бог – ревнитель, наказывающий детей за вину отцов до третьего и четвертого рода, ненавидящих Меня, и творящий милость до тысячи родов любящим Меня и соблюдающим заповеди Мои». (Исх. 20:3-6)
Повторю еще раз, что посредник между Богом и людьми – Гос-подь Иисус Христос, а не лики «святых»! И молился Сын Божий только своему Отцу, а не изображениям каким-либо, что описано в Новом Завете. Разве это не должно служить нам примером? И разве можно опровергнуть все вышесказанное, если оно имеет доказатель-ства? Так во что же мы верим? Чему нас учат? Может, вводить в за-блуждение людей кому-то выгодно?
В окончании скажу, что прочитанный представителем церкви, отцом Сергием, стих из 41 главы книги пророка Иезекииля, в котором упоминаются херувимы, изображенные на стенах, подразумевает лишь факт украшения храма! Вся глава, как и последующая, и предыдущая, посвящены как раз строительству, украшению храма, и нигде не упоминается, что этим херувимам поклонялись, молились или приносили жертву! Храмы в наши дни также расписывают, не надо путать убранство с поклонением изображению. Даже в такой ситуации представитель церкви не в силах смириться с правдой, описанной в слове Божьем, с той неоспоримой истиной, имеющей понятные и твердые доказательства, искал зацепку, придирался, приводя в при-меры места Писания, не имеющие ничего общего с поклонением и почитанием икон! «Написанное пером – не вырубить топором!».
P.S.: В общем, это дело совести каждого! Я не побоялась ока-заться «белой вороной» и быть осужденной вами. Моя совесть мне не позволяет верить в то, что противоречит Библии, а ваша совесть… молчит?!
На этом я закончу свои размышления, часть которых публико-валась в альманахе «Литературное обозрение». Выношу вышесказан-ное на ваш суд, хотя знаю, дорогой читатель, что даже если в глубине души вы полностью согласны со мной, но идти против этой системы вещей, столь сильно укоренившейся в нашем сознании,  – суть борьбы с ветряными мельницами.



Глава XIV. Зеликовы

Когда я впервые вошла в дом этой дружной семьи, меня окру-жила теплая и непринужденная обстановка. Все вокруг располагало к общению. Это невероятно хлебосольная и гостеприимная семья, го-товая всегда помочь и дать дельный совет. Меня познакомил с ними Олег, как я говорила раньше, и эта активная стая сразу накинула на меня лассо.
Валентина – самая старшая из хозяек – мать, потом Анна – старшая дочь, Оксана – средняя и Наталья – младшая. Их отец изрядно выпивал и в конце концов умер. Все семейство Зеликовых являлось членами организации «Свидетели Иеговы». Они были рьяными «пионерами», проповедовавшими благую весть с утра до вечера, это было большим трудом. Все верующие мечтали походить на них, а тесное общение с ними считалось за честь. Аня особенно гордилась этим, потому что была нарасхват. Всех этих женщин в секту привело одно несчастье, случившееся много лет назад. В пору, когда девочки были еще подростками, Аня сильно заболела простудой. Лечащий врач велела ей принимать какой-то препарат, вызвавший у нее синдром Лайелла. Девушка с высокой температурой была доставлена в больницу. Состояние ее ухудшалось, с кожей творились страшные метаморфозы, ногтевые пластины на руках слезли. Аня начала слеп-нуть, волосы выпадали сильно. Прогнозы были не утешительные, ведь в большинстве случаев – исход летальный. После долгого реа-нимирования больную отпустили домой. Началась череда тяжелого и ничего не обещающего лечения и отчаянная борьба за жизнь! На один глаз  Аня полностью перестает видеть, зрение на второй глаз ухудшается с каждым разом – семьдесят процентов, пятьдесят… На момент нашего знакомства оно составляло тридцать процентов! Слезная железа у нее перестает функционировать, и врачи принимают решение пересадить девушке взамен слезной слюнную железу. Операция проходит успешно, но с этого момента Аня не расстается с носовым платком, которым почти непрерывно промокает образую-щуюся слезу. Контролировать девушка это не в состоянии. Первое время мне было больно наблюдать этот процесс, даже становилось неловко, но, поняв со временем, какой волей и жизнелюбием обладает моя новая знакомая, я стала восхищаться ею. В один из дней девочки показали мне свой фотоальбом. Когда я увидела старые Анькины фотографии, я, будучи девушкой, влюбилась в нее (шучу!). С черно-белых карточек на меня смотрела поразительной красоты блондинка с длинными волосами, выразительными глазами, очень красивой осанкой, пухлыми губами и прямым аккуратным носом. Черты лица ее были словно выточены искусным мастером. Она занималась танцами, играла на фортепиано, как и ее младшая сестра Наталья. Но, несмотря на свой страшный недуг, полностью изменившийся внешний вид, когда руки уже опускаются, на помощь этой семье пришла вера. В поисках ответов Зеликовы обратились к Свидетелям, встретившимся им  в такой трудной ситуации. Как я уже упоминала, человек, подверженный сильным испытаниям, для сектантов, как беспомощная овца для волков, ищущих жертву. Так случилось и с Валентиной, она привела в организацию трех дочерей. Не ново говорить о том, как безнадежные люди цепляются за соломинку, начинают верить с такой силой, какая им не присуща была ранее. И совсем неважно, какое из христианских течений они выбрали бы. Просто тогда Зеликовым встретились Свидетели. Эта великолепная четверка быстро набирает обороты, растет духовно и приобретает негласных обожателей. Вера их была непоколебима, они находили ответы на любые вопросы, но все же я иногда ставила Валентину в тупик. Она быстро находилась: «А на этот вопрос Иегова обязательно даст ответ. Еще не время, значит.». Меня это веселило, так искренне Валечка думала, что я навсегда останусь в организации.
Итак, мои визиты в дом гостеприимного семейства учащаются. Я еду к ним на изучение Библии. Уставшая после работы, стремглав бегу на трамвай, забитый такой же вымотанной толпой, но счастливая от мысли, что я посвящаю жизнь Богу. Каждый раз меня непременно угощали ужином. Наши разговоры сводились только к библейским темам. Но с Аней мы стали говорить и на отвлеченные темы. Это были сокровенные ее тайны, о которых я, по понятным причинам, рас-сказывать не стану. В свою очередь, уже подруга становится мне ближе. Я понимаю, что могу говорить с ней обо всем, с ней мне спо-койно, она словно покровительница моя, наставница, она – родная душа. Я долгое время после Лены никому уже не доверяла, но Аня растопила льдинки в моем сердце. Она первая узнала о моих чувствах к Олегу.
– Я вижу, как блестят твои глаза, как светятся счастьем, – сказала однажды она.
– Как ты видишь? – удивилась я.
– Не забывай, что одним глазом я вижу на тридцать процентов, – засмеялась Аня. – Влюбленный человек излучает особенную энергию, родный! (так она любила меня называть.)
 
Аня различала очень туманно цвета. Когда я приходила к ней в новом наряде, она непременно замечала это! Меня поразил еще один подвиг моей новой подруги: она, будучи почти незрячей, едет  в Ки-словодск, поступает в медицинский колледж, изучает материал по книгам со шрифтом Брайля. Успешно окончив учебное заведение, возвращается домой и, уже имея образование, проходит курсы мас-сажиста. После чего начинает самостоятельно работать несмотря ни на что! Я восхищалась ее упорством, стремлением все время расти и добиваться успеха. Анькино жизнелюбие и уверенность в себе, опти-мизм и готовность помогать, а главное – служить Богу, заряжали всех таким позитивом, что, казалось, за спиной вырастают крылья и ты го-тов на большее. Но я знала и видела, что отсутствие кротости у такой активной особы вызывало у некоторых членов организации негодо-вание, и даже приводило их в бешенство. Со мной никто не посмел бы обсуждать мою подругу, все знали, что я этого не позволю! И только прямолинейный Олег делился со мной своими мыслями по поводу Ани, а я чувствовала себя громоотводом между ними.
Временами мы устраивали чаепития с конкурсами и шутками в квартире Элеоноры, это замечательная пожилая женщина, очень доб-рая и честная, ее дети не разделяли наших взглядов. Тем не менее ка-ждую неделю Элеонора разрешала проводить у нее домашнее изуче-ние Библии, которое вел Константин, рыжеволосый высокий парень, лицо которого было беспорядочно усеяно веснушками. Он был доб-ряком, спокойным и рассудительным. Иногда я передавала через него письма Олегу.
Нас собиралось порядка восьми – десяти человек. Анька вбегала в комнату с улыбкой на лице:
– Так, я пришла, можно начинать! – задорно и всегда громко произносила она.
Она и сама знала, что надлежало бы быть спокойней, но я пони-мала, что свой страшный недуг и горечь одиночества она компенси-рует своим озорством. Никто не догадывался о ее безответных чувст-вах, о ее такой ранимой и трепетной душе, о слезах, которые она про-ливает, обращаясь каждый день к Господу! Среди такого количества друзей она была одинока. Но я чувствовала ее раны, как свои, я так сильно прикипела к ней, что не видеть Аню несколько дней было для меня томительно. Мной отчасти двигало сочувствие, готовность по-мочь подруге, но главное – мы с ней были так похожи!
Наше изучение продолжалось. Вскоре мы стали проповедовать вместе, в том числе и по телефону. Также писали письма в разные уголки России. Мне это нравилось. Домой от Зеликовых я возвраща-лась всегда поздно, а потому Валечка с Аней провожали меня каждый раз до остановки. Однажды в очередной вечер, проведенный вместе, подруга спросила меня:
– Ты считаешь меня лучшей подругой?
– Конечно! Ты для меня как сестра, я дорожу нашей дружбой очень! Я люблю и уважаю всю вашу семью.
– Тогда докажи! – неожиданно ошарашила меня Аня.
– Что ты имеешь в виду? – в недоумении спросила я и почувст-вовала, как сердце сжалось в груди отчего-то, еще непонятного мне.
– Докажи, что любишь, – ухмыльнулась она.
– Разве мои дела не говорят за себя, не говорят о моем отношении к тебе? Зачем доказывать, ты не видишь, сколько я стараюсь для тебя и насколько я открыта перед тобой?
– Ладно, твой трамвай. Созвонимся, – ответила Аня, услышав шум приближающегося транспорта.
В эту минуту меня как водой ледяной окатили! Я не поняла даже, о чем этот неприятный разговор был и почему подруга так изменилась. Меня задело это до глубины души. Я перестала звонить Зеликовым, а о визите не шло и речи!
Однажды в кабинете нашего офиса раздался телефонный звонок, продавец из зала продаж, Светлана, сообщила, что ко мне посетитель. Я спустилась по винтовой деревянной лестнице вниз.
– Женщина на улицу вышла, Эль, – сказала Света.
– А как выглядит? – насторожилась я.
– Да вон она, возле дверей, а это журналы тебе оставила.
Света протянула мне «Пробудитесь» и «Сторожевую башню» – литературу Свидетелей. Я вышла на улицу. Было еще утро.
– Валечка, – окликнула я ждавшую меня Валентину. – Здравст-вуйте. Что случилось, почему вы здесь?
– Родный, я за Аню пришла извиниться, – Валечка не сдержала слез, мне стало ее жаль. – Глупость она сказала тебе, а теперь ей стыдно. Я тебя умоляю, приезжай к нам, звони иногда, ей без тебя плохо, слышишь?
– Валя, что с волосами, – спросила я, указывая на остриженную почти наголо голову Вали.
– Мне операцию делали, – снова заплакала она. – Все хорошо уже. Ты приедешь? Забудь все это, обещай мне!
– Постараюсь. Ну, а вы? Вы тоже считаете, что мои дела не го-ворят за себя?
– Я все вижу. Я всегда тебе говорила, что ты большая умница, ну ведь так?
– Да.
– Помиритесь.
– Я не ссорилась с Аней, она усомнилась в моих чувствах, про-верку устроила, что за ребячество? Я думала, мы лучшие подруги!
– Приезжай, и все решится.
– Я сегодня буду. Ничего ей не говорите.
– Обещаю. Спасибо тебе.
Вечером я уже на «крыльях» неслась в знакомый трамвайчик и ехала по знакомому маршруту. Волнение переполняло меня, я не знала, как мы встретимся, но предалась в руки  времени, которое все расставляет по своим местам. Поднявшись по лестнице к двери почти ставшей мне домом квартиры, я долго не решалась позвонить, но обещание держать надо! Открыла Валентина, я молча вошла. Аня вышла из своей комнаты.
– Кто там, мам? – спросила она, торопясь в прихожую.
Я по-прежнему молчала. Когда я увидела Анькины родные глаза, беспомощно бегающие из стороны в сторону или просто смотрящие мимо меня, я не выдержала.
– Здравствуй, Ань, это я.
Подруга сжала губы и опустила виновато голову. Потом сделала несколько шагов в мою сторону и протянула ко мне руки, я сделала встречный жест.
– Я скучала, – тихо сказала она. – Прости меня.
– Я тоже скучала, никогда больше меня не проверяй, – ответила я и обняла Аньку так сильно, что чувствовала, как сердце бьется в ее груди. 
 Все пошло, как прежде: я продолжала радовать семейство Зели-ковых своим духовным ростом, читала Ане журналы, сопровождала ее часто. Вместе с сестрами мы весело пели песни, а Наташа акком-панировала нам на фортепиано. Анька облокачивалась спиной мне на плечо и, схватив мою руку, крепко прижимала к своей груди. Мы были самые счастливые и, казалось, все трудности могли преодолеть! Господь посылал мне такие явные благословления, что я не могла ошибиться – это было Его рук дело! Олег предупреждал меня о чуде-сах и они случились. За последние, наверное, лет пятнадцать я не слышала от папы слов, выражающих его чувства ко мне, и однажды он произнес по телефону: «Я люблю тебя!», а потом снова повторил это. Я совершенно растерялась, но была невероятно счастлива! Иногда мы смотрели фильмы, после чего бурно обсуждали их, и у всех было свое мнение, но в одном наши взгляды совпадали – мы старались поступать свято, благочестиво, как тому учил Господь.
Вскоре, как я упоминала ранее, меня стали «терзать смутные сомнения», поведение многих членов организации возмущало до предела, я сходила с ума от столь нездорового фанатизма пропове-дующих. Наши взгляды стали расходиться. Когда Зеликовы почувст-вовали неладное, они забили тревогу, началась «обработка» и «про-мывка» моих мозгов. Я чувствовала себя завербованным агентом под прикрытием. Олегу внушили, что связь со мной крайне негативно скажется на его духовном росте. Валя, задавая компрометирующие вопросы,  подозрительно смотрела на меня, приподняв бровь и не сводя с меня глаз. Я тоже смотрела ей прямо и смело в глаза. Я вы-сказывала свое мнение по поводу запрета переливания крови! Меня возмущал тот факт, что эти фанатики готовы распрощаться с жизнью собственных грудных детей, лишь бы не нарушать глупый принцип, придуманный президентом их секты, восседающим в штаб-квартире в Бруклине и пожирающим миллиарды долларов! Много о чем я стала говорить  открыто, не боясь быть отстраненной от  организации. Я принялась читать много литературы об этой «заразе», распростра-нившейся по всему земному шару! Не одна я интересовалась этим вопросом. Бывшие члены организации писали всю подноготную про ее структуру, большие деньги и очевидные расхождения в понимании, трактовке и преподнесении учений Библии. Мало того, они издали свой перевод Книги Божьей, он называется «Перевод нового мира». Когда я начала проверять информацию, выложенную возмущенным народом в интернет, сверять ее с написанным в Библии и анализировать прочитанное, мне стало страшно! Я решила оконча-тельно, что больше не вернусь в это логово. Я перестала посещать собрания, отвечать на звонки теперь уже бывших моих «братьев и сестер», у Зеликовых я больше не появилась. Старейшина собрания «Северное», в которое я входила, проводил со мной несколько раз бе-седы, но безрезультатно. После очередного его звонка, мы расставили все точки над «и». Меня объявили отступником и отродьем сатаны, и любое общение со мной было наказуемо для остальных заблудших овец, которым глаза открыть не дают.
Так закончилась моя очередная история. Закончилась и крепкая дружба с Анькой и ее семьей, о чем я долго сожалела, но правила вы-бирала не я. Принципы организации, навязанные людьми, для ее чле-нов важнее человеческих чувств, искренних, настоящих, самых свет-лых и благородных. Важнее человеческой жизни! Я уходила из их судьбы такой же, какой пришла туда и какой остаюсь до сих пор! Но они не заметили этого, будучи уверенными, что мой нрав формировал тогда Иегова посредством изучения Слова Божьего. Они уже не верят, что на земле можно оставаться человеком среди безнравственности и жестокости! Они просто не замечают этого вокруг, ведь главная цель их – заманить как можно больше овец в волчье логово, лишить разума, не дать самостоятельно думать, анализировать и иметь свое мнение. В школе теократического служения, которая проходила у нас один раз в неделю, членов секты обучали: как правильно преподносить материал другим людям, как предлагать литературу, заводить беседу, на какие темы лучше и удобнее говорить, что зависело от ситуации. Мы должны были развивать в себе интуицию, быть хорошими психологами, чтоб подбирать ключик к любому слушателю, мы за версту должны были чувствовать, какая у человека проблема, из какой социальной среды он, чем интересуется и в зависимости от этого говорить на соответствующие темы. В школе нас также учили, как отвечать собеседнику в случае нежелания с его стороны разговаривать, если мы сталкивались с отказом в принятии нашей литературы или как перевести разговор на другую тему. Ежемесячно каждый член организации сдавал отчет о проделанной работе, где указывал: сколько часов проповедовал, сколько литературы распространил и сколько заинтересованных у него появилось. Все члены секты находятся под тотальным контролем руководящего совета, куда, как я говорила, стекаются миллионы долларов со всего мира. В холле зала царств, где проходят встречи Свидетелей, к стене прикреплены ящики для пожертвований, и члены каждого собрания, а их в городе немало, опускают в него деньги. Я прекрасно знала, что попавшись на крючок такой благотворительности, можно половину зарплаты там оставить.
Если бы мы познакомились с Аней при других обстоятельствах, как знать, дорогой читатель, возможно, этой истории могло и не быть.




