Тайна разногласия друзей раскрыта. 4

После испытания нового трактора директор пригласил членов
комиссии завтракать. Завтракали во дворце культуры.
По трассе, где только что шёл новый трактор, присутствующие
на испытании, на легковых машинах отправились в город.
На площадке лестницы во Дворце культуры, перед огромным
панно, изображающим кремлёвский салют, Арефьев взял
Теплякова под руку и, показал глазами на идущего впереди
Федотова, спросил – Так вот, Лаврентий Дмитриевич, Федотов
высоко оценил ваш трактор, но у меня вопрос – Почему вы так
холодно с ним разговаривали? Слышал, вы фронтовые друзья,
а отношения между вами какие-то странные….
 - К чему старое вспоминать? – ответил Тепляков.
Арефьев не настаивал. – Дело ваше, - сказал он, покачивая
головой и опуская руку.  – Недоволен, понял Тепляков и
подумал, что он ещё вернётся, к этому разговору.
Когда все сели за стол, директор обратился к Федотову –
Кузьма Степанович, а я вас знаю. – Естественно, работаем
в родственных системах, ответил -  Федотов. – Нет, Кузьма
Степанович,  я хочу сказать, что мы с вами уже встречались.
Федотов оживился.  – Позвольте, вы командовали переправой
на Припяти? Нет, не на Припяти, а на Десне, когда пробка
образовалась  и командующий приказал…. – А вот не угадали,
 директор- прервал его.  – Вспомните сорок четвёртый год…
 - Боже, мой, дай мне памяти! …Ну, конечно. Мы встречались
здесь же, на заводе! Мы приезжали тогда за новыми машинами.

Вы ещё хотели… - Федотов не договорил, смутился, искоса
поглядел на Теплякова, который сидел поодаль, на другой
стороне стола, и закончил – Дела давно минувших дней,
преданья старины глубокой… - Как сейчас помню тот день.
Сохранилось радостное ощущение…Уж так вы заботились
друг о друге! Идеальная дружба была. А теперь… - сказал
директор.  – Вот, вот и я всё интересуюсь, - тотчас, блестя
глазами, вмешался Арефьев. – Люблю раскрывать тайны.
 - Какие тайны! Повздорили, вот и всё, - ответил Федотов,
сдерживая голос.  – По поводу пока есть время, и будем,
вас мирить!  И Арефьев громко позвал – Лаврентий
Дмитриевич, требуется ваше внимание… - Да ну, Владимир
Романович, не время сейчас, - смутился Федотов. – Нет, уж
позвольте, сказал Арефьев. Он хотел было снова обратиться
к Теплякову, но тот отвёл глаза. Тогда секретарь горкома
повернулся к директору  - А вы что знаете об этой истории?
 - Что я знаю? Помню, хотели мы оставить на заводе Кузьму
Степановича, - поклон в сторону Федотова, - вызываем к себе.

Не соглашается товарищ – нет и нет! В чём дело? А дружок у
него, трижды раненый, контуженный и хороший механик,
 видите ли. Если считать с точки зрения целесообразности
и так далее. Уж мы бились, бились – ни в какую. Вызываем
тогда Лаврентия Дмитриевича, - поклон в сторону Теплякова,
а он, извольте видеть,  в свой черёд – Нет, неправильно, если
оставлять, так только моего напарника! Какие только аргументы
не приводил! А теперь поглядеть – один начальник
министерского отдела, другой – конструктор. А ведь были
сержантами. Шагнули люди! Когда директор говорил, замолк
шум за столом. Все слушали его. Федотов, понимающий,
что теперь не остановить его красноречия, сидел потупившись,
разглаживая складку на скатерти, угрюмо улыбался.
А Тепляков склонился грудью на стол и во все глаза глядел на
директора.  – Позвольте, но от куда вы это знаете? – спросил он,
краснея и морща лоб.  – Так ведь я в те дни работал
начальником  испытательного отдела. Вы же знаете.
И во время вашего разговора с полковником я присутствовал.

Вспоминаете?  - Теперь вспоминаю.  – Друг о дружке, значит,
заботу проявляли?  - поглядывая то на Теплякова, то на
Федотова, произнёс Арефьев. – Аргументация, говорю, какая
была! Кузьма Степанович своё – дескать, старший сержант
Тепляков – товарищ горячий, нервный, на фронте погибнет и
пользы не принесёт, а машину знает идеально, самый
нужный, для государства человек, а я что? Я обыкновенный
токарь. А у него семья, мало того, жена больная, сказал
Арефьев.  – Ах, и жена больная? Тогда вы знаете больше
моего. Что у него жена больная, об этом я не знал, -
удивился директор.  – Выходит, товарища Федотова вы
хотели оставить на заводе прежде моего? – с недоумением
спросил Тепляков.  – То-то и оно, дорогой товарищ, сказал
Арефьев, и в глазах его появился властный блеск.  – Какая у
человека была нравственная сила! Соображаете?
Тепляков взглянул на Федотова. – Кузьма Степанович,
как же так? – спросил он. – Вас к полковнику вызвали раньше,
чем меня? Вы мне об этом ни слова не сказали…

 - А чего говорить, буркнул Федотов. Тепляков встал. Он
вспомнил то ощущение, которое испытал, когда ему
предложили остаться на заводе. Обида давно улеглась.
Но сейчас, в эту минуту, впервые он понял, какую
самоотверженность, какое благородство, какую
нравственную силу, как сказал Арефьев, проявил его
бывший товарищ, поведение которого, тогда казалось
ему странным. Только сейчас понял Тепляков, как
чисты и бескорыстны были побуждения его друга,
во всей этой истории. Для него Федотов забыл о своей
семье.  – Кузьма Степанович, я тебя не так понимал, -
сказал он просто. Федотов поднялся, пожал, протянутую
 руку, свободной рукой обхватил Теплякова за шею,
нагнулся, и они поцеловались.  – Вот теперь вопросов
у меня больше нет, сказал Арефьев. – Товарищ Арефьев,
отчего всё-таки вы спрашивали, что между нами
произошло? Вы же отлично знаете всю историю,
  - настаивал  директор.  – Лаврентий Дмитриевич не знал.
А ему следовало знать её, в первую очередь, - ответил
Арефьев. – Вот такие дела! – поддакнул директор. Он поднял
рюмку и чокнулся, с примирившимися друзьями.  – Выпьем,
за  дружбу, мир, за восстановление, всего, разрушенного
войной, за мощь и могущество, нашей великой,
многострадальной Родины!