Вишня цветёт!
Прошёл год. Деревья опоясались ещё одним кольцом, а новые побеги удлинили ветки. Вишнёвые сады, превозмогая хмель играющего сока, готовились отпраздновать цветенье.
У вишенника счастливая доля: как бы ни старились иные ветки, но раз в году, (если морозы не сгубили), цветут во что бы то ни стало, да так, что молодым на зависть. Вот деревце-дурнушка приютилось в уголке ограды. Старушка низенькая, кривоножка, кора в лишаях, как зипунок в заплатах. И вдруг! Словно живой водой плеснули! Во славу "золушек", живущих верой и надеждой, взметнулось пламя подвенечной белизны... Пусть и недолог майский бал, но к веткам возвратилась красота... Неодолимая,смерть попирающая красота цветенья!
Как много отдали бы люди за такой порядок жизни, но увы... Однако, "золушки пера" нередко оставляют всем на память строки-долгожители. Они напоминают, что изнеженность без дела всегда пасует перед скоротечной жизнью; сверхзанятая золушка - нигде и никогда. И время отступает, будто замедляет бег. И открывает тайну превращенья жёлтой тыквы в летуче-золочёную карету. Под стук колёс укладывает Золушка рассказ к рассказу, чем и сама себя продляет.
Как засухи и наводненья, как омуты и мели в руслах, так изобильные и скудные цветенья сменяются в теченьи лет. Вот что произошло в Коломенских садах на берегу Оки в год 67ой двадцатого столетья.
Цветенье вишни воспарило в одно прекрасное утро сразу и повсеместно – словно землю прорвало необъятное белое облако. Других деревьев около домов, как и не было.
Белоцветочные озёра затопили сады, переплёскивали ограды и накрыли всю тёмную ветошь жилья. Частоколы ломились, а цветы всё прибывали.
Погода потакала вишнёвому половодью. Выдалось тишайшее безветрие. Сады приобрели недвижимость картинных галерей. И солнце, набирающее силу майское ярило, без устали сливало в землю тепло, тепло и ещё раз тепло.
Размякшая земля давала волю деревам и вширь, и ввысь. Местами ветки преграждали путь крест-накрест. Иные выгибались свадебной дугой, сплошь в крошечном живом "фарфоре", белейшем, без единого изъяна.
Наклонишься над цветиком - на донышке тычинка в золотой пыли, как погремушечка для эльфа. Звенит далёкий-предалёкий голос детства - (игра в "охотники" среди цветов): "Замри!". И, кланяясь цветку, как маленькой планете, замираешь.
Полнота цветенья, когда ещё ни одна звёздочка не померкла, ах, как хороша! Свидетельствую "чудное мгновенье", в которое обычный человек является как нечто высшее, чем каждодневно видимая плоть, - это душа его открылась таинству цветенья...
Совершенное спокойствие вишнёвых садов, лишь струнами пчёл тронутое, длится недолго – два-три дня и столько же ночей.
Одна такая ночь досталась мне. Младенец мой, ровестник первого побега с одним цветочком на конце,уснул, и я вышла в сад.
Было где-то к полуночи. Тихо. Свежо. Цветущие деревья накрывал туманно-синеватый купол, как будто ночь разбавил белый холодок. Хотелось неспеша идти, освобождая душу от дневных сует.
Я медленно ступаю в сыпучей супесчаной почве. Земля ещё тепла. Нога слегка "уходит", как в мягкий комнатный ковёр. Хорошая дорога. Не думаешь, чтоб под ноги смотреть, или гадать, что будет впереди. С тобой идёт спокойная, большая "вера". Не от рассудка эта вера, но от тайны, от глубины соприкасания всего живого. Ты просто – веришь. Чему? Во что? А тёплому дыханию земли после заката солнца. Цветенью веришь и любви своей. Поэтому, зовёшь и призываешь идти смелей на запах безрассудных первоцветов. Идти и не считать шагов. Легче летучих тварей прикасаться к молодой траве. Как можно дальше, дольше, чище ступать по крутизне и впадинам большой Земли...
Есть сполохи души, которые умеют возвращяться. И можно долго принимать по капле радость, как причащение одной цветущей ночи.
Не надо ничего просить у Бога. Нет, не от гордыни. Творца достойны только гимны.Пусть будет сопричастен Он лишь нашему земному пиру. А бедствовать мы будем в одиночку.
Май, Коломна. 1967г.
Свидетельство о публикации №213101601423