Глава XV. Уход из организации. Страшный приговор

Но вернемся к моему общению со Свидетелями. За год я прочи-тала полностью всю Библию. Это было полезным занятием, много мудрого написано в ней, но чем больше я анализировала прочитанное, сопоставляла его с другими фактами, событиями или просто искала логику, тем больше разочаровывалась, сталкивалась с противо-речиями. Меня стали возмущать агрессивное фанатичное поведение многих братьев и сестер, их дух соперничества, они во всем считали себя и свою религию лучшими и истинными! Это глупое утверждение, что в день суда спасутся только они, приводило меня в бешенство! В литературе нам постоянно навязывали неформально и скрыто модель поведения, модель семьи, настоятельно рекомендовали молодым супругам не планировать рождение детей, не одобряли хорошую денежную работу, учебу в высших заведениях все потому, что вот-вот, не сегодня-завтра грянет конец света. Они одержимы этим и все время бодрствуют, каждый их конгресс пропитан идеей, как можно больше привлечь овец в их организацию, которая достигла небывалых масштабов! Когда Зеликовы и некоторые другие члены секты заметили мои сомнения в их трактовке Библии, я стала опасной для них. И меня принялись обрабатывать с пущей силой. Но я уже тогда знала, что это мои последние дни  в организации. Несмотря на то, что я нашла там много друзей, была в хороших отношениях со многими, я видела очень четко, что меня любят только потому, что я Свидетель Иеговы, но никто не вспомнил, что я была такой же точно и до прихода в секту! Валя часто восхищалась моими успехами, росту, моим отношением ко многим вещам, людям, к религии в целом, но для меня это все было настолько легко, ведь я вообще не прилагала никаких усилий, в то время как у многих заинтересованных (так они называют изучающих Библию) уходили годы на это. Но Зеликовы верили, что это – благословение Божие. Я не расстраивала их. Валя как-то сказала Олегу, что я буду идеальной женой для него, чему он несказанно обрадовался и начал строить планы на  будущее.
– Знаешь, – однажды сказал он мне. – Как-то я спросил у мамы, как понять любишь человека или нет? Она ответила: «Если сердце тронет, значит, полюбил…». Так вот, ты тронула.
Мы могли часами говорить с Олегом, но больше всего в нашей беседе было библейских тем. Я слушала его с большим вниманием и упоением, ловила каждое его слово, но потом почувствовала, что уже «переела» эту духовную пищу, и мне стало плохо. Виделись мы почти каждый день, в основном, на обеденных перерывах, во время которых попеременно приезжали друг к другу. Вечерами Олег проповедовал после работы, ходил на изучение, если его приглашали, готовился к встречам собрания. Однажды он пожаловался мне на сильную усталость, что сил не хватает даже раздеться. Иногда он падал за-мертво на кровать, не успев ни поужинать, ни снять рубашку с брю-ками. Никто не вразумлял его и не убеждал, что организм рано или поздно не выдержит, все только кричали: «Давай! Давай! Больше служи!». Несмотря на то, что Олег вел здоровый образ жизни, каждые выходные ездил с родителями на дачу, много ходил пешком и пра-вильно питался, он все-таки не выдержал.
К тому времени, когда я узнала, что Олеженька, так он любил, когда я его называла, болен, мы общались крайне редко и только по телефону. Встречаться он со мной больше не мог, так как я мешала его духовному росту, все заметили, что он стал влюбленным человеком, и «надавали ему по голове». Я знаю, что он любил меня как никого, всегда верил мне и был благодарен, но фанатичное служение Богу было превыше всего. Крещение я так и не приняла, по понятным причинам, и мне пришлось отступить. Общение со мной было опасно для него, я не могла мешать любимому человеку.
       Мне позвонила Зеликова Аня на работу и сообщила, что у Олега рак легких… С метастазами! Она говорила что-то еще, но я смутно это понимала. Глаза наполнились слезами, в горле встал ком такой горечи и боли. Я разрыдалась. Успокоившись, набрала его номер и говорила, как всегда, спокойно, ласково:
– Почему ты не сказал ничего? – спросила я.
– Не хотел тебя тревожить, ты такая эмоциональная – расстрои-лась бы. Я не хочу, чтобы ты плакала. Обещай.
– Не буду, – ответила я, еле сдерживая слезы. – Ты в больнице? Я сегодня приеду.
Вечером я была у него. Он спустился по лестнице и вышел в холл грудной хирургии. Олег как-то осунулся быстро, немного похудел, но был по-прежнему прекрасен для меня и горячо любим. Так я не любила никогда! Я дышать боялась, чтоб не спугнуть всю ту неж-ность, с которой мы относились друг к другу. Мы присели рядом, я долго смотрела в его светлые, уставшие, но такие красивые глаза. По-том, запустив свои пальцы в копну его русых волос, я гладила Олега по голове. Он закрыл глаза и улыбнулся:
– Элька, что ты делаешь? Соблазнительница, – прошептал он.
 При этой встрече мы говорили обо всем. И о нашем будущем. Он верил тогда, что я все-таки приму крещение, стану одним из членов их организации.
– Кто тебе сказал обо мне? – вдруг спросил Олег.
– Зеликовы, – как будто виновато ответила я.
– Я так и знал. Скажи им, чтобы не приезжали ко мне, мне тут бабские слезы и причитания не нужны, начнут жалеть, я этого не люблю, не хочу никого видеть.
– Хорошо. А что, вообще, говорят врачи? Каковы прогнозы?
– Ну, будут лечить, проводить курс химиотерапии. Операцию делать не берутся, эта зараза обволокла все легкие, как паутина, все сосуды под ней. Опасно. Есть сильный препарат, родители сейчас до-говариваются насчет его. Но после применения я могу стать непол-ноценным мужчиной, проблемы начнутся, тебя в будущем не пугает такая перспектива?
– Абсолютно не пугает, я хочу, чтобы ты жил!
Мы до позднего вечера еще говорили и обсуждали многие во-просы, затем я уехала. Через несколько дней я гостила у Зеликовых, с которыми мы плакали над общей бедой, с нами был духовный брат Вадим (он с женой Катериной часто писали мне письма). Вадим рас-сказал, что у Олега давно начался кашель, сначала легкий, затем сильнее и сильнее, пока его с удушающим приступом не увезли в больницу, где все и выяснилось. Мама Олега, Ольга, была невероятно властной женщиной, решала все и за всех. Однажды Олег, арендовав квартиру, ушел из дома от надоедливых приказов: как есть, как спать, с кем общаться, что смотреть. Это было ужасно! Ее расположение надо было заслужить. А потому я не могла лезть со своим уставом в чужой монастырь. Если бы я на тот момент была рядом с любимым, то настояла бы на полном обследовании, и я знаю, он бы послушал меня. Но что я могла сейчас? Только молиться.
Я похудела, перестала есть и спать, у меня начались сильные го-ловные боли, депрессия. Я тогда жила, как ранее писала, у духовной сестры Нины, и теперь уже она поддерживала меня. Больше года мы с ней ладили, пока нас не рассорил один случай. Мне срочно понадо-билась справка о том, что я проживаю по данному адресу. Нина отка-залась мне ее предоставить. Потом начала говорить, что я не так ем, чищу зубы, не берегу их, а это ведь Иегова нам все дал, а я пренебре-гаю Его дарами, и гореть нам всем в аду. Фанатизм и  противоречи-вость Нины, а также непрерывные осуждения членов своего собрания, окончательно привели меня к мысли бежать оттуда, пока не поздно. Родители все два года моего пребывания в секте с ума сходили. Хорошо, что у меня хватило разума, силы воли и «открытых глаз», чтобы бросить это «хобби» и скинуть с себя кандалы. От Нины я, само собой, ушла, сняла новую квартиру в двух минутах ходьбы от работы. На собрания я перестала ходить, с Зеликовыми, да и другими членами секты общалась все реже и реже. Старейшина из нашего собрания, как я писала ранее, неоднократно звонил мне, беседовал, пытался привлечь обратно, но тщетно. Другие товарищи из бывшего моего окружения звали на встречи, ободряли, как заблудшую овцу, но я четко сказала, что не вернусь. С этой минуты меня отнесли в «черный список», и я стала духовно опасным отступником. Я поняла, что со мной там «дружат» только потому, что я – член организации Свидетели Иеговы: все расписано, для всех свои роли. Не стоит  забывать, что каждая конфесcия трактует Писание со своей точки зрения, как удобно ей! На протяжении многих десятилетий каждый новый руководитель секты Свидетели Иеговы вносил изменения в толкование Библии, поправки в процесс запудривания мозгов новым жертвам, а старые позиции своих предшественников отменял! Не странно ли? Мне жаль тех несчастных людей, которым обещают свет в конце тоннеля! Известно ли вам, дорогой читатель, что неоднократно за все существование секты ее руководители официально озвучивали даты начала Армагеддона? Но каждый раз при его ненаступлении находчивые шарлатаны придумывали оправдания своему фиаско! Причем послушные «овцы» внимали «пастырю» и покорно принимали весь бред, которым их кормили до тошноты! В настоящее время члены руководящего совета, восседающего в Бруклине, стараясь быть осмотрительными, не бросают таких громких фраз на ветер, а просто намекают: «Будьте бдительны! Бодрствуйте! Ибо не знаете, в какой час придет беда! Будьте готовы к Армагеддону в любой момент – он близится!» – и так на каждом конгрессе!
С этим было покончено! Раз и навсегда, но и  православной церкви я больше не поверю. Так закончилась моя эпопея с религиоз-ными экспериментами и поиском истины – начала начал… Господь должен быть в душе, молитва исходить из сердца, а не из напечатанных молитвословов. Нигде нет истины, что создано человеком! Она глубже. Ищите, и дано будет вам!
 
Глава XVI. Тяжело в учении. Президентская программа

В начале 2005 года я меняю работу по причине полного сокра-щения штатов ООО «Галант». В ходе поисков я знакомлюсь с Ольгой Берия, внучатой племянницей Лаврентия Павловича Берия. Она ока-зывается добрым, честным и сильным по духу человеком. В после-дующем Оля станет мне очень близким другом. Трудолюбие и энту-зиазм били из нее ключом, ее стремление расти, как личности, непо-колебимая вера в победу над всеми трудностями, которые постоянно прогибали ее под себя и отчаянная борьба за место под солнцем – все это искренне восхищало! Я благодарна судьбе, за то, что в моей жизни есть такой человек. Она работала, как и я, – бухгалтером. Зная о моих поисках работы, новая знакомая приводит меня в компанию, из которой к тому времени собралась увольняться. ООО «Евролюкс»,  деятельностью которого было строительство и аренда. Мы сидели вместе с директором за столом в офисе и решали вопрос о моем приеме.
– Эля, ты как сама думаешь, потянешь эту работу? – спросил Александр Игоревич.
– Не знаю,  главным бухгалтером не работала.
– Эль, не волнуйся, – перебила Ольга. – Я тебе первое время по-могу, все подсказывать буду, и отчетность несколько раз вместе со-ставим и сдадим. Первичные документы ты «щелкаешь, как орешки». С договорами работала. Тут упрощенная система налогообложения, это тебе не общий режим. Решайся! Надо с чего-то начинать.
– Хорошо! – ответила я. – Постараюсь все усвоить.
– Вот и славно, – выдохнул с радостью будущий шеф, Туганов Александр Игоревич.
Мы пожали друг другу руки и попрощались до завтрашнего утра.
– Слушай, что я с этим всем делать буду? Да я ночами спать пе-рестану, – не успокаивалась я.
– Перестань, я сказала – помогу! Там ничего сложного. Завтра встретимся в офисе,  я тебе  документы передам.
Так я начала новый этап своей трудовой деятельности. Я сидела одна в кабинете за большим столом. Александр Игоревич никогда не вмешивался в мою работу, он полностью мне доверял, и это придавало мне уверенности. Работала я с большим интересом и ответственно, ведь теперь для меня открывались новые возможности и перспективы.
Уже в дальнейшем наш руководитель, оформив предпринима-тельство, открыл большой магазин в здании, принадлежавшем ООО «Евролюкс». Там у него был свой огромный штат сотрудников, «ар-мия» бухгалтеров и менеджеров, я же оставалась в своем тихом и стабильном «Евролюксе». Конечно, завязались новые знакомства, связи. Работа кипела! Теперь я сидела в кабинете не одна, и утро на-чиналось с чашки кофе в кругу коллег, обсуждением каких-то ново-стей, громкой музыки, телефонных звонков и тому подобному, что свойственно немаленькому коллективу. Мне это нравилось.
В конце того же 2005 года я оканчиваю институт. Дипломную работу пишу с великим трудом, по ночам, а утром бегу в офис.  За-щитилась я на «четыре». Окончание учебы отметили небольшой ком-панией. Было очень приятно и грустно одновременно, потому что студенчество – это прекрасная пора, даже для заочников, если вы, ко-нечно, действительно учитесь, а не покупаете оценки! Недолго думая, я решаю поступить сразу на юридический факультет того же инсти-тута, но одобрения от родных не получаю.  Но это не основная при-чина. Моя приятельница «подкидывает» мне дополнительную работу. Я начинаю вести бухгалтерию еще одной только что открывшейся фирмы. Тружусь параллельно на работе и дома, езжу в течение дня из одного офиса в другой, несмотря на то, что в ООО «Экспресс - Юг» я работаю на полставки, мне приходится тратить весь день на звонки, платежки, договоры, встречи с клиентами, не считая обработку доку-ментов. Новая фирма не предоставила мне отдельного офиса, даже бухгалтерская программа была установлена мною на моем же ноут-буке! Все папки с документами хранятся у меня в маленькой комнате на съемной квартире. Но нужны были деньги, и прежде всего – опыт, я числилась в должности не только бухгалтера, но и юриста, а потому, я продолжала работать, закрыв глаза на такие неудобства. Я сидела в офисе до одиннадцати часов вечера, и сильная усталость вскоре дала о себе знать – в институт я не поступила, но тяга к юриспруденции у меня останется.
               
********************

 В 2006 году моя родственница, Ирина, рассказывает мне о пре-зидентской программе бесплатного годового обучения со стажировкой за границей, финансируемого частично из краевого бюджета, частично – из федерального, цель которого – повысить уровень знаний и квалификации работников различных сфер деятельности в нашем аграрном крае для улучшения экономики в нем. Для поступления необходимо было пройти психологический тест на руководящую должность, предоставить бизнес-план с цифрами, расчетами и эконо-мическим анализом, выдержать собеседование, позволяющее убедить инвесторов вкладывать деньги в твое предприятие. И последняя часть – сдача английского языка: грамматика и собеседование. При всем этом мы подписываем трехсторонний договор с моим руководством о том, что меня действительно направляют на обучение с последующей стажировкой за границей. Я заинтересовалась. Учиться год по вече-рам… Рискну! Туганов, мой шеф, одобрил данное решение, даже по-хвалил меня. В составлении экономического проекта он мне неверо-ятно помог! Согласно бизнес-плану, мы строили склады для хранения продуктов с последующей их продажей оптом и в розницу. Я готови-лась тщательно! И вот настал день сдачи. Волнение было сильным, я не спала почти всю ночь накануне. Приехав в назначенное время в институт, где проходил прием, я увидела, что я самая молодая из всех претендентов, к тому же женщин было очень мало, в основном дяди далеко не среднего возраста, работающие в энергетических, нефтяных и газовых компаниях. Я уже тогда знала, что они поступят без проблем. «Горделивой поступью» я прошла мимо них, вежливо по-здоровавшись. На мне был надет деловой костюм: белая блузка, юбка-карандаш до колена и приталенный пиджак. Туфли на каблуках немного стесняли мою походку, и чулки, несмотря на то, что были очень тонкие, «повышали» температуру моего тела, но я не подавала вида. Волосы я заплела в аккуратную косу, а в руках у меня красовался кожаный портфель, с каким обычно ходят деловые люди. Его я одолжила на работе. В целом, я постаралась по максимуму прибли-зиться к образу бизнес леди! (смеюсь). Сдавали мы тесты и собеседо-вание целый день. Мне особенно запомнилось собеседование, на ко-тором участники должны представлять свои экономические проекты по инвестированию.
– Не волнуйтесь, – сказал председатель комиссии. – Суть нашего интервью с вами заключается в том, чтобы вы смогли убедить нас, потенциальных инвесторов, вложить наши деньги в ваш проект. Ин-тересно, что на наши вопросы не существует правильных ответов, мы просто будем с вами общаться, это не экзамен.
– Я все поняла, – ответила я, потирая влажные от волнения ла-дони.
Я посмотрела прямо в глаза председателю, приняла уверенную позу и, наклонившись немного вперед, медленно произнесла:
– Я вам все сейчас подробно расскажу…
Все члены комиссии улыбнулись.
– Я занимаю руководящую должность, и в моем подчинении 5 человек…
– Всего пять? – перебил меня председатель. – Это мало…
– О, не торопитесь с выводами, – смело заверила я его…
И понеслась череда доводов, позволяющих мне оправдать свое положение. Я выходила после собеседования, торжествуя! Я знала, что убедила «инвесторов» в выгоде нашего проекта.  Но собеседование на английском я почти провалила: мне поставили очень слабую «тройку» с условием, что я продолжу подтягивать свои слабые знания языка. Через несколько дней я начала узнавать результаты по телефону. Я выдержала все испытания, кроме грамматики… Для меня это был удар и неожиданность! Не добрав всего трех единиц до проходного балла, я с треском провалилась. Но эта попытка была для меня уроком. Я не останавливалась на достигнутом, всегда чему-то училась и двигалась вперед! (Хотя, вряд ли те дяденьки писали грамотнее меня. Скорее всего, они уже были рекомендованы…).

Глава XVII. Умер Олег…

Мои личные отношения после расставания с Олегом никак не складывались. После моего ухода из организации он окончательно перестал со мной общаться. В 2006 году я ему позвонила еще не-сколько раз, и во время нашего последнего разговора он признался:
– Ты знаешь, Элька, что глаза у человека не стареют? Я смотрю в твои глаза и понимаю, как мне повезло! Они у тебя даже в пожилом возрасте будут по-прежнему молодые, красивые. После матери ты для меня – второй по значимости человек. Спасибо тебе за все! Когда мы начали общаться и переписываться, я ждал все время твои сообщения на телефон. Однажды стоял под дождем и, как дурак, смотрел, когда загорится конвертик на экране… Химиотерапия для меня мучительное испытание: постоянная тошнота, сильная боль, не могу дождаться, когда вытащат иглу из вены. А когда встаю с кровати, на подушке остаются волосы, и каждый раз их выпадает все больше и больше… Обещай, что ты не будешь плакать и расстраиваться. Что будешь расти духовно и помнить все,  чему я учил тебя. Я духом не падаю, у меня много возможностей сейчас.
Слушая его, я чувствовала, что задыхаюсь от слез, от своей не-избежной беды. Я хотела разделить все эти мучения с ним, чтоб не-много облегчить его боль. Не раз у меня было желание уехать далеко, где меня никто бы не услышал, и кричать из всех сил, чтоб с этим криком ушла вся тоска, которая гложила меня, поедала внутри, уби-вала меня… Я спрашивала Господа: «За что? Почему раб твой верный так страдает? Почему Ты допускаешь это? Ты жесток и несправедлив! Разве мало чести этот человек оказывает Тебе? Посмотри на дьявольское отродье вокруг: что они сделали для Тебя? Хулят и топ-чут Имя Твое Святое! Все, что Ты дал им – попирают, как свиньи ко-пытами своими жемчуг! Что ты делаешь с нами? Я никогда не пойму Тебя, Отец… Сколько буду жить, столько буду вопрошать к Тебе: почему мир так несправедлив?».
Я помню, как однажды мы поехали с Олегом на природу, уст-роили себе небольшой пикник. Густая крона деревьев создавала про-хладную тень в зеленом лесу, всюду слышалась безудержная звонкая птичья трель, легкий ветерок доносил до нас запах воды, которая несла в себе тайны, услышанные ею тут. Из приемника автомобиля звучала песня «Не отрекаются любя…». Это была наша с ним песня. Мы стояли, взявшись за руки, и смотрели друг другу в глаза, будто играем в «кто кого переглядит». Мое сердце готово было выпрыгнуть из груди. Олег обнял меня и нежно поцеловал. Я помню до сих пор вкус его губ, его прикосновения…
– Ты знаешь, Эленька, мы с тобой в одном шаге от постели, а в духовном не продвинулись даже на миллиметр, – смущенно сказал Олег.
Я смутилась не меньше. Убрав  руки  с его шеи, я ответила:
– Да, ты прав. Тяжело держать себя в руках. Но не волнуйся, я не скомпрометирую тебя. Моя любовь к тебе сильнее моих плотских желаний. И честь твою я не запятнаю, верь мне.
– Прости, у меня через час служение, я оставлю тебя совсем не-надолго, – сказал Олег, доставая из багажника машины большую стопку журналов «Пробудитесь!». – Это тебе, просвещайся. Тут полно людей, не скучай!
После нашего знакомства с Олегом я старалась много времени уделять изучению Библии, делала успехи, мне было важно, чтоб лю-бимый человек гордился мной. Но себя не обманешь – я понимала, что все мои старания скорее для Олега, чем для Господа. Любовь моя была такая сильная, готовая все прощать, все терпеть, на все надеяться, все побеждать, ничего не требовать взамен, никогда не раздуваться от гордости и никогда не кончаться.
 Олегу будет то лучше, то хуже, он будет то сильно худеть, то снова поправляться. И так все снова и снова… У него однажды ото-рвется тромб в легком, его успеют спасти, будут делать операцию почти наживую, без наркоза. Я еще увижу Олега один раз случайно, когда буду ехать в троллейбусе, а их машина проедет параллельно. За рулем был отчим Олега. Сам же он лежал на переднем сидении, от-кинув его, глаза закрыты, руки сложены в замок на затылке, голова была наголо пострижена. Он так и не увидит меня в этот раз, а я не отрывала взгляд от него, пока оба наших транспорта ехали рядом. Духовные успехи Олега шли в гору, его назначили старейшиной, те-перь он был главой собрания. О его жизни я уже узнавала от других людей, которые еще продолжали некоторое время общаться со мной. В частности, это была Ксения. Зеликовы обработали ее до неузнавае-мости, она втянула туда малолетнего сына, который понятия не имел кто такой Бог, но свято верил маме.
Через два года Ксения мне и сообщит о смерти Олеженьки. Она пришлет сообщение на телефон, кратко и понятно: «Олег умер!». Это случилось 14 декабря 2008 года. Меня пронзила сильная боль. Ска-зать, что я сожалела, значит, не сказать ничего.  Меня словно кипятком ошпарили. Я плакала каждый день – два месяца не переставая. Вставала утром с мыслями о нем и засыпала с ними же. Позже Ксюша сказала, что  Олег скончался у себя дома, у него снова оторвался тромб, его еще полчаса реанимировали, но спасти не смогли. У меня остались от Олега открытки, которые он любил мне дарить, Библия в современном переводе и несколько фотографий (бесценные вещи для меня). Олегу 16 ноября 2008 года исполнилось только тридцать лет! Я часто вспоминаю о нем и жалею, что не оказалась рядом тогда, когда еще можно было что-то изменить, но он сам сделал свой выбор. Иногда он приходит ко мне во сне, также деловито и чинно, глаза улыбаются, и просто молчит. Он сказал однажды:
 – Ты знаешь, Эленька, что иногда будет наступать такое время, когда я буду смотреть на тебя и просто молчать, слушая, как бьется сердце…
Он был удивительным, сильным и тактичным человеком. Я знала его с такой стороны, с которой никто не мог больше знать. Я ни дня не жалела о времени, проведенном с Олегом. Между нами никогда не было интимной связи по понятным причинам, но «наши души были сестрами» – как сказала Марина Цветаева. Я не смела провоцировать любимого на запретные в его учении поступки. Его честь и доброе имя были важны для нас. Он неоднократно повторял:
– Добродетельная жена – венец для  мужа своего. Ты – мое от-ражение, Эленька, посмотрят на тебя и скажут, каков я. Валя Зеликова восхищается тобой. Ты – то, что надо! Ты знаешь? – он улыбнулся глазами. – Ты все знаешь…
Я знала, что он любит меня, что всегда будет верен мне, но еще более верным останется своим принципам. Как я уже говорила, Олежка безжалостно и хладнокровно обрубил наши отношения, но против своей воли. Ему было нелегко, любовь ко мне у него осталась, но долг перед организацией и Богом оказался превыше. Выбора у меня не было. Любя, я отпустила его.
Олег станет для меня вдохновением в написании любовной ли-рики. Благодаря ему, я пишу стихи об этом прекрасном чувстве, ко-торое мне посчастливилось испытать. Наша с ним «любовная лодка» не «разбилась о быт», и тем лучше: воспоминания об этом человеке я сохранила самые теплые, хорошие, греющие душу. Иногда я приезжаю к Олегу на кладбище до сих пор не в силах поверить, что его больше нет. Сейчас нам никто не мешает «видеться»…
Глава XVIII. Встреча на вокзале

Личную жизнь устраивать я не торопилась. Мужчинам особо не доверяла и не допускала к сердцу никого. Я специально вела себя грубо и высокомерно с противоположным полом, чтобы оттолкнуть мужчин от себя. Но однажды со мной произошел один случай в конце сентября 2006 года. Я ехала к родителям в гости на выходные дни. Во время ожидания автобуса обратила внимание, что один молодой че-ловек все время крутится возле меня, откровенно рассматривает. Меня это  возмутило. Во время посадки я заметила, что он тоже заходит в тот же автобус. Я юркнула на свое место и отвернулась. А вскоре и вовсе забыла об этом случае. Но через две недели в это же время на том же вокзале в зале ожидания я снова встретилась с незнакомцем. Я сидела с наушниками от плеера в ушах, слушала курс английского, как вдруг увидела, что в зал вошел этот странный тип. Я сразу опустила голову, схватила журнал, лежащий у меня на коленях, и сделала вид, что увлеченно читаю. Он прошел мимо и удалился в конец зала, я облегченно вздохнула. Не успела я расслабиться, как услышала голос слева от себя:
– Добрый вечер, не помешаю?
– Нет, присаживайтесь, – с подозрением ответила я.
– Меня Павел зовут, а вас?
– Эля.
– Очень приятно. Вы в Горячий едете?
– Да, к родителям. А вы?
– Тоже.
У нас завязалась приятная беседа, новый знакомый рассказал о себе: оказалось, что Павел – уроженец Горячего Ключа, его дед и отец – родом оттуда же; учился он в Таганрогском государственном радиотехническом университете, работал тогда инженером в ОАО «МТС», где трудится по настоящий момент в должности эксперта. В автобусе в этот раз мы сидели на соседних креслах. Разговор сразу удался, он был непринужденным, легким, без стеснения, глупых фраз и весьма доверительным. Этот парень очень располагал к себе. Ростом выше среднего, хорошо сложен, с аккуратно уложенными темно-русыми кудряшками на голове. Он умел слушать, причем делал он это с таким интересом, что я говорила обо всем, что хотела когда-то кому-то сказать, но так и не встретила «понимающее» сердце. В моей душе много накопилось за последнее время. Я была естественна и без капли стеснения «выкладывала все карты» перед новым знакомым, будто я знаю его много лет. По приезду в Горячий Ключ мы, обменявшись номерами телефонов, договорились встретиться на следующий день.
Родители подшучивали:
– О, у тебя свидание? А кто он? А откуда? Сколько лет?
Когда Павел подошел к подъезду нашего дома, мама выгляды-вала тайком через занавеску на окне, чтоб  рассмотреть мою новую пассию. Погода выдалась в тот вечер совсем не прогулочная, но на-висшие над городом хмурые облака, поливающие землю прохладным дождем, не помешали нашему свиданию. Павел раскрыл большой («семейный», как я его называю) зонт и предложил взять его под руку с целью сокращения расстояния между нами, дабы мы оба не про-мокли. Это предложение звучало мило и остроумно. Мой новый зна-комый оказался весьма образованным человеком, начитанным, веж-ливым, умеющим красиво говорить, мне это нравилось. За время на-шей прогулки я пыталась уловить хоть малейшее сходство Павлика с Олегом. Я смотрела на него «под разными углами», прислушивалась к нему, прикасалась. Мне вдруг так стало не хватать тех теплых чувств, которые залегли на самое дно моего сердца. Мы сидели в кафе за столиком напротив друг друга, не спеша пили горячий кофе под звуки барабанящего дождя, и я смотрела на этого парня напротив, не отрывая взгляда, как это бывало раньше, но только с другим челове-ком… Не помню уже, о чем мы говорили, наверное, о жизни, у меня крайне редко получается говорить с кем-то по душам. Но с Павликом я была свободна и естественна. Он слушал и понимал меня, мне казалось, что он – это я! Вот оно! Снова я с человеком, с которым могу быть той, какая я есть! Сомнений не оставалось – я влюблена!
 Проводя меня к подъезду дома, Паша сказал:
– Эллина, вы мне понравились очень, я юлить не буду, предложу конкретно – давайте встречаться! Вы станете моей девушкой?
– Хорошо, – улыбнулась я и поцеловала Павлика, слегка кос-нувшись губами его гладко выбритой щеки.
 Весь вечер мы переписывались – ну и волна любви нас накрыла! Мы оба были невероятно счастливы…
 На следующий день нас ждала дорога обратно в Краснодар, и, как выяснилось, мы жили через три дома друг от друга! Тем же вече-ром, первого октября, Павел признался:
– Знаешь, увидев тебя на вокзале впервые, я сразу влюбился.
– С первого взгляда? – засмеялась я.
– Да, ты притянула к себе, как магнит! Я хотел сразу познако-миться с тобой, но зайдя в автобус, увидел, что место возле тебя уже занято, и прошел дальше в конец автобуса, – вздохнул Павел.
– А потом? О чем ты думал? Сожалел?
– Нисколько. Я был уверен, что увижу тебя снова. Я ждал все долгие годы именно тебя, потому и не женился до сих пор, – улыб-нулся Павел.
 – А почему ты ходил кругами вокруг меня в первый день нашей встречи? Я смотрела на тебя с таким подозрением, – смутилась я.
– Ах, это? Я пытался разглядеть, есть ли у тебя обручальное кольцо на пальце, но никак не мог поймать удобный момент. Ты, словно специально, прятала свои изящные руки.
– А если бы кольцо было? – спросила я.
– Тогда я не подошел бы. Не терплю измен! – Павел опустил го-лову и смутился. – Если бы не квартирный вопрос, я завтра же повел бы тебя в ЗАГС! Но мне нечего тебе дать.
– Ты предлагаешь мне выйти за тебя замуж? – опешила я.
– Когда я увидел тебя впервые, то сразу сказал себе: «Она будет моей женой!». Я хочу, чтобы мы не расставаться с тобой никогда!
Мое сердце сжалось от волнения и восторга: такие слова говорят не каждый день.
– Все будет, значит! Раз есть желание и цель – добивайся ее, и все сбудется! – ободрила я Павлика.
Мы долго еще стояли, обнявшись, под уличным фонарем, ярко освещавшим маленький дворик по улице Атарбекова, а неподалеку, за поворотом, два бездомных кота пытались поделить свою террито-рию…

********************

В ноябре 2006 года мне сделали операцию по удалению добро-качественной опухоли. В онкологическую больницу приехали роди-тели. Когда меня уже везли в операционную по коридору, отец стоял возле лифта в холле сильно расстроенный. Женщины из моей палаты, видевшие его, сказали потом, «что в глазах этого сильного мужчины блестели слезы». Операция прошла хорошо, но наркоз дал осложнение на почки. Уже через месяц меня на «скорой» госпитализируют в первую городскую больницу. Но пока я в одном из отделений онко-логии. Здесь я познакомилась с двумя женщинами старше меня. У них дела обстояли очень плохо, как и у многих, кто там находится.  Рак – это слово звучит как приговор! Но когда врачи обещают надежду – надо цепляться за нее обеими руками, крепко, изо всех сил! Так, моя новая знакомая горько плакала, а я утешала ее:
– Ну что ты? У тебя детки есть?
– Да, двое.
– А кто?
– Мальчик и девочка, – отвечала она, утирая слезы.
– Ну, вот видишь! Уже деток родила. Если еще будет малыш, искусственно кормить будешь. За это не волнуйся.
 – Да ты не понимаешь просто… Как мне с этим жить? – заревела она снова и опустила голову.
Я, конечно, не понимала ее. Молодой женщине предстояла ам-путация обеих молочных желез!
– Ты держись, слышишь? Главное – жить будешь! Надежда – вещь великая! Прооперируют, и забудешь о недуге, как о страшном сне. Тебе детей поднимать еще. Ты молодая, красивая, сильная, все перенесешь! Муж не оставит, не бойся.
Мы обнялись. Каждая подумала о своем. Больше мы с ней не виделись. Меня выписали из отделения, в котором, насмотревшись на безнадежных больных, самой в петлю залезть хочется. Через две не-дели я приехала в больницу снова за результатом анализа. И неожи-данно встретила Светлану, с которой тоже познакомилась во время моего пребывания тут.
– О, здравствуйте! А вы что здесь делаете до сих пор? Вас еще передо мной оперировали, а я давно дома.
– Пришел результат биопсии. У меня рак… Сама понимаешь, что теперь... ну, и плюс химия – черт бы ее побрал!
– Правда? Мне жаль, – я опустила голову. – Не теряйте надежды только!
– Стараюсь, – улыбнулась знакомая и пошла дальше по коридо-ру.
Я присела на скамейку у перевязочного кабинета. Меня охватил сильнейший страх, выступил холодный пот на лбу, ладошки стали мокрыми, а сердце колотилось с бешеной скоростью. Я хотела сбежать оттуда и никогда не знать своего диагноза. А если у меня тоже положительный результат? А я как с этим справлюсь? Двадцать минут ожидания показались мне вечностью. Наконец из кабинета вышел мой врач, который оперировал меня, и протянул листок с результатом. Я замерла.
– Все хорошо, результат отрицательный, контролируйте свое здоровье постоянно. Сюда вам больше не попадать, – улыбнулся он.
– Спасибо, – с облегчением выдохнула  я и заплакала.
               
********************

 Так завершался 2006 год. За почти двухгодичное мое пребыва-ние в организации Свидетелей я не отмечала никаких праздников, как и все ее члены. Но теперь меня ничего не связывало с ней! Пред-праздничная суета, подарки,  новогодняя елка с множеством разно-цветных огоньков, а еще добрые советские фильмы – непременные атрибуты самого любимого праздника для многих. В том числе и для меня. Я ждала его с нетерпением. Родители всегда собирали искусст-венную елку, которая казалась мне самой высокой в мире, наряжали ее красивыми шарами, сосульками и шишками. Вниз, на крестовину, устилали больше ваты и «усаживали» на нее игрушечного деда мороза, а на пушистых ветках зеленой красавицы уютно располагались белые снежинки. На самой макушке из-под блестящей мишуры выглядывала звезда. Папа аккуратно обвешивал елку гирляндами, и начиналась сказка. Запах мандарин и конфет витал в воздухе и невероятно соблазнял. Родители приносили с работы сладкие подарки от предприятия и говорили, что они от зайчика. Я не спорила. Пусть от зайчика, главное – они есть. Хрустящие фантики быстро разворачи-вались, и маленькие сладкие квадратики отправлялись в мой рот один за другим. Традиционным блюдом на столе у колымчан является ок-рошка. «И это в сорок градусов мороза?» – спросите вы. Да! Ее пода-вали почти в каждом доме. Ну и, конечно, не обходилось без мяса по-французски. Я сидела возле духового шкафа и, вдыхая запах расплав-ленного сыра, ждала, когда же блюдо будет готово.  Каждый год, еще до наступления праздника, я всячески старалась найти подарок, кото-рый родители приготовили мне с любовью. Мама ходила за мной следом и говорила: «Тепло» – «холодно». Но иногда она однозначно твердила:
– Не старайся, все равно не найдешь. Может, он не в  квартире!
Я упорно продолжала поиски, и мое старание вознаграждалось. Я тоже дарила родителям подарки. Когда я была совсем маленькой, я делала их своими руками. Став старше и получая иногда карманные деньги, я экономила, за счет чего мне удавалось сколотить малюсень-кое состояние, которое и уходило на подарки родным. Так уж было принято, что каждый Новый год мы всю ночь не закрывали двери на ключ. Друзья и знакомые приходили поздравить нас. Мы тоже не от-ставали. Иногда, перебегая из одного подъезда в другой, мы даже шапок не надевали. Салют пускали всем поселком. После боя куран-тов, выпив залпом бокал шампанского, мы хватали шубы и, одеваясь почти на бегу, выскакивали на улицу. Было зрелищно, ярко и незабы-ваемо. Детвора держала в руках бенгальские огни и восторженно кричала, глядя на искрящиеся огоньки. Мужчины стреляли из ракет-ниц. Хлопки были такими сильными, что закладывало уши. Мы кри-чали во все горло: «С Новым годом!» и крепко обнимались друг с другом. Казалось, этот праздник на время всех превращал в одну большую семью. А на столе остывали картофельное пюре на пару с мясом под хрустящей корочкой сыра, томилась сельдь под «шубой» и запотевшая бутылочка игристого шампанского ждала продолжения праздника. Я никогда не пропускала два любимых фильма: «Ирония судьбы, или С легким паром!» и «Иван Васильевич меняет профес-сию». Их смотрела вся наша страна.
Так всю ночь напролет мы гудели и веселились, забывая о про-блемах, ведь наступил новый очередной год и, наверняка, он принесет что-то особое и доброе. Впереди зимние каникулы, и, значит, учебники можно было  поставить подальше на полку. Жаль, что беззаботные эти дни пролетали так быстро.
               
Глава XIX. Свадьба

В начале 2007 года я познакомила родителей с будущим мужем. Отец отнесся к Паше с большим уважением и всегда при случае хвалил его перед своими знакомыми, что у него отличный зять. Все каникулы мы провели вместе. Мой милый познакомил меня со своими друзьями,  это были семейные пары, с которыми я сразу нашла общий язык.  Для меня штамп в паспорте играет огромную роль с моральной,  юридической, и с психологической точки зрения. Я убедилась в этом на собственном опыте. Ответственность за семью у мужчины, как у главы, повышается в несколько раз. Вообще, брак – это серьезный шаг: уже «хвостом» не махнешь при ссоре, и «до свидания, я к мамочке»… Папа всегда говорил: «Когда создаешь ячейку общества в виде семьи, делаешь это осознанно, знай, что рушить ее нельзя, всегда находите с мужем компромиссное решение, понимайте друг друга и думайте, прежде чем что-то сказать или сделать. Постарайтесь сохранить брак на всю жизнь, вы несете ответственность за свой очаг. И никогда не предавайте!».
Мы поженились девятого августа 2008 года. Все происходило совсем не так, как я хотела бы. Мне, к сожалению, не пришлось одеть традиционного свадебного платья, потому что мы экономили тогда на всем – еще до свадьбы Павел приобрел по ипотечному кредиту квар-тиру в собственность. Мне было стыдно перед родителями, и я сделала вид, будто сама категорически против больших затрат. Но при подготовке к свадьбе я все же померила несколько платьев. Какая я была красивая – настоящая невеста! Родители будущего мужа отказа-лись отмечать торжество в кафе или ресторане и выдвинули условие: либо они накрывают стол во дворе своего дома, или вообще не участ-вуют в церемонии. Такого ультиматума я не ждала. Павлику пришлось поддержать своих родителей. На свадьбе не было ни одного нашего друга… Я готова была провалиться сквозь землю от стыда. Мой отец был ужасно недоволен ситуацией, и только из уважения к почтенному возрасту Пашиных родителей он промолчал. Было несколько человек друзей моих родителей и родственники со стороны мужа, которых я впервые видела. В тот день стояла сильная духота, полвечера гости только ели, практически не общались, в воздухе повисла тишина. Так прошло это долгожданное событие, которое в целом не оставило у меня никаких воспоминаний, кроме счастливых глаз моих родителей. Теперь я была в статусе жены и уже совсем другие чувства владели мной, я ощущала уверенность! Теперь мы ячейка общества, мы – семья!
 

********************

Отныне мы жили в собственной квартире, в 25 километрах от Краснодара, в поселке Афипский. Это был один из немногих доступ-ных вариантов. На протяжении трех лет, которые мы там жили, ни поселок нас, ни мы его так и не приняли, как дом. Все мысли были только об одном – скорее выплатить кредит и переехать в город. Не-смотря на небольшое расстояние от города, поселок наводил тоску своим видом: грязь, бездорожье, много выпивающие жители. Я не-редко видела, как в будние дни с самого утра молодые люди, да и не очень молодые, уже вовсю шатались от спиртного! Наш дом стоял в двадцати  метрах от реки, куда постоянно приезжали машины с тол-пами людей, пребывающих там в весельи до утра! Лес был загажен до неузнаваемости! Воду и свет в домах постоянно отключали! На пяточке, где местная молодежь с энемскими соседями собиралась, часто валялись использованные шприцы, гора битых бутылок, музыка гремела всю ночь…
 Медицина в поселке совершенно отсутствовала, она и в больших городах «хромает». Не было там ни парков, ни тротуаров, ни пригодного к эксплуатации общественного транспорта. Люди шли из одного конца поселка в другой, чтобы сесть на практически разва-лившуюся аварийную маршрутку и доехать до работы. Местные вла-сти не принимали никаких мер, полиция бездействовала!
К счастью, через три года мы полностью выплатили с мужем долг. Продали квартиру в Афипском и, нисколько не жалея, с радо-стью переехали в Краснодар. Но за эти годы произошло много пере-мен.

********************

Мое желание поступить на юридический факультет все же осу-ществилось. В июле 2008 года я подала документы в тот же институт, который окончила ранее: Краснодарский филиал «Санкт-Петербургского института внешнеэкономических связей, экономики и права». Мысль об учебе не покидала меня несколько лет, но мой внутренний «стартер» как-то не работал. Главное, я не ощущала под-держки мужа, он сомневался во мне, спрашивал, надо ли мне это. Но я все время убеждала его, что занимаюсь не тем, чем хочу, что у меня интерес к другой специальности. Больше меня прельщала адвокатская деятельность, но в нашей стране честно и хорошо работать никто не даст. Если «зацепишь» политиков или сотрудников правоохра-нительных органов, дело может дойти до физического устранения.
 Итак, я вновь счастливый студент, который действительно учится. Мне нравились почти все специализированные предметы, я с удовольствием изучала литературу, кодексы по различным отраслям права и впитывала все, что говорят опытные, грамотные преподава-тели, большая часть из которых – практики. Они-то поведали нам ин-тересные правдивые истории о том, как работают наши «доблестные» продажные и беспардонные правоохранительные органы. На момент моего поступления я работала ведущим специалистом в головном офисе ОАО «Крайинвестбанк», куда Павел самостоятельно отправил мое резюме. К этому времени у меня был достаточный опыт роботы для выполнения тех обязанностей, которые мне предлагали, к тому же я девять месяцев отработала в ООО «Ключавто», это один из ав-тоцентров Сергеева-старшего, предпринимателя из города Горячий Ключ. Помимо того, что он владел десятком автостанций, в его дея-тельность входило строительство домов. Мама к этому времени тоже работала в одном из автоцентров – «Mercedes-benz» заведующей склада (с 2005 года по настоящий момент).
 

Я устроилась туда заместителем главного бухгалтера Карпычевой (страстная трудоголичка!). Мы работали шесть, семь дней в неделю, бывало, что я задерживалась в офисе до одиннадцати ночи. Уходить вовремя было нельзя, не выйти в выходной – нельзя, порой я не успевала пообедать. Часто вечерами я выпивала кофе, который сварила себе еще с утра. Это был кошмар! Утро в бухгалтерии начиналось у всех с валерианки и таблетки аспирина. В кабинете не было ни окон, ни вентиляции – мы задыхались! Объем работы был большим: мы каждый месяц вносили корректировки за предыдущие периоды, и текущие отчеты, таблицы и прочую документацию приходилось переделывать постоянно. Наш «мартышкин» труд оставался незамеченным. На складе царили халатность и воровство! Терпеть это было невыносимо! На дорогу уходило иногда два часа, а долгое ожидание транспорта и в жару, и в мороз дали о себе знать. Я начала сильно болеть и чувствовала, что нервы на пределе. Решение об уходе было принято. Написав заявление, я ощущала такое безразличие к этой работе и фирме в целом, что больше не пыталась никому угождать! После меня в течение двух месяцев уволились еще четыре человека – не смогли терпеть нагрузки и такого отношения к себе. Карпычева не хотела меня отпускать. Спрятав мое заявление, она нагло сказала:
– Я не знаю, где твое заявление, не видела, я вообще тебя не от-пускаю. Пиши новое, если хочешь, но только после подписи гене-рального директора я разрешу тебе уйти!
– Но прошло две недели с момента, как я принесла Вам заявление! Меня ждут на другом месте работы, все оговорено, я не могу не явиться. И вообще, заявление я зарегистрировала в журнале у секре-таря, есть подтверждение того, что я его писала! – ответила я смело.
– Что ж, - растерялась главбух. – Иди, говори с Бодягиным, если отпускает, то и мне деваться некуда.
– А почему он не должен меня отпускать? У нас крепостное право отменили, – с ухмылкой ответила я.
Наконец-то для меня все закончилось.
               
********************

Итак, я устраиваюсь в банк. На пороге февраль 2008 года. Новый, молодой и перспективный коллектив принял меня дружественно, и я влилась в него очень легко и быстро. Теперь, будучи студенткой, я связывала свои ежегодные отпуска только с сессиями. По утрам, приезжая раньше на работу, в обеденные перерывы и вечерами дома я выполняла контрольные работы, читала учебный материал. На творчество совсем не оставалось времени, вдохновение приходило все реже и реже. Тогда я попробовала писать статьи для альманаха, первая из которых называлась: «Человек – как личность». Я попыталась изложить в ней суть проблемы нашего общества, которое  плывет по течению, как мертвая рыба, и не желает ничего менять ни в отношении себя, ни в отношении своей страны.


Глава XX. «Человек – как личность». И другие статьи

«Человеческая природа устроена так, что человек может достичь своего усовершенствования, только работая для усовершенствования своих современников, для их блага.».
Карл Генрих Маркс.

Что отличает нас от животных? Мы принимаем пищу, спим, производим потомство. Все это и многое другое заложено в нас при-родой с самого рождения и называется инстинктом. И все же человек – биосоциальное существо, которому дан разум. Способности чело-веческого мозга развивались по мере того, как развивался сам человек. И наконец мы шагнули в 21 век. Благодаря великим ученым в различных сферах, инженерам, деятелям искусства, докторам, мир ушел вперед, оставив далеко позади технологии прошлых веков. Бла-годаря пытливым умам (Грибоедов, Чаадаев, Герцен и многим другим великим людям), стремящимся внести вклад в развитие различных областей деятельности человека, мы имеем и знаем очень многое. Кто-то возмутится: «А мне какое дело до всего этого? Я хожу на работу, плачу налоги, у меня семья и каждые выходные мы с друзьями смотрим футбол за кружкой пива. Меня ничто не интересует. Мы – благополучны». Но хорошо ли это? Тот ли он на самом деле, кем себя считает, любимая ли у него профессия, ходит ли с удовольствием он на работу и пытается ли что-то изменить к лучшему в своей жизни? Многие члены общества вообще не желают трудиться, думать, творить. Любой труд, честный и добросовестный, облагораживает человека. Будь то разносчик газет, водитель, врач, дворник или суперпрофессиональный адвокат. Итак, что происходит с человеком, если он  ни к чему не стремится; не получив образования, не развивает себя, не пытается взрастить в себе личность и пойти дальше? Про-исходит деградация, человек атрофируется и медленно «умирает». Не думайте, что деградирует только алкоголик, наркоман или падший человек, напротив, среди них зачастую встречаются образованные, обладающие духовной и правовой культурой люди. Сейчас многие молодые девушки и парни не знают, кем они хотят быть, не знают даже, зачем пошли учиться на ту или иную специальность. Они, про-сиживающие весь день в интернете, читающие любовные романы или занимающиеся бесконечным шопингом, олицетворяют это со смыслом жизни и гордятся своими «достижениями».  Понятно, что это со-вершенно не развивает человека как личность, способную быть по-лезной обществу, самому себе в конце концов. Многие наши поступки имеют разрушающую силу, они не созидают, не творят, делают людей  безразличными к проблемам, которые их окружают на социальном, экономическом, культурном уровнях. В то время как постоянная борьба и попытки найти себя в этом мире приведут, в конечном счете, к положительным результатам. И мы уже не будем уподобляться бабочкам-однодневкам, которые уходят, не оставив следа. Постоянное самообразование, подавление лени, соблюдение законов – как писанных, так и неписанных, стремление изменить мир к лучшему, желание внести вклад в развитие общества сделают жизнь ценнее, помогут продвинуться на несколько шагов вперед, и, несомненно, это будет попыткой вычеркнуть Россию из списка стран третьего мира. Антуан де Сент-Экзюпери сказал: «Я давно научился отличать то, что важно, от того, что необходимо. Необходимо, ясное дело, чтобы че-ловек ел, потому что без питания не будет человека и таким образом человек перестанет существовать, но любовь, смысл жизни и вкус вещей Божьих важнее. Ты построил свой тихий мирок, замуровал на-глухо все выходы к свету, как делают термиты. Ты свернулся клубком, укрылся в своем обывательском благополучии, в косных привычках, в затхлом провинциальном укладе; ты воздвиг этот убогий оплот и спрятался от ветра, от морского прибоя и звезд. Ты не желаешь утруждать себя великими задачами, тебе и так немалого труда стоило забыть, что ты - человек. Нет, ты не житель планеты, несущейся в пространстве, ты не задаешься вопросами, на которые нет ответа, ты просто-напросто обыватель. Никто вовремя не схватил тебя и не удержал, а теперь уже слишком поздно. Глина, из которой ты вылеплен, высохла и затвердела, и уже ничто на свете не сумеет про-будить в тебе уснувшего музыканта или поэта, или астронома, кото-рый, быть может, жил в тебе когда-то. Когда мы осмыслим свою роль на Земле, пусть самую скромную и незаметную, тогда лишь мы будем счастливы. Тогда лишь мы сможем жить и умирать спокойно, ибо то, что дает смысл жизни, дает смысл и смерти. Конечно, призвание по-могает освободить в себе человека, но надо еще, чтобы человек мог дать волю своему призванию. Легко основать порядок в обществе, подчинив каждого его члена определенным правилам. Легко воспитать слепца, который, не протестуя, подчинялся бы поводырю или Корану. Насколько же труднее освободить человека, научив его властвовать над собой! Мне всегда была ненавистна роль наблюдателя. Что же я такое, если я не принимаю участия? Чтобы быть, я должен участвовать. Тебя заботит будущее? Строй сегодня. Ты можешь из-менить все. На бесплодной равнине вырастить кедровый лес. Но важно, чтобы ты не конструировал кедры, а сажал семена».
               
********************

Когда средства массовой информации сообщили о нелепой идеи правительства переименовать милицию в полицию, со стороны обще-ства обрушился шквал негодования на это решение. Я не была ис-ключением, и не в силах молчать, написала обращение к Президенту страны.

Письмо президенту

Уважаемый Дмитрий Анатольевич!
Я обращаюсь к Вам с убедительной просьбой не вносить никаких изменений в наименование  системы государственных органов исполнительной власти! СМИ озвучивают просто колоссальную сум-му, необходимую для того, чтобы милиция «превратилась» в поли-цию. А это наши налоги!!! Все граждане РФ, во всех субъектах, по-нимают, что эта идея в нашей стране не решит никаким образом про-блем общественности. Порядка в данных структурах так никогда и не будет, справедливости, гуманности, честности тоже. А коррупция, нежелание честно и добросовестно трудиться, обман, то есть все то, что противоречит статьям закона о милиции, останется. Это выгодно определенному кругу лиц. Уверена, ни одна развитая, цивилизованная страна не одобрила бы Ваше решение, зная о бедственном положении нашей страны. И это касается всех сфер жизни граждан: медицины, социального обеспечения, дорог, транспорта, образования и многого другого. Нас уже называют страной третьего мира. Пожалуйста, примите меры. Если в нашей стране народ, которому, кстати, даже право выбора не дали (а ведь у нас демократия), боится митинговать и молчит, это вовсе не значит, что мы согласны с таким решением. В нашей стране тысячи детей умирают от лейкоза, мало того, что не развита медицина, операции таким больным стоят до 600 000! Почему их надо делать за границей, почему в Германии целый институт донорства существует, а у нас нет, в такой огромной  и далеко не бедной на госуровне стране? Ведь гуманнее и справедливее вложить деньги на развитие медицины, науки, прекратить этот «геноцид» в переносном смысле, конечно. Мы все надеемся на Ваше справедливое решение.
Но законодательное собрание приняло, утвердило Закон о поли-ции вопреки общественному мнению. А вскоре интернет запестрил новостью о намерении издать закон о введении платного образования в школах! Это обескуражило всех! Я также не прошла мимо такой проблемы и снова обратилась к президенту.

Уважаемый Дмитрий Анатольевич!
Я настаиваю, чтобы данное письмо было рассмотрено именно Вами, а не должностными лицами, ответственными за это.
Прочитав недавно в интернете статью об идее платного образо-вания, была обескуражена!
Во-первых, простите, совершено не понятно, для чего данное нововведение для российских школ.
Во-вторых, почему снова, как в случае с переименованием ми-лиции в полицию, никто не спрашивает общественного мнения? От-вечаю за всю страну: «Мы категорически против!». Поймите, что семья с доходом в пять-семь тысяч рублей не сможет оплачивать за об-разование своего ребенка по одной тысяче рублей в месяц. Если такая заработная плата Вас шокировала, то, уверяю, это норма для деревень, станиц, например. Очень многие семьи находятся за чертой бедности, работая при этом в полную силу. А если семья многодетная или дети инвалиды? Как тогда быть? Наша страна, к прискорбию, занимает шестидесятое место в мире по уровню образования! Наблюдается катастрофическое снижение интеллектуального потенциала (до 6% учащихся не в состоянии усвоить школьную программу, 30% испытывают при этом затруднения, 70% школьников имеют дефект-ный генотип). Кроме того, следует особо подчеркнуть, что, по под-счетам специалистов, акцентуированных личностей среди граждан около 40%! Наши дипломы  и знания продают и покупают в школах, высших учебных заведениях! Сейчас молодые люди неграмотны, правовая и общественная  культура совершенно отсутствует, что при-водит к высокому уровню виктимности! Это большая проблема в на-шей стране. Почему в США школьники знают Конституцию своей страны и гордятся этим, а наш народ, читая, например, Гражданский кодекс РФ, мало что поймет по тексту? Даже это усложнила законо-дательная власть, чтобы общество наше было совершенно невежест-венным. И Вы как кандидат юридических наук это прекрасно знаете и, уверена, согласны со мной.
     Нельзя игнорировать и то, что, не получая надлежащего об-разования, общество деградирует. О чем сейчас думает молодежь? Как замечательно снять на камеру мобильного телефона очередные издевательства над сверстниками и детьми младшего возраста? До-бавлю, что правительство не думает ужесточать меры наказания и бороться с этим злом. Почему за избиение старшеклассниками семи-летнего ребенка родители заплатят всего лишь штраф? Почему не ра-ботают принципы Конституции, Уголовного права? Данная преступ-ность, по сравнению со взрослой, отличается высокой степенью ак-тивности, динамичностью. Люди, вставшие на путь совершения пре-ступлений в юном возрасте, трудно поддаются исправлению и пере-воспитанию и, как правило, представляют собой резерв для взрослой преступности. Между преступностью несовершеннолетних и пре-ступностью взрослых существует тесная связь.
     К условиям, способствующим преступному поведению несо-вершеннолетних, относятся и недостатки в деятельности органов, на которые возложена борьба с преступностью несовершеннолетних. К сожалению, в настоящее время наблюдается фактическое бездействие общественно-государственных структур, призванных осуществлять воспитательную и профилактическую работу с подростками (комиссий по делам несовершеннолетних и защите их прав; органов управления социальной защиты населения; управления образования, опеки и попечительства; по делам молодежи, управления здравоохранения, службы занятости). Существенные недостатки имеются в деятельности правоохранительных органов, в том числе и органов внутренних дел, по предупреждению, выявлению, раскрытию и расследованию преступлений, совершаемых несовершеннолетними. Неслучайно в литературе упоминается, что преступность несовершеннолетних есть будущая преступность, одной из специфических причин которой на современном этапе жизни общества является катастрофическое по-ложение с организацией досуга детей и подростков по месту житель-ства. Многие детские учреждения, организации прекратили свое су-ществование, а помещения, принадлежавшие им, переданы в аренду коммерческим структурам. В поселке, где живет моя семья, кроме школы нет ни спортивных клубов, ни площадок, ни кружков, детям пойти некуда и после школы они просто собираются компаниями и распивают спиртные напитки, употребляют наркотические вещества, ведут аморальный образ жизни. В городах спортклубы, художествен-ные школы, различные секции дорого обходятся. Если еще образова-ние будет в стране или ее отдельных субъектах платное, нас ждут не-обратимые последствия.
Принцип соблюдения прав и свобод человека, закрепленных в Конституции – Законе, имеющем высшую юридическую силу, функ-ционирует слабо. Мне стыдно за мою Родину и обидно за вечно не-защищенный и униженный народ. Примите меры по урегулированию данных вопросов и, пожалуйста, все-таки дайте ответ на данное письмо.
P.S. На эти письма я получила т.н. уведомления, - не ответы, а простые стандартные отписки: «При рассмотрении этого Закона мы учтем Ваши пожелания». Очень убедительно!
 В прямом эфире 31 мая 2012 г. по ТВ В. Путин сказал: «Конечно же, образование платным не будет! Это же нарушает конституционные права граждан!». Вот смешные!
 Может, совпадение это? Может, народ письмами негодования забросал?

********************

Позже я буду продолжать писать статьи, начну сочинять  диалоги – это весьма успешно у меня получится. Однажды председатель ЛИТО «Горячий Ключ» Владимир Загородников скажет: «Эллина, ты – бунтарка в душе, тебе всегда нужен ответ, пиши диалоги, практикуй на них – это твое». Ну, а пока рабочие будни, бесконечные хлопоты и как-то быстро приходящие очередные сессии в институте не позволяют мне осуществлять задуманное. Очень долгое время я вообще ничего не писала, одно стихотворение рождалось в душе с великим трудом раз в несколько месяцев. Для поэта это непростительно! Я не поэт, я – никто и ничто… Вскоре моя душа опустеет совсем… и надолго…

Глава XXI. Папе выносят страшный приговор

В сентябре 2009 года папа неожиданно почувствовал себя плохо, у него появились боли в области паха. Мама еле уговорила отца обследоваться. Ультразвуковая диагностика показала большое ново-образование в печени, помимо других патологий и нарушений в ор-ганизме. Доктор велел немедленно бежать в больницу, брать направ-ление в Краснодар, в онкологический центр! Такого мы никак не ожидали. Понеслась череда обследований, после которых папе объя-вили неутешительный диагноз, звучащий как приговор: рак печени! Мы не верили своим ушам. Размер и расположение опухоли были та-ковы, что врачи делать операцию отказались сразу, химиотерапию тоже: то, что она продлит папе жизнь – 5%, а то, что убьет его сразу – 95%. Причем консилиум врачи собирали дважды с периодичностью в два  месяца. За этот период и дальше отец активно лечился, дважды лежал в больнице. Первый раз, после начавшейся вскоре механической желтухи, ему снимали интоксикацию. У врачей еще были сомнения насчет операции, но все боялись внутреннего кровотечения, даже не стали брать биопсию. Дядя Петя отвез отца к одному травнику Александру, который многим помог. Он говорил диагноз, просто взяв человека за руку. Папе ничего не обещал, но бальзам сделал. После этого снадобья так кружилась голова: оно готовилось на коньяке, а в состав, помимо трав, входил яд мухомора. Каждую неделю папе становилось хуже, у него стал пропадать аппетит, во время приема бальзама у него была строгая диета. Я помню, как в один из вечеров после Нового года папа сказал: «Как хотел бы съесть кусочек аппе-титного антрекота, несмотря на диету», а потом достал мясо из холо-дильника и просто с удовольствием отужинал. Только просил маме не говорить. Мой отец никогда не злоупотреблял алкоголем, крайне редко на праздник мог выпить рюмку коньяка или бокал вина на ужин, но у него развился цирроз печени, как мы потом выяснили – последствие хронического гепатита.  В декабре папа решает поехать на Украину, в Северодонецк, к своей матери и навестить лучших друзей в Донецке – Лапиных Виктора и Людмилу. Родители подружились с ними еще на Севере. Мы какое-то время отговаривали папу, потому что ему нужно было соблюдать диету, пить бальзам, мы боялись, что может открыться внутреннее кровотечение, так как воротная вена была достаточно закупорена! На что отец спросил: «Чего вы меня раньше времени хороните?». Нам пришлось согласиться. По внешнему виду его уже было заметно, что отец болен серьезно, он как-то резко похудел, на висках появилось много седины, цвет лица его стал желтовато-серым. Мы готовились к худшему, но надежды не теряли. Своей матери папа не сказал о болезни, а у нее даже сердце не «екнуло», когда она увидела нездорового сына. В тот период он мог больше ходить, сидеть, есть и спать. Видимо, поэтому поездка не по-казалась ему тяжелой. Вернулся отец за несколько дней до Нового 2010 года. Мы с Павлом решили встретить этот год с моими родите-лями. Купили им пароварку в подарок, чтобы мама готовила диетиче-скую пищу. Но в тот предновогодний вечер, зайдя домой к родителям, мы увидели страшную картину: наш персидский молодой кот Борька извивался на полу, как ужаленный, дико мяукая от боли! Он умирал! Мне не сказали, что домашний питомец болен, не хотели расстраивать. У него развился бронхит. Ветврач сказала, что кот либо выживет в течение нескольких дней, либо нет. Я не могла праздновать в такой обстановке. Мы отправились с мужем к нашим друзьям, но вечер был испорчен. Ближе к двум часам ночи коту стало легче: он растянулся у папы на груди – теплый, рыжий, мурлыкающий комок… Ночь прошла спокойно.
На следующий день кот Борька поглощал еду с большим аппе-титом, играл, как будто ничего не случилось! Мы обрадовались, но рано! В ту же ночь, с первого на второе января, он умер на улице, прямо возле балкона нашей кухни. Отец вышел покурить и увидел, как Борька, шатаясь, плетется к дому и, не дойдя нескольких метров, упал. Отец подошел к нему – кот был уже мертвым. Он завернул Борьку в какую-то старую, плотную тряпку и оставил на балконе до утра. А наутро мы с мамой закопали нашего «рыжика» в лесу. Вот так неудачно и печально начался тот 2010 год. Но судьба приготовила нам самый страшный удар!
В начале января я заметила, что у папы начал расти живот, но он так мало ел! Я помню, сварила ему овсяную кашу на молоке с яблоком, которую он едва попробовал! Когда я поговорила об этом с мамой, то все поняла. У папы начался асцит! Точно так же, как у бабушки Маши! Жидкость скапливалась в брюшной полости, сдавливала все внутренние органы! Живот с каждой неделей увеличивался, и совсем скоро папа практически перестал есть. Сидеть и ходить ему было невероятно тяжело, потом он начал задыхаться. Я слышала, как ночью, во время сна, у него в гортани были свисты, хрипы и хлюпанье. Это было ужасно! Отец хотел кушать, но не мог, съедал маленький кусочек пищи или ложку каши, а у него возникала такая тяжесть и боль в животе, что он не мог больше и крошки проглотить! Он часто говорил: «Все поддавливает внутри, будто я надутый шар, и еще одна ложка еды меня просто разорвет. Я не могу». Когда он сидел на стуле или в кресле, я видела, как он с трудом дышит, что ему тяжело и больно. Сон стал совсем плохой! Вскоре мама обратила внимание на то, что однажды папа, вытирая рот полотенцем, оставил на нем след крови! Потом это стало частым явлением. Мы понимали, что он медленно угасает и мы теряем его! Ничего не помогало!
Мы везем отца в аул Афипсип, в клинику 21 века, к онкохирургу Янкину. Я с трудом уговорила папу поехать в больницу! «Золотые» руки доктора вернули к жизни многих безнадежных больных, кто уже просто не мог самостоятельно передвигаться. Я помню, как мы с тру-дом попали к нему: в тот день  операция шла за операцией. Пока отец прошел обследование в клинике, сдал необходимые анализы, резуль-таты которых мы сразу получили, прошло полдня, но мы ждали до «победного». Наступил вечер, когда у доктора был небольшой пере-рыв между операциями. Сама клиника уже закрылась, но мы сидели в холле и каждые полчаса спрашивали, не вернулся ли Янкин? Наконец он спустился в свой кабинет, посмотрел на результаты  и ничего уте-шительного не сообщил. Папа, как всегда, шутил, что его ничего не беспокоит, и мужественно улыбался. Несмотря на плохие прогнозы, доктор сообщил, что все же рискнет под нашу ответственность сделать операцию и откачать у папы из брюшной полости жидкость, но ему надо посмотреть результат компьютерной томографии, каждый сосуд, каждый миллиметр пораженной печени, особенно воротную вену! Если есть возможность, он нас берет! В тот день я впервые узнала, что такое надежда! Какое это сильное, всепобеждающее, мобилизующее чувство! Это во много раз сильнее любви и многого другого, что может испытывать человек. У меня поднялось настроение, я была настроена на победу. Через несколько дней родители уже были в онкологическом диспансере. Представьте, что им сообщили? Томо-графию можно пройти по записи только через два месяца! Да за это время умереть не один раз можно! Нам каждый час дорог! Мама встретилась с врачом, сказала, что их прислал Янкин. Папу приняли в тот же день! Родители передали мне результат обследования автобу-сом через водителя, и мы с мужем сразу помчались в клинику. Мне не пришлось долго ждать чудо-хирурга: войдя в ординаторскую, я, трясясь от страха, протянула доктору заключение:
 – Ну, что там? – спросила я.
Доктор сидел на диване и ел яблоко. Я не сводила с Янкина глаз. Тут он нахмурился и передернулся, сказав:               
– Брррр! Воротная вена полностью закупорена! С таким резуль-татом нельзя оперировать! Откроется необратимое кровотечение, и домой вы его уже не заберете. Он скончается от печеночной недоста-точности. Короче, вы ему смерть ускорите просто! Даже я не смогу помочь.
– Так что нам делать, просто ждать конца?
– Да, – легко сказал уже ко всему привыкший доктор.
Мы потеряли последнюю надежду, навсегда! Отца положили снова в больницу, вливали в него мочегонные препараты, чтоб облег-чить его положение. Через пару дней мы с мамой навестили его: папа был в настроении, бодро ходил, наклонялся и сказал, что чувствует себя легче. Жидкость стала отходить! Радости не было предела! В тот вечер мы с мужем забрали его домой покупаться, сменить обстановку. Ночь прошла хорошо. Наутро мы сели завтракать, папа съел тарелку пельменей! Был весел, а когда обувался, легко наклонился и даже сказал, что поедет на маршрутке. Мы с мамой переглянулись и держали кулаки наудачу. Но это было лишь затишье перед бурей. Вскоре все стало по-прежнему, и даже хуже. Папа перестал выходить из дома и почти все время лежал, ему стало совсем плохо. Его лучшие и преданные друзья – Самвел, Славик Майкопаров, Игорь Ермоленко, Сергей Пришутов – не оставляли папу: каждый день звонили ему и навещали. Вместе они смотрели фильмы, играли в нарды, «преферанс», просто общались – поддержка эта была ему очень по-человечески необходима. Мама несколько раз просила Петю, чтобы тот вызвал бабушку. Любому человеку нужна мать. Но дядя Петя, отказался – мол, она больная, пожилая, и обещал сам приезжать каждый день. Но слово свое он, как всегда, не сдержал. За два месяца «порадовал» своим визитом несколько раз. Сидел с мамой на кухне, а не с братом рядом, аргументируя это тем, что он, якобы, не может на все это смотреть. А через полчаса уезжал. И снова отец оказался ненужным своему брату. Но и бабушка далеко не ушла. Два месяца я звонила ей каждые выходные с просьбой приехать и поддержать сына. Мы не говорили ей напрямую, что у папы рак и он умирает.
– Бабуль, ты нам здесь очень нужна, мы скучаем, давай увидимся! – просила я.
– Да в апреле папа же обещался приехать, – ответила бабушка.
– Не приедет он, плохо себя чувствует. Он соскучился, видеть тебя хочет, – еле сдерживая слезы, просила я.
– Так виделись же мы перед Новым годом, внучь, что случилось?
– Ничего особого, просто папа почти все время лежит… ну, с ногами проблема. Ему с тобой веселей будет, к тому же, возможно, уход понадобится за ним… может, принести что-то… ты приезжай, прошу, мы все просим. Ты слышишь, сын хочет видеть тебя, ему плохо, бабушка.
– Сейчас зима, у нас снег такой идет…
– Ну поезда-то ходят, мы тебя встретим, ты ж не на своих ногах в дорогу пойдешь. Чем ты занята?
– А ничем, «сном да голодом»…
– Сном? Папе плохо… Ты хорошо подумала?
– Элечка, не томи, не приеду, теперь по весне, папа меня заберет, уже и свидимся, да и боязно мне на поезде, здоровье не то. Не обижайтесь…
– Я не обижаюсь…
Такого рода диалоги происходили между нами неоднократно, но результата не давали!
 Я не знаю, какой надо быть матерью, чтобы не примчаться, когда сын в беде! Она отказалась приехать после долгих уговоров. А позже папа сам просил дядю: «Петя, надо мать вызывать…». Он позвонит ей потом, после того, как все уже закончится, чтобы сообщить, что ее сына больше нет и какая замечательная погода в день его похорон. Если бы они знали, как папа хотел видеть свою мать в те дни, последние в его жизни дни… Это – не по-человечески!
…Мы с мужем были у родителей накануне дня рождения папы, это было в двадцатых числах февраля, мы подарили ему пылесос, ко-торым он так и не воспользовался. У меня сердце кровью обливалось! Я сидела рядом с ним на диване, говорила о всякой ерунде, а он просто слушал, наверное, ему было все равно. По телевизору показывали какой-то фильм. Я положила его холодные ноги (а они у него в по-следние месяцы сильно мерзли, чего не было раньше) себе на колени, прикрыла одеялом и гладила рукой их. Папа лежал молча и смотрел в одну точку, потом попросил какао с молоком, он его обожал; я по-спешила выполнить его просьбу, обрадовавшись, что у него есть же-лание хоть что-то выпить или съесть. В тот вечер мы с Пашей уехали. 24 февраля у папы был день рождения, я позвонила, ком в горле не давал мне слово вымолвить, но я сквозь слезы все же поздравила его:
– Папуль, здоровья тебе крепкого и большого, в первую очередь. Будь сильным, держись, не падай духом, все будет хорошо…
– Я постараюсь, – негромко, грустно и немного раздраженно произнес отец, я почувствовала, что ему плохо.
Вечером, как всегда, позвонила маме, но, не дождавшись ответа, я набрала Макса, это друг семьи, гостивший у нас.
– А ты разве не в курсе? – спросил он
У меня сердце остановилось, я почувствовала страх, который не ощущала никогда в жизни.
– Нет, что-то случилось?
– У папы началось сильное внутреннее кровотечение, его срочно отвезли в больницу.
Я положила трубку и застыла. Муж понял, что случилось беда, и, подойдя ко мне, обнял. Я ему все рассказала. У меня началась ис-терика! Вот и все. Я понимала, что речь идет о каких-то часах. Поздно вечером мама сказала, что надо срочно приехать, папе совсем плохо, и утром мы отправились прямиком в больницу. Мама не могла бросить отца, а ей надо было срочно ехать в поликлинику оформлять папину инвалидность. Комиссия была назначена только на этот день. По этой причине она попросила Петра:
– Петя, привези, пожалуйста, Надежду (его жена) на часик, пока Эля с Павликом не приедут, они уже выехали из Краснодара. Сергея нельзя оставлять одного, опасно, он умирает, я прошу…
– Таня, у нее же хозяйство: куры, коты, она не сможет. Не вол-нуйся, поезжай спокойно, я подъеду сам…
Дядя, как это бывало часто, подвел и в этот раз, к отцу он приехал только через два часа! Но мы уже давно были у папы к этому времени. Накинув халат, я поспешила к его постели.
– А, доктор, вы меня осматривать?...Ой, Элечка, это ты? – улыб-нулся он. – А я подумал врач, в халате…Привет, Паш, – протянул папа руку зятю.
– Привет, как ты? – спросила взволновано я.
– Да вот, замолодь, видишь какая? Ну ничего, я полежу немного и пойдем домой! – храбро произнес отец.
– Правильно, – ободряюще с улыбкой ответила я.
Сам папа ничего плохого не говорил. Стойко держался, шутил. Потом мама сказала мне по телефону, что у него было такое сильное кровотечение, его с трудом остановили, но не до конца. Папу посто-янно тошнило, любые движения ему давались с трудом, он все время хотел встать, но, приподнимаясь с кровати, чувствовал страшное го-ловокружение и слабость, давление было очень низким. Ему без конца вливали плазму, кровь и такое количество различных растворов, что его лицо сильно отекло.
– Ой, я так шашлыка хочу! И курить хочу очень… Ничего, сейчас капельницы сделают, оклемаюсь, и пойдем домой. Сейчас Славику позвоню, и по девчонкам… – засмеялся он.
– Само собой… – улыбнулась я. – Слушай, ты не бойся только, хорошо? Держись давай, потерпи.
На его теле стали появляться бледно-фиолетовые пятна. Ему де-лалось то жарко, то холодно. Запах крови в палате становился все сильнее. Я открывала окно периодически, отчего один слепой дедуля все время мерз, но у меня не было выбора. Отец каждую минуту пе-реворачивался с одного бока на другой, теперь уже с моей помощью, его ноги стали невероятно болеть, он стонал, жаловался, что ему хуже. Я видела, как он, обалдевший от боли, широко раскрывал глаза, не понимая, что происходит. Часто просил взять его за руку и сильно мял мою кисть своими пальцами, которые были холодными. Я помню до сих пор это ощущение.
– Как же мне эту заразу победить, а?
– Ты не волнуйся! Главное, слушай, что говорит врач, и верь! Верь, ты сможешь, давай держись! – подбадривала я отца.
Я стояла возле окна и плакала так тихонько, чтоб папа не слышал. Еще когда отца привезли в больницу, Петр сказал, что организует ему отдельную палату, чтобы мы не беспокоили других больных, но так ничего не сделал, аргументировав это разговором с врачом – папе все равно недолго осталось! Дядя еще пару раз приехал в больницу и сидел возле отца на кровати, вспоминая, как они были маленькими, какие у него остались фотографии. Папе было все равно, я даже чувствовала некое раздражение в его голосе. Я уверена, что он жалел о своем выборе жизненном, об этом переезде на юг, слепом доверии, и душа его болела от обиды и такого отношения к себе.
Кровотечение все еще не проходило, врач решает провести через нос отца трубочку в желудок, с помощью которой кровь будет выходить наружу. Меня попросили выйти из палаты. Я ходила по ко-ридору из конца в конец, закрывала ладонями уши, чтобы не слышать, что происходит за дверью палаты. Потом мне разрешили войти. Папе стало совсем плохо после этой процедуры, он стонал и часто дышал.  Я снова позвала доктора.
– Как ты теперь? – спросила я.
– Вот теперь хорошо, не знаю, что было.
– Слушай меня, возьми себя в руки и дыши медленно и глубоко, не думай об этой штуковине в носу, слушай свое дыхание! – скоман-довала я.
Папа послушал и ровно задышал. Вроде, помогло. Медсестра не переставала измерять давление и приносить новые бутыли с различ-ными препаратами и плазмой. Во второй половине дня у папы усили-лись боли, и мне пришлось просить врача уколоть хорошее обезболи-вающее. Его врач заказал специально для отца, и мы ждали каждую минуту. Наконец-то сестра несет шприц с долгожданным спасением. Это был морфий! Я заметила, что сознание отца сразу помутнело, ему безумно хотелось спать.
– Мне бы хоть на полчасика вздремнуть, но не получается, как ни лягу – живот все сдавливает. Я устал. Давай я на другую сторону перелягу, может, лучше будет. И вообще, я хочу посидеть немного. Просто на кровати.
– Ну хорошо, немного посиди и опять ложись. Давай помогу.
Я приподняла отца, хотя врач запретил это делать. Да к черту их советы! Лицо его стало еще белее, как полотно, я вижу, он «поплыл»!
– Скорее ложись, упадешь. Давай, давай!
Папа послушался.
– Мне так еще хуже стало, голова кружится.
– Конечно, у тебя сил вообще нет, вот еще несколько капельниц и восстановишься.
– А что мне вообще вливают? – уже сонным голосом спросил отец.
– Ой, много чего, восстанавливают твои силы. Ты потерял большое количество крови. Не бойся!
– А я и не боюсь.
Когда папе было больно, он, как всегда, спросил доктора:
– Доктор, а можно я ругаться буду? Мне так легче.
– Можно, ругайтесь, – улыбнулся доктор.
Папа все время стал теперь говорить «Твою, Господи, мать!» и «Господи, прости и помилуй.». Я запомнила тот день, последний в его жизни, во всех подробностях, очень четко и с сильной болью. Это невероятно тяжело, видеть как твой родной, близкий и любимый че-ловек умирает у тебя на руках. Ты ничего не можешь уже сделать, хочется орать изо всех сил от беспомощности, жалости, обиды. Обиды за отца, который не был нужен ни матери, ни брату, которых он уважал, но его чувства попрали!
Когда действие морфина стало сильнее, у отца уже помутнело сознание, он, сидя на кровати, просил меня вытащить из его ноги рыбу. Видимо, суставы и мышцы выкручивало так.
– Что вытащить, рыбу? – переспросила я.
– Да-да, рыбу.
Я подыграла ему. Обеими руками обхватила сначала одну ногу в области колена и спустила ладошки вниз до стопы, потом другую. Он попросил еще раз вытащить «рыбу», после чего сообщил, что так ему гораздо лучше. Потом просил то надеть воображаемую рубашку, то снять.
– Сними с меня эту рубашку, давит горло, к коже все липнет.
Я поняла, что он «горит» внутри. Начала обтирать тело про-хладной водой. Ему стало легче. Уже к вечеру, в десятом часу, папа уснул, совсем обессиливший. Приехала мама, сменив меня на ночь, ее привез Игорь Ермоленко. Он сел на край свободной кровати и с такой жалостью и безнадежностью посмотрел на отца, потом на нас с мамой.  Все знали, что отец умирает. Все были в ожидании.


Глава XXII. Папы больше нет… Пустота

                «Умер человек. Но что тут особенного?                Ежеминутно умирают тысячи людей. Так свидетельствует статистика. В этом тоже нет ничего особенного. Но для того, кто умирал, его смерть была самым важным, более важным, чем весь земной шар, ко-торый неизменно продолжал вращаться.».
                Эрих Мария Ремарк.
 
Эту ночь папа не пережил. Он умер у мамы на руках в три часа ночи с 25 на 26 февраля 2010 года. Ему только исполнилось 56 лет. Так мучительно и трагично он ушел от нас. Но ему стало легко, для него весь этот кошмар закончился. Мама позвонила рано утром на Пашин телефон, я проснулась тоже и услышала:
– Паша, скажи Элечке, что все…
Я тут же вскочила с кровати и побежала во времянку к свекрови. Я кричала не своим голосом так, что охрипла:
– Маааааам, папа умер… папа умеееер!
Я упала на пол, закрыла лицо ладонями и кричала, что было сил! Свекровь села рядом на пол, обняла крепко и плакала со мной. Я не хотела в это верить! Даже сейчас я не осознаю, что папы больше нет. Мне до сих пор хочется позвонить ему… Придя немного в себя, я стала собираться в родительский дом. Не знала, как мы теперь будем жить без отца. Душа опустела в один миг, поменялись ценности. Когда муж привез меня в родительский дом, мама с Максимом ждали меня, они стояли и плакали, мы обнялись. Вскоре прибежал Славик Майкопаров, заплаканный. Нам не верилось, было страшно и больно.
Не теряя времени, мы с мамой поехали оформлять все необхо-димые документы. Зашли в больницу, в морг. Патологоанатома по-просили выпустить всю жидкость у папы из брюшной полости, пусть ему хоть сейчас будет легче. Началась такая суета! Петр, конечно, сильно помог, многое организовал. Он заказал красивый гроб, ката-фалк, распорядился на кладбище по всем вопросам, мы бы сами не успели все сделать. Благодаря его оперативности и связям, папу при-везли домой уже к обеду, и сутки гроб с телом стоял дома. Мы про-щались с дорогим человеком навсегда! В квартире было настоящее паломничество – друзья, знакомые, бывшие коллеги. Одна группа людей сменяла другую. На ночь Самвел, Максим и Ира Ермоленко остались с мамой, но никто не спал. Я удивилась, что Петя даже не остался на последнюю ночь с братом.
Он навестит маму еще несколько раз, пригласит нашу семью на свой день рождения и придет с дочкой на следующий год в сочельник. С этого момента мы совсем перестали существовать для него. Я поняла, что общались мы все только из-за некоего родственного при-личия, когда был жив отец. Мы проводили отца в последний путь достойно и чинно, он выглядел благородно, был красив и ни капли не изможден. Мы пригласили священника для отпевания, все сделали по-христиански, как бы он хотел, я думаю. Папа никогда не расставался с нательным крестиком, даже в больнице просил его надеть, но положение было не то. В морге мы попросили одеть на папу все, что необходимо. А мне пришлось проверить, на месте ли крестик. Я раз-двинула края рубашки между застегнутыми пуговицами и, накло-нившись, заглянула меж ними. Да, все на своих местах, но какие ог-ромные и грубые швы крест-накрест были на папиной груди и дальше вниз. Маме я ничего не сказала, это слишком больно видеть. Погода стояла солнечная и теплая. На кладбище поехали далеко не все, кто пришел попрощаться, но людей было много. Меня переполняла одновременно большая гордость за отца. Если бы все наши друзья-северяне, которые проживают по всей России и Украине, могли при-сутствовать в тот момент, то было бы мало «и неба, и земли». Муж-чины не сдерживали слез. Все крепились, как могли. Вот и все – по-следний путь. Так хотелось остановить время, побыть с любимым че-ловеком еще немного, час, два, но время безжалостно и неумолимо. Все проходит. Все уходят. Но я не думала, что эта беда коснется нас так рано, так тяжело. Думала, папа доживет до глубокой старости, увидит внуков. Он никогда в принципе не болел!
На кладбище я еще просила не закрывать гроб, кричала: «папа!». Муж схватил меня, пытаясь успокоить… Ну вот, последняя лопата кладбищенской земли брошена на насыпь, тяжелым камнем легшую на грудь моему отцу. Так близко он, и так далеко. Для кого-то отец был примером, эталоном, наставником. О его честности, благородстве и преданности знали все. Папа был наивен часто, и потому в жизни у нас все сложилось не совсем хорошо, и если бы я могла все повернуть назад, то мы выбрали бы совсем другую судьбу.
Еще девять дней с мамой был Максик (приехал с папой увидеться, а попал на похороны). Спасибо ему за поддержку. Мы с мамой нашли силы в самих себе,  друг в друге, в друзьях. Было трудно, но мы жили дальше. Слез мама не сдерживает до сих пор, но я не разрешаю ей плакать, строго одергиваю ее, чтоб не было истерик, а сама как струна натянутая стою. А когда наедине остаюсь – реву.
Вскоре после смерти папа приснился мне. Он шел по утреннему летнему лесу, на широкую дорогу падала тень от густых, высоких де-ревьев. Такая тишина, свежесть, безмятежность. Ранее солнце греет все своими яркими лучами. Я бегу за отцом и кричу:
– Подожди! Куда ты идешь?
– Я иду туда, куда мне должно идти.
– Я с тобой хочу.
– Тебе нельзя, не время еще, – ответил папа и,  повернувшись ко мне спиной,  двинулся дальше.
– Возьми меня с собой! – настаивала я.
Отец рассердился и гневно сказал:
– Ну оставь ты меня в покое, ну не тревожь ты меня!
После этого сна я стала мало плакать, поняла, что папе плохо от печали нашей нескончаемой. Раньше в жизни отец никогда не снился мне, а за неделю до его смерти я начала видеть папу каждый день во сне. Странно,  но,  может быть, души умерших и правда приходят к нам во снах поговорить, предупредить о чем-то? Теперь мы общаемся часто (смеюсь). Бабушка так и не приехала к нам, не посетила даже могилу сына, который горячо любил и почитал свою мать. На протя-жении нескольких лет я непрерывно зову ее к нам, но, видимо, ба-бушке мы тоже не нужны, как и не были ей нужны еще с момента моего рождения!
Эта трагедия придала нам сил. Тогда я, полностью разочаровав-шись в божьих чудесах и справедливости (мол, каждый получает по заслугам), перестаю вообще бояться и Бога, и черта. А зачем? Финал у всех один! Но только кто-то умирает в тридцать лет, а другие живут до семидесяти – и здравствуют. А чудеса – это просто сила внушения. Я перестала верить в чудеса, когда отняли последнюю надежду… Позже я напишу: «Я готова продать душу дьяволу, лишь бы ты снова жил. И, несомненно, сделала бы это еще тогда,  когда ты умирал у меня на руках. Если Господь отворачивается, забывая все твои добрые поступки, и не слышит мольбы о помощи, невольно начинаешь взывать к Сатане…».
 

Глава XXIII. Исполнение желания

В марте  Самвел приглашает нашу семью на день рождения. Практически весь вечер мы проплакали, верный друг вспоминал отца, не тая своих эмоций. Мы с мужем прогуливались по участку Самвела, погода была чудная. Я отошла в сторону и с горечью подумала о том, что папа так и не дождался внуков, а это было его заветным желанием! Беременность у меня не наступала несколько лет. Мы обследовались, лечились, но безрезультатно. В женской консультации по улице Зиповской (Краснодар), где я состояла на учете, меня наблюдала врач Цуркан Л.Н. Во время приема к ней в кабинет врывалась толпа пациенток, из-за чего она не могла уделять должного внимания каждому. За год нашего «лечения» меня ни разу не направляли на УЗИ! Когда я самостоятельно прошла обследование, выяснилось, что у меня серьезная проблема. Моя коллега советует мне посетить дру-гого врача параллельно, ну, знаете, один – хорошо, два – лучше. Я так и поступила. Вы, уважаемый читатель, знаете, как от нашего выбора зависит наша судьба! С новым доктором, Фисенко Еленой Александ-ровной, мы беседовали сорок минут! Такого внимания мне еще не оказывали (смеюсь). Предстояла операция. Так уж вышло, что прово-дили ее мне в больнице там же на Зиповской. Во время подготовки к операции я выслушала столько оскорблений от доктора Цуркан, что, не стерпев, пошла напрямую к заведующей больницы. Нам устроили «очную ставку». Оказалось, что я должна была пройти еще обяза-тельные обследования, о которых мне не сказала Лилия Николаевна.  Все затянулось еще на два месяца. Но время не стоит на месте, меня прооперировали в мае 2010 года. Общий наркоз я перенесла, как все-гда, плохо – три дня почти не вставала с кровати. По каким-то причи-нам родственникам и близким послеоперационных больных строго-настрого запрещалось проходить в отделение и ухаживать за ними! Только благодаря девчонкам по палате, я мало-помалу приходила в себя. Лечащий врач, видя меня в полусогнутом от боли и слабости положении, нервно говорила:
– Зайди в палату, ты мне всех пациенток распугаешь!
– Так помогите мне восстановиться! Мое артериальное давление никак не придет в норму, – требовала я.
– У нас гинекология, а не неврология, и нужных именно вам ле-карств в отделении нет! – твердила врач.
– А если у меня сердечный приступ случится? Вы оставите меня прямо в коридоре умирать?
– А если, а если… Нормально у вас все, не выдумывайте, моло-дая, здоровая… прикидываетесь здесь ходите….
За свои деньги мы покупали медикаменты! Когда настала пора выписки, лечащий врач прописала мне полугодовой курс лечения. А на вопрос, когда можно планировать беременность, сказала:
– Ты что, чекнулась? Какая беременность? Лечиться!
Вежливые у нас врачи! Но стоит дать денег, встают на задние лапки!
В ту больницу я больше не пошла. А вот мой новый врач, Фи-сенко Елена Александровна, большая умница и грамотный специалист, объяснила:
– Эллина, беременеть необходимо срочно, в течение двух меся-цев, пока тебе рассекли спайки, а заболевание, которое у тебя обна-ружили, не развивается в период беременности и к тому же в боль-шинстве случаев просто перестает быть!
  Мы еще долго беседовали в тот вечер… А через месяц я узнала, что жду малыша! Я буду мамой, самой счастливой! Мы с мужем долго не могли поверить: ведь беременность не наступала уже несколько лет, и для нас это событие было как шок! И так долгожданно!               

********************
Первые пару недель все было хорошо и спокойно, но затем у меня развился сильнейший токсикоз, который продолжался семь ме-сяцев! В течение всего дня меня жутко мутило. Я не могла подни-маться с кровати, мне было плохо от всех запахов, температура под-нималась почти каждый вечер, бил сильный озноб! На работу я ходила с трудом. Спустя некоторое время мои коллеги настояли на том, чтобы я легла в больницу. В то лето стояла сильная жара – больше сорока градусов выше нуля днем. Даже ночью было невыносимо спать! Мое пребывание в отделении стало испытанием для меня. Кондиционеров в палатах не было, матрацы нагревались, пища, от которой тошнило еще больше; к тому же в одной палате лежали как беременные женщины, так и те, которые потеряли малышей. Нам наблюдать это было страшно, мысли закрадывались одна другой хуже! Дошло до того, что у меня случился тепловой удар, состояние было предобморочное. Я перешла в платную палату, в которой был кондиционер, отдельная туалетная комната, холодильник. Мне стало сразу легче в прохладном помещении. Мои девчонки из предыдущей палаты принимали у меня душ и оставляли продукты в холодильнике, мы приходили в себя все вместе под холодным ветерком чудо-агрегата и пили горячий чай! Непонятно, на каком основании в муниципальных государственных больницах платные одноместные палаты с кондиционерами! В то время как пациенты по пять-семь человек изнывают от жары в душных палатах. Да еще и какие пациенты! Женщины, которые носят под сердцем ребенка! Я провела в больнице десять дней. В это время муж находился в командировке в Москве и по возвращении из нее забрал меня. Конечно, отдых и прием медикаментов пошли мне на пользу: температура уже реже поднималась, но тошнота, несмотря на спад, все же не прекращалась семь месяцев! Иногда, вечерами, после работы, не успев переступить порог квартиры и снять обувь, я бежала прямиком в туалет… (смеюсь).
С каждым месяцем становилось все тяжелее и тяжелее, мой ма-лыш рос вместе с животиком. Когда пришло время определить пол ребенка на УЗИ, мы пошли с Павликом в клинику вместе. Профессор Поморцев показывал нам малюсенькие ножки, ручки, головку, был виден скелетик, сердечко, мы слышали его частое биение: оно стучало с бешеной скоростью, готовое выскочить. Профессор сказал, что у нас будет мальчик. Я видела довольные глаза мужа. Он был горд за себя! Я с самого начала так чувствовала, обращалась к  малышу как к сыночку. Первые недели и даже месяцы особых эмоций и материнских чувств не испытываешь, по крайней мере, так было у меня. Все еще не верится, что носишь под сердцем ребенка. Только когда он начинал шевелиться во мне, делать первые слабые толчки, я поняла, что внутри меня маленькая жизнь. Позже наш малыш устраивал мне бессонные ночи, футбольные матчи, мы так смеялись и радовались с мужем, когда наблюдали за тем, как мой живот «ходит» из стороны в сторону по мере того, как сынок выпирает то ручкой, то ножкой. Чем больше срок – тем болезненнее были ощущения.
               
********************

На работу я ходила все семь месяцев, после чего ушла в декрет. Думала, сойду с ума дома в четырех стенах! Но время пронеслось бы-стро. Мы ждали с нетерпением, когда сынок придет к нам. В институте я не стала брать академический отпуск, всю беременность, до восьми месяцев включительно, я проходила на сессии, не пропустила ни одной лекции, писала контрольные работы, сдавала экзамены. Некоторые преподаватели с уважением относились к моему «подвигу». Даже после рождения малыша, благодаря мужу, его отпускам и терпению, я могла посещать институт. Контрольные писала с сынулей на руках, а учебники читала во время его дневного сна. Так мне удавалось хоть к чему-то подготовиться. Это выматывало невероятно! Но вернемся немного назад. Срок родов мне установили десятого марта, что совпадало и с моими подсчетами. Мы ждали: Павлик уже не ставил машину в гараж, вещи в роддом были подготовлены заранее. И вот тот день настал. На часах 15-00, я почувствовала боль внизу живота, немного отличавшуюся от той, что была до этого момента. Решила подождать еще, но мужу сразу позвонила:
– Паша, – взволновано произнесла я. – Я не уверена, но, кажется, у меня схватки… Я не знаю… боль немного другая, ощущения другие…
– Я уже выезжаю, – быстро ответил Павлик и положил трубку.
 Паша сразу схватил вещи и покинул работу. Он ехал, как никогда быстро в тот день: мчался по гололеду, волновался, хотел успеть. Я волновалась не меньше (смеюсь). Через полчаса боль возникла снова, но уже сильнее. Сомнений не оставалось – начались схватки! Милый приехал очень быстро.
– Ну как ты, что там? Давай одевайся и звони врачу, я отнесу вещи в машину, – торопил он меня.
– Давай еще подождем, может, я ошиблась.
– Нет! – скомандовал Павлик. – Одевайся! Пока выйдем - опре-делишься.
– Хорошо – улыбнулась я и опять почувствовала схватку. – Все, едем, родной!
Мы выехали, полные тревоги, неопределенности и ожидания. В дороге боль усилилась, стала чаще и продолжительнее. Вскоре мы были в приемном покое: меня уже ждали и готовились принять. Оформление и подготовка прошли достаточно быстро, и вот я уже в палате. Неожиданно позвонила мама:
– Ну как дела, что вы делаете?
– Все нормально, – тревожно ответила я и молчу.
Она сразу заподозрила неладное:
– А что голос такой, как чувствуешь себя?
– Я в больнице. Началось! – сказала я и еле сдержала слезы.
Но мама меня опередила и заплакала от волнения, радости и еще бог знает от чего. Я положила трубку, потому что знала, что сейчас и я зареву. Вскоре прибыла моя врач, Татьяна Даниловна.
– Так, ну, что, девочка моя, как дела, что ты тут расстраиваешь меня, боль не терпишь? Так, вставай, пойдем в смотровую. Какое у тебя там раскрытие?
Оказалось, что воды у меня не могли отойти сами. Доктор про-колола мне околоплодный  пузырь, после чего я почувствовала такую сильную боль, что Татьяна Даниловна произнесла:
– Дааа, так мы с тобой не разродимся, пойдем!
Меня завели в родовую палату, очень чистую, уютную, одноме-стную – все располагало к хорошему настрою.  Зашел анестезиолог и скомандовал:
– Ложись набок, свернись «калачиком». Не волнуйся, все сделаю как своей дочке!
 Медсестра обработала мне спину спиртом, и доктор ввел боль-шую иглу с катетером в мой позвоночник. Раздался хруст. Через не-сколько минут я перестала чувствовать схватки, а вместе с ними всю нижнюю часть туловища! Это оказалась эпидуральная анестезия, от которой до сих пор остались последствия. Татьяна Даниловна при-несла мне горячий чай в палату, и мы мило болтали на всякие темы. Через час я ощутила уже иную боль. Сынуля вот-вот появится на свет! Я волновалась. Через несколько минут врач велела мне переходить на кресло, и я поняла, что сейчас начнется самое страшное и от-ветственное.
– Как только чувствуешь потугу, начинаешь тужиться сама! – скомандовала врач.
– Поняла, – ответила я взволновано.
Вскоре началась какая-то паника, Татьяна Даниловна позвала еще пару врачей и анестезиолога.
 – Так, девочка моя, необходимо сделать несколько надрезов, малышу не очень хорошо, надо, чтоб он быстрее появился, не бойся!
– Да что угодно, только не навредить бы ему! – уже испуганно сказала я.
Я чувствовала, что силы меня покидают, голова так кружилась, будто я проваливаюсь куда-то. Еще немного усилий, и я увидела, а потом и услышала своего мальчишку, крошечного человечка, люби-мого, долгожданного…




Глава XXIV. Это чудо! Маленький Сережка

На часах было 21-30. Его положили мне на грудь и прикрыли пеленкой. Я обняла его тельце ладошкой, такой малюсенький он был… Я – мама! Сколько было радости, счастья, эмоций. Я не отрывала от сынули глаз. Его быстро обработали, запеленали, и положили рядом в отдельно стоящий бокс на колесах. Он все время моргал припухшими глазками и показывал мне язычок. Я плакала от невероятной радости и обиды за то, что отец так и не дождался внука, мечту о котором он лелеял многие годы.
– Ну что ты плачешь, девочка моя, все же хорошо, все закончи-лось, малыш здоров, рядом, что не так? – спросила моя врач.
– Я от счастья плачу. И еще от того, что мой папа не увидит ни-когда  это чудо – он умер.
– Да ты что? От чего?
– Рак печени…
– Ой, Боже! Сколько лет?
– Пятьдесят шесть только исполнилось.
– Молодой какой! Да, этот рак никого не щадит, зараза. Вот те-перь утешение в сыне найдешь.
– Да…
– Как назовешь, Эль? – спросила акушерка Олечка.
Мы с мужем рассматривали варианты имен, нам нравилось имя Марк, но мне хотелось, чтобы часть моего отца жила в его внуке. Я посмотрела на свою кроху и подумала про себя: «Ну какой же ты Марк? Ты Сережка!».
– Сережа, – ответила я и опять заплакала.
Самостоятельно встать с кресла я не могла – по-прежнему не чувствовала ног! Один медбрат под два метра ростом, с широченными плечами, лихо подхватил меня под руки и перенес на «каталку».
– Олечка, – с трудом произнесла я, обращаясь к акушерке и чув-ствуя, что сознание мое помутнело. – Я, кажется, сейчас в обморок упаду…
– Эля, Эля! Ты в порядке, слышишь меня? – тревожно спраши-вала Ольга, стоя надо мной.
– Да, кажется….
– Помнишь, где ты?
– Естественно, – засмеялась я.
– Ты сознание потеряла, несколько минут в «отключке» была.
– Так, звезда, – перебила Олю доктор, вбегая в палату. – Ты меня под монастырь подведешь (шутит)! Чего это ты надумала сознание терять? Как сейчас?
– Да ничего, тошнит только…
– Это анестезия. Держи чай, – сказала Татьяна Даниловна, про-тягивая мне кружку горячего чая.
Вскоре меня перевезли в послеродовую палату. Я сразу позво-нила семье: обрадовала мужа и маму, поздравив с новым статусом. Ночь я совершенно не спала, как и последующие три ночи: все болело, детки одновременно плакали, не переставая, и потом, у меня было столько впечатлений, что сон просто пропал. Сережу  мне сразу не принесли по причине моей слабости, я еле доходила до раковины в палате и скорее возвращалась в кровать, а ребенка вообще не могла держать! Но материнское начало победило, и я забрала малыша. Так вышло, что Сережа получал искусственное питание, но, несмотря на это малыш рос здоровым и крепким. Такого кроху мне никогда не приходилось держать, но страха не было, сердце быстро подсказало, как необходимо ухаживать за ребенком.  Через шесть дней нас с сыном выписали домой, где Сережку ждали его кроватка, игрушки и теплая атмосфера. Я так хотела к семье!
               
********************

Нас встречали новоиспеченный папа и бабушка Таня. Я знала, что моим родным не терпелось поскорее увидеть малыша. Вот я вышла с двумя медсестрами:  одна из них держала спящего Сережку, за-вернутого в мягкий желтый конвертик. Они поздравили новоиспе-ченного папашу, который  растерялся и обрадовался одновременно. Когда Павлик взял сына на руки, то покрылся испариной от волнения, не зная, как правильно обращаться с таким крохой. В тот день было немного ветрено и морозно. Мы быстро дошли до машины и поехали домой. Наконец-то! Весь вечер мы не отходили от маленького. Всем был интересен процесс кормления, переодевания, гигиены. Сережка, как и многие малыши, плохо спал ночами, а в шесть утра, как по будильнику, просыпался, и начинался новый день. Понеслась череда пеленок, бутылочек, бессонных ночей и детского плача… Было тяжело. Кушать и пить я не успевала, наш  сынуля требовал посто-янного внимания. У меня началась сильная депрессия, раздражитель-ность, я срывалась на мужа по каждому поводу. Сереже исполнилось три месяца, когда у меня началась очередная сессия, к которой я го-товилась с малышом на руках. Опять времени на отдых у меня не ос-тавалось. К этому времени мы продали свою квартиру в Афипском и на четыре месяца перебрались в Горячий Ключ к родителям, пока решали вопрос с покупкой уже нового жилья, на приобретение кото-рого муж снова оформил ипотечный кредит (частично).

********************

Наш зайка рос и радовал нас каждый день. В четыре с половиной месяца у него прорезались первые нижние зубки, а к двум годам за его голливудской улыбкой красовались все двадцать белых ровных квадратика! Сережа рос невероятно активным мальчиком: когда он начал переворачиваться, мы схватились за головы! В четыре месяца сынок начал ползать по-пластунски, а к шести месяцам встал на чет-вереньки и «побежал». Вскоре он поднялся на ножки, опираясь о спинку дивана, и с тех пор начал передвигаться с нашей помощью. Когда малышу исполнилось десять месяцев, он сделал первые шаги, это случилось на день рождения свекра. С каждым днем сынуля все увереннее стоял без опоры и смелее делал шажки, вот их четыре, семь – наш ребенок пошел! Сколько было радости!
Кушал Сережа всегда мало и плохо, фрукты и овощи даже не пробовал. Мальчиком он рос «ручным». Характер стал показывать рано, с самого рождения он был свободолюбивым и своенравным ре-бенком: сжимал кулачки, рычал, обожал кусать нас с мужем и дергать за волосы, но чему я удивляюсь, он – мой портрет! С пяти месяцев у него появились любимые мультфильмы, которые он узнавал и неве-роятно радовался, улыбаясь так искренне, как это присуще ребенку. По мере взросления вкусы у него менялись. Любимый атрибут – соска. С ней Сережка не расставался почти никогда, и попробуй не дай! В рот он вообще тянул все, что видел. Даже в два с половиной года его пятерня непременно была там же. Чем взрослее сынок становился, тем больше привязывался ко мне и теперь не давал и шагу в сторону ступить, бежал за мной по пятам с криками, будто его бросили на произвол судьбы.  Теперь я вообще ничего не могла делать. Но старалась находить выход из ситуации, заинтересовывала новыми предметами малыша, будь то кастрюля, бутылка с водой или пульт от телевизора, который он полюбит очень сильно. Только к двум годам Сережа начал самостоятельно оставаться в комнате.  Я  начала учить сынулю буквам и цифрам, знакомила с разными животными и расте-ниями из книг, временами года. Конечно, пока я пыталась показать новую картинку нашему «перчику», он баловался, крутил головой, казалось, ему неинтересно, но я уверена, что память возьмет свое. К году Сережка стал засыпать под чтение сказок из хрестоматии для самых маленьких, которую мне еще мои родители читали. Строить предложения из нескольких слов сынуля начал в два с половиной года, и с этого момента он говорил и говорил, не переставая, все время задавая вопросы или с восторгом восклицая что-то.
Купание в ванной становилось настоящим морским приключе-нием с множеством игрушек и пузырьков. В девять месяцев наш зайка отказался купаться в детской ванночке, она была ему уже мала для игр и раздора, и мы устроили ему настоящие заплывы на всю ванну. Сколько было  радости – брызги летели в разные стороны от ударов кулачками о воду, все баночки и бутылочки с шампунями и гелями летели с размахом в ванну! К годику Сережа придумал новую забаву – он наклонял голову вниз и пил воду из ванной, я была уверена, что вскоре ему надоест новая «игра», но даже через год он продолжал это делать! Каждую неделю малыш менялся: новые звуки, движения, гримасы, первая улыбка, первый звонкий хохот, первое слово «мама», которое Сережка произнес в восемь месяцев… Мы были безмерно счастливы!
       
      
Глава XXV. Мы в больнице

За неделю до первого Сережкиного дня рождения, 4 марта 2012 года, мы с ребенком попали в Горячеключевскую инфекционную больницу! Дело было так. Мы находились с ним у моей мамы в Горя-чем Ключе. С 3 марта 2012 года сутки у него держится температура, аппетита нет, ребенку плохо. На следующий день я вызвала «скорую», нас отвезли в больницу, где Сережу осмотрела дежурный врач, сказав:
– Ничего страшного, я выпишу вам рецепт. Лечитесь дома.
 Я купила все лекарства и принялась отпаивать ребенка. Ему становилось хуже, начались позывы к рвоте. Я позвонила на «скорую» повторно и сообщила о ситуации, попросив госпитализировать нас. На что врач ОСМП грубо сказал:
– Да вы обнаглели там просто! Вы сейчас «скорую» вызываете как такси! Правильно? – заорал он в трубку телефона.
– В смысле? – переспросила я.
– Ну у вас своего транспорта нет привезти ребенка?
– Нет, – ответила я хаму.
– Вот вы и используете карету скорой помощи как такси, – ух-мыльнулся он.
– Знаете, что? Не нужна ваша помощь нам! – ответила я и поло-жила трубку.
В этот момент пришла наша знакомая и, услышав все, схватила телефон, набрав повторно «03», и потребовала приехать. Мы ждали около двадцати минут. Наконец-то в дверь постучали. Сделать фельдшер ничего не смогла, только забрала нас с собой в отделение. По прибытии туда та же дежурный врач спросила первым делом, как только спустилась к нам:
– Вы лекарства с собой свои привезли? – недовольно спросила она.
– Да, – ответила я.
После оформления нас проводили в маленькую, душную, гряз-ную палату. На больших и крайне низко расположенных окнах, через которые можно очень просто перешагнуть на улицу, отсутствовали занавески, напротив инфекционки стоит горбольница стационарная, перед пациентами которой мы были как в аквариуме. Медсестра по-просила взять у нас с ребенком анализ, что меня смутило, ведь в окнах все видно!
– А что они там не видели? Ну, бюстгальтер новый только что… Наклоняйтесь...
     Меня это обескуражило.
– А градусник вы нам дадите? У малыша температура, – спросила я после испытанного конфуза.
– А у нас только два градусника на все отделение. Сейчас по-смотрю, если есть свободный – принесу. Так что у тебя за лекарства?
– Смекта, аципол, энтерофурил, регедрон…
– А из жаропонижающих?
– Нурофен… ему помогает.
– Вот и давай нурофен… Так, регидрон у нас есть свой, будешь поить малыша постоянно и, как врач назначил, остальные лекарства давай. Если, что мы в соседней палате.
– Хорошо, спасибо.
Я держала на руках совершенно обессилевшего Сережу, он про-сто висел как тряпочная игрушка. За несколько дней он стал таким маленьким и легким! Моя задача была такова – как можно больше давать малышу жидкости и проявлять терпение. Диарея у малыша не прекращалась. Добавилась рвота. Я не успевала менять ему подгуз-ники, стирать одежду. За день приходилось менять несколько ком-плектов постельного белья  для ребенка. Только я доставала из упа-ковки очередной подгузник, как малыш уже снова стоял грязный. Са-нитарка сказала мне, чтобы я застирывала хотя бы испорченное белье. И это с больным, ослабшим ребенком на руках!
 Через сутки зайка повеселел, но температура давала о себе знать. Его настроение то поднималось, то затухало, иногда он лежал без движения и смотрел в одну точку. Я испугалась. Трое суток я  не спала и не ела. Сережу кормила только смесью, маленькими порциями. Ходить ребенку было негде, почти все это время он провел на моих руках или на кровати, я едва справлялась с его желанием поползать по полу! Палату мыли один раз в день, вечером, очень быстро и плохо, что называется, «в середине», пыль не вытирали с мебели, при нас ее ни разу не кварцевали. В ванной комнате обитали пауки, большие черные тараканы, куча сороконожек и слизни. Не больница, а питомник! Я все время боялась, чтобы эти «обитатели» больницы не залезли на ребенка. Антисанитария царила полнейшая. И это в детском отделении городской больницы! Прогнившая сантехника, трубы, краска на стенах и потолке вздувалась и осыпалась, а то просто висела лохмотьями! Чай давали в больших пол-литровых бутылках из-под лекарств! А пищу кушать было невозможно вообще. Как это не вяжется с выступлениями мэра по телевидению, что с медициной у нас в стране полный порядок! Я  нередко лежала по больничкам, но такого ужаса, как в Горячем Ключе, не видела нигде! Ребенку в качестве диеты приносили каждый день на завтрак, обед и ужин один и тот же суп и синего цвета пюре. На третьи сутки я поняла, что мы лежим на этаже, где детей нет вообще, они на втором, а нас окружают только взрослые ВИЧ-инфицированные, больные туберкулезом, гепатитом, даже асоциальные личности в лице бомжей-алкоголиков, тараканы и пауки! Я не могла поверить! Еще ужаснее то, что на все отделение, на все два этажа – одна медсестра и санитарка, то есть после таких пациентов они идут к детям! Это неслыханное безобразие и преступление! Персонала не хватает, и государство не стремится придать людям стимул для работы! Хотя в Горячем Ключе есть медицинский колледж, который выпускает медсестер. Где они? Никто не хочет в таком хаосе и за нищенскую зарплату трудиться! Через трое суток нас выписали, и мы не сопротивлялись! Дома и стены лечат! Так и вышло – малыш ожил, ему было достаточно места для движения, свежая, вкусная еда. Впервые за эти дни он спал всю ночь, не просыпаясь ни разу, а в больнице ночи были мучительными для нас обоих – яркий свет из коридора в палату, крики деток, невероятно жесткие бугристые матрацы…
Сережа уже через день пребывания дома полностью восстано-вился. Диагноз ему так и не установили. Вот врачи! Те элементарные инфекции, на которые у сына брали анализ, не обнаружились. Я спросила у заведующей:
– А как же узнать, что у ребенка? Какова причина заболевания?
– А никак! Нам невыгодно на остальные инфекции (их около двадцати наименований) брать анализ. Одни стоят порядка 500-700 рублей. Да и не все платные лаборатории Краснодара делают это. Ле-чение выходит столько же, поэтому какой смысл?
Да, а президент все повторяет: «У нас хорошие больницы и гра-мотные медработники!». Только забывает, что дипломы у многих ку-пленные!
После произошедшего я незамедлительно направила жалобу в адрес президента страны, реакция на которую не заставила себя ждать! Меры были вскоре приняты, виновные лица подверглись штрафу, в больнице  провели ремонтные работы, закупили посуду, детские кровати, на анализ была взята вода, сантехнику в палатах поменяли, а дети отныне не находились на одном этаже со взрослыми больными! Я была рада, что мой протест вызвал хорошие перемены.  Правильно говорит председатель ЛИТО Владимир Загородников: «Пока поэта не коснется – мир не увидит перемен!».
               
********************

Но вот Сережке исполнился год, наступил его первый день рож-дения! Все прошло скромно, по-семейному, но событие это было ве-ликое! Сынуля с любопытством  изучал свой подарок – трехколесный велосипед. Этот новый предмет казался ему таким большим и слож-ным, но интерес над неопознанным взял верх: зайка принялся крутить ручки, пробовать на зуб поролоновую защиту на руле и все гаички и ремешки не остались без внимания.
Впереди нас ждало много интересных событий, связанных с взрослением нашего малыша, который рос, как я говорила, невероятно активны. Даже в младенчестве мы с трудом надевали на Сережку подгузник – так наш малыш вертелся и дрыгал тоненькими, но силь-ными ножками. Этот маленький экстремал не давал нам с мужем даже перекусить: стоило нам только присесть на стул или диван, как маленький «энэрджайзер» выделывал кульбиты, переворачивал на себя пакет с мукой. Куда-то съездить с ним было невозможно! Гово-рить о закупках в магазинах вообще не приходилось. Все стулья из квартиры мы вынесли на балкон, чтоб не соблазнять наш «вечный двигатель» на новый «подвиг». Нам казалось, что сынок повзрослеет и остепенится, но со временем стало еще сложнее его контролировать, иногда даже совсем невозможно. В конце дня вымотанные, из-можденные и безразличные ко всему мы с мужем сидели на диване и ждали, когда Сережа уснет, а он тем временем залазил нам на головы и прыгал вниз на пол. И никакие уговоры и угрозы наказания, да и само наказание не могли остановить этот комок неиссякаемой энергии, которого мы так ждали и так любим!



Глава XXVI. Мистическое

Дорогой читатель, не могу не поведать вам об одном  интересном знакомстве, которое произошло в моей жизни.
В 2005 году я познакомилась с Аллой Захаровной Романовой (имя и фамилия изменены по этическим соображениям), она была юристом в фирме, арендовавшей офис у компании, где я работала (Евролюкс). Очень грамотный специалист, начитанная, мудрая жен-щина шестидесяти лет, изучала иностранные языки, прожившая не один год за границей, с очень сложной судьбой. Мне было интересно с ней, я верила ее словам, как своим. Но странность их заключалась в том, что обычному слушателю они казались сказками. У нее был дар,  есть он и сейчас: Алла может видеть души умерших людей и общаться с ними, она никогда не занималась спиритизмом, гаданием, напротив, считает это большим грехом. Тем не менее связь с потусторонним миром имеет. Она рассказывала, как общается со своими родителями, которых давно нет в живых, как она спорит с ними, а  призраки даже обижаются. Все эти души просто не закончили важные дела на земле. Выглядят они как прозрачные облака, но мы вполне можем различить их черты.
– Вообще, после смерти душа человека шесть месяцев, как пра-вило, «работает» ангелом-хранителем у кого-то, а потом выбирает себе родителей сама, – сказала при очередной встрече мне новая знакомая. - Но так происходит не у всех.
– Откуда вы это знаете? – опешила я.
– Милая, я пятьдесят лет изучаю этот вопрос. Как ты думаешь, могу я что-то знать? – улыбнулась Алла Захаровна.
– И что, вы их прямо сейчас видите?
– Да, не бойся и не удивляйся. Прямо сейчас рядом c тобой сидят двое мужчин. Ты, конечно, их не видишь и не знаешь, не пугайся. Души ходят, где хотят.
– Почему они на земле?
– Это их выбор, они могут не рождаться снова, а блуждать тут как неприкаянные. Это бывает нечасто. Я постоянно вижу у себя на микрорайоне, как они от дома к дому шныряют туда-сюда.
– Бред какой-то вы мне сейчас говорите. Я не сумасшедшая.
– Ладно, Элька, не бери в голову. Потом все сама поймешь. И встреча наша совсем не случайна, поверь!
– Я пойду, наверное, работать надо. Спасибо за беседу. А эти два товарища за мной не последуют? – засмеялась я.
Позже наши интересные встречи участятся и приведут к тому, что я и представить не могла.
Однажды Алла позвонила мне поздно вечером с незнакомого номера и тревожным голосом сказала:
– Элька, помоги, меня пытаются убить! Меня травили родствен-ники из-за наследства. У меня вся квартира в этой дряни: еда, вода - все отравлено, дышать невозможно, я свою собаку еле спасла. Мне надо спрятаться где-то. Через два дня я улетаю в Испанию. Ты спрячешь меня у себя?
– Я… я не понимаю ничего, какое наследство? Как травили? Вы где?
– Скажи адрес, я приеду.
– А слежки не будет?
– Я постараюсь быть аккуратной.
Через час знакомая стояла с небольшим чемоданчиком и ручной плетеной сумкой на пороге моей съемной квартиры. Она была бледной и изнеможденной. Я скорее пригласила ее в комнату. После принятия душа и стакана воды Алла улеглась в кровать практически без сил. Я не стала задавать лишних вопросов, а просто погасила свет в ее комнате и ушла в соседнюю. Моя странная знакомая проспала до са-мого утра и, проснувшись, выглядела свежее, чем раньше. Есть она отказывалась категорически, только выпивала стаканами воду и ле-жала. Отравление было сильное.
– Может, вы расскажете, что произошло? – спросила наконец-то я.
– Садись, это долгая история. Начну с того, что я являюсь по-томком царской семьи Романовых. Смотри, – произнесла она и достала из сумки толстую папку. – Я оставлю эти бумаги тебе, береги их.
– Это что? Вы меня подвергаете опасности, мне эти интриги не нужны. Не впутывайте меня в это.
– Да послушай ты! – перебила Алла Захаровна. – Эти бумаги – письма, свидетельства, обращения в суды, в том числе в Страсбург – доказательства моего непосредственного отношения к царскому роду. В Испании живут мои братья и сестры, не родные, а в третьем, чет-вертом поколении. Я являюсь старшей, а по закону все, что находится на банковских счетах, а также в ячейках, – достаются старшему, вся недвижимость делится между остальными, кто младше. Меня пыта-лись убрать в очередной раз!
– То есть? Уже были попытки? – испуганно спросила я.
– Да, в меня пытались стрелять и уже травили таким же способом.
– Что теперь?
– Я улетаю в Испанию решать вопросы, снова обращусь с хода-тайствами в суд. К королевской семье. Я буду говорить с принцессой.
– И как много на счетах в банке?
– Там миллионы, – улыбнулась она. – Иначе меня бы не трогали. Я знаю, кто это делал, я плотно общалась с этими людьми. Слушай, мне нужен парик, солнечные очки, другая сумка и легкий шарф. Ты организуешь?
– Да, я придумаю что-нибудь.
– Слушай меня внимательно, за тобой могут следить. Я опишу тебе этого человека, это почти разведка, ФБР, если хочешь! Он моло-дой, короткая стрижка, волосы светлые, почти желтоватые, рост выше среднего, худощавый, хорошо одет и без растительности на лице. Такого сразу заприметишь. Будь бдительна. И прости за все!
– Если это правда, меня же могут убить!
– Не волнуйся, ты им не нужна.
На следующий день Алла покинула мою квартиру, плотно за-маскировавшись под заметно странную леди. Самолет вылетал ночью. Когда она уехала, вызвав такси, на улице уже было темно, а моя душа потеряла с этого момента покой.
         Наутро по дороге на работу я все время оглядывалась и прислу-шивалась. Стала вздрагивать от телефонных звонков, все были мне подозрительны. Я ни с кем не говорила, весь день только и думая об этой странной и неправдоподобной истории. Тем не менее на сле-дующий день наш разнорабочий Леухин Владимир, сухонький и ма-ленький старичок, но весьма юркий и все обо всех знающий, спросил у меня, поднявшись в офис:
– Сергеевна, а что там за парень все высматривает вас, ходит и спрашивает ваш телефон и где живете?
– Какой парень? – мне стало плохо.
– Ну, я думал, вы знаете его.
– А как выглядит?
– Высокий, худощавый, очень светлые, короткие волосы, одет хорошо, молодой, симпатичный, но подозрительный, как ищейка вы-нюхивает ходит что-то.
– Что? – я остолбенела и не знала, что сказать.
– Так что, Сергеевна, что делать-то с ним?
– Не знаю я его и знать не хочу, гоните в шею, сударь! – засмея-лась я.
Вот это был поворот событий. Совпадение, чей-то розыгрыш или Алла сказала правду? На следующий день незнакомец снова появился и проявил настойчивость.
– Сергеевна, ну тип наглый попался! Просит ваш номер телефона. Я говорю: «поднимись к ней в кабинет и сам попроси. И нет у меня ее номера, а и был бы – не сказал. Ты кто, вообще?». А он мне: «У меня к ней срочное дело. Мне поговорить надо». Я опять ему говорю: «Сам пройди к ней, что боишься?». Ну он и ушел, покрутился еще минут несколько и слинял. Что надо ему? Может, нравитесь вы, так он сюрприз затеял для вас?
– Ага, сюрприз… сюрприз. Вот что, скажите, батенька, что я тут не работаю, уволилась, и будто вы в прокуратуру напишете в случае чего, ага?
– Так точно, Сергеевна, скажу! Вот паразит!
Мне стало не до шуток, а что если меня вот прямо сегодня вече-ром ликвидируют? Нет, буду с кем-нибудь уходить – и сразу в трол-лейбус, а там, возле дома, людей много всегда – не убьет.
Несколько дней было затишье, но я не расслаблялась. Вскоре меня пробрало любопытство: что же в этой толстой папке, которую Романова мне оставила на хранение? Неожиданно я получаю письмо от Аллы Захаровны со странными просьбами: кому-то позвонить, о чем-то спросить и передать какую-то информацию. Я не задаю лишних вопросов и выполняю ее поручения. Эта игра начинает мне не нравиться, но я в нее уже ввязалась. Так несколько недель мы ведем с ней активную переписку, эпиграмма за эпиграммой поступают на мой электронный адрес, а я на правах посыльного доношу информацию до нужных людей. Вскоре мой таинственный незнакомец снова объявился, но уже в последний раз. История с телефоном продолжи-лась, и к тому же теперь он спрашивал, во сколько я прихожу на ра-боту и во сколько ухожу с нее, когда у меня перерыв и как я обычно иду домой? Получив нагоняй от моего храброго защитника Леухина, «разведка» носа больше не показывала на работу. Залегла на дно и я, прервав переписку с Аллой. Через несколько недель она вернулась и, выйдя на работу, сразу позвонила мне:
– Эллина, привет, это Алла Захаровна.
– Да, я узнала, – поникшим голосом ответила я.
– Поднимайся ко мне, есть новости.
Через несколько минут я сидела в кабинете моей странной зна-комой, которая оживленно рассказывала о своем путешествии.
– Помнишь, я говорила тебе, что наше знакомство не случайно?
– Помню, помню, – с иронией ответила я.
– Так вот что я тебе скажу, слушай внимательно. Веришь ли ты в судьбу?
– Нет, мы сами ее строим.
– Я тебя разочарую! В мире существуют события, которые слу-чаются не просто так, а потому, что посредством их меняются не только судьбы отдельных людей, но целых государств! Ты же знаешь, где расположен Крым?
 – Конечно!
– А знаешь ли ты, что о тебе и твоем предназначении написано в Библии? Оно состоит в том, чтобы вернуть Крым России, вступив для этого в брак с герцогом Анжуйским, Луи Альфонсом де Бурбоном. В результате вашего союза родится гениальный ребенок, который по-меняет историю и судьбу нашей страны. Я – та самая ниточка, по-средник, если хочешь, который должен вас соединить. Я работаю как раз над этим. Нужны большие деньги, у меня сейчас два дела в Страсбургском суде, если я выиграю, то компенсация в несколько миллионов нам обеспечена! Все деньги я передаю тебе, так положено. Тебе необходимо полностью изучить королевский этикет, манеры поведения, как можно тщательнее ухаживать за кожей, волосами, ногтями. Поменять гардероб необходимо, учись ходить на каблуках! Обязательно изучай язык, прямо немедленно, законодательство Ук-раины тоже надо знать. У тебя загранпаспорт есть?
– Да, – в недоумении ответила я. – Вы, должно быть, бредите? Вы о чем сейчас мне говорите? Вы из меня идиотку делаете? Слушайте, я пойду работать, и мы больше на эти темы общаться не будем…
– Подожди, это не бредни! Я не могу тебе ничего доказать сейчас, просто верь мне! Такова воля Господа Бога, через меня Он иногда вершит судьбы. Я ведь могу заглядывать вперед и говорить с умершими, ты знаешь это? Я живу уже много жизней и все помню. Ты – избранный человек…
– Да прекратите, в конце концов, слушать противно! Я думала, вы здоровый и грамотный человек…
– Ты просто не понимаешь!..
– Я ухожу!
Захлопнув за собой дверь, я быстро выбежала на лестничную площадку и замерла, облокотившись о холодную стену. Сердце бе-шено стучало, готовое выпрыгнуть из груди, в голове творилось что-то ужасное, будто я под прессинг попала. Я чувствовала себя клоуном, над которым посмеялись. Но как? Алла Захаровна вовсе не похожа на сумасшедшую, у нее двое взрослых, пусть и непутевых, детей и трое воспитанников (женщина брала на воспитание чужих детей из малоимущих или неблагополучных семей). Она получила хорошее образование, изучала иностранные языки, будучи пенсионного возраста, она все еще работала юристом, постоянно изучала что-то новое, смело решала свои дела за границей! Я не могла поверить, что у нее одна из форм шизофрении! А вдруг эта странная особа права? Теперь я начинаю сомневаться.
Однажды любопытство и тяга к мистическому взяли верх! Я снова поднялась к Романовой в кабинет, поздоровавшись достаточно тепло и радушно, завела беседу на отвлеченные темы, но ниточка все равно привела к волнующей нас обеих особой теме.
– У меня сейчас сын в тюрьму попал за наркотики, просит ему помочь, подключить связи, короче, вытащить его, но он мальчик взрослый, пусть за свои поступки отвечает, надоело за ним говно раз-гребать! Дают два года, пусть мозги вправит себе за это время. От-правляют на Север лес валить. Он не работал, лодырь, образование не получил, семьи нет, вообще некудышний,  может, за решеткой о жизни подумает! Не стану его вытаскивать. Я ведь, когда их с сестрой Анькой наказывала, то холодильник на замок закрывала, они сами себе что-то готовили, и сейчас я не готовлю сыну, он денег не приносит, продукты тоже, молодой, здоровый, что я его тянуть должна?
Я молчала. И уже не рада была тому, что вообще заглянула на «огонек», как вдруг моя приятельница говорит:
– Ты думала над нашим последним разговором?
– Еще бы! – улыбнулась я.
– У каждого человека есть дар ясновидения или яснослышания, просто люди не развивают его. Но ты должна развивать этот дар в себе для предотвращения плохих событий в жизни. Ты можешь преду-преждать родных не ехать куда-то, например. Быть осторожнее,  ко-роче говоря! Что скажешь? Я научу!
– А зачем знать, что будет, если ты все равно не можешь повлиять на судьбу? Это же ваши слова, будто нам все предначертано?
– Верно, но мы можем все равно влиять на ход событий и ото-двинуть негатив от себя. Все люди проживают много жизней, рожда-ются снова и снова, одна душа, а оболочек много. Но ты – древнейшее существо на планете, ты зародилась впервые еще тогда, когда только Господь основал небо и землю! – пояснила она так убедительно, что можно было поверить.
– А почему я этого не помню?
– Когда человек умирает, его память стирается, кроме одного участка, очень маленького квадратика, в котором сохраняется ин-формация о предыдущей жизни! Каждый может туда заглянуть, но люди в это не верят и не стремятся узнать о себе больше.
– А я? Я смогу? – заинтересовалась я.
– Да, у тебя есть предрасположенность к этому, ты просто не знаешь об этом. Я научу тебя. Когда будешь готова, скажи…
– Я готова, – смело перебила я Аллу и, уставившись на нее большими глазами, принялась внимательно слушать.
– Когда останешься одна в комнате, будет темно, ты сможешь сосредоточиться на главном. Представь себя маленькой девочкой, лет семи, какой ты была в этом возрасте, с двумя косичками, туго перевя-занными любимыми бантами, с той наивной и доброй улыбкой. Взрослых туда не пускают, у них уже черствые, неверующие сердца, полные алчности, жестокости, зависти. Но дети, дети – это совсем другое. И смотри, не выдай себя, старайся изо всех сил сохранить оболочку. Итак, представь себя девочкой и уменьшись мысленно до такого размера, что твой мозг будет казаться тебе огромной комнатой, по которой будут проноситься одна за другой картинки. Ты поняла меня?
– Да, – ответила робко я.
– Слушай дальше, – с загадочностью произнесла Алла Захаровна. – Ничего не фантазируя, не представляя себе, просто смотри в темноту, вперед, сосредоточься, вскоре начнут появляться картинки, они могут быть любыми, также цифры, животные, имена – все, что угодно. Запоминай все, потом ты сложишь мозаику из этих пазлов. Не задерживайся там больше двух-трех минут – это запрещено! Ты поняла меня?
– Угу, – уже с настороженностью ответила я, но продолжала слушать.
– Так ты узнаешь, кем была в прошлой жизни. Но не только эту информацию можно черпать с подсознания, но и узнавать будущее, а также проникать в головы других людей, но это крайне опасно. Объ-ясню почему. Когда проводишь эту процедуру, ты расстаешься с ментальным телом, оно тебя покинет. Вот почему надо в течение трех минут все быстро узнать и обратно. С другим человеком все иначе – проникая в чужие мысли, можно совсем не вернуться, тебе рано еще экспериментировать, да и ни к чему! Я однажды так делала, когда муж моей подруги умирал, я спасла ему жизнь, но сама чуть не погибла! Не повторяй за мной, прошу. Попробуй сегодня узнать, кем ты была в прошлой жизни.
Я поблагодарила знакомую за информацию и ушла, как всегда шокированной от нее. Уже поздно вечером, когда муж спал, я решила попробовать совершить путешествие во времени. У меня дрожали руки от волнения, сердце колотилось, во рту пересохло. Я боялась, но любопытство взяло верх! Примостившись рядом со спящим мужем для храбрости, я закрыла глаза и представила себя маленькой девоч-кой, с косичками, в коротком платье и сандалиях,  я стояла и улыба-лась, мои детские глаза блестели от радости, дыхание захватывало. Я старалась изо всех сил не выдавать себя. Мысленно уменьшив себя до крошечного размера, я вступила во «владения» моей черепной короб-ки и очутилась среди извилин и всего прочего, присущего нашему анатомическому строению. С усилием, не придумывая никаких сю-жетов, я всматривалась в темноту глазами семилетней девочки. Спустя некоторое время, неожиданно передо мной «прокрутили» кино. Причем четко и конкретно я видела определенный сюжет: я увидела женщину лет сорока – сорока трех примерно, светлые волосы ее были закручены на затылке в аккуратный узел, высокий лоб без челки совсем немного выступал, кожа ее была белой, ухоженной, голубые глаза, прямой, недлинный нос, на лице была легкая улыбка. Осанка ее поражала, она была прямой, а походка легкой и быстрой, шаг эта не-знакомка делала большой и уверенный. Она четко знала, куда идет, и не только сейчас, но и по жизни. Это был занятой и деловой человек, она напоминала мне партийного работника брежневских времен или учительницу, а, может, она была заведующей горбольницы? В ее руках красовался большой портфель с бумагами. Она шла по улице Москвы, я четко понимала и видела, что это была Москва конца 80-х годов двадцатого века. Дама была одета в белую блузу с длинным во-ланообразным рукавом и в длинной бежевой прямой юбке. Светлые туфли на невысоком каблуке четко сидели на изящной ножке. Вся эта картина исчезла так же быстро, как и появилась, и в самом конце я услышала фамилию «Гуськова»! Когда видение исчезло, я сразу от-крыла глаза и принялась «переваривать» информацию. Получается, что все сказанное Аллой правда? Мне стало интересно. На следующее утро, только войдя в офис, я сразу побежала наверх, к своей зага-дочной знакомой.
– Доброе утро, Алла Захаровна, я попробовала сделать так, как вы говорили, кажется, все получилось.
 – Так, рассказывай!
Я поведала ей историю моего путешествия в прошлое, и с этого момента мы стали теснее общаться. Завеса таинственного и непо-знанного приоткрылась для меня и пророчила много интересного.
Я стала развивать в себе способности и убедилась, что они у меня есть. Но толковать видения я так и не научилась. Даже когда я видела или слышала какую-то информацию, я не имела понятия, что это вскоре произойдет. Но когда видения сбывались, мне становилось по-настоящему страшно. Они возникали сами по себе, когда угодно и где угодно, их наплыв невозможно было контролировать.
Однажды (я была тогда не замужем – 2006 год), возвращаясь с работы домой (а я арендовала тогда небольшую комнату у странной старушки, жившей в пяти минутах ходьбы от нашего офиса), мне представилась такая картина: я поднимаюсь на второй этаж, звоню в дверь, старушка никогда не давала мне ключи от квартиры, боялась, что ее убьют и ограбят, и, будучи «дышащей на ладан», она с уверен-ностью твердила, что она долго будет жить и всегда откроет мне дверь. Но в этот раз бабушка – божий одуванчик не открыла. Я звоню, стучу еще громче, зову ее, думая, что она не слышит, но в ответ - тишина. Немного подождав, я принимаю решение проникнуть в квар-тиру иным способом. Вдруг хозяйка квартиры умерла, а это могло со дня на день произойти, и что тогда делать? Следующий фрагмент я вижу уже такой: какие-то ребята разбивают стекло на балконе и по лестнице забираются внутрь квартиры. Потом картинка исчезла, а я, подойдя к подъезду дома, подумала: «Что за бред мне привиделся?». Поднявшись на второй этаж, я позвонила в дверной звонок, потом еще и еще, дверь не отворяли. Я несколько раз позвала хозяйку по имени, снова тишина. Спустившись снова вниз, вышла на улицу и, присев на скамейку у подъезда, я подумала: «Неужели все правда? Нет, не может быть!». Я поспешно поднялась к квартире и снова нажала с упорством на звонок, дверь по-прежнему не отворяли. Я отправилась к управдому, чтобы объяснить ситуацию и принять решение, возможно, дверь придется ломать. Бабушка никогда никуда не выходила, все необходимое ей доставляла социальная служба. Подождав еще около часа и убедившись в том, что мне уже не откроют, управдом просит работников пожарной службы, располагавшейся по соседству, помочь решить проблему. Ребята не заставили себя долго ждать. Подставив лестницу к балкону на кухне, молодой человек ловко забрался наверх и аккуратно выбил кусок пластикового стекла из рамы. Просунув руку внутрь, он открыл раму и очутился на балконе.
– Ну, что там? – с нетерпением спросила я.
– Дверь с балкона в кухню на шпингалет заперта. Попробую вы-бить.
Через мгновение молодой спасатель был уже внутри квартиры. Мое сердце от волнения билось сильно, и рой дурных мыслей кружил в голове. Я поспешила наверх по лестнице к двери.
– Молодой человек, вы меня слышите? – спросила я через дверь. – Бабушка там? Что с ней?
– Слышу. Ее нет, тут пусто. Дверь заперта ключом с вашей сто-роны, она ушла.
– Не может быть, она никуда не выходит!
– Это так!
– У нее ключи висят на стене в коридоре возле зеркала.
– Тут пусто. Забрала! Я спускаюсь обратно.
Дождавшись молодого пожарного, я искренне поблагодарила его и отпустила, пообещав, что всю ответственность беру на себя. У подъезда собралось много зевак. Соседи шепотом переговаривались о том, что у старухи нет тут ни внуков, ни детей, с кем она могла уйти? Девочки, жившие в квартире напротив, пригласили меня к себе поси-деть до прихода хозяйки, напоили чаем. Мы живо обсуждали слу-чившееся. Через некоторое время я услышала в подъезде крики: «Во-ры! Воры!» и выскочила на площадку. Моя хозяйка стояла потерянная и напуганная вместе, как выяснилось, с внучкой, которую здесь никто и никогда не видел.
– Эля, воры!
– Да не воры это! Это по моей просьбе залезли в квартиру через балкон, потому что вы не открывали дверь, и я подумала, что с вами беда случилась! Я починю окно.
– Ой, а я подумала воры, ты же поздно возвращаешься обычно, мы с внучкой поехали квартиру на нее переписывать, ну, думаю, ус-пею. А тут вот что вышло. Ты извини.
– Вы тоже извините, но в следующий раз хотя бы записку остав-ляйте!
Вскоре я переехала от этой бабули, которой мерещились черти, коты и мужчина в тельняшке, выходивший из ее уборной на кухню. А ночами она подходила к входной двери и истошно кричала, веля кому-то убираться вон и больше не звонить в квартиру.
– Слышишь, Эля, только что звонил так долго и нагло. Я кричу ему: «ты кто, что надо?». Он молчит, а сейчас, слышишь, побежал вниз, да так быстро.
– Я ничего не слышу, извините, уже ночь, мне рано вставать.
Так вот начал проявляться мой дар. После этого случая я сначала испугалась и не могла поверить, что увиденное мною произойдет в считанные минуты. Позже я привыкла к таким вещам, меня это не пу-гало и не удивляло. Но смущало одно, когда я видела невзначай какой-то сюжет, падавший как «снег на голову», я не могла знать,  что это исполнится. Потом я стала четко слышать голоса и музыку. Они возникали как волны, совершенно отдельные фразы или слова, из ни-откуда, ничего собой не олицетворяющие, которые я не могла связать в один клубок, например: «Сами такие» или «Дай газету». Голос зву-чал то мужской, то женский. Я – человек не пьющий и никогда не употребляла наркотики! Но теперь я понимала, что многие вещи, ска-занные моей причудливой знакомой, – правда.
Заниматься этим я не собиралась, но картинки и звуки лезли в голову сами по себе. В конце концов я просто перестала на них реа-гировать, а с путешествиями во времени вообще «завязала»! Не уме-ешь – не берись! Лишь один раз я снова попробовала связаться с высшими силами. Это случилось после того, как умер мой отец. Какое-то время я  не общалась с Аллой Захаровной по причине ее отказа мне в помощи, когда она была жизненно необходима. Одни раз за не-сколько лет я попросила знакомую договориться с ее хорошим дру-гом-хирургом о папиной госпитализации в краевую больницу и про-ведения там операции. Она отказала мне. Я посчитала это предатель-ством. Но узнать, что произошло с папой дальше, после смерти, было сильнее всяких обид! Я позвонила ей сама.
– Здравствуйте, это я, – произнесла я, как ни в чем не бывало.
– Привет, Элька, как вы?
– Я хотела насчет отца поговорить… что с ним, где он?
– Я знала, что ты еще позвонишь мне, – ухмыльнулась та. – Слушай меня внимательно. Вот как происходит этот самый переход. Когда человек умирает, его душа отделяется от оболочки и направля-ется на небо, то небо, которое не видно человеческому глазу. Оно со-стоит из нескольких слоев, одно из которых периодически открыва-ется, и в эту «дверь» попадают души. Их распределяют по стеклянным прозрачным ящикам, которые стоят рядами по полкам. Я говорила тебе уже, что душа, как облако, но общие черты с умершим человеком имеет, одежды на них нет. Девять дней они находятся там  и ждут.
– Чего ждут?
– Распределения. Я говорила, что душа шесть месяцев работает ангелом-хранителем, потом рождается заново в другой оболочке. За-меть, зачатие малыша происходит не просто так, ребенок сам решает, когда и у каких родителей появиться. Он выбирает их сам. Поэтому у вас с Пашей нет пока ребенка, вас просто не выбрали, подождите. А в целом, как я предупреждала тебя раньше, выбор ты сделала непра-вильный, то, что тебе было предначертано, ты своими руками поме-няла, а я была тебе специально послана, чтоб направить на правильный путь. В том, что твой отец умер, сильно виновата ты сама: это наказание тебе за непослушание. Я тебе говорила, что делать, но ты все равно вышла замуж за Пашу, ты не изучала тот материал, который тебе помог бы стать умнее, разбираться в политике, экономике, дипломатии.
– Хватит меня обвинять! Не хватало, чтоб из-за ваших выдумок я себя винила всю жизнь в смерти папы! Вы о чем? Расскажите, что потом происходит?
– Потом одно из трех. Либо душа вновь рождается у выбранных ею родителей, либо, крайне редко, остаются слоняться среди нас, они сами принимают это решение, остальные же – продолжают свой путь на других планетах, о которых, естественно, никому не известно и верится в это с трудом. Там они продолжают учиться тому, чего не познали на земле, или занимаются тем, чего не воплотили на земле. Твой друг Олег, о котором ты просила узнать, сейчас на зеленой пла-нете, там очень интересно, люди там такие же, так же заводят семьи и детей, работают, но основное, чем там занимаются, – это обучение. Изучение всего живого, растений, исследование дна океана – это задача жителей зеленой планеты.
– А мой отец, что с ним?
– Ты сама можешь его увидеть, только не бойся.
– Ерунда какая-то! С мертвыми я встречаться не собираюсь.
– Тогда ничего не узнаешь! Решайся!
– И что нужно сделать?
– Пока не истекли девять дней, попроси разрешения на встречу, на девятый день отец либо придет, либо нет – это его личное дело. Пойми, сейчас такой период как раз, чтоб их не беспокоить. Но это один шанс с ним встретиться и попросить приходить к тебе, общаться с ним.
– Это опасно?
– Немного, но другого пути мне не известно. Я расскажу тебе, как это сделать. Как всегда, отпустить свое ментальное тело туда совсем ненадолго. Когда тебе дадут разрешение, очень быстро найди отца, там тысячи душ, но он будет в самом начале, я объясню, как искать. Очень быстро все делай, спросила и обратно, не нашла – все равно обратно! Поняла?
– Мне кажется, мы уже обе сумасшедшие! Если нас послушать, сложится впечатление, будто у нас «не все дома». Я не хочу показаться невежливой, но, по-моему, вы просто нашли «лопуха», который все перерабатывает вами сказанное. И этот «лопух» – я!
– Ты можешь не верить, но мы все немного сумасшедшие. Я этот вопрос не один десяток лет исследую.
– Ладно, я подумаю.
  Мои жалкие попытки связаться с папой не увенчались успехом, никто ко мне, конечно же, не приходил, и это радует. Нам не следует лезть туда, куда вход воспрещен! Больше в эти игры я не играла и ничем подобным не занималась, а голоса… и они со временем сошли на нет. Папа снится мне почти каждую ночь, иногда что-то просит – я выполняю его просьбы, а иногда я зову его на ужин, когда готовлю. Самое интересное то, что от приглашения он никогда не отказывается, и в моих снах мы вместе сидим за накрытым столом, и я с удо-вольствием подаю папе угощения. Совпадение? Возможно, но мне хочется верить всем сердцем, что он не оставляет меня никогда!
 В ходе нашего пятилетнего общения госпожа Романова посто-янно обращалась ко мне с разного рода просьбами, особенно после своего ухода с работы,  будь то отправка документов по факсу в Мо-скву, звонки туда же, набор текста на английском и рассылка его двумстам адресатам по электронной почте, сканирование фотографий, вплоть до снабжения ее канцелярскими принадлежностями. Всю помощь я оказывала бескорыстно. Но со временем я стала понимать, что меня просто используют в своих целях. Однажды Алла меня по-просила быть у нее поручителем в банке. Она брала кредит на поездку в Нью-Йорк к племяннику снова решать свои судебные нескончаемые тяжбы. После моего отказа она просто попросила денег в долг. Я одолжила ей нужную сумму. По сути, мы никогда не были друзьями, ни одного праздника не отметили вместе, ни одной чашки кофе не выпили за дружеской беседой, никогда не ездили отдыхать вместе. Я просто слушала ее странные истории, открыв рот, а она, найдя свободные уши, использовала меня для достижения своих безумных целей. Причем в последнее время ее просьбы превратились в приказы! Я начала четко давать отпор: не отвечала на ее звонки и письма. От обиды мне пришлось высказать своей знакомой все, что я о ней и о ее бредовых действиях думаю. Эти царские перевороты и дворцовые интрижки мне настолько надоели, что противно слушать было обо всем! Отношения наши зашли в тупик, и продолжать их не имело больше смысла. Я снова разочаровалась в людях, дружбе, поняла, что чем больше стараешься для человека, тем требовательнее и высокомернее он становится по отношению к тебе. Еще несколько раз потом Алла Захаровна напишет мне короткие письма с поздравлениями и требованием показать ей моего сына, на что я категорически отказалась.
И этой истории, дорогой читатель, был положен конец!


Эпилог

Тридцать лет – много это или мало? Все относительно. Моя жизнь насыщена событиями, постоянной борьбой и поиском смысла жизни. Папа часто говорил: «что мы во Вселенной не одни, жизнь продолжается после смерти, которую не надо бояться. Мы всего лишь гости на земле, все временно в этом мире». Я знаю, что отец размыш-лял много и часто об этом, видимо, у меня это от него. Думаю, страшна не сама смерть, а осознание небытия, того, что больше не сможешь ничего. Впервые я узнала, что такое смерть, когда смотрела с папой старый черно-белый фильм про Александра Невского. Мне было четыре года. Я увидела в кадре убитого старика, и мне стало не-выносимо страшно: я плакала долго, не понимая своим детским соз-нанием, что же я увидела. Этот момент я помню хорошо. У меня были вопросы к папе:
– Почему так случается, все ли мы умрем?
– Да, когда-нибудь… мы все умрем, – ответил отец.
Я заплакала так искренне, что почувствовала, как слезы «душат» меня и в горле стоит ком.
– Мне непонятно, почему так происходит? – всхлипывая, снова спросила я.
– Когда-нибудь ты все поймешь сама. Когда подрастешь и нач-нешь отличать добро от зла. Сейчас рано думать об этом – наслаж-дайся жизнью. Живи!
Но с этого момента я упорно искала ответы на вопросы: почему мы здесь, почему мы не вечны, почему мы вынуждены отпускать лю-бимых людей навсегда туда, куда нам пока закрыта дорога? Вопросов остается много, а жизнь неумолимо несется вперед, не оставляя подчас нам выбора.
Когда я училась в седьмом классе, наш поселок потрясла страш-ная трагедия: был убит мальчик из параллельного класса – Сережа Малиновский. Вчера я каталась с ним на велосипеде, а сегодня нам сообщили это известие. Сережа был единственным ребенком в семье, очень долгожданным и любимым. Вечером его отец вышел на два-дцать минут в соседний дом договориться о предстоящем рейсе с на-парником. По возвращении он обнаружил Сережу, повешенного на турнике в коридоре  их квартиры. Убийцы инсценировали самоубий-ство, подставив стул под ноги мальчика, а потом опрокинув его. За-ставили написать посмертную записку о том, что он должен дискеты с играми каким-то ребятам. Провод от видеомагнитофона изверги за-тянули так сильно на тонкой шее несчастного, что оперативники, сильные мужики, еле развязали его… Следствие, как это не редко бывает, зашло в тупик, и дело закрыли. Сережкина мама с тех пор одевалась только во все черное. Я часто видела ее на улице, жили они в доме напротив. Лицо убитой горем матери было всегда печальным. Я все время испытывала неловкость при встречи с ней:  как-то виновато опускала глаза за то, что я живу, а ее любимого сына нет. Меня возмущала вопиющая несправедливость по отношению к этой добро-детельной семье. Мое негодование росло: почему Бог, заботливый Творец, допустил это? Я вдруг вспомнила, что слышала когда-то от взрослых людей: «Господь нас всех прощает! Надо искренне покаять-ся, излить Ему душу, и Он смилуется и обязательно простит». И еще я вспомнила: «Господь наказывает за злые поступки, все тайное ста-новится явным! Каждый человек получает по заслугам! Что посеешь, то и пожнешь! Все зло вернется к тому, кто его совершает. Господь каждому воздает по делам его». Тогда я зашла в тупик, как Бог может одновременно наказать и простить? И неужели за убийство ребенка стоит только покаяться, и милосердный Отец простит свое неразумное заблудшее чадо? Но из одного кувшина не может течь горькое и сладкое! Значит, есть вопросы, ответы на которые нам знать не дано.  Или просто не настало то время, когда человечеству откроется тайна мироздания и смерти, смысл жизни, предназначение всего живого на земле. Откуда мы пришли и куда уходим потом, и что за той загадоч-ной чертой, которую мы так не спешим переступать. Возможно, Алла Захаровна была права в своих догадках, высказываниях и исследова-ниях, которые мне казались бредовыми? Как знать, дорогой читатель, как знать…
 Я расскажу вам случай, который произошел со мной однажды. Мне исполнилось тогда двадцать лет. Мы с мамой гостили у знакомых в тот вечер. Все мило и оживленно беседовали за чашкой ароматного чая, расположившись на удобных диванчиках.  Неожиданно я почувствовала сильную слабость.
– Мам, я странно себя чувствую, смотри, – я подняла вверх пра-вую руку. – Рука так дрожит…
Больше я ничего не помню. Через какое-то время я открыла глаза и увидела, что возле меня собрались все, кто был дома, мама плакала. Галя молилась надо мной. Я ничего не понимала.
 – Почему у меня так язык болит и припух? Что произошло? – запаниковала я.
– Тихо, не разговаривай много, побереги силы, – просила мама.
– Да что случилось, вы что все плачете?
– После того, как ты сказала, что тебе нехорошо, ты упала с кро-вати, и у тебя начался самый настоящий приступ эпилепсии, носо-губная часть и подбородок посинели, ты сильно прикусила язык, и изо рта шла пена, тебя трясло, – объяснила мама сквозь слезы.
 – Да быть не может! У меня нет такой болезни! Ох, и плохо мне, меня тошнить начало сильно и голова болит.
 – Мы вызвали скорую, потерпи немного.
Я с трудом оделась. Неотложка приехала довольно быстро, и меня увезли в Зиповскую больницу. Мама сопровождала меня. В меня влили столько препаратов, что я находилась до самого утра в пре-добморочном состоянии. Потом началось обследование, долгое и нудное, в ходе которого так ничего и не выяснили, диагноз мне по-ставлен не был, и причины этого приступа врачи объяснить не могли. Никаких патологий, проблем, ничего серьезного. Все доктора развели руками, и через десять дней необходимого лечения меня отпустили домой. До того дня и после таких случаев больше никогда не было. Зато, опасаясь за мое здоровье, дяди в белых халатах прописали мне список рекомендаций: телевизор не смотреть или около часа в день, спортом категорически запрещено заниматься, срочно брать акаде-мический отпуск в период учебы, мол, потом все нагонишь, ни капли спиртного, ходить все время в воротнике-фиксаторе, чаще принимать горизонтальное положение… В целом,  я должна была, как растение, существовать. Я сказала «нет!» всем запретам, я здорова, я сумею по-бедить этот недуг! Продолжая учиться наравне со всеми, несмотря на быструю утомляемость и сильные головные боли, я делала успехи. Зарядкой, гимнастикой, бегом я занималась всегда, с самого детства и до сих пор, а потому бросать это полезное занятие не собиралась, на-оборот, стала активнее выполнять упражнения! Я не чувствовала себя хуже или ущербнее других, человеком, с которым случилась беда, напротив, я стала больше любить жизнь, находила новые занятия, ра-ботала. Крайне редко я позволяла себе треть бокала вина. Сложно представить, если бы я лежала дома в воротнике, смотрела в потолок и заплывала жирком. Пока у меня есть силы, я буду бороться, вставать на ноги и снова бежать, как бы трудно не было! Муж говорит часто, что испытания делают нас сильнее, приводит слова из песни А. Макаревича: «В буре лишь крепче руки, и парус поможет идти. Го-раздо сложней не свихнуться от скуки и выдержать полный штиль…». Это слова обо мне. Мне невероятно жалко времени, которое неумолимо летит, я не имею права тратить его на пустые вещи, когда так много не сделано… Мама считает меня сумасшедшей. Она часто осуждает мой образ жизни, даже членство в ЛИТО и опубликование книг для нее «бессмысленное времяпрепровождение». Но только из-за сочувствия к моему уставшему организму. Еще в детстве родители почти не интересовались моими увлечениями и занятиями, чем я живу и что переживаю, о чем пишу ночами в толстую общую тетрадку или какую музыку играют мои пальцы, ловко бегая по клавишам фортепиано. Тогда мне казалось, что я им не нужна, но теперь понимаю, что все родители по разному проявляют свои чувства, од-нажды папа сказал: «Если я никогда не говорю тебе, что люблю, это совсем не значит, что я  не люблю. Просто я сдержан и по-своему люблю тебя.». Сейчас я благодарна родителям за все, что было в их силах мне дать!
Я всегда шла вперед, я верила, что могу больше, всегда ждала, что мой внутренний стартер вот-вот сработает и даст толчок новому достижению. Так получилось и в этот раз! После смерти отца я твердо решила, во что бы то ни стало, память о нем и нашей семье должна жить. Следующие поколения должны знать историю своего рода, знать свои корни, гордиться всем тем, что принесло добродетель, и помнить, что доброе семя, посеянное в землю,  даст свой плод вовре-мя! Проживая определенный отрезок жизни, начинаешь больше за-думываться о смысле жизни и о своем предназначении на Земле. Че-ловек ни в коем случае не должен быть рабом собственной лени, а, напротив, усердно трудиться, учиться, бесконечно долго искать отве-ты и истину, совершенствовать свой дух и тело, не жить одним днем и «…чаще думать о смерти, чтобы острее чувствовать жизнь!»…
После смерти папы прошло уже несколько лет. Сейчас я нередко прохожу по той же дороге, где когда-то шел мой отец, дышу тем же воздухом, слушаю пение птиц, прячусь в тени все тех же высоких густых деревьев. Я иду по той же дороге, где ступала его нога, но следы давно смыли дожди и снега, как это неизбежно бывает. Какая-то непреодолимая сила тянет меня в те места снова и снова, и я, без того, по обыкновению своему, испытывая частую тоску, все равно иду той дорогой, всякий раз прокручивая в голове эту историю.
Я постоянно пытаюсь оправдать судьбу, ища ответ на единст-венный вопрос: «Почему это произошло?», но, заходя в тупик, как в лабиринте Минотавра, я вновь протестую, не в силах смириться с его смертью. Да и, что это за понятие такое, «смерть»? Состояние, когда душа, как некая субстанция, покидает свою физическую оболочку, и, быть может, это вовсе не конец, а только начало? Природа не терпит пустоты и за смертью всегда следует жизнь. Мы непременно должны проживать на земле достойно, расти духовно, испытывая сильную неприязнь ко всему аморальному, подлому, развращенному. Человек должен воспитывать в себе личность, быть полезным для общества, развивать в себе дух благородства, терпения и любви. Тогда, и только тогда он оставит свой «след», который не смоют ни ливни, ни снега. Чем выше духовное развитие человека на земле, тем на более высокий уровень уйдет его душа после смерти и, соответственно, переродится в человеке высокоразвитом культурно и социально. Таков круговорот в природе. В природе того, что мы не можем увидеть, того, что таится по ту сторону света, что непостижимо и загадочно, и своей недоступностью манит еще больше. Нам всегда интересно, что же будет с нами дальше, там, после смерти?
Что будет после меня? Будут новые поколения, их смех и слезы, прикосновения и чувства, их мысли и стремления… Будет шелест травы, запах цветов, реки будут течь по своим руслам, снег будет по-крывать вершины гор, протыкающих бесконечные облака, гонимые вольным ветром, и тысячи следов, которые смоют ливни и снега, и лишь немногие останутся на века, служа на пользу человечества